Вперед на запад!

Дмитрий Аркадьевич Зурков, Игорь Аркадьевич Черепнев

Бешеный прапорщик. Вперед на запад

© Дмитрий Зурков, 2019

© Игорь Черепнев, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Авторы искренне благодарят участников литературных форумов «В Вихре Времен» и «Самиздат», оказавших своими замечаниями и советами неоценимую помощь, и особенно:

Светлану, Екатерину и Илью Полозковых, Элеонору и Грету Черепневых, Ольгу Лащенко, Веру Коровину, Анатолия Спесивцева, Владимира Геллера, Игоря Мармонтова, Виктора Дурова, Виталия Сергеева, Александра Колесникова, Владимира Черменского, Андрея Метелёва и Валерия Дубницкого.

Глава 1

Вокзалы всегда остаются вокзалами, как бы они внешне ни различались. Всегда и везде одно и то же. Суета, толкотня, гомон многолюдной толпы и ощущение времени, быстро утекающего, как вода сквозь пальцы. Нужный поезд должен был прибыть в два часа, но я подъехал заранее и сейчас наблюдал за бьющей ключом жизнью людского муравейника, ожидая Воронцова и Бессонова.

Городовых прибавилось по сравнению с обычным днём. Служители правопорядка потеснили в сторону извозчиков, загромоздивших подъезд в ожидании клиентов, и теперь прогуливались взад-вперед, всем своим видом показывая ревностное отношение к своим обязанностям.

– А вот и Денис Анатольевич! – сзади раздается голос Воронцова. – И здесь успел раньше нас!

– Добрый день, господа! – оборачиваюсь и здороваюсь с Петром Всеславовичем и Бессоновым, снова одетыми в штатское для конспирации. – Все формальности в училище закончил, вот и решил прибыть пораньше.

– И сейчас любуетесь бурлящей столичной жизнью, – улыбаясь, дополняет Алексей Алексеевич, указывая на какую-то дамочку, безуспешно пытающуюся вместе с нянькой успокоить свое горячо любимое и громко ревущее чадо.

– Вы правы, надо же набраться впечатлений перед возвращением на фронт…

Наш разговор прерывает шум подъезжающих автомобилей. Три грузовика с красными крестами на тентах, возглавляемые легковым авто, клаксонами разгоняют кучки пешеходов и зевак и паркуются прямо напротив центрального входа. Блюстители порядка создают импровизированное оцепление, объясняя народу руками и голосом «сюда не ходи, туда ходи…» В легковушке сидит упитанный дядечка в фуражке и офицерском кителе без погон, с большой повязкой Красного Креста на рукаве. Аккуратно подстриженная бородка, пенсне на носу… Судя по тому, как засуетились его попутчики, – большая шишка.

– Об этом человеке мы вчера говорили. Особоуполномоченный РОККа Александр Иванович Гучков собственной персоной, – негромко поясняет Алексей Алексеевич. – Не упустит своего, любит на публике поораторствовать…

То-то, я смотрю, уже куча репортёров нарисовалась, блокнотики свои с карандашиками достали, топчутся, как халдеи в кабаке при оформлении заказа… О, а вот и фотографы подоспели, аж целых три, бегают, ищут место для наилучшего ракурса. Ню-ню, дерзайте, акулы пера…

Позади толпы, в которой мы очутились, снова раздаются звуки клаксонов и зычные крики «Раздайсь!» Медленно, раздвигая в стороны кучки любопытных зевак, к вокзалу пробиваются еще два авто. В одном… В окружении двоих казаков-конвойцев в машине сидят их императорские высочества великие княжны Ольга Николаевна и Мария Николаевна. На старшей – привычная для неё форма сестры милосердия под накинутым на плечи пальто, ее младшая сестра в таком же синем платье, но без фартука и косынки. Во втором авто – небольшая свита в генеральских и полковничьих погонах. И как раз в этот момент раздается гудок прибывшего поезда.

Из машины выскакивает этакий колобок в мундире, бежит к Гучкову, разговаривает с ним минуты две, затем возвращается к великим княжнам и что-то объясняет, виновато разводя руками. Обе девушки растеряны и, похоже, не знают, что им делать. Ольга машинально смотрит на людское столпотворение, взгляд неузнаваемо скользит по мне, но затем через пару секунд возвращается. На лице княжны написано удивление и какой-то совсем по-девчоночьи мучительно красноречивый призыв о помощи, но ни жестом, ни голосом позвать меня не решается. Ну, понятное дело, – правила приличия, ёптить! И полковника свитского посылать за штабс-капитаном – сплошной моветон-с. Придется проявить инициативу, в конце концов, она – шеф моего батальона… Значит, что?.. Правильно, почти прямой и непосредственный начальник. Имею полное право подойти и доложиться!..

– Прошу простить, господа, но, похоже, мне придется вас покинуть, – поворачиваюсь к своим спутникам.

– Денис Анатольевич, в случае чего мы вас поддержим… – понимающе улыбается Воронцов. – Я надеюсь, обойдется без стрельбы и взрывов?..

– Постараюсь, Петр Всеславович, но гарантировать не могу. Сие не только от меня зависит, – принимаю шутку и улыбаюсь в ответ. Хотя в каждой шутке обычно бывает довольно большая доля правды. У меня и люгер в кобуре, и старый добрый лефош в кармане. Не считая шашки и традиционно заголенищного «оборотня». Так, на всякий случай, который, как известно, может быть очень разным…

Пробираюсь через любопытствующих, отодвигаю с дороги не посмевшего возражать городового и подхожу к автомобилю под прицелом взглядов лейб-казаков и свитских из второй машины. А дальше – все по Уставу, руку к фуражке, и…

– Здравия желаю, ваши императорские высочества!

– Денис Анатольевич?!. Вы здесь… каким образом?.. – Княжна до сих пор радостно удивлена.

– Сдавал экстерном экзамены за курс военного училища, ваше…

– Денис Анатольевич, вы забыли! Для вас и остальных офицеров батальона обращение без титулования, просто Ольга Николаевна!.. – Потом княжна вспоминает про этикет. – Это – моя сестра, великая княжна Мария Николаевна.

– Здравия желаю, ваше императорское высочество! – козыряю еще раз, получая в ответ «Здравствуйте, господин штабс-капитан!» и милую улыбку шестнадцатилетней красавицы…

Наша приятная светская беседа прерывается неожиданным образом. Со стороны вокзала начинается торжественный монолог господина Гучкова перед вышедшими инвалидами. М-да, поднаторел товарищ в слюнопролитных думских баталиях, красиво излагает. Низвергает бурный водопад своего профессионального красноречия на уши ни в чем не повинных людей… Ах, какая эмоциональность, какая патетика!.. Скорбь по погибшим… Святая вера в победу… Не выражаемая никаким языком огромная благодарность присутствующим здесь героям, освободившимся из германского плена, за их великий подвиг… У меня перед глазами наглядная иллюстрация к выражению «Трындеть – не мешки ворочать»… Так, а почему это великая княжна разволновалась? Я пропустил что-то интересное?..

– Нет, вы только подумайте!.. Этот противный Гучков!.. Он же обещал отправить их всех в наш госпиталь!.. Что мы теперь скажем мама€?..

Ну-ка, ну-ка, вот отсюда, пожалуйста, поподробнее!.. Все прибывшие должны были направиться в царскосельский госпиталь, но комитет Красного Креста нашел более удобное и комфортабельное место для сегодняшних героев… Да, красиво, изящно!.. Все в дерьме, включая присутствующих великих княжон, и только Александр Иванович – весь в белом!..

– Прошу простить великодушно, Ольга Николаевна, но мне придется ненадолго удалиться. – Еще раз беру «под козырек» и начинаю проталкиваться к импровизированной трибуне, с которой вещает этот доморощенный Цицерон. Щас будем д’артаньянить… Интересно, в газетах, как всегда, правду напишут или то, что действительно произошло?..

Александр Иванович Гучков по давно въевшейся привычке опытного оратора красноречиво окружал свои мысли гирляндами слов, краем сознания следя за реакцией окружающих слушателей. Сегодняшнее выступление было запланировано заранее, и он к нему хорошо подготовился. Даже если бы от царской семьи присутствовали не наивные дочери Николая II, а кто-нибудь посерьезней, типа принца Ольденбургского или великой княгини Марии Павловны, все равно вышло бы так, как хотел он. В худшем случае выслушал бы пару-тройку укоризненных фраз, – и всё. Но результат был бы прежним. Люди бы видели, кто именно болеет за судьбу России, заботится о нуждах фронта, об инвалидах и раненых… И кто принимает решения…

Вобрав воздух в легкие, чтобы продолжить свою пламенную речь, Александр Иванович осёкся на полуслове из-за резкого и внезапного кваканья автомобильного клаксона, раздавшегося за спиной. Обернувшись, он увидел возле водителя незнакомого штабс-капитана с георгиевской шашкой и целой колодкой орденов на груди, среди которых мельком разглядел и пару иностранных. Среднего роста, худощавого телосложения, с аккуратными усиками и насмешливым взглядом. А далее Александр Иванович просто впал в ступор, потому что никто и никогда, наверное, не вёл себя так ни с кем из рода Гучковых…

Водила в машине до того заслушался своего патрона, что и не заметил, как я дотянулся до резиновой груши и немного побибикал. Оратор, или оракул, не знаю, как правильней назвать, заткнулся на полуслове и, чуть не грохнувшись на мостовую, повернулся посмотреть на источник помех. На мордочке видно выражение недоумения, постепенно переходящее в праведный гнев. Ну, сейчас мы этот процесс ускорим! В пределах дозволенного…

– Господин хороший, вам случайно не приходилось слышать старую русскую поговорку о том, что соловья баснями не кормят?

Так, народ заинтересовался, репортеры ушки навострили, продолжаем клоунаду.

– Или вы считаете, что раненым и инвалидам, да на голодный желудок, интересно слушать ваше краснобайство?

– Господин штабс-капитан! Что вы себе позволяете?! Кто вы такой?!.. – Оторопь прошла, и Александр Иванович, дав выход своему возмущению, решил поставить зарвавшегося офицера на место. Ответ был настолько неожиданным, что он снова не нашелся что сказать. Такого не может быть!..

Совсем недавно, желая проверить достоверность слухов о возросшей популярности в армейской среде некоего штабс-капитана Гурова, Александр Иванович по своим каналам дал указание собрать всю информацию об этом человеке, дабы решить, насколько можно будет его использовать в грядущих событиях, и вот он тут, как чёртик из табакерки, появляется в самый неожиданный момент. И, судя по всему, настроен довольно враждебно. Задумавшийся на секунду Гучков услышал последнюю фразу штабс-капитана и понял, что всё окончательно пошло не так, как планировалось…

– Штабс-капитан Гуров-Томский, к вашим услугам, господин особоуполномоченный Красного Креста! – «И чего ты орешь, как потерпевший? Кто я такой? Пожалуйста!..»

Опять дядька завис в перезагрузке… И в толпе какое-то оживление, особенно там, где стоят с гарантированной неприкосновенностью германский чинуша и сопровождающие его сестры милосердия. Одна особенно разволновалась, так и сверлит взглядом, скоро дырка появится. Пора заканчивать этот балаган!..

– Господа георгиевские кавалеры! От имени великих княжон Ольги Николаевны и Марии Николаевны имею честь сообщить, что вам необходимо проехать на Царскосельский вокзал для следования в госпиталь, где вы пройдете обследование и необходимое лечение… – Снова обращаюсь к Гучкову и Ко, не в силах удержаться от язвительного замечания: – Интересно, а как вы, господа, собирались помогать людям с костылями залезать в грузовые авто? Или сей момент не заслуживает вашего высокого внимания?..

Поворачиваюсь в сторону извозчиков, наслаждающихся бесплатным зрелищем, и, перекрывая людской гомон, ору командным голосом:

– Эй, залётные! Сюда, рысью по одному! Живо!..

В конце концов, сам рассчитаюсь, если что, денег хватит. Дёргаюсь в направлении лихачей и замечаю, что Ольга Николаевна что-то сказала давешнему колобку и тот шустренько катится навстречу «таксистам», на ходу пытаясь попасть рукой в карман. Пока раздумываю, стоит ли составить ему компанию, ловлю в спину фразу Гучкова, произнесенную так, чтобы услышал только я, ну и, может быть, личный водила:

– Ты об этом ещё пожалеешь…

Оборачиваюсь и пристально смотрю в глаза, где видна плохо скрываемая злоба. Тебе, гад, сейчас мозги вправить или потом, при случае?.. А может, сразу пристрелить, чтобы не мучился обеспеченной старостью?..

Кавалькада из десятка пролёток, возглавляемая автомобилями великих княжон и их свиты, убывает на вокзал. Но прежде Ольга Николаевна передает мне обязательное к исполнению приглашение на чаепитие завтра в 17.00, мотивируя тем, что «мама€ давно хотела познакомиться с героем, спасшим ее дочурку…».

По дороге домой Александр Иванович размышлял о сегодняшних событиях, логически оценивая всё произошедшее как с отрицательной, так и с положительной стороны. Но всё-таки какая-то мелкая деталь, оставшаяся вне его внимания, не давала ему покоя, что-то он упустил. Откинувшись на спинку сиденья, Гучков закрыл глаза, отрешился от умозаключений и попытался визуально вспомнить всю цепочку событий… И почти сразу же понял, что его беспокоило! Взгляд, брошенный штабс-капитаном на прощание…

В тот момент, когда была упущена инициатива, Гучков, почти потеряв контроль над собой, набрал в легкие побольше воздуха, дабы начальственным рыком поставить на место этого бог знает что возомнившего о себе офицеришку и тем самым мгновенно восстановить в глазах толпы и своей свиты несколько пошатнувшийся авторитет, но инстинкт самосохранения, который не раз выручал его во всех жизненных перипетиях, помимо воли сдержал на языке приготовленную гневную тираду. А память услужливо подкинула воспоминания давно минувших дней…

Очень давно, еще во время англо-бурской войны, Александр Иванович видел такие взгляды. С таким же прищуром и также абсолютно равнодушно бурские стрелки смотрели на англичан, выбирая, в какое именно место всадить пулю. И точно такие же глаза были сегодня у этого штабс-капитана…

Гучков энергично помотал головой, отгоняя и сегодняшнее видение, и воспоминания из далекого прошлого, и устроился поудобней на сиденье. Да, с этим Гуровым надо срочно что-то решать…

Глава 2

Учитывая, что как-то невежливо будет опаздывать на чашку чая к августейшим особам, приехал в Царское Село с хорошим запасом времени, который трачу на то, чтобы не торопясь прогуляться сначала по Бульварной, затем по Церковной улицам, на указанном перекрестке повернуть направо и очень быстро оказаться возле изящной чугунной ограды, отделяющей место обитания царской семьи от остального мира. По пути глазею по сторонам и прикидываю, в каком доме сейчас мог бы жить, если бы тогда согласился на перевод в лейб-конвой. Поразмышляв на тем, что с переездом потерял бы всякую свободу действий и стал бы одним из бесконечных «маленьких винтиков большого механизма», пришёл к выводу, что ни один из особняков мне не нравится.

У ажурных ворот красивого чугунного литья, которыми заканчивается дорога, меня опускают с небес на землю. Весь насквозь официальный гвардии поручик узнаёт цель прибытия, просит предъявить удостоверение и, вытеснив из традиционной черно-бело-полосатой будки молодцеватого унтера с винтовкой, связывается с кем-то по телефону. Ну, это нам до боли знакомо – КПП, пропускной режим, и всё остальное в том же духе…

Закончив разговор, поручик возвращает мой документ и холодно-корректным тоном предлагает подождать сопровождающего. Пока измеряю шагами пространство перед воротами, вспоминаю пересказанный доктором Голубевым вариант посещения царского дворца Алексеем Максимовичем Пешковым-Горьким и невольно улыбаюсь той нелепице, которую довелось тогда услышать. Ладно, если бы смешно было, проскочило бы за анекдот, а так… Очень похоже на либералистические фантазии «про кровавую гэбню и стопяцсотмильёнов лично замученных».

Унтер, стоящий в будке, видя мою улыбку вкупе с задумчивым взглядом, направленным куда-то в район его живота, старается незаметно оглядеть себя на предмет нарушения формы одежды и, не найдя ничего предосудительного, сурово сдвинув брови, еще пристальней контролирует мои телодвижения… Наконец-то возле ворот появляется мой персональный «конвой» – ефрейтор, который и сопровождает меня до самого дворца, отстав на пару шагов. То ли как и положено нижнему чину, то ли грамотно сопровождая подозреваемого… Да ну его нафиг!.. Что за мысли дурные лезут в голову? Максимом Горьким впечатлился, что ли?..

На входе конвоир передает меня офицеру внутреннего поста и незаметно исчезает. Очередной гвардии поручик ждёт, пока я повешу шинельку, затем нейтральным тоном сообщает, что огнестрельное оружие полагается сдавать. Ну, да не вопрос! Расстёгиваю ремень, стаскиваю с него кобуру с наганом и передаю дежурному. Потому как ещё вчера пришёл к выводу, что любимый люгер здесь во дворце могут неправильно понять разные придворные чины. По этой же причине не брал с собой и «оборотня» – во избежание всяких там недоразумений с не в меру бдительной охраной. Лейб-гвардеец, улыбаясь уголками рта и пряча за этой гримасой свое столичное превосходство перед провинциальностью приехавшего фронтовика, оказывает дружескую услугу:

– Если желаете, господин штабс-капитан, можете оставить и свою шашку. Сие вовсе не обязательно, но вы же приглашены на чаепитие, и она здорово может вам помешать…

Действительно, за столом сидеть будет не совсем удобно, поэтому снимаю плечевую портупею и передаю «Анну Георгиевну» поручику, который подчеркнуто бережно убирает её в то же отделение шкафчика, что и наган, сделав об этом пометку в своей тетради. Затем, считая свой долг выполненным, вызывает дежурного скорохода, который должен быть моим гидом. Молодой человек, всем своим видом показывающий важность порученного ему дела, ведет меня длинным коридором, вежливо инструктируя при этом о правилах приличного поведения за столом в присутствии августейших особ, цитируя почти один в один петровское «Юности честное зерцало». Блин, после таких разговоров и кусок в горло не полезет! Идите нафиг, в гробу я видел всех вас с этими церемониями, не надо мне вашего чая!..

Пока, как самовар, закипаю, скороход передаёт меня, будто бандероль, следующему халдею по имени «помощник обер-церемонимейстера». Пока тот записывает мои данные в какой-то там журнал и еще раз инструктирует в стиле анекдота про чукчу в космическом корабле, в смысле – «это не трогай, то не бери», оглядываю себя со всех сторон в очень кстати висящем на стене зеркале, после чего этот самый помощник заводит меня в императорскую приёмную, где и будет всё происходить. Здесь я тут же попадаю под надзор еще одного дворцового служителя, большого бородатого дядьки в чём-то, богато расшитом золотым шитьем. Наверное, такой прикид называется ливреей, а сам дядька – лейб-лакеем или как-нибудь еще. Стоит настолько неподвижно, что сперва принял его за чучело, только вот последние не умеют моргать и чуть заметно снисходительно улыбаться. Ладно, оглядываемся по сторонам и делаем вид, что мы – в музее…

Большая комната… Стены отделаны дубовыми панелями в человеческий рост, поверх которых идет полка с расписанными деревянными тарелками, красиво оформленными бокалами, даже какой-то рог в серебряной оправе наличествует. С ними соседствуют картины на стенах, два пейзажа на крестьянскую тему… О, а вот и батальный сюжет. Немцы по снегу пытаются установить рекорд скорости в командном многоборье для упряжки с орудием, а наши им помогают штыками, да ещё и на заднем плане большая группа поддержки верхами несётся с шашками наголо… В углу слева от входа – большой камин, рядом стоят какие-то прибамбасы для его обслуживания, стилизованные под винтовки, составленные в козлы, с потолка на массивной цепи свисает большая бронзовая люстра. Посередине комнаты стоит накрытый для чаепития стол. Белая с золотом скатерть, такие же салфетки, расставленный в идеальном порядке сервиз, всякие тоненькие, аж боязно в руки взять, фарфоровые блюдечки, тарелочки, чашечки с изящной росписью, вазочки с печеньем и джемом, два небольших блюда: одно с пирожными, другое – со сдобой…

Звук открывающейся двери заставляет обернуться. Тот же халдей вводит в комнату какого-то молодого солдатика в новенькой, с иголочки, форме. Русые волосы, голубые глаза, в данный момент совсем ошалевшие, широковатый для тонкой шеи воротник… Лицо знакомое, где-то я его уже видел… Стоп!.. Видел, но гораздо позже, на фотографии в школьном учебнике!.. Или не он?.. А вот сейчас и проверим…

Подхожу к бойцу, который уже выходит из ступора и, видимо, приняв меня за какое-то начальство, набирает в лёгкие воздуха, чтобы поздороваться по-военному. Машу ему рукой, чтобы не орал, никому здесь вопли «Здравжла, вашбродь!» не нужны.

– Ты кто таков?

– Санитар Царскосельского военно-санитарного поезда номер сто сорок три ее императорского величества государыни императрицы Александры Фёдоровны, рядовой Есенин! – негромко, но бодро рапортует «душа и гордость земли русской».

Оп-па! Значит, я не ошибся! И пусть думают что хотят про моё поведение, хотя монументально застывшему лакею это всё – до одного места!..

– Здравствуйте, Сергей Александрович! Весьма рад познакомиться с… очень одарённым и талантливым поэтом, – протягиваю руку, которую он на автопилоте пожимает. – Штабс-капитан Гуров, к вашим услугам…

* * *

Дверь опять открывается, и мы едва успеваем вытянуться во фрунт. В приёмную величественно заходит высокая стройная дама, знакомая мне только по фотографиям… Императрица Александра Федоровна… За ней появляются четыре девицы, двух из которых я уже знаю, – Ольга и Мария Николаевны. Значит, из оставшихся та, что постарше, – Татьяна, а самая младшая, с озорными, несмотря на торжественность момента, глазами, – Анастасия. И замыкает процессию еще одна дама с чопорным выражением лика и вездесущий полуобер-церемонимейстер, на лице которого проскакивает тень недовольства, когда Ольга Николаевна, ломая церемонию, обращается к императрице:

– Мама, вот тот самый офицер, который спас меня!..

Из положения «смирно» вытягиваюсь в «еще смирнее» и рапортую:

– Здравия желаю, ваше императорское величество! Штабс-капитан Гуров!..

Императрица, слегка наклонив голову, пару секунд внимательно смотрит на меня, затем отвечает с почти незаметным акцентом:

– Здравствуйте, господин штабс-капитан. Насколько я знаю, у вас – двойная фамилия, не так ли?..

– Так точно, ваше величество, виноват! Штабс-капитан Гуров-Томский! – Блин, накосячил от волнения, чувствую, как краснею аж до помидорного цвета. – Прошу извинить! Ещё не привык!

Александра Федоровна вежливо улыбается, давая понять, что объяснения приняты и прощение заслужено. Ольга Николаевна тем временем снова берёт инициативу в свои руки, не обращая внимания на нахмуренные брови сопровождающей дамы:

– Мои сестры, великие княжны Татьяна и Анастасия!

Доворот в сторону девушек, щелчок каблуками, одновременный короткий поклон-кивок головой…

– Ваши императорские высочества! Штабс-капитан Гуров-Томский! К вашим услугам!

Татьяна спокойно и как-то по-домашнему улыбается в ответ, а Анастасия озорно приседает в книксене. Строгая дама оказывается обер-гофмейстериной Елизаветой Алексеевной Нарышкиной. Поворот обратно к императрице, ждём дальнейших указаний…

– Денис Анатольевич, я бесконечно благодарна вам за спасение дочери! – Видно, что Александра Федоровна тщательно пытается скрыть своё волнение под официальными интонациями светского разговора. – Вы вырвали её из рук бесчестных негодяев и лично задержали погоню, давая возможность спастись моей девочке! Его превосходительство генерал Келлер, проводивший расследование этого… инцидента, подробно рассказал, как вы сражались! В знак моей признательности прошу принять эти подарки!

Халдей тут же подскакивает к императрице с небольшим серебряным подносом в руках. Её величество, взяв с него две открытые коробочки, обтянутые кожей, с лежащими внутри наручными часами и воронёным портсигаром, украшенным в верхнем углу серебряным гербом, протягивает их мне…

– Я не зря уточнила вашу полную фамилию, потому, что попросила Гербовое отделение Сената ускорить решение вашего вопроса. – Александра Федоровна подаёт красную сафьяновую папку, переданную ей Нарышкиной. – Здесь диплом о присвоении вам фамильного герба Гуровых-Томских.

Разглядывать подарки считалось моветоном во все времена, поэтому пока всё кучкуем на сгибе левой руки и быстренько обдумываем благодарственную речь, которая получается очень короткой:

– Служу престолу и Отечеству! Премного благодарен, ваше величество!

В разговор снова вступает Ольга Николаевна. Маминого опыта и выдержки пока у нее нет, поэтому она немного смущена и слегка запинается:

– Господин штабс-капитан, поскольку я являюсь шефом вашего батальона… Я знаю, что офицерам разрешено заменять шашки кортиками. Прошу принять от меня…

В её руках, переданный тем же «хранителем наград», появляется кортик. Возле позолоченной гарды с надписью «За храбрость» прикреплён на щитке малиновый анненский крестик, черная гранёная рукоять заканчивается миниатюрным белым Георгием на торце наконечника… Чёрно-оранжевый темляк завязан на гарде изящным узлом и заканчивается свисающей кистью…