Паж цесаревны

– Но ведь вы танцуете с самой принцессой Курляндской! – произнесла уязвленная его ответом Гедвига.

– Знаю, ваша светлость, и благодарю за честь.

– И все-таки танцы не приносят вам удовольствия? А между тем, – тут темные глаза Гедвиги гордо блеснули, – вы слышали, как все эти важные господа добивались чести танцевать со мною?

– Слышал, – просто отвечал Андрюша.

– Ну?

– Принцесса-голубушка, вы обидитесь на меня, что я вам скажу? – произнес задушевным, ласковым голосом Андрюша, и чудесные глаза его мягко вспыхнули хорошим, добрым чувством.

Гедвига, пораженная необычайной формой разговора с нею, только молча кивнула в ответ головою.

– Видите ли, – начал горячо и искренно Андрюша, – все эти господа говорят вам неправду… потому что боятся вашего отца и хотят только угодить вам, как дочери Курляндского герцога, первого вельможи при императрице, а будь у вас отец не столь важный сановник, они и не стали бы разговаривать с вами…

Точно свет померк в глазах Гедвиги и точно мрак воцарился кругом, так тяжело и мрачно стало на ее душе… Этот смелый мальчик говорил с нею так, как никто еще не осмеливался говорить!.. Он был искренен и чистосердечен, и эта искренность-то и убивала все радостное настроение Гедвиги. Но она все еще не хотела признать, что он прав и, цепляясь за последнее средство, она спросила взволнованным голосом:

– Так, значит, я не хороша собою, как Венера, с которою сравнивали меня эти господа?

Андрюша быстрым взглядом окинул тщедушную фигурку с небольшим горбом на спине.

– Нет! – отвечал он просто, без малейшего колебания.

– И моя ловкость и грация?..

– Я не сравнил бы их с ловкостью Дианы.

– Значит, я ничтожна и…

В гордых, черных глазах Гедвиги мелькнуло злое выражение.

– Вы умны и, должно быть, очень добры, принцесса, – произнес мальчик ласково, идя навстречу горбуньи своими честными, славными глазами.

– Добра? – вскричала девочка, – но знаете ли вы, что все меня считают отвратительной маленькой злючкой?! И отец, и братья, и мать…

– О, они ошибаются! – уверенно произнес мальчик, – и крестненький, и матушка, и цесаревна говорили мне всегда, что дети не могут быть злыми.

– Кто это крестненький? – поинтересовалась Гедвига. На минуту оживленное личико мальчика затуманилось.

Глаза его приняли тоскливое выражение.

– Крестненький – это Шубин… – ответил он печальным голосом, – его сослали в Камчатку, дали ему жену-дикарку, предварительно пытав и продержав его долго в каменном мешке…

Гедвига вздрогнула и побледнела.

Она знала печальную судьбу Шубина, знала, что не кто иной, как ее отец, виновник его несчастий.

Чтобы как-нибудь выйти из тяжелого положения, она снова спросила, тщательно избегая взгляда своего юного кавалера.

– А отец ваш кто?

– Мой отец умер еще до ссылки крестненького; он умер на дыбе, – произнес он так тихо, что Гедвига едва могла расслышать его.

Еще большая бледность покрыла ее лицо. Губы девочки дрогнули, когда она спросила:

– И тоже по приказанию моего отца?

Красноречивый взгляд был ей ответом.

Что-то необычайное свершилось с Гедвигой. Ей хотелось схватить за руку этого милого юношу-ребенка, увести его далеко-далеко из бальной залы и, упав перед ним на колени, говорить ему, задыхаясь от слез:

«Я не виновна, что отец мой оказался злодеем по отношению твоих близких… Но я готова какими угодно мерами вознаградить тебя за то ужасное горе, которое ты испытал, милый ты, милый мальчик!.. Вместо того, чтобы проклинать меня, дочь твоего злейшего врага, ты называешь меня доброй без лжи и лести!»

Жгучий, мучительный стыд охватил душу Гедвиги и, прежде чем танец был окончен, она вырвала руку из руки юного пажа и, расстроив ряды танцующих, вышла из залы.

Глава V

Юный паж и старая императрица

– Какой красавец-мальчик! Я хочу принять его в свиту моих пажей! – послышался грубоватый голос за спиною растерянного, смущенного, молодого Долинского в минуту внезапного исчезновения его дамы.

Андрюша поднял голову.

Перед ним, опираясь на руку герцога Курляндского, стояла императрица.

Мальчику и прежде издали приходилось видеть государыню, но так близко еще никогда он не был перед нею. Перед ним было смуглое, рябое, постаревшее лицо, черные, проницательные глаза и полная, грузная фигура государыни, с трудом передвигавшей ноги по скользкому полу.

– Я хочу принять его в свиту моих пажей, – повторила еще раз Анна. – Прикажи, герцог, от моего имени графу Левенвольде, чтобы он занялся судьбою этого красивого мальчика. Он мне нравится.

Последние слова императрица произнесла, ласково глядя на Андрюшу и положив свою толстую руку на чернокудрую голову мальчика.

Окружающие императрицу вельможи и нарядные красавицы, при виде неожиданной милости к незнакомому юноше, заулыбались и закивали ему. Десятки прелестных женских ручек протянулись к Андрюше, десятки улыбок посылались ему. Вся бальная зала, казалось, занялась этим, до сих пор никому неведомым, мальчиком.

К государыне между тем спешил Левенвольде, осторожно прокладывая себе дорогу среди блестящей толпы.

– Вот тебе новый подчиненный, граф! – произнесла Анна Иоанновна, чуть-чуть выдвигая вперед Андрюшу, – обучи его как следует всему, что требуется в нашем придворном этикете. С сегодняшнего же дня он будет считаться моим личным пажом.

– Никак нельзя этого сделать, государыня! – произнес, сосредоточенно глядя в глаза своей повелительнице, обер-гофмаршал.

Императрица нахмурилась. Она не терпела противоречий.

– Нельзя? Почему? – резко сорвалось с ее уст.

– Этот мальчик, – спокойно выдерживая гневный взгляд Анны, произнес Левенвольде, – этот мальчик – паж Ее Высочества цесаревны Елизаветы.

– А… – протянула значительно государыня, и тотчас же лицо ее приняло прежнее довольное выражение. – Что ж, цесаревна не поскупится сделать нам удовольствие, я чаю, и уступить нам своего пажа… Тем более, что мы осыпем его милостями, какие он может получить, только состоя при особе нашей… Мальчик, кажется, не глуп, он поймет, какая будущность ждет его, если он с этих пор получит место личного нашего пажа. Не правда ли, мальчик, ты счастлив перейти на службу нашу? – обратилась Анна к Андрюше, ласково приподняв его лицо за подбородок.

Теперь на нее смотрели два прекрасных, черных глаза, не умевшие скрываться и лгать. Смелое, отважное лицо мальчика ясным взором впилось в лицо государыни.

– Нет, Ваше Величество, я не буду счастлив в этом дворце! – произнес Андрюша своим звонким, молодым голоском.

Казалось, молния ворвалась в эту минуту в огромную залу и опалила всех присутствующих, лишая их зрения, голоса и слуха, так неожиданно, так поражающе дерзок был ответ юного пажа. Гробовое молчание воцарилось в зале.

Императрица стояла с грозно-нахмуренными бровями, с внезапно засверкавшим гневным негодованием взором. Безмолвный ужас был написан на лицах присутствующих. Все молчали.

– Ты смел и отважен, мальчик, – произнесла императрица после долгой паузы, – а я люблю смелых и отважных. Скажи же мне, чем мы заслужили твою немилость, что ты не хочешь состоять при особе нашей?

Последние слова звучали худо скрытой насмешкой, которой не заметил Андрюша.

– Ваше Величество, – произнес он, выходя вперед и низко склоняясь перед императрицей, – я не могу уйти из дворца цесаревны. Ее Высочество облагодетельствовала меня. Ваше Величество, я сирота, и цесаревна Елизавета приютила меня, обласкала меня и заменила мне моих умерших родителей. Всем своим счастьем, всем благополучием я обязан Ее Высочеству… Нет, милостивая государыня, никакие почести, никакие награды не смогут соблазнить меня уйти от нее… Всю мою жизнь я отдам ей до последнего вздоха, все мои дни до конца жизни посвящу цесаревне моей! – пылко заключил мальчик, обводя сверкающим взором тесно сплотившуюся вокруг него и Анны толпу придворных.

– Жизнь следует посвящать только Ее Величеству государыне! – прозвучал резкий голос за его спиною. Эти слова сказал герцог Курляндский с трудно скрываемым гневом.

– Оставь, герцог! – недовольно произнесла государыня, – сама истина говорит устами этого ребенка!.. Как счастлива должна быть Лиза, имея такого преданного и бескорыстного слугу! – тихо, чуть слышно добавила она.

– Вы имеете не менее преданных и бескорыстных слуг, государыня, – почтительно произнес Бирон.

Анна холодно взглянула на своего любимца.

– Нет, ты не понимаешь меня, – произнесла она досадливо. – Русская императрица имеет возможность щедро награждать своих слуг… Их преданность и верность хорошо оплачиваются и деньгами, и почестями… Это знает каждый… А вот этот мальчик…

Тут Анна Иоанновна прервала свою речь и, взглянув на приближающуюся сзади толпы придворных фигуру, протянула руку. Толпа расступилась, давая дорогу цесаревне Елизавете, которая предстала перед императрицею с обычною легкою улыбкою вежливости на лице, слегка помахивая веером.

– Ваше Высочество, можете быть счастливы, имея такого пажа! – произнесла любезно государыня, легонько подтолкнув Андрюшу навстречу цесаревне, – более верного слугу нельзя найти, – прибавила она тише.

На лице цесаревны появилась теперь уже широкая улыбка. Глаза лучисто засияли юному пажу.

Елизавета Петровна, стоя в отдалении, слышала все, что говорил Андрюша, и теперь сердце ее рвалось навстречу мальчику, который так и просиял от улыбки своей обожаемой благодетельницы.

Впрочем, не одна цесаревна следила за своим молоденьким пажом. Две пары черных горящих глаз впивались в лицо Андрюши. Эти глаза принадлежали юной принцессе Курляндской, Гедвиге Бирон.

Глава VI

Ледяной дом. Соперники. Гибель Волынского

А дни все тянулись и тянулись бесконечно длинной вереницей… Отпраздновав свадьбу Брауншвейгского принца, императрица удалилась в Петергоф, где решила прожить до осени в надежде поддержать на свежем воздухе, вдали от столицы, свое ухудшающееся здоровье. С ней удалился и весь двор. Но вот наступил и сентябрь, жуткий и дождливый. Деревья в Летнем саду пожелтели и одну за другой усеивали широкие аллеи своим пышным золотисто-багряным ковром. Двор вернулся в Петербург, и снова заработала тайная канцелярия, снова прибавилось дела страшному генералу Ушакову.

Бирон, видя, как падают силы императрицы, делался все злее и злее, как бы предчувствуя скорый конец своему владычеству и точно упиваясь своею случайною властью.

С некоторых пор подозрительный временщик стал замечать некоторую холодность к нему со стороны государыни.

Новая яркая звезда начинала разгораться на придворном небосклоне и если не грозила потушить блеск звезды герцога, то, во всяком случае, умерить, ослабить ее сияние.

Эта новая звезда был Артемий Петрович Волынский.

Умный, ловкий, всегда веселый кабинет-министр своим ровным характером сумел приятно действовать на настроение часто болевшей теперь императрицы. В то время как герцог появлялся к ней с вечно нахмуренным, недовольным лицом, с постоянными открытиями новых и новых заговоров, беспрестанно пугал императрицу всевозможными изменами, – Волынский поступал иначе. Уместной шуткой, веселым словом, удачной остротою и полным презрением ко всем черным слухам, усиленно доводимым до императрицы ее курляндским любимцем, он умел успокоить и развлечь Анну.

Вскоре Артемий Петрович занял близкое место у трона государыни и уже начал работать против Бирона, которого ненавидел всей своей чисто русскою душой. Не раз он намекал императрице про вред, наносимый ее любимцем России. Не раз намекал ей, что Бирон ведет страну к бедствиям. Не раз вскользь упоминал о той ненависти, которую питают лучшие люди к всесильному советнику Анны. Услужливые люди донесли об этом герцогу, и Бирон поклялся погубить Волынского во что бы то ни стало.

Зима стояла студеная и жестокая в 1740 году. Императрица чувствовала себя еще хуже этой зимою и почти не выезжала из своего дворца. Главное развлечение, которому она предавалась теперь, была стрельба из окон по загнанной на дворцовый двор дичи. Под страхом жесточайшего наказания запрещено было охотиться кому-либо на дичь на 30 верст расстояния вокруг Петербурга, для того, чтобы как можно более доставить живой дичи во дворец для охоты государыни. Другое развлечение Анны Иоанновны было – слушать и смотреть всякого рода выходки шутих. Со всего государства сгонялись дурки и «болтуньи», попросту женщины, умевшие говорить всякий вздор без устали, для потехи императрицы. И дурки болтали без умолку, шуты и карлы кривлялись и неистовствовали, оглашая дворец своими криками и песнями. А за окнами дворца неистовствовал мороз, неумолимый и трескучий в этом году. И благодаря этому морозу, кому-то из придворных пришел в голову новый способ потешить государыню – устроить «ледяную потеху».

Анна Иоанновна одобрила мысль и с радостью скучающей и больной женщины отдалась ей. А потеха состояла вот в чем: женить придворного шута, князя Голицына, на карлице, придворной калмычке Бужениновой и свадьбу их отпраздновать в нарочно для этого устроенном на Неве ледяном доме. И вот кабинет-министру Волынскому, как самому расторопному и способному на всякого рода потешные дела, была поручена постройка этого дома.

Сказано – сделано. Словно в сказке, с поражающей быстротой выросло посреди Невы, между Адмиралтейской крепостью и Зимним дворцом, большое ледяное здание. Оно было все вылито из льда; даже мебель, утварь и мелкие вещи были художественно сделаны из него же. У дверей дома стоял огромный ледяной слон, изрыгающий горящую нефть из пасти.

Из разных концов России было нарочно созвано на свадьбу до 150 пар из народностей, подвластных русскому престолу. Здесь были и цыгане, и остяки, и финны, и калмыки, и башкиры. Каждая пара должна была плясать свой национальный танец в ледяном дворце для забавы государыни.

В день свадьбы новобрачных и их разноплеменных гостей угощали во дворце. Поэт того времени Тредьяковский, писавший оды ко всякому торжественному случаю, прочел свое вновь сочиненное стихотворение в честь «молодых». Потом новобрачных со всевозможной пышностью отвезли в Ледяной дом, где они чуть было совсем не замерзли, оставаясь там до утра…

Анна Иоанновна осталась очень довольна «ледяной потехой» и благодарила Волынского за эту выдумку.

А через три месяца этот же самый Волынский, оклеветанный Бироном, был предан суду за оскорбление «величества». Анна Иоанновна, душевно расположенная к своему кабинет-министру, всячески хотела выпутать его. Но все первые вельможи, составлявшие суд над Артемием Петровичем, в угоду Бирону в один голос приговорили его к смертной казни. После мучительных пыток, которыми Бирон хотел исторгнуть признание в несуществующей вине у бессовестно оклеветанного кабинет-министра, герцог понес для подписания императрицы смертный приговор своему врагу. Анна Иоанновна долго колебалась, пока наконец, выведенный из себя ее нерешительностью, герцог вскричал:

– Вот другая бумага, ваше величество, – мой смертный приговор. Если вы дорожите этим изменником более чем мною, я готов идти на плаху и умереть вместо него.

Анна Иоанновна тяжело вздохнула и дрожащей рукой подписала Волынскому смертный-приговор. 27 июня прекрасная голова Артемия Петровича скатилась на плаху.

Бирон торжествовал.

Глава VII

Таинственное предсказание. Жизнь за жизнь

– Смотри, смотри, какой он маленький, Юлиана, совсем, совсем крошка!

И Анна Леопольдовна, супруга принца Брауншвейгского и русская великая княгиня, взглянула с необычайной нежностью на крошечное личико лежавшего около нее новорожденного малютки-мальчика, объявленного наследником русского престола, – принца Иоанна Антоновича.

Какая-то печать старческой сосредоточенности лежала в едва обрисованных детских чертах малютки. Точно маленький мозг ребенка уже работал над какою-то тяжелою думою.

– У него странное личико, – не могла не заметить Юлиана, пристально разглядывая новорожденного сына своей подруги.

– Слушай, Юля, а как же наше решение? – робко произнесла принцесса Анна. – Ты сказала о нем кому следует?

Юлиана молча кивнула головою.

– Арап говорил, – зашептала она, наклонившись над молодой матерью, – что приведет человека, который может предсказать судьбу ребенка…

– Так зови же его! Зови сюда, Юлиана! А я найду возможность удалить отсюда всех.

И, говоря это, Анна Леопольдовна закрыла глаза, давая знать присутствующим статс-дамам, что хочет уснуть, забыться.

Все поспешно покинули комнату принцессы.

Вслед за всеми проскользнула неслышной тенью и хорошенькая Юлиана.

Комнаты были пусты в этот полдневный час. Все, что было во дворце, устремилось на большую его половину, в апартаменты государыни, поздравить Анну Иоанновну с рождением ее внука.

За окнами дворца глухо раздавались восторженные крики. Это войска и народ приветствовали появление на свет объявленного наследника русского престола.

Юлиана легкой походкой пробежала ряды опустелых покоев и вошла в зимний сад, теперь пустынный. Ветвистые пальмы с их широкими листьями, бесконечные вьющиеся нити дикого плюща и бесчисленные клетки, наполненные птицами, до которых императрица была большая охотница, – вот что представилось глазам молодой фрейлины. Но Юлиана не обратила внимания ни на птиц, без умолку щебетавших в клетках, ни на бархатистые, в виде растопыренных пальцев, листья пальм. Она миновала фонтан с его гремучей струею и, приблизившись к гроту, заглянула в него.

– Абас! Ты здесь? – тихо крикнула Юлиана. Высокая, черная фигура тотчас же появилась у входа искусственно выложенной из камня пещеры.

– Я здесь, баронесса, – ответил, ясно произнося по-русски каждое слово, арап.

Этот арап был уже не первой молодости. Все свои лучшие годы провел он здесь, во дворце, прилежно учась по-русски и старательно служа обитательницам императорского дворца. Никто не знал, откуда он явился. В один осенний, ненастный день, в первые годы царствования Анны Иоанновны, семь лет тому назад он пришел во дворец, прося принять его на службу. Он говорил, что остался здесь по отъезде персидского посольства, у которого считал невыгодным для себя долее служить. Он был тих, скромен, незлобен и отличался рабской преданностью к особам императорской фамилии. Особенно привязался он к принцессе Анне и старательно служил Брауншвейгской семье. Любил он проказницу Юлиану и всячески старался оказывать ей маленькие услуги. И принцесса, и ее верная подруга оказывали полное доверие своему слуге.

Накануне Абас пришел поздравить Анну Леопольдовну с рождением сына и, желая сделать приятное молодой матери, предложил принцессе доставить во дворец ученого алхимика и астролога, который по линиям руки и тела новорожденного мог бы рассказать ожидавшую его судьбу. Мечтательнице Анне понравилась эта мысль, и она дала свое согласие. В тот же вечер арап отправился в поиски за предсказателем.

Сегодня Юлиана поспешила узнать о результате его затеи.

– Ученый здесь! – произнес Абас в ответ на вопрошающий, устремленный на него с любопытством взгляд, – и, если госпожа баронесса позволит, я отведу его немедленно в апартаменты ее высочества…

«Госпожа баронесса», разумеется, позволила.

В ту же минуту Абас кивнул головою, и из глубины грота вышел седой старик в старом потертом плаще, с седыми кудрями, небрежно разбросанными по плечам.

Юлиана дала знак головою и помчалась обратно по огромным пустым комнатам. Старик-ученый и арап едва успевали за нею.

– Он здесь, Анна, я привела его! – произнесла молодая девушка звонким шепотом, быстро распахивая дверь в спальню принцессы.

Анна Леопольдовна подняла голову с подушки.

– Подойдите сюда, достойный старец, – произнесла она, посылая приветствие рукой старику, – предначертайте моему сыну его будущую судьбу!

– Предначертывать судьбу может только один Бог, принцесса! – медленно произнес ученый, – я могу лишь, благодаря долгим усилиям науки, прочесть то, что определено ею этому новорожденному младенцу. Разрешите приступить, принцесса?

Анна Леопольдовна кивнула головою. Юлиана быстро развернула пеленки, и перед лицом старого ученого показалось худенькое, сморщенное тельце малютки-наследника.

Старик склонился над ним, осторожно взял своей сильной рукою крошечную ручку новорожденного и долго-долго смотрел на маленькую ладонь, напрягая все свое зрение, точно стараясь разобрать, что написано в едва видных складках и линиях крошечной ручки. Синие жилы вспухли и надулись на старом лице ученого. Спустя несколько минут старик вытянулся во весь свой рост, точно вырос, помолодел… Глаза его вспыхнули юношеским огнем.

– Корона великой Российской Империи в недалеком уже будущем ждет этого царственного младенца… – произнес он разом окрепшим, властным, пророческим голосом, – да, корона… Я вижу толпы народа, склоняющегося перед ним, малюткою, ему присягают… он император… потом… дорога… долгая… бесконечная… затем крохотная келья… и снова близко корона… снова императорский престол впереди… но… но…

Старик разом смолк. Лицо его побледнело. Последние слова он прошептал чуть слышно.

– Корона великой Российской Империи… – словно в чаду проговорила принцесса Анна, – корона на голове моего Иоаннушки!.. Мой Иоаннушка – император! Мой Иоаннушка даст величие своей матери!.. Он днями могущества заставит ее забыть дни унижения и скорби, несчастный брак и выходки Бирона… О, Юлиана, как хорошо все это!.. Как чудно хорошо!

Принцесса не слышала конца пророчества старика. Слова «корона» и «император» захватили ее, подняли в ней прежние силы… Дней печального супружества, в которые она была несчастна, благодаря своему робкому, трусливому мужу, боявшемуся всего и всех, как ни бывало. Ее мысль стремилась только к одному: Иоаннушка будет императором и даст ей спокойствие и счастье!.. И она быстро наклонилась к крошечному тельцу будущего государя… В ее сердце, кроме глубокого чувства материнской привязанности, нарастало еще новое, могучее чувство благодарности к нему, благоговения пред ним. Она уже видела его на троне красавцем-юношей с короной на кудрях… На его плечах – царская мантия… Скипетр и держава в сильных, молодых руках… И она – его мать, она, государыня, она окружена нежнейшими заботами молодого государя…

– О, Иоаннушка! Сын мой! радость моя! – прошептала принцесса, опьяненная счастьем, и нежно прижала к груди ребенка, в то время как старик-ученый тихо, с сосредоточенным взглядом направился к двери.

– Корона великой Российской Империи… узкая келья… снова близость трона и… Чего-то еще не договорил старик?

И арап Абас, молча последовавший было за стариком-алхимиком, вышедшим из комнаты следом за Юлианой, вдруг остановился посреди комнаты.

– Тесная келья и что-то еще худшее, очевидно, ждет этого царственного крошку! – пронеслось вихрем в мыслях черного человека. – Но, что бы ни было, он будет охранять покой этого ребенка, он отплатит добром за все добро этой милой молодой принцессы… Недаром судьба толкнула его на их путь…

– Я заплачу жизнью за покой крошки-императора и его матери, если понадобится это! – вырвалось горячо из груди черного человека, – я отдам всю жизнь мою на служение им обоим!

Принцесса точно очнулась… и вздрогнула, пораженная этим возгласом… Но арап уже исчез.

И кроме ее самой и будущего императора-крошки никого не было в комнате.

Глава VIII

Дерзкая выходка. Заступница. Горбатенькая девочка узнает ужасную новость

Госпожа герцогиня Бенигна-Готлиб Бирон, урожденная фон Тротта-Трейден, важно восседала в проходной гостиной, вперив лишенные всякого выражения глаза на дверь кабинета ее мужа.

Некрасивое, болезненное, изрытое оспой лицо герцогини было старательно набелено и нарумянено по обычаю того времени. Насурьмленные брови как-то нелепо выделялись двумя черными червяками над бесцветными ее глазами. Вся фигура герцогини изображала одно высокомерное величие, величие без конца. Фрейлины герцогини в почтительном молчании стояли за ее креслом. По залу бегал хорошенький, белокурый принц Карл, младший сын герцогини. Принцесса Гедвига стояла у окна и сосредоточенно смотрела, как кружился по ветру пожелтевший сентябрьский лист.

Герцогиня Бенигна-Готлиб недаром сидела в этом зале, находящемся по соседству с кабинетом. Каждый приходящий в кабинет сановник останавливался перед креслом герцогини и воздавал ей чуть ли не царские почести.

Сейчас у ее мужа, она это знала, Алексей Петрович Бестужев. Он чаще, чем кто-либо, теперь бывает принят герцогом; очевидно, Бирон благоволит к нему. Но почему? Еще так недавно отец его, Петр Бестужев, бывший гофмейстер Анны Иоанновны, в бытность ее в Курляндии, был нетерпим принцем, а теперь его сын пользуется его полным доверием. Это ли не странно? Но что бы ни было, если это делается, так, значит, это надо, чтобы так делалось. Иоганн Бирон, которого герцогиня считала умнее всех в мире, ничего не делает зря…