Побег из армии Роммеля. Немецкий унтер-офицер в Африканском корпусе. 1941-1942

Я с трудом верил своим ушам.

– Хочешь узнать, что случилось с Клаусом? – тихо спросил Йозеф.

Я кивнул.

– Его расстреляли сегодня утром. – При этих словах мне показалось, что я вижу перед собой расстрельную команду.

– Расстреляли?! – воскликнул я.

– Тише, ты, – зашипел Йозеф и зажал мне рукой рот.

Я ударил его по руке и схватил за плечо.

– Ты хочешь сказать, что его казнили?

Йозеф снова кивнул.

– Он застрелил унтер-офицера Хельмута. Они с ним сильно повздорили.

Я потерял дар речи.

– Но кто такой этот Хельмут? – спросил я.

– Да это тот бывший эсэсовец, которого прислали сюда месяц назад из Берлина, ты знаешь его, Гюнтер.

Я кивнул.

– Но как это случилось?

– В чем причина, я не знаю, но Клаус капитально поругался с ним на пляже. Кто-то даже сказал, что Клаус обозвал его «отставным начальником крематория», и сержант выхватил пистолет. Но Клаус оказался проворнее и всадил в него пять пуль.

Все это казалось дурным сном. Йозеф рассказывал ужасные вещи.

– Когда это произошло? – спросил я, опускаясь на ящик.

– Вчера утром. Часовые надели на него наручники. Днем состоялось заседание трибунала, а сегодня на рассвете Клауса казнили, – закончил он.

– Ты видел его перед смертью? – хрипло спросил я.

– Нет – он не захотел никого видеть. Я просил, чтобы мне разрешили с ним поговорить. Но ты знаешь, я даже рад, что он отказался. Я бы не сдержался и перестрелял часовых, чтобы дать ему убежать. Нет, я рад, что он не захотел никого видеть, – задумчиво произнес Йозеф и встал.

Он не хотел, чтобы я видел его лицо, а я не хотел, чтобы он видел мое.

– А как другие к этому отнеслись, Йозеф?

– Стиснув зубы. Хорошо, что бывший эсэсовец умер от пуль Клауса, а то кто-нибудь из ребят истратил бы на него весь свой боезапас, – ответил мой друг и вытащил спиртовку. – Давай-ка я приготовлю тебе тарелочку тушенки, – произнес он и достал из мешка консервный нож.

– Спасибо, Йозеф, я не хочу есть, – пробормотал я.

– Послушай, не надо падать духом. Мне самому было очень плохо, но надо взять себя в руки. Клауса не вернешь, и надо забыть об этом.

Я слушал и кивал:

– Да-да, конечно.

Мне была понятна смерть двух парней, в которых попал британский снаряд из Тобрука, и тех, кто напоролся на мину. Плохо, что Эгон заблудился в пустыне, но это могло произойти с каждым… Но Клаус! Я замолчал и задумался.

Глава 4

МОРЕ НАСТОЯЩЕГО КОФЕ

– Хочешь кофе? – спросил Йозеф.

– Кофе? У тебя что, есть настоящий кофе?

– Конечно, и очень много. Хватит до конца войны. – Он улыбнулся и поднял ногой раскладушку. Под ней лежали два больших мешка. – Кофе!

– Сколько же лир ты за него заплатил, черт тебя побери? – спросил я, с трудом веря своим глазам.

– Каких еще лир? – взорвался Йозеф. – Ты что, спятил? Всего лишь дюжину пулеметных лент да два ящика ручных гранат. Мы забрали этот кофе у подонков, пристреливших Танса, когда он хотел взять у них канистру с водой. Одну-единственную канистру из целого штабеля высотой в шесть метров и длиной с берлинский многоквартирный дом. И эти гнусные итальянские недоумки, которые и войны-то как следует не нюхали, влепили в Танса пулю за одну-единственную канистру с водой! – Йозеф продолжал рассказывать, помогая себе жестами. – Мы отправились туда в трофейном британском броневике в ту же самую ночь, когда погиб Тане. И знаешь, что произошло? – спросил он, ставя на маленькую плитку чайник с водой и глядя на меня.

– Нет, не знаю, – ответил я, стягивая с ног сапоги. Но я понял, о чем пойдет речь, так как хорошо знал Йозефа.

– На полном ходу, с развевающимся британским флагом мы ворвались в лагерь этих «макаронников» и разнесли его к чертовой матери. Смяли колесами палатки и все их барахло, поливая из пулемета и угощая гранатами. – Тут он дико заржал. – Первым делом мы разнесли хибару с радиопередатчиком, чтобы они не смогли вызвать подмогу. Ты представляешь, они записали крик «Спасите!» на магнитофон! Наверное, боялись, что от страха забудут, какое слово надо кричать.

Я поразился этому безумию.

Йозеф махнул рукой и стал рассказывать дальше:

– Отовсюду доносились вопли «Inglesi, Inglesi, mercy!» (Пощадите, англичане!) или что-то в этом роде. Мы носились по лагерю, словно молнии. Въехали на машине на кухню, Тейнц спрыгнул и начал хватать банки с консервами. Их там у итальяшек целые штабеля, да еще куча мешков с кофе. Потом мы набросили английский флаг на двухсотлитровую бочку, а уезжая, прикрепили повсюду противотанковые гранаты и продырявили множество канистр с водой. Устроили им там настоящее наводнение.

Мы так хохотали, что не заметили, как кипящая вода стала выплескиваться из чайника. Йозеф кинул туда кофе, и по палатке разлился божественный аромат.

– А что было дальше? – спросил я.

– Мы вернулись в лагерь, поставили броневик, где он стоял, распределили между собой продукты, собрали с пола машины пустые гильзы, чтобы никто не догадался, что из пулеметов кто-то стрелял, и пошли пить кофе. – Йозеф хмыкнул. – Здорово мы растрясли этих ублюдков. Это им за смерть Танса. Теперь, я думаю, они зарекутся убивать немцев, – заявил он и принес кофейник, чтобы налить мне кофе.

Напиток был замечательным, но слишком горячим.

– А наше начальство что, так ни о чем и не догадалось?

– Конечно же нет! – воскликнул Йозеф. – Если бы догадалось, мы все пошли бы под трибунал. Начальство решило, что в итальянский лагерь ворвались солдаты австралийской дивизии. Особенно после того, как увидели оставленный нами британский флаг.

Йозеф снова затрясся от смеха.

– Видел бы ты, что случилось на следующее утро! – еле выговорил он. – Матерь Божья, сюда заявилась целая процессия.

– Какая еще процессия? – перебил я.

– «Макаронников», – пояснил Йозеф. – Там была пара полковников, четыре майора, куча капитанов, не говоря уж об остальной шушере, которая тащилась за ними. Они явились к нашему генералу, старику фон Равенштайну, и стали жаловаться, что наши войска пропустили через свои позиции броневики австралийской дивизии из Тобрука, которые разгромили итальянский лагерь. И знаешь, что этот старый хрен им ответил?

Я покачал головой.

– Он сказал, что если бы они поменьше бренчали на своих мандолинах и почаще брали в руки оружие, то им удалось бы отбросить этих чертовых австралийцев от своего лагеря. Ведь ни один итальянский полковник не догадался броситься в погоню за британскими бронемашинами и разбить их к черту! И это при том, что всем известно: здесь, в двадцати километрах от линии фронта, не может быть никаких вражеских разведывательных дозоров. Какой позор! После этого старик велел часовым очистить лагерь. Видел бы ты, как эти итальяшки попрыгали в свои автомобили и удрали. Они даже забыли, что явились просить нас помочь им восстановить лагерь!

Я хохотал и никак не мог успокоиться.

– Это те самые итальянцы, у которых мы с Лео как-то брали воду? – спросил я, наконец.

– Они самые. Тыловые части танковой дивизии «Ариете», – кивнул Йозеф. – Жаль, что тебя с нами не было, ты бы хоть перевел нам, что они там вопят. Впрочем, мы постарались разделаться с ними поскорее, поскольку в двух километрах от их лагеря стоят и наши танки, и, если бы они заметили английскую жестянку, на которой мы приехали, нам бы пришлось туго.

– Я думаю, наши танкисты вам с радостью помогли бы, если их предупредить заранее, – заметил я и, встав с ящика, расстелил на полу одеяло. – Давай-ка ложиться спать, Йозеф. Я сегодня все утро носился по пескам и очень устал.

И я улегся на одеяло.

– Да что ты, рано еще – только десять часов, – возразил Йозеф. – Да, я совсем забыл – тебе тут пришло два письма. Лежат уже несколько дней.

Я сел, а он вытащил письма из своих вещей.

– Одно из дома, а другое, судя по запаху, должно быть, от твоей девушки из Берлина. – Он улыбнулся и протянул мне письма.

– Ты что, всегда обнюхиваешь корреспонденцию? – спросил я, читая адреса на конвертах.

– Попав в эти пески, я стал извращенцем. Меня теперь возбуждает даже запах! И все из-за того, что тут нет женщин. Эх, если бы на границе открыли хотя бы один бордель! Тогда австралийцы побросали бы свои позиции в Тобруке (здесь в то время оборонялись в составе британских войск, помимо австралийцев, англичане, индийцы, поляки и чехи. – Ред.) и ринулись туда, – пробормотал он про себя, пока я вскрывал письмо от матери.

Но когда я прочитал письмо, оно выпало из моих рук и спланировало на одеяло. В горле у меня вдруг пересохло, и оттуда вырвался стон. Я смотрел на письмо так, словно оно полыхало огнем, от которого загорелся мой мозг.

– Что случилось?

Голос Йозефа прозвучал словно издалека, его самого я не видел. Он схватил меня за плечо:

– Эй, что с тобой – тебе плохо?

Я оттолкнул его руку и встал. Посмотрев на одеяло, я увидел распечатанное письмо – значит, оно мне не приснилось. У меня перед глазами все поплыло – Йозеф, вещи, стоявшие в палатке. Все превратилось в одну неразличимую массу – за исключением письма. Белая бумага резко выделялась на мутном фоне. Письмо было единственным предметом, который я видел совершенно отчетливо, и, когда я вышел из палатки в ночную тьму, оно все еще стояло у меня перед глазами.

Глава 5

ВЕСТИ ИЗ ДОМА

Луна сияла на черном африканском небе, словно лампа, и от нее по морской воде тянулась яркая серебристая дорожка. Маленькие волны ударялись о берег, протягиваясь вдоль него, словно бесконечные ленты. Само море было черным и неподвижным. Ни звука, ни шепота. Глядя на все это, но ничего не видя, я молча сидел на верхушке дюны, а в моем мозгу возникали картины прошлого.

Красивый дом, прекрасный сад, где в изобилии цвели розы и другие цветы, тихая улочка перед ним – мой дом! Мужчина лет за сорок, еще не старый, но уже начавший седеть. Редко улыбавшееся лицо, несколько тяжеловатое, словно высеченное из камня и прорезанное ранними морщинами; это были следы неизгладимых впечатлений, которые наложила на него жизнь. Его фигура – сильная, негнущаяся, очень прямая, словно он аршин проглотил, говорила о том, что это бывший офицер, гауптман кайзеровской армии. Выправка и стать этого мужчины напоминали о прошедших годах. Годах германских гордости, силы и страданий.

Когда мужчина двигался, его походка напоминала о том, что нельзя было забыть, – о Первой мировой войне – о лишениях, атаках, окопах, снарядах и пулях.

Однажды, еще мальчиком, я нашел в комоде маленькую коробочку, привязанную к пистолету «Люгер» («Парабеллум». – Ред.). Я открыл коробочку и принес ее в комнату, где сидел мужчина. Положив ее перед ним, я спросил:

– Скажи мне, что это такое?

Он пристально посмотрел мне в лицо и велел сесть рядом. Потом медленно, но очень эмоционально рассказал о том, что ему довелось пережить во время Первой мировой войны.

Крест из черного железа, очень простой.

– Это Железный крест 2-го класса. – Рука мужчины положила его на стол, и я выслушал рассказ. Еще один крест с серебряным ободком. – Это – Железный крест 1-го класса. – И я выслушал еще один рассказ. Теперь в руках отца был голубоватый крест с золотыми краями и выбитой в центре короной кайзера. – Орден «За заслуги», – пояснил отец. Это была самая высокая награда в кайзеровской армии. В коробке лежали другие медали и кресты. Наконец, он достал серебряную медаль. – Это – медаль, которой награждали солдат и офицеров, получивших ранение.

Я посмотрел на отца, и на его лице промелькнула улыбка.

– Да, сын, я получил эту медаль и за покалеченную ногу тоже, – сказал он и, протянув мне коробку с привязанным пистолетом, велел положить туда, где я ее взял. Вот каким был мой отец!

Я вспоминал об этом случае, глядя на море, такое тихое и спокойное. Вдруг мое уединение нарушил шум шагов. Я взглянул вверх и увидел, что рядом со мной стоит Йозеф.

– Его отправили в концлагерь – и там повесили!

Он прошептал эти слова, и я понял, что Йозеф прочитал письмо моей матери, которое осталось в палатке. Некоторое время он молча сидел рядом.

– Что будешь теперь делать, Гюнтер? – спросил он.

Я ничего не ответил. И тут меня словно осенило.

– Уйду! – сказал я. – Дезертирую из армии – сегодня же!

Йозеф посмотрел на меня и, немного помолчав, сказал:

– Я тебя понимаю. Я бы тоже ушел. Ну что ж, пойдем вместе!

Мы встали и двинулись в темноте к своей палатке. В лагере было необычно тихо.

Петляя среди палаток, машин и щелей, в которых солдаты прятались от бомбежки, мы никого не встретили. Я спросил Йозефа, куда все подевались.

– Да там, в большой ротной палатке, устроили что-то вроде общей вечеринки, – пояснил он, показывая на отдаленную рощицу финиковых пальм.

– А что, сегодня какой-то праздник? – спросил я.

– Ara, в первый раз за все это время нам завезли пиво. Думаю, выйдет по котелку на брата или около того. Они там, наверное, все ноги оттоптали, стоя в очереди. А мне на это наплевать, – пробормотал он.

В эту минуту вдалеке заиграл духовой оркестр и хриплые голоса затянули:

– Мы бомбим Англию!

– Хотел бы я знать, что они будут делать, когда у них закончатся бомбы, – ехидно произнес Йозеф и откинул клапан нашей палатки, чтобы мы могли войти.

– Не знаю, но представляю, что здесь начнется, когда обнаружат, что я исчез!

Йозеф улыбнулся.

– И я тоже, – бросил он.

– Что? – воскликнул я. – А ты-то куда собрался, дурень?

– Да уж не дурнее тебя. Почему я не могу уйти с тобой? Ты что, думаешь, мне приятно куковать здесь одному, в этой полотняной палатке? – отрезал он и вытащил из-за раскладушки свой вещевой мешок.

Он высыпал его содержимое на землю.

– Посмотрим, что нам может понадобиться. Надо взять только самое необходимое.

Но я подошел к нему и задвинул ногой его вещи в угол.

– Что ты себе позволяешь? – зашипел он, рассердившись.

– Мне не нужно, чтобы ты рисковал из-за меня жизнью, – сказал я.

– Ах вот оно что! Значит, если у тебя есть Железный крест 1-го класса и другие награды, так ты думаешь, что один можешь рисковать своей жизнью? – В его глазах пылала злость.

– Нет, не думаю. Но у тебя, насколько я знаю, есть жена, так что охолонись. Ведь даже если тебе и удастся отсюда сбежать, они схватят ее и хорошенько оттрахают.

– Ну и пусть! – фыркнул он. – Ей это не впервой. Ее трахают все, кому не лень! С тех пор как я отправился на фронт, она не пропускала ни одного хмыря в форме, приезжавшего в отпуск! – заорал он.

Взрыв эмоций Йозефа потряс меня до глубины души.

– Послушай, Йозеф! Но откуда, черт возьми, ты все это знаешь, ведь тебя не было дома целую вечность? – спросил я.

– Ты думаешь, я совсем тупой? – выпалил он и бросил какие-то вещи в свой мешок. – Когда я в прошлом году приехал из Франции в отпуск, она встретила меня с сосунком на руках. А я и не знал, что она родила ребенка. Она сказала, что решила приготовить мне сюрприз. – Он как будто выплевывал слова изо рта. – Да, это был сюрприз что надо. Хорош подарочек! А я ведь в нужное время был в Польше, воюя с чертовыми поляками, и никак не мог наградить ее этим арийским сопляком голубых кровей. – Он повернул ко мне свое лицо: – Послушай, Гюнтер, ты не женат. Наверное, женщин у тебя было предостаточно, так что тебе трудно понять, как меня угораздило связаться с такой потаскухой. Но так уж мне повезло!

Я понял, что он всерьез собирается бежать со мной и что переубедить его не удастся.

– Но ты понимаешь, что если нас поймают, то расстреляют без суда и следствия? – осторожно спросил я.

– Да что ты говоришь! А я этого не знал! – засмеялся он. – Зато, когда придет день, когда они захотят продырявить твою шкуру, я буду рядом. Парни, которые занимаются этим гнусным делом, потеряют сон. Когда они увидят, какого лопоухого придурка им надо будет пристрелить, они просто умрут от смеха. Не думаю, что им приходилось расстреливать кого-нибудь смешнее меня. Впрочем, четыре года, проведенные в армии, кого хочешь сделают придурком.

Я не мог сдержать улыбки. Йозеф, оказывается, был ужасным фаталистом.

– Ну хорошо, – сказал я. – Садись и давай все хорошенько обдумаем, да побыстрее. Скоро полночь, а нам надо уйти до двух часов, иначе все пропало.