Блокпост

Владимир Колычев

Блокпост

Глава 1

Как бы ни злился северный ветер, он все равно добрый, потому что дует с чистых земель, еще не тронутый гнилостным дыханием Аномалья. А он серчал, пытаясь разогнуть дугу столетнего дуба с раскидистой кроной больных скрюченных листьев. Кряжистый толстокорый старик с кряхтеньем смеялся над молодым ветром, угрожал ему двумя, самыми крупными своими ветвями. Кривой, разлапистый, он живо напоминал косорога. Обрубленная макушка и отросшая от нее иссушенная болезнью ветвь усиливали сходство с этим исчадием Аномалья.

Ветер не мог справиться с дубом, но легко пригибал к земле кусты барбариса, отчего те походили на прыгучих кенгов, колеблющихся в своем стремлении напасть на жертву. Пень срубленного дерева чем-то напоминал воющего на луну зверопса. Но не меньше меня смущали две подгнившие сосны с коричневой хвоей, скрещенные в форме косого Андреевского креста. Невольно вспоминалась легенда, что когда-то на заре новой эры несколько римских распятий, окропленных кровью невинно казненных, превратились в деревья, а затем разрослись по всему миру. И вот люди должны были молиться, чтобы деревья снова не превратились в распятия и не оросились человеческой кровью…

Видимо, люди плохо молились, и лес превратился в проклятие для них. Зло убивало, убивает и будет убивать дальше. И остановить его невозможно…

В две тысячи двенадцатом году мне было семнадцать лет. Я хорошо помню то время, когда весь мир жил ожиданием конца света. Большинство скептически относилось к древним пророчествам, некоторые верили в них свято, но все же предчувствие грядущей катастрофы нависало над землей огромной тучей. И гроза все-таки грянула. С неба упал метеорит.

Энергия взрыва испарила небольшое озеро, свалила лес в радиусе двух километров, а сколько было пожаров… Но никто не посмел назвать это событие глобальной катастрофой. Тонны пепла не поднялись в воздух, чтобы окутать планету непроницаемой для солнца пеленой, не было разрушительных землетрясений, вызванных ими цунами. Не было даже человеческих жертв, потому что метеорит упал в безлюдное место.

Наэлектризованное ожидание апокалипсиса разрядилось полуистеричным хихиканьем в прессе и вздохом облегчения в обществе. Некоторые религиозные деятели поспешили заверить, что высшие силы дали людям знак. Бог простил человечество, но предупреждение все же послал. Казалось бы, конец света откладывался на неопределенное время. Но, увы, не все было так просто.

Через два года после падения метеорита стал вдруг чахнуть лес вокруг алтайского селения в тридцати километрах от места, где он упал. Выяснилось, что незадолго до этого местные охотники видели в тайге странное существо. Огромная голова, суженная и заостренная наверху, но утолщенная снизу – со стороны казалось, будто она студенистой массой стекает на желеобразное тело, зеленое, пупырчатое, лишенное половых признаков. Охотники утверждали, что у этого существа перепончатые лапы и драконий хвост, хотя рост у него небольшой, не более метра.

Но очень скоро охотники погибли: их поселок атаковала стая невиданных доселе зверей. Как выяснилось позже, это были обычные волки, массово подвергшиеся необъяснимой мутации. Нападение было жестоким, зверопсы вырезали всех жителей. Но покойники вдруг стали оживать, превращаясь в самых настоящих зомби.

Пораженный заразой лес в тех местах окончательно зачах, все живое, разумное и не совсем, переродилось в иную форму жизни, возможно, внеземного происхождения. В зоне метеоритного поражения образовались гравитационные и термальные аномалии, безопасные для мутантов и смертельные для людей.

Но самое страшное – аномальная зона разрасталась, захватывая все новые и новые территории. Сначала заболевала флора, затем перерождалась фауна, зверопсы нападали на людей, убивая и заражая их мутагенным вирусом, как вскоре выяснилось, действительно внеземной природы. Гравитационные и термальные аномалии усугубляли ситуацию в зоне поражения.

Разумеется, с распространением космической заразы пытались бороться. В зону ввели войска, зараженных особей расстреливали на месте, зверопсов сжигали вместе с лесами, где они водились. Зона поражения получила название Аномалье, от нее огородились колючей проволокой и системой блокпостов. Увы, это лишь затруднило разрастание зоны, но совсем остановить ее не смогло.

Шаг за шагом, год за годом, Аномалье расширяло свои владения. На здоровых землях заболевала флора, затем в лесах появлялись зверопсы. Населенные пункты превращались в осажденные крепости, жителей от нападения мутантов защищали войска, но вскоре вдруг выяснилось, что это вовсе не панацея от бед. На зараженных территориях люди подвергались психофизическому воздействию извне, они теряли рассудок, совершали безумные поступки, что делало их легкой добычей для зверопсов. С ума сходили не только гражданские, но и военные, призванные их защищать, это и разрушало заградительные кордоны.

Со временем для военных ввели специальный тест на психологическую устойчивость. Прошел его и я, выпускник военного института, лейтенант, а теперь капитан Нагаров. Поэтому и направили меня в заградительно-пограничные войска, командовать взводом в мобильно-штурмовом батальоне. Это было давно, семь лет назад. Не счесть операций, в которых мне приходилось участвовать. И с мутантами воевал, и с бандами мародеров…

Сейчас я стоял на смотровой площадке блокпоста и в бинокль рассматривал ближайший к нам участок леса, куда уже начали проникать внеземные метастазы. Чахнут деревья, умирают, но еще не прячутся среди них термальные и гравитационные аномалии.

«Духовку» бы я почувствовал интуитивно, даже с большого расстояния. У меня на нее теперь особый нюх. Полтора года назад моя группа зачищала брошенный поселок от перерожденцев; задание мы выполнили, но на базу возвращались ночью. То ли детектор в машине сломался, то ли уставший механик-водитель пропустил сигнал – так или иначе, но наш бронетранспортер угодил в облако раскаленного воздуха.

Не знаю, кто как, но я боюсь ада, потому что уже побывал там и знаю, как это больно – вариться в котле с кипящей смолой. Больно. Думаю, это простое слово не в состоянии эмоционально передать весь ужас тех мук, в которые ввергла меня проклятая «духовка»… Но если бы она доставила мне только физические страдания. Проклятье Зоны унизило меня еще и морально.

Врачи вытащили меня с того света, сделали пластику лица, но прежнюю внешность вернуть не смогли. Сейчас я мог смело сравниться с огородным пугалом, сшитым из лоскутов одноцветной, но неоднородной по своему составу материи. Вроде бы кожа на лице моя, но кусок на лбу пожелтел от времени, другой, на щеке, напротив, побелел, подбородок вообще приобрел синюшный оттенок. И эти уродующие швы, зарубцованные ожоги вместо бровей… На голове парик, нос заметно деформирован, губ почти не видно, уши частично из биопластика. Волосы на лице не росли, и это мне очень не нравилось: в противном случае отпустил бы бороду и усы, чтобы хоть как-то скрыть свое уродство. И на тело мое лучше не смотреть – под одеждой у меня там чуть ли не сплошной ожог.

Я видел, как смотрели на меня женщины, и поэтому стремился поскорей выписаться из госпиталя, чтобы вернуться в Аномалье, в самое пекло, где солдаты воспримут мое физическое увечье как своего рода медаль или даже орден.

Здесь, на заградительном рубеже мне, казалось бы, некого стыдиться. Но лощеный, щеголевато подтянутый полковник в новенькой, шитой на заказ полевой форме смотрел на меня с плохо скрытой брезгливостью. Благородный профиль, правильные черты лица, мягкий загар, до блеска выбритые щеки, тонкая трубка детектора, будто тросточка в руках денди лондонского, которой он, позируя, постукивал себя по ладони.

Брыль командовал заградительно-пограничной бригадой, чьи посты растянулись вдоль охранного периметра на десятки километров. И сюда, на сорок второй-дробь-пятый блокпост он приехал в сопровождении своего делопроизводителя, симпатичной девушки в звании лейтенанта. Меня смущало ее присутствие: она смотрела на меня с жалостью, смешанной с отвращением.

– Вот так, капитан, еще год назад периметр находился в двадцати километрах отсюда. Зона, как видишь, наступает, но здесь мы ее должны остановить…

Полковник хмурил брови с видом человека, радеющего за судьбу планеты. Но я чувствовал, что расширение Зоны беспокоит его лишь в рамках обязанностей, которые он исполнял по роду своей службы. Он всерьез надеялся, что на его век чистых земель хватит, а после него – хоть потоп. Впрочем, я не пророк и мог ошибаться в своих суждениях.

– Два-три года? Вряд ли, – покачал я головой. – Хотя бы полгода продержаться. Лес уже ржавеет.

– Да нет, это просто листья желтеют, – не согласился со мной полковник. – Все-таки начало сентября…

– Я не о листьях, мне хвоя не нравится.

– Нормально все, капитан. Это не Зона, это осень наступает. А у нас все спокойно. У соседей, правда, недавно кенг на тракториста местного напал. Но, поверь, это единичный случай…

Не все люди, пораженные внеземной заразой, становились тупыми медлительными зомби. Некоторые зараженные особи – сокращенно, зосы – перерождались в резвых и прытких кенгов. Эти твари, похожие на кенгуру с атрофированными человеческими головами, были для нас опасным противником. Звериная хитрость, помноженная на необычную силу, отменная реакция и скорость… Напав на солдата, кенг с легкостью отрывал ему голову вместе с каской. А у местного тракториста против него и вовсе не было никаких шансов. Поэтому я и не стал спрашивать, что стало с несчастным селянином.

Мне приходилось иметь дело с кенгами – я имел полное представление о том, насколько они страшны для человека. Поэтому готов был отдать жизнь, чтобы остановить наступление метеоритных аномалий, сузить ареал обитания порожденных ими зосов. Готов был, только предложений о равноценном обмене пока не поступало. Исполнить свой солдатский долг и умереть – это я могу. Но ведь Аномалье этим не остановишь: моя жизнь – слишком маленькая для такого счастья цена.

– Хотелось бы верить, – не стал спорить я.

– Не так страшен кенг, как его малюют, – небрежно отмахнулся полковник. – Зона разрастается, но зосов, как это ни странно, больше не становится. Мало того, их плотность в расчете на квадратный километр и вовсе уменьшается. И периметр увеличивается, поэтому его меньше рвут… Я так думаю, Аномалье находится на последнем издыхании. И уже близок тот час, когда не оно, а мы будет наступать на него…

– Ну, может быть, – нехотя согласился я.

Больше года я провел в госпитале. Следил за тревожными сводками из Аномалья, и мне казалось, что день ото дня его активность набирает обороты. Но полковник Брыль о последних событиях в Зоне знает не понаслышке, возможно, у него есть основания для оптимистических прогнозов.

– А вот мародеров стало больше. Города и поселки пустые, а брошенного добра столько, что гуляй – не хочу. И гуляют. Потому что порядка никакого. А вдруг Зона отступит, как потом все награбленное вернуть? То-то же… В общем, принято решение возобновить дежурство на блокпостах дробь-четвертой линии. Все задействовать не будем, так, через два на третий. Людей опытных не хватает. Сам понимаешь, капитан, это, считай, передний край обороны. Аномалье – штука серьезная; молодых послать – все равно что выбросить. Это деньгами можно бросаться, а людьми никак нельзя. Ну, чего я тебе буду объяснять?

Я молча кивнул, мол, все понимаю. Опыта у меня немало. За годы службы в Зоне столько всего повидал, и самому не верится, что это было со мной, а не с кем-то другим.

К Брылю подошел начальник блокпоста, молодцеватый офицер в новенькой форме. Старший лейтенант Свистун. Бросив на меня презрительный взгляд, к начальнику он обратился с подхалимской угодливостью, доложил, что спецкоманда построена.

Так и сказал, спецкоманда. Ехидно сказал, с адресованной мне насмешкой. Ведь это я должен был командовать людьми, о которых он говорил.

Мы спустились со смотровой площадки на строевой плац блокпоста, где в шеренгу, по стойке «вольно» стояли бойцы, с которыми мне предстояло выполнять боевую задачу. Глядя на них, я понял, почему ерничал безусый старлей. И так вдруг захотелось с размаха врезать ему кулаком в нос так, чтобы хрящи всмятку и кровавые сопли до колен.

Я вовсе не расстроился оттого, что буду командовать этими людьми. Напротив, мне стало легче дышать: отступило волнение, которым терзался последние дни. Я представлял, как мои новые подчиненные примут меня, офицера с изуродованным лицом, и очень переживал из-за того, что меня могли поднять на смех.

Но сейчас смеяться мог я. Громким, истерическим смехом. Если бы обладал безупречной внешностью и увечной совестью. Если бы… Дело в том, что моя новая команда представляла собой сборную из таких же инвалидов, как я. Оторванных рук и ног не видно, зато лица моих бойцов наводили на мысль о состоявшемся конце света. Ожоги, шрамы, кожные лоскуты, деформированные лбы, глазницы, носы, челюсти…

Солдаты стояли, опустив головы, исподлобья наблюдая, как приближается начальство. На мою персону они посматривали с откровенным интересом, признавая во мне своего. Полковник и сопровождающий его начальник заставы воспринимались ими как чужаки. Что ж, неудивительно, если вспомнить вороватую улыбку на губах самодовольного Свистуна.

Сержант с изуродованным лицом и бельмом на глазу скомандовал: «Смирно!» Но полковник заметил, что из всего десятка выпрямились только трое, поэтому пренебрежительно отмахнулся, дескать, и без доклада хорошо. И приветствовать группу по-уставному не стал. Сразу обратился ко мне, удручая фальшивой улыбкой:

– Смотри, капитан, какие орлы! Двадцать человек.

– Десять, – поправил я.

– Ну, как же, за одного битого двух небитых дают!

Солдаты чувствовали неприязнь, сдобренную паточной фальшью, и низко склоняли головы, как будто этим могли скрыть свою увечность. Мне стало стыдно за полковника, за всех, кто насмехался над ними.

– Я разберусь, сколько и за кого дают, – также опустив голову, сказал я.

Сейчас мне хотелось только одного, чтобы полковник поскорее исчез. Видимо, ему передалось мое настроение, к тому же фарс тяготил и его самого, поэтому он в нескольких словах представил меня и, пожелав нам удачи, отправился в обратный путь. Задачу перед строем он ставить не стал, эта миссия легла на меня. Как я и предполагал, наша ссылка вызвала горькие насмешки, но никак не протест. Мы все чувствовали, что нам никогда не стать своими в мире обычных людей.

Глава 2

Гигантские темно-серые горы, местами покрытые сизым снегом, поднимались к небесному своду от самого горизонта. Это всего лишь исполинские тучи вперемешку с кисельными облаками – явление довольно редкое, но совершенно безопасное: ни дождя не будет, ни грозы. Но мне казалось, что все-таки это какая-то новая аномалия Зоны, созданная для того, чтобы каменными глыбами обрушиться нам на головы. Нервы. Нервное напряжение. Знакомое и даже привычное ощущение, производное от инстинкта самосохранения, без которого на передовой не выжить.

Мы продвигались в глубь Зоны на двух старых бронетранспортерах, причем первый на жесткой сцепке тянул за собой второй. Дорога хорошая, сплошной асфальт, почти без выбоин, но ехали мы медленно, с опаской. Боевой вес «восьмидесятки» – почти четырнадцать тонн, вроде бы много, но мне на своем веку приходилось встречать гравитационный вихрь, способный оторвать от земли танковую роту вместе со всей техникой и личным составом.

А термальная аномалия?.. Уж кому, как не мне, знать, что это такое? И мало не покажется, если въехать в нее на бронетранспортере. Будут потом человечки, запеченные в бронежилетах. А если разместить людей в десантных отсеках, то – жаркое в горшочке… Из всех, кто ехал со мной в бронетранспортере полтора года назад, в живых остался только я один. Уж я-то знал, как это бывает.

Рядовому Гуцулу не пришлось познать прелести «духовки» на своей шкуре. Но что такое гравитационный вихрь, он знал хорошо. Ему, можно сказать, повезло: он угодил в слабенький смерч; парня лишь слегка потрепало, после чего, правда, месяц-другой пришлось отлеживаться на больничной койке. А к нам он попал после встречи с обычной шаровой молнией, которая выжгла кости его черепа и опалила кожу лица. Врачи вернули ему жизнь, но после госпиталя, страшный, как атомная война, парень оказался в нашей солянке. Сейчас он управлял бронетранспортером и напряженно всматривался в дорогу через водительский люк в лобовом бронелисте.

Сама по себе шаровая молния как бы и не аномалия, но в радиусе нескольких километров от места падения метеорита это, в общем-то, привычное для нашей планеты явление чрезвычайно активизировалось. Причем здешние молнии обладали невероятной агрессивностью, прелести которой Гуцулу довелось испытать на собственной шкуре. И еще он уверял, что после случившегося на нюх чувствует и электрические, и термальные, и даже гравитационные аномалии. Я ему верил, но все же следил за приборами…

Полковник Брыль располагал новейшим детектором третьего поколения, способным различать любые, самые незначительные аномалии на расстоянии ста метров и днем и ночью. А нас осчастливили давно устаревшими «Дозорами», с первым, самым низким уровнем детекции. Видимо, там, на внешней стороне периметра, без самой современной техники не обойтись. Как-никак передовая. Там и БТР-90 с малошумными двигателями, всевидящие, приспособленные для ночной охоты в Аномалье. И оружие у солдат на блокпостах лучшее – модернизированные автоматы «АК-9М» с универсальными компьютеризированными прицелами, крупнокалиберные карабины, пулеметы «Корд-РМ» и «Печенег-2» с мощными бронебойно-разрывными пулями, дальнобойные револьверные гранатометы, о приборах ночного видения и говорить не приходится… А здесь, во вражеском тылу, можно обойтись оружием из арсенала древности. Я не спорю, «АКМ» и «ПК» – оружие уникальное и не устаревающее, но на нем не было современных прицелов. Нет и патронов, пули которых способны разорвать в клочья любого монстра…

А экипировка? У солдат на блокпостах я видел высокотехнологичные бронекомбинезоны, которые два года назад полагались только бойцам спецподразделений. Нам же досталась устаревшая защита, тяжеловесная и безнадежная в условиях аномальной активности.

– Командир, зосы! – тронул меня за плечо рядовой Скорняк, сидевший на броне слева от меня, за башней.

Стволом автомата он повел в сторону фермы, имевшей вполне приличный вид. Добротная шиферная крыша, беленые стены, все окна целые; чувствовалось, что люди ушли отсюда совсем недавно.

Действительно, в загоне для коров я увидел человекообразное существо в грязной рубахе и разорванных шортах. Склоненная к земле голова, лысая, с налипшими на нее листьями, совершенно пустые глаза, подгнившая кожа, длинные, безвольно опущенные руки, разбалансированные движения, едва волочащиеся ноги. Пустая человеческая оболочка, полутруп, лишенный разума. Медлительные, неуклюжие существа, движимые одним лишь голодом. Неподалеку, возле обгоревшего тракторного остова, бесцельно слонялся еще один зомби, в обносках, босоногий.

Расстояние до них метров сто, не больше, бронетранспортер еле двигался – зосы представляли собой удобные мишени. Но Скорняк даже не вскинул автомат.

– Чего не стреляешь? – апатично спросил я.

– Зачем? – пожал плечами парень. – Что они нам сделают?

В зомби человека превращает укус зверопса, этого главного и почти единственного разносчика инопланетной заразы. В первые несколько часов перерожденное существо способно применить огнестрельное оружие против людей, но со временем остатки разума исчезают в пустотах черепной коробки, и новообращенный превращается в заторможенного бродягу, бесцельно шатающегося по Зоне. В поисках пищи он может напасть на человека, но его атаки легко избежать, если, конечно, в голове мозги, а не тормоз…

– Ничего не сделают, – соглашаясь, кивнул я.

– Тогда зачем их трогать? Чем они хуже нас? – печально посмотрел на меня Скорняк.

Он участвовал в истребительно-штурмовых операциях в глубинах Аномалья и в последнем бою стал жертвой перестрелки с бандой мародеров. Попал под выстрел из огнемета, после чего целый год провел в госпитале. Его лицо было изуродовано не меньше моего, к тому же он остался без левого глаза и правого уха. И еще у него совершенно сгорела верхняя губа, отчего были обнажены не только зубы, но и десны.

– Они такие же несчастные, как мы, – с тоской в голосе заключил Скорняк.

– Да, но только они этого не осознают, – в том же тоне добавил сидевший за ним Чиж, могучим своим басом заглушая рев двигателя, тянущего две перегруженные машины.

Этот парень был в свое время атакован гигантскими крысами, не заразными, но злобными и кусачими. Врачи спасли ему жизнь, но не смогли сохранить внешность. Его лицо представляло собой сплошной большой шрам, состоящий из множества мелких, носа у него не было вообще, вместо него – пластиковый протез. К тому же рубцы по необъяснимой причине все время гноились – не сильно, но заметно, поэтому их нужно было постоянно смазывать необыкновенно вонючей мазью. Зато Чиж смог отрастить пышную бороду, чем скрыл увечья нижней части лица и шеи.

– Ходят себе, бродят… Чувствуют, наверное, что где-то скотомогильник. Найдут, раскопают, нажрутся от пуза, – совсем не злорадно предположил он.

– Надо запомнить, – хмыкнул Скорняк. – Если вдруг станем зосами, хоть буду знать, куда идти.

– Не болтай, накаркаешь, – одернул его я.

– Смотри, смотри! – заорал Гуцул, еще выше подняв голову.

Метрах в пятидесяти по курсу, на обочине стояли зомби. Мутировавший мужчина в изорванной куртке, похожая на мумию женщина в лохмотьях, чумазые дети – мальчик в шортах и девочка с окровавленными бантами, вплетенными в косички. Их скрывал толстый ствол тополя, поэтому Гуцул заметил их только сейчас. Но сами они не пытались прятаться. Стояли, покачиваясь, тупо смотрели в нашу сторону. А когда мы поравнялись с ними, девочка даже помахала нам рукой. Возможно, она приняла нас за своих.

Я глянул на Скорняка и горько усмехнулся. Лицо у девочки страшненькое, кожа безжизненная, мертвенно-желтая, на шее рваная рана от волчьих зубов, но все же она выглядела лучше, чем я, чем все мы…

Чиж вскинул автомат, но тут же опустил его. Полез в свой ранец, достал оттуда две пачки галетного печенья, бросил зомби. Они приняли дар, но поднимали его с земли медленно, неторопливо. Я видел, как отец неловким движением разорвал пачку, часть печенья отдал сыну. Мать поделилась с дочерью. До спора и до драки дело не дошло, а ведь такой финал казался мне вполне закономерным. Однажды я видел, как зомби рвут друг друга на части, пытаясь поделить ногу, отодранную от человеческого трупа. Мне тогда пришлось пристрелить обоих, потому что зосы вели себя очень агрессивно и могли порвать на ужин меня самого…

– Семья, – сказал Чиж, одним словом выразив суть происходящего.

– Семья… – подтвердил Скорняк. – У меня ведь тоже когда-то была семья. Жена, дети… А у тебя, командир?

– Наши жены – пушки заряжены, – отговоркой отделался я.

Во время учебы в военном институте я едва не женился на одной рязанской красавице. Вроде бы и она согласна, и я не прочь, но мы решили проверить наши чувства временем. Я отправился служить в Аномалье, а Лена через год благополучно вышла замуж за другого. Переживал я не особо, ведь впереди у меня была целая жизнь… Была. Да сплыла. Теперь я калека, и с женщинами мне ничего не светит. И даже хорошо, что с Леной у нас не сложилось, иначе бы мне пришлось пережить горечь развода.

– А где сейчас твоя семья? – спросил Чиж.

Скорняк тоскливо вздохнул, и я приготовился выслушать трагическую историю о гибели его близких.

– Нет жены. Как в песне, ушла к другому. Если бы сама, а то вместе с дочкой.

Я облегченно вздохнул. Уж лучше такой исход, чем смерть.

– Из-за ранения? – предположил Чиж.

– Да нет, еще до этого. Я же все время в командировках, а Любка у меня дама красивая. И охотников много… Нашелся один. Я их убить хотел. Обоих. А потом подумал, может, оно и к лучшему, – в унылой улыбке скривил единственную губу Скорняк. – Сейчас у нее жизнь налажена. А меня уже похоронили…

– Кто тебя похоронил, чего ты несешь? – толкнул его в плечо Чиж.

– А то ты не знаешь, зачем нас в эту дыру сунули! Всех самых красивых в одну кучу собрали. Чтобы мы своей красотой никого не пугали!

– Тоже мне открытие! Я это еще раньше тебя понял. Всех нас похоронили… Командир, как ты думаешь?

Я многозначительно промолчал. Скорняк и Чиж – опытные бойцы, обоим уже за тридцать, поэтому им позволено обращаться ко мне на «ты». Но в любом случае я – их командир и в полемику с подчиненными вдаваться не должен, тем более в ту, от которой тянуло нехорошим душком. Только пораженческих настроений мне здесь не хватало. Ничего, я со Скорняком еще поговорю на эту тему, но с глазу на глаз, чтобы не оскорблять его при товарищах.