bannerbanner
Потерянный мальчишка. Подлинная история капитана Крюка
Потерянный мальчишка. Подлинная история капитана Крюка

Полная версия

Потерянный мальчишка. Подлинная история капитана Крюка

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 4

Кристина Генри

Потерянный мальчишка

Подлинная история капитана Крюка

Christina Henry

LOST BOY


All rights reserved including the right of reproduction

in whole or in part in any form.

This edition published by arrangement with

Berkley, an imprint of Penguin Publishing Group,

a division of Penguin Random House LLC.



Серия «Злые сказки Кристины Генри»


Перевод с английского Татьяны Черезовой

Дизайн обложки Екатерины Ферез


Copyright © 2017 by Tina Raffaele

© Т. Черезова, перевод на русский язык, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Генри и Джареду и Дилану

Ксандеру и Сэму, и Джейку, и Логану

Всем мальчикам, которых я когда-либо знала

Чтобы вы никогда не пропадали

Чтобы вы всегда находили дорогу домой



Пролог


Когда-то я был маленьким, мальчишкой навечно и всегда – пока не перестал. Когда-то я любил мальчика по имени Питер Пэн.

Питер скажет вам, что эта история – неправда, но Питер врет. Я его любил, мы все его любили, но он врет, потому что Питеру надо всегда быть тем ясным солнышком, вокруг которого мы все вертимся. Он готов на все, чтобы быть этим солнышком.

Питер скажет, что я злодей, что я его предал, что я никогда не был ему другом.

Но я уже вам сказал. Питер врет.

Вот как все было на самом деле.

Часть I

Чарли


Глава 1


Иногда мне снилась кровь. Кровь на моих руках и пустые глаза на белом с серым лице. Это была не моя кровь и не кровь, которую я пролил – хотя вот этого-то было предостаточно. Это была ее кровь, а я не знал, кто она такая.

Глаза у нее были мертвые и голубые, а руки раскинуты, словно она тянулась ко мне перед тем, как ее шею вот так взрезали. Я не знал, почему. Я даже толком не знал, было ли это сном или чем-то, что случилось в Другом Месте – до того, как я сбежал с Питером.

Если та девушка была на самом деле, то это должно было случиться именно там, потому что на острове не было никаких девушек, кроме русалок, а они не в счет, потому что наполовину рыбы.

И все-таки каждую ночь мне снился серебристый высверк и красный поток, и иногда это вырывало меня из сна, а иногда – нет. В ту ночь сон мне приснился как обычно, но разбудило меня что-то другое.

Я услышал звук: звук, который мог быть плачем или стоном – или криком птицы в ночном лесу. Трудно определить, когда услышал что-то во время сна. Шум вроде бы принесся с далекой горы.

Мне было не жалко уйти из того сна. Сколько бы Питер ни говорил мне, чтобы я его забыл, мой разум снова и снова возвращался к одному и тому же месту: месту, где она была мертва, а ее глаза чего-то от меня требовали – хоть я и не знал, чего именно.

Я проснулся сразу же, как и обычно, ведь если в лесу ты не спишь очень чутко, то, открыв глаза, можешь обнаружить, что нечто острозубое отгрызает у тебя ноги. Наше дерево было спрятано и защищено, но это не означало, что опасности нет. На острове опасность была всегда.

Кучи спящих мальчиков жались под звериными шкурами на земляном полу. Лунный свет просачивался сквозь дырки, которые мы прорезали в стенках дупла: это сделали мы с Питером, уже давно. Снаружи доносилось непрерывное жужжание: гуденье Многоглазов с прерий доносилось к нам через лес.

– Это просто Чарли, – равнодушно сообщил Питер сверху.

Он свернулся в одной из дыр, расслабленно и беззаботно, и смотрел поверх леса. В руках у него был кусок дерева и ножик, которым он его резал. Лезвие сверкало в лунном свете, танцуя по поверхности дерева. В этом свете кожа у него стала сплошным серебром, а глаза – двумя глубокими озерами темноты: он казался частью дерева, и луны, и ветра, который шелестел по высокой траве.

Питер мало спал – а если и засыпал, то совсем ненадолго. Он не желал тратить и кусочка своей жизни на дремоту, пусть его жизнь и так уже была гораздо длиннее, чем обычно – и ему противно было то, как сдаемся мы все, падая, словно кусачие мухи в летнюю жару, когда он подбивает нас еще на одну игру.

Я встал и, осторожно переступая через остальных мальчишек, отыскал Чарли. Он свернулся на узловатом корне, словно младенец в колыбельке – да и на самом деле он едва вышел из младенческого возраста. Лицо у него покрывали капельки пота, блестевшие в лунном свете, как драгоценные камни, как сокровище пиратов. Он стонал, беспокойно мечась во сне.

Малышам порой трудно бывало приспособиться, когда они только сюда попадали. Чарли было пять – намного меньше, чем мне, когда Питер меня взял… намного меньше, чем всем тем мальчикам, которых он приводил на остров.

Я нагнулся и поднял малыша с корня, прижав к сердцу. Чарли лягнулся – и затих.

– Ты ему не помогаешь, знаешь ли, – предостерег Питер, глядя, как я хожу туда-сюда с Чарли на руках. – Нечего его баловать.

– Он слишком мал, – прошипел я. – Я ведь тебе говорил.

Не знаю, зачем я старался: не было никакого смысла говорить то, что Питер не желал слушать.

Обычно Питер выбирал мальчишек примерно в том возрасте, сколько было мне, когда он меня взял: лет восьми – девяти. Питеру нравился этот возраст, потому что мальчишки были достаточно взрослыми, чтобы у них появился бунтарский дух и желание дать ему волю. К этому моменту мальчишка уже попробует взрослости – через работу или обучение, в зависимости от положения родителей – и поймет, что не желает проводить свои дни, корпя над цифрами, или трудясь в полях, или нося воду какому-нибудь богачу.

Когда Питер в последний раз искал новых мальчишек, он заметил этого малыша, бродившего среди отбросов в переулках. Он заявил, что ребенок станет чудесным маленьким другом, а я возражал, говоря, что ему лучше будет в сиротском приюте. Естественно, Питер победил. Он пожелал взять этого мальчишку, а Питер получал все, что ни пожелает – всегда.

А вот заполучив его, Питер моментально к нему остыл. Неинтересно играть с малышом, который не может драться и устраивать свалку с мальчишками побольше. А еще Чарли не успевал за Питером, когда тот вел нас по лесу в поисках приключений. Я не раз подозревал, что Питер пытается бросить Чарли где-нибудь, чтобы малыша съели – и тогда Питер от него избавился бы. Однако я присматривал за Чарли (хотя Питер был этим недоволен), так что если я о нем заботился и нес его домой, то Питер не мог ничего поделать – только ворчать. Что он и делал.

– Надо было оставить его у крокодильего пруда, – сказал Питер. – Тогда его плач тебя не будил бы.

Я ничего не ответил – не стоило тратить силы. Питер никогда не проигрывал в спорах, и не потому, что не ошибался (как раз ошибался он часто), а потому что никогда не уставал. Он не переставал на тебя наседать, пусть ты и был сто раз прав, пока ты не поднимал руки и не позволял ему победить, просто чтобы он оставил тебя в покое.

Питер больше ничего не сказал, а я все ходил с Чарли на руках, пока по его дыханию не понял, что он опять заснул по-настоящему. Я попытался вернуть мальчишку туда, где он спал, но он захныкал, как только я попробовал его положить. Питер насмешливо захихикал.

– Ты так и не будешь из-за него спать всю ночь, будешь укачивать его, словно мама со своим младенчиком, – сказал Питер.

– Да что ты об этом знаешь? – буркнул я, поглаживая Чарли спинку, чтобы он успокоился. – Тут никогда мам не было, а своей ты не помнишь.

– Видел я их за этим, – заявил Питер. – В Другом Месте. Младенцы вопят, а мамы ходят туда-сюда и шепчут им и качают их, точно так, как сейчас ты. Иногда младенцы замолкают, а иногда – нет, а если нет, то их мамы начинают плакать сами, потому что эти маленькие плаксы не затыкаются. Не понимаю, почему бы им просто не накрыть таких младенцев одеялом, чтобы они замолкли. Можно подумать, они новых не смогут наделать.

Он это не серьезно сказал. По крайней мере, мне кажется, что не серьезно. Для Питера все дети были заменимыми (кроме него самого). Когда здесь, на острове, он терял одного, то отправлялся в Другое Место и находил нового, предпочтительно никому не нужного, потому что тогда мальчишка не так скучал по Другому Месту и был рад оказаться здесь и делать, чего хочет Питер.

А те, кто не так хорошо слушались или не были счастливы, словно певчие пташки на ветках, оказывались на полях Многоглазов без лука, или бывали брошены у пиратского лагеря или еще где-нибудь забыты, потому что Питера не интересовали мальчишки, которым не нравились его приключения.

Спустя какое-то время я сел и привалился к коре дерева, напевая тихую мелодию, которую запомнил когда-то, очень давно, до Питера, до острова. Не знаю, кто научил меня этой песне, но она оставалась у меня в голове все эти долгие годы. Песня привела Питера в раздражение, и он приказал мне заткнуться, но я продолжал петь, пока Чарли не стал дышать тихо, спокойно и ровно, пока его грудная клетка не начала подниматься и опадать в такт моему дыханию.

Я уставился в окно, мимо Питера, на далекую луну. Луна здесь всегда была полная, всегда висела, словно зоркий глаз.

Два застывших глаза. Маленькие руки, покрытые кровью.

Я отогнал этот сон. Мне ни к чему такое помнить. Так всегда говорил Питер.

Я прожил здесь с Питером дольше, чем в Другом Месте – дольше, чем мог подсчитать. Здесь не сменялись времена года, а дни не несли смысла. Я буду здесь всегда. Я никогда не вырасту.

Ножик Питера танцевал в белом свете, пока луна не исчезла за моими закрытыми глазами.

* * *

Тогда я был меньше, а Питер был большой, храбрый, чудесный. Он сказал: «Пойдем со мной, у нас будут приключения, и мы всегда будем дружить», – и я вложил руку в его руку, а он улыбнулся – и эта улыбка вошла мне в сердце и там осталась.

Мы пробежали по улицам города, в котором я жил, и Питер был таким быстрым и бесшумным, что мне даже не верилось. Он бежал так, словно ветер был его частью, и его ноги едва касались земли – и, глядя как он бежит в темноте, я думал, что он может подняться и полететь… и забрать меня с собой. Было бы чудесно улететь из города к звездам, потому что город был темный, и грязный, и наполненный взрослыми, которые так и норовят схватить тебя, если ты маленький, и сказать: «Эй, а это еще что такое?» и дать тебе оплеуху просто потому, что могут… и забирают у тебя хлеб и яблоки, а у тебя в животе все узлом завязывается… а потом бросают тебя обратно в грязь и хохочут, хохочут…

Но Питер обещал забрать меня от всего этого: он возьмет меня в такое место, где можно есть, сколько хочешь, и никто не станет тебя бить, и никто не будет говорить, что ты должен делать и когда… или прикажет не мешать и идти спать в отбросы, где тебе самое место. Он сказал, что на его острове можно спать на деревьях и чувствовать вкус соли в ветерке, и что там сокровища и веселье весь день напролет.

Я захотел туда. Мне нетерпелось туда отправиться. Но мне было страшно садиться на корабль, чтобы плыть на этот остров. Я никогда еще не бывал на кораблях, но видел их в порту. Я боялся разонравиться Питеру, если скажу, что мне страшно, так что я ничего не стал говорить – но был уверен, что как только мы выйдем в море, явится чудовище и разобьет корабль на тысячу кусков, и мы все полетим вниз, вниз, на дно – и нас больше никогда не увидят.

Питер тянул меня за собой, и я начал уставать, а он сказал: «Пошли, Джейми: еще немного, и будем на месте», и мне хотелось его порадовать, чтобы он снова мне улыбнулся, так что я бежал и старался быть таким же быстрым и бесшумным, как он.

Я думал, мы пойдем к пристани, но Питер направлялся в другую сторону, так что я дернул его за руку и спросил: «А мы не идем на корабль?»

А Питер засмеялся и сказал: «А зачем нам на корабль, дурачок?» Но он сказал это так, что это меня не обидело и не заставило почувствовать себя глупым: скорее, как будто у него есть секрет, и он смеется, потому что скоро со мной им поделится.

Мы оказались далеко от города, далеко от того места, где я спал, и я не знал, где мы и смогу ли я найти дорогу домой, но потом вспомнил, что больше не хочу домой, потому что дом – это там, где тебя бьют и где ты спишь на грязной соломе, а она вопит, вопит и вопит…

* * *

Вопль еще звучал у меня в ушах, когда меня разбудило кукареканье Питера: солнце как раз поднялось из-за гор. Его крик и ее вопль переплелись в один звук – а потом вопль растаял, мои глаза открылись – и я увидел его, пристроившегося на окне.

У него были рыжие волосы, неизменно грязные, потому что он терпеть не мог мыться, а одет он был в рубашку и лосины из оленьей кожи: она стала мягкой и белой от старости.

Ноги у него были босые и грязные, ногти на них были обломаны и сорваны от беготни по камням и деревьям. Питер был силуэтом в окне: ноги расставлены, руки уперты в бока – и он громко кукарекал:

– Кукареку! Ку-ка-реку!

Мои глаза моментально распахнулись: я был привычен к утренним выходкам Питера. Кое-кто из новеньких мальчишек со стоном закрывали голову руками.

Чарли заморгал на меня сонными голубыми глазами:

– Сейчас вставать, Джейми?

– Угу, – мягко сказал я.

Я поставил маленького мальчишку на ноги и, встав, потянулся. Сегодня я чувствовал себя чуть более высоким, чем вчера: не намного, а капельку. Кончики моих пальцев вроде бы оказались ближе к верху дупла, чем до этого. Мне было некогда об этом беспокоиться: следующие слова Питера выбили все у меня из головы.

Питер хлопнул в ладоши:

– У нас сегодня налет!

– Зачем это? – спросил я, не пытаясь скрыть раздражение.

Я считал, что для набега сейчас не время. Последние шесть мальчишек появились у нас всего несколько дней назад. Большинство из них даже и близко не были готовы.

– Потому что пираты напрашиваются на налет, конечно! – ответил Питер так, словно давал мальчишкам громадную кучу сластей.

Кивок и Туман, двойняшки, закричали:

– Ура!

Они были худые, но при этом сильные – веревки мускулов на руках и ногах, одинаковые копны светлых волос, потемневших от их общей нелюбви к мытью. Я так и не понял: они ненавидели мыться потому, что Питер ненавидел, или им нравилось, когда в волосах ползают насекомые.

Кивок и Туман пробыли на острове дольше всех, не считая меня, и налеты на пиратов шли вторыми в списке их любимых забав после Битвы. Двойняшкам больше всего нравились поводы пролить кровь.

Когда-то давно Туман забил волка одним только заостренным камнем: Питер так горячо одобрил этот подвиг, что на неделю сделал Тумана Королем Дерева. Туман соорудил из хвоста нечто вроде повязки на голову и прикрепил к ней волчьи уши, а остальную шкуру превратил в меховые штаны. Он подумывал было сделать накидку, но отказался от этого, потому что она мешала бы в драке.

Не желая уступать брату, Кивок моментально отправился в поход и убил одного из крупных котов, обитавших в горах на восточной стороне острова. Теперь он носил кошачьи уши и желтые меховые штаны – и по-прежнему склонен был ворчать, что Питер не сделал и его Королем Дерева.

Несколько мальчишек попытались взять пример с Кивка и Тумана – и в результате их съел кот. А когда мы теряли мальчишку, то отправлялись за новым в Другое Место, потому что у Питера были особые правила насчет того, сколько мальчишек должны постоянно быть рядом с ним.

Нас было пятнадцать, включая Питера и меня. Нескольких мы каждый год теряли во время Битвы и набегов, а кое-кого – из-за болезней и зверей. Эмбро умер, кашляя кровью, а сейчас и Дел стал худым и бледным. Скоро он тоже начнет кашлять, и Питер отправит его спать снаружи.

Питер непрерывно жаловался на шум, когда умирал Эмбро, словно мальчишка мог что-то с этим поделать. А он прекратил бы кашлять, если бы мог – обязательно, потому что мы все любили Питера, даже когда он был жестоким. Его одобрения жадно добивались, его насмешки ранили больнее, чем пиратская сабля.

Питер спрыгнул с окна, легко приземлившись на ноги несмотря на высоту. Порой мне казалось, что Питеру нельзя нанести вред, и поэтому его не особо волнует, когда это случается с другими: ведь ему не понять их боли. А еще Питер был привязан к острову как-то иначе, чем остальные. Он понимал это место, а оно понимало его. Вот почему я немного вырос, а Питер – нет.

Именно остров делал так, что все мы оставались маленькими, хотя на некоторых из нас это не действовало. Некоторые мальчишки, по непонятным для нас причинам, росли нормально. Такое случалось не слишком часто, потому что Питер очень неплохо умел выбирать для острова нужные характеры – а мне кажется, это было как-то с этим связано: желание остаться мальчишкой и заниматься мальчишечьими делами вечно.

Но когда Питер замечал, что мальчик превращается в мужчину, этого мальчика изгоняли – без оглядки, не давая второго шанса. Эти мальчишки попадали в пиратский лагерь (если им удавалось живыми пройти через остров) и превращались в неузнаваемые бородатые лица, переставали быть нашими маленькими друзьями.

По-моему, мне было примерно восемь – так же как Кивку и Туману, – когда Питер меня нашел. Если бы я остался в Другом Месте, то давно умер бы: ведь прошла уже сотня времен года, или даже две сотни. Я точно не знал, сколько именно, потому что если не обращаешь внимания, то сбиваешься со счета. Сейчас я выглядел примерно на двенадцать, на несколько лет старше, чем когда здесь оказался.

Кивок и Туман тоже немного выросли. Питеру с самого начала было одиннадцать – и осталось одиннадцать. В нем все оставалось точно таким же, как было, когда он забрал меня из Другого Места, сделав своим первым товарищем и спутником.

Иногда я беспокоился – чуть-чуть, – что вырасту и буду отправлен в пиратский лагерь. Питер всегда отвешивал мне оплеуху, когда я говорил такие вещи.

– Ты никогда не вырастешь, дурень. Я тебя сюда привел, чтобы этого не случилось.

Но я все равно понемногу становился старше, да и Кивок с Туманом тоже. Мы теряли слишком много других мальчишек, чтобы определить, действительно ли только мы трое ощущаем крохотное прибавление возраста. Иногда, ночью, когда ко мне лип кошмар, я начинал думать: а вдруг заверения Питера о том, что я никогда не вырасту – это просто заверения в том, что я умру раньше, чем такое случится. И я думал, не лучше ли это: умереть до того, как я стану морщинистым, седым и никому не нужным.

Наш предводитель пригнулся к земле и палкой начертил общий план острова, а потом – подробный – пиратского лагеря. Наше дерево стояло в самом центре леса и в самом центре острова. Лес перерезал посередине горную гряду на восточной стороне. Он тянулся поперек всей центральной части острова и заканчивался у океана на востоке и у закрытой лагуны на западе.

В северо-восточной части находилась прерия, где жили Многоглазы. Мы старались туда не ходить.

А если пойти от дерева прямо на юг, то наткнешься на крокодилий пруд, а потом – на болото. Болото переходило зеленую подтопленную луговину, которая встречалась с океаном.

Юго-западный уголок острова состоял в основном из высоких песчаных дюн – громадных, на которые приходилось долго взбираться, а потом так же долго спускаться. За дюнами шел песчаный пляж – единственный, где нам можно было спокойно играть и собирать кокосовые орехи. В северной части пляжа, в окружении леса, пряталась русалочья лагуна.

Пираты заняли берег на северной оконечности острова, рядом с бухтой, где сходились прерия и горы. На восточной стороне вообще не было пляжей – только крутые каменистые склоны гор и громадный скалистый обрыв там, где к океану подходил лес.

Мальчишки окружили Питера. Мне это было не нужно. Я знал остров наизусть – лучше чем все, не считая Питера. Я перешагивал через каждый корень, скалу и травинку, ползком огибал всех животных, сотни раз видел всех русалок и не раз уклонялся от захлопывающейся крокодильей пасти. Мне не нравилась идея настолько раннего налета, но я знал свою роль в случае, если он все-таки состоится.

Чарли остался со мной, доверчиво вложив ручонку мне в ладонь. Большой палец второй руки он сунул себе в рот: его не интересовала ни карта, ни то, что будет дальше.

Я тихо вздохнул. Что мне делать с Чарли во время налета? Он, конечно же, не сможет защитить себя, и я подозревал, что Питер задумал этот поход, просто чтобы избавиться от малыша.

Большинство новеньких мальчишек, окруживших Питера, выглядели неуверенно – за исключением одного большого по прозвищу Щипок. Он был почти такой же высокий, как я, а я тут был намного выше всех. Судя по его виду, он был из тех мальчишек, которым нравится быть самыми сильными и быстрыми – и он поглядывал на меня с самого прибытия. Я знал, что Щипок скоро затеет со мной драку. Оставалось надеяться, что при этом мне не придется серьезно вредить Щипку.

Я думал об этом без злобы. Я желал парнишке дурного не больше, чем он – мне. Просто я был самым лучшим бойцом, и Питер это знал. Все мальчишки, которые пробыли здесь чуть дольше, это знали. Даже пираты это знали и поэтому изо всех сил старались меня убить при каждом налете. Я научился не принимать это близко к сердцу.

Пиратский лагерь был примерно в двух днях ходьбы от дерева – в зависимости от того, насколько удастся поторопить толпу мальчишек. Хотя Питер и пытался представить все как приключение, я-то хорошо знал, что работы тут не меньше, чем игры. Надо собрать и нести припасы. Многоглазы сторожат прерию, которую нам надо пересечь. И, сверх того, пиратов вообще может не оказаться на месте. В это время года они и сами довольно часто отправлялись в налеты, забирая золото у галеонов в море и рыдающих девиц из городов, которые они сжигали.

На мой взгляд, идея была неудачная. Мало того, что мне придется беспокоиться о Чарли, новенькие еще не были проверены. Мы не знали, способны ли хотя бы половина из них вообще драться, не говоря уже о том, чтобы справиться со взрослыми мужчинами, которые добывают себе деньги своими саблями.

И Дел, наверное, не выдержит. Я уже представлял себе, как мальчишку в пути начнет рвать лужами крови – крови, которая привлечет к нам Многоглазов, когда мы окажемся на тропе, идущей по границе их земель. И даже если допустить, что все мальчишки доберутся до пиратского лагеря, вряд ли все вернутся назад. Мы никогда не возвращались в том же количестве, в каком уходили.

Я ободряюще улыбнулся Чарли. Малыш ответил полуулыбкой на мой совет оставаться на месте. Я протиснулся к Питеру, который энергично расцарапывал землю, показывая, кто пойдет куда в пиратском лагере. Я должен был попытаться, хотя ничего из этого не выйдет.

– Не думаю… – начал я вполголоса.

– Вот и не думай! – резко оборвал меня Питер.

Кое-кто из мальчишек захихикали, и я обвел их всех прищуренными глазами. Они по очереди отводили взгляды – кроме Щипка, который нахально смотрел на меня, пока я не зарычал. Тут Щипок уставился в землю, а щеки его залились краской. Я слушаюсь только Питера, и чем скорее новички это поймут, тем лучше.

– Знаю я, чего ты хочешь, – сказал Питер, не отрывая ярко горящих зеленых глаз от своего рисунка. – Прекрати нянчиться.

– Подождать, пока они не будут готовы – это не нянчиться, – сказал я.

– Прекрати нянчиться, – повторил Питер.

Вот и все. Питер сказал свое слово – и все мы будем делать то, чего он хочет. Это его остров. Он пригласил нас сюда, пообещал нам, что мы вечно будем маленькими и счастливыми.

Мы и были. Если не заболевали, не умирали или не попадали в плен к пиратам. А если это с нами случалось, то Питера это не волновало. Мальчишки были для него просто участниками игр, которые помогали ему проводить время – хотя никто из них об этом не знал. Они все считали, что они для него особенные, хотя особенным был только я. Питер выбрал меня первым, держал меня у своей правой руки очень много лет. Но даже у меня не было возможности заставить Питера делать то, чего ему делать не хочется.

Питер хочет налет. У нас будет налет.

Я засунул руки за пояс лосин, оставив большие пальцы снаружи. Я вполуха слушал, как Питер строит планы. Я все это уже много раз слышал, и я знал, что буду делать в любом случае. Я всегда дерусь с первым помощником.

Я убил большинство из них, а те, кто выжили, носили мою отметину. Я отрубал всем моим жертвам, и живым и мертвым, правую руку, чтобы они знали, кто я – и помнили. Я всегда брал для этого их собственные сабли, потому что я был вооружен только кинжалом, а еще потому что думал, что им больнее, если я использую их оружие.

На страницу:
1 из 4