Меня познакомил с Станкевичем в Берлине Грановский – в 1838-м году, в конце.{1} До того времени я слышал о нем мало. Помню я, что когда Грановский упомянул о приезде Станкевича в Берлин, я спросил его – не «виршеплет» ли это Станкевич,{2} – и Грановский, смеясь, представил мне его под именем «виршеплета». В теченье зимы я довольно часто видался с Станкевичем – но не помню, чтоб мы вместе ходили на лекции: он брал privatissima[1] у Вердера – а в университет не ходил.{3} Станкевич не очень-то меня жаловал – и гораздо больше знался с Грановским и Неверовым.{4} Я очень скоро почувствовал к нему уважение и нечто вроде боязни, проистекавшей, впрочем, не от его обхожденья со мною, которое было весьма ласково, как со всеми, но от внутреннего сознания собственной недостойности и лживости. Станкевич жил в то время один – но у него с утра до вечера гостила одна девица, по имени Берта,{5} недурная собой и неглупая; она в последствии времени очень плохо кончила, сошлась с Ефремовым{6} и была выслана из Берлина, чуть ли не за кражу. Она была довольно остра и забавна по-берлински. Помню я одну ее остроту, переданную Станкевичем: у ней была сестра, которой пришлось раз ночевать у Станкевича, – Берта объявила, что она не хочет, чтобы на эту ночь была «allgemeine Pressfreiheit»[2], хотя она и либералка. Станкевич любил женский пол, но в душе был целомудрен – особенно если сравнить его с нынешней soi-disant[3] молодежью. Здоровье его уже тогда было плохо – мы знали все, что он страдает грудью, и к нему ездил д-р Баре́ (Barez), который обращался с ним очень дружелюбно. (Он был тогда первым врачом в Берлине.) Впрочем, Станкевич много выходил и театр посещал часто,{7} особенно немецкую оперу. Тогда соперничали две певицы: Лёве и Фассманн – признаться сказать, обе довольно плохие. Грановский был поклонником Лёве, высокой и красивой брюнетки, Станкевич предпочитал Фассманн, блондинку. Любимцами Станкевича были два комика: Герн и Бекманн.{8} Герн был карикатурист вроде Живокини; у Бекманна было много неподдельного, спокойного юмору. В характере Станкевича было много веселости, и он любил посмеяться. Чаще всего встречал я его у Фроловых.{9} Он почти все вечера проводил у них. Между им и г-жой Фроловой существовало отношение весьма дружественное. Эта г-жа Фролова (первая жена H. Г. Фролова, урожденная Галахова) была женщина очень замечательная. Уже немолодая, с здоровьем совершенно расстроенным (она скоро потом умерла), некрасивая – она невольно привлекала своим тонким женским умом и грацией. Она обладала искусством – mettre les gens à leur aise[4], сама говорила немного, но каждое слово ее не забывалось. В ней было много наблюдательности и понимания людей. Русского в ней было мало – она скорее походила на очень умную француженку – un peu de l’ancien régime[5]. Стефания Баденская считала ее в числе своих приятельниц – Беттина{10} часто ходила к ней, хотя в душе ее побаивалась. Г-жа Фролова обходилась с Беттиной un peu de haut en bas[6]. Вердер бывал у ней часто – Гумбольдт{11} посещал ее иногда. Я ходил туда молчать, разиня рот, и слушать. Фролов сам никогда не вмешивался в разговор – сидел в углу, разливал чай, значительно мычал, поводил глазами, подергивал усы – но не раскрывал рта. Станкевича Фролова очень любила и уважала. Она сходилась с ним в мнениях. Впрочем, я не слыхал, чтобы она с ним говорила о философии. Это было дело Вердера, который разговаривать не умел. Раз, по уходе Вердера, я не мог удержаться и воскликнул: «В первый раз слышу человека!» – «Да, – заметила Фролова, – жаль только, что он с одним собой знаком». Фарнгаген{12} (известный биограф) ходил к Фроловым – он любил выводить на свежую воду Беттину, которая его терпеть не могла и называла его Giftesel[7].

Повторяю, что во время моего пребывания в Берлине я не добился доверенности или расположения Станкевича; он, кажется, ни разу не был у меня, Грановский был всего только раз – и при мне у них не было откровенных разговоров. Станкевич, помнится, не любил тогда Жорж Занд – а о Белинском отзывался хотя дружественно, но несколько насмешливо… «Ну! – воскликнул он раз, услыхав о какой-то либеральной, но глупой выходке, – теперь Виссариона хоть овсом не корми!» Я тогда о Белинском ничего не знал – и помню это слово Станкевича только по милости странного имени: Виссарион – поразившего меня. Берта, о которой я говорил выше, была отчасти причиной холодности Станкевича ко мне: я раз поехал с ней кататься верхом в Тиргартен – она очень со мной кокетничала, – а вернувшись, уверила Станкевича, что я делал ей предложения: а она просто мне не нравилась. Вот всё, что я помню из пребывания Станкевича в Берлине.

Я встретил его потом в начале 1840-го года в Италии, в Риме.{13} Здоровье его значительно стало хуже – голос получил какую-то болезненную сиплость, сухой кашель часто мешал ему говорить. В Риме я сошелся с ним гораздо теснее, чем в Берлине, – я его видел каждый день – и он ко мне почувствовал расположение. В Риме находилось тогда русское семейство Ховриных,{14} к которым Станкевич, я и еще один русский, А. П. Ефремов, ходили беспрестанно. Семейство это состояло из мужа (весьма глупого человека, отставного гусара), жены, известной московской барыни, Марьи Дмитриевны – и двух дочерей. Старшей тогда только что минуло шестнадцать лет – она была очень мила и, кажется, втайне, чувствовала большую симпатию к Станкевичу, который отвечал ей дружеским, почти отеческим чувством. (Сам он тогда думал о Дьяковой, которая жила в Неаполе и с которой он съехался потом.{15}) Остальных лиц тогдашнего нашего кружка я не стану описывать – Станкевич говорит о них в своих письмах.{16} Мы разъезжали по окрестностям Рима вместе, осматривали памятники и древности. Станкевич не отставал от нас, хотя часто плохо себя чувствовал; но дух его никогда не падал, и всё, что он ни говорил – о древнем мире, о живописи, ваянии и т. д., – было исполнено возвышенной правды и какой-то свежей красоты и молодости. Помню я раз – мы шли с ним к Ховриным и говорили о Пушкине, которого он любил страстно, так же как и Гоголя. Он начал читать стихотворение: «Снова тучи надо мною»{17} – своим чуть слышным голосом… Ховрины жили очень высоко – в четвертом этаже. Взбираясь на лестницу, Станкевич продолжал читать и вдруг остановился, кашлянул и поднес платок к губам – на платке показалась кровь… Я невольно содрогнулся – а он только улыбнулся и дочел стихотворение до конца. Изредка находил на него, однако, страх – как бы предчувствие близкой смерти. Раз, возвращаясь уже вечером в открытой коляске из Альбано, – поравнялись мы с высокой развалиной, обросшей плющом, мне почему-то вздумалось вдруг закричать громким голосом: «Divus Caius Julius Caesar»[8]{18} – в развалине эхо отозвалось будто стоном. Станкевич, который до того времени был очень разговорчив и весел, – вдруг побледнел, умолк и погодя немного проговорил с каким-то странным выражением: «Зачем вы это сделали?» В то время в Риме беспрестанно случались убийства, чуть ли не по одному на день. Говорили даже, что убийцы пробираются на квартиры иностранцев. Станкевич перепугался, приказал устроить у своей двери железные болты и крюки – и баррикадировался с вечера. Раз я его спросил, что бы он сделал, если б вдруг, ночью, открывая глаза, он увидал, что какой-то незнакомый человек шарит по его комнате? «Что́ бы я сделал? – возразил Станкевич. – Самым нежным голоском, чтобы не подать ему даже мысли, что я могу защищаться, сказал бы я ему: „Carissimo signor ladrone! (И Станкевич придал своему голосу самое умоляющее выраженье.) – Carissimo signore! Prendete tutto ciò che volete – ma lasciate mi la vita! – per carità!“»[9] В Станкевиче была способность даже к фарсу. Помню, раз из шести поданных ему панталон ни одни не оказались годными; он вдруг принялся отплясывать по комнате в одних подштанниках с самыми уморительными гримасами – а это происходило месяца за три до его смерти. Хохотал он иногда до упаду – никогда не забуду, как он однажды смеялся, прочтя в «Тарасе Бульбе»,{19}

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

самым частным образом (лат.).

«полная свобода печати» (нем.).

так называемой (франц.).

вызывать у людей ощущение непринужденности (франц.).

немножко старорежимну о (франц.).

немножко свысока (франц.).

ядовитый осел (нем.).

«Божественный Кай Юлий Цезарь» (лат.).

„Дражайший господин грабитель! – Дражайший господин! Возьмите, что хотите, только оставьте мне жизнь! – будьте милосердны!“ (итал.).

Комментарии

Меня познакомил с Станкевичем ~ в 1838-м году, в конце. – Тургенев допускает неточность. Первое знакомство его со Станкевичем состоялось в 1833 г. в Московском университете (см.: Станкевич, Переписка, с. 64). В период жизни Тургенева в Петербурге (1834–1838) и в первые месяцы его пребывания в Германии (летом 1838 г.) они не встречались (если не считать мимолетную встречу в Эмсе, в середине июня) и увиделись в Берлине, по возвращении туда Станкевича из путешествия по Германии, 23 сентября (5 октября) 1838 г. Зиму 1838–1839 г., а также летом – в июне 1839 г. Тургенев и Станкевич изредка встречались в Берлине (см. письмо Тургенева к Т. Н. Грановскому от 8 (20) июня 1839 г. из Берлина). Осенью 1839 г. Тургенев вернулся в Россию, а в конце февраля 1840 г. приехал в Рим, где вновь увиделся со Станкевичем – и на этот раз ближе сошелся с ним. Первые страницы воспоминаний Тургенева относятся к берлинским их встречам 1838–1839 гг.

…не «виршеплет» ли это Станкевич… – Этот вопрос Тургенева вызван был тем, что в 1829–1836 гг. Станкевич опубликовал в журналах и альманахах несколько лирических стихотворений (см.: Станкевич Н. В. Стихотворения. – Трагедия. – Проза. М., 1890).

…он ~ в университет не ходил. – Как видно из писем Станкевича к родным и друзьям, он на самом деле гораздо ближе был связан с Берлинским университетом, чем изображает Тургенев: в 1838 г. он посещал лекции профессоров К. Вердера (1806–1893) по философии, Л. Ранке (1795–1886) по новейшей истории, Г. Гото (H. Hotho, 1802–1873) по искусствоведению и других (см.: Станкевич, Переписка, с. 175, 187 и др.).

Неверов – Януарий Михайлович (1810–1893), друг Станкевича (с которым был в переписке с 1831 г.) и Грановского, впоследствии – писатель и педагог, автор статей о воспитании и воспоминаний о Тургеневе (Рус Cm, 1883, № 11). Тургенев познакомился с ним весной 1838 г. в Эмсе, где Неверов находился вместе со Станкевичем. В 1838–1839 гг. Неверов жил в Берлине на одной квартире с Тургеневым; он познакомил Тургенева с К. Фарнгагеном фон Энзе, с оппозиционно настроенным семейством Зигмунта, отца Эммы Гервег, жены Г. Гервега, и другими берлинцами. В 1839 г. Неверов и Грановский уехали в Россию.

…девица, по имени Берта… – О ней упоминает Тургенев в письмах к Грановскому от 8 (20) июня 1839 г. и 4 (16) июля 1840 г. Сохранились два ее письма к Тургеневу по поводу смерти Станкевича (ГИМ).

…с Ефремовым… – Александр Павлович Ефремов (1814–1876) – друг Станкевича, приятель Белинского, Бакунина и Тургенева. В 1839–1841 гг. изучал географические дисциплины в Берлинском университете. В 1840 году состоял в переписке с Тургеневым.

…Станкевич ~ театр посещал часто… – Станкевич в Берлине посещал Оперный и Кенигштадтский театры. Упомянутые Тургеневым певицы – Каролина Лёве (1816–1901) и Августа Фассман (1808–1872) выступали в Оперном театре, последняя главным образом в операх Глюка.

Любимцами Станкевича были ~ Герн и Бекманн. – Герн Альберт Леонард (1789–1869) и Бекманн Фридрих (1803–1866) – комические актеры Кенигштадтского театра; Бекманн – автор и исполнитель многих «локальных поссов» (народных фарсов) с куплетами на злобу дня. О спектаклях с участием Бекманна Станкевич писал А. П. Ефремову еще в 1837 году, отмечая склонность этого актера вводить в исполняемые им роли «остроты своего изобретения», пользовавшиеся неизменным успехом у публики (см.: Станкевич, Переписка, с. 427). Станкевич и Тургенев, не без влияния Бекманна, сочиняли каламбуры и юмористические стихи, которые посылали своим друзьям. Высказано предположение, что пародийная сцена Тургенева «Нечто, или Чемодан» также навеяна впечатлениями от выступлений Бекманна (см. письмо Тургенева к М. А. Бакунину и А. П. Ефремову от 29 августа (10 сентября) 1840 г.).

Чаще всего встречал я его у Фроловых. – Фроловы – Николай Григорьевич (1812–1855) и Елизавета Павловна, урожд. Галахова, – приехали в Берлин из Швейцарии в конце 1837 г. Фролов, бывший гвардейский офицер, в 1834 / 35 г. слушал лекции в Дерптском университете вместе с И. П. Галаховым. В конце 1840-х годов Фролов поместил в «Современнике» ряд своих работ: «Исправительные тюрьмы в Швейцарии» (1847, № 9); перевод «Космоса» А. Гумбольдта (1847, № 10, 12; 1848, № 2, 7; 1849, № 9 и др.). С 1852 г. издавал журнал «Магазин землеведения и путешествий». В 1849 г. написал биографию Станкевича, оставшуюся неизданной: в ГИМ хранятся ее черновые рукописи и цензурованный наборный экземпляр с цензорскими купюрами (Лит Насл, т. 56, с. 169). Белинский относился отрицательно к трудам Фролова (Белинский, т. XII, с. 420). Тургенев дал ему памфлетную характеристику в «Гамлете Щигровского уезда» (см. наст. изд., т. 3, с. 263 и примеч., с. 502).

Беттина – Беттина (Элизабет) фон Арним, урожд. Брентано (1785–1859), немецкая писательница, автор «Переписки Гёте с ребенком» (1835). Уравновешенной, светской Е. П. Фроловой, которая мало интересовалась современной общественной и политической жизнью, была глубоко чужда эта темпераментная и эксцентричная женщина, проявлявшая жгучий интерес к современному революционному движению и социальным проблемам. Тургенева Беттина Арним в этот период интересовала как корреспондентка Гёте и его почитательница (см. наст. том, с. 495).

Гумбольдт – Александр Гумбольдт (1769–1859), знаменитый немецкий естествоиспытатель; в 1829 г. по приглашению Николая I приезжал в Россию и объехал Урал, Сибирь и Центральную Азию.

Фарнгаген – Фарнгаген фон Энзе, Карл Август (1785–1858), немецкий писатель и дипломат, мемуарист, критик и публицист; был знаком со многими русскими писателями и общественными деятелями, проявлял большой интерес к русской литературе, политической и общественной жизни, критически относился к политическому и социальному строю Германии. В его дневниках есть записи о некоторых вечерах у Фроловых. Так, в апреле 1838 г. у них были споры о духовном наследии, культуре и цивилизации (Tagebücher, В. I, S. 89), а 6 декабря 1838 г. обсуждалось художественное и общественное значение романа Гёте «Годы учения и странствований Вильгельма Мейстера» (Tagebücher, В. I, S. 84). В дневниках – немало упоминаний о Станкевиче и Тургеневе. В 1857 г. – по-видимому, при содействии Фарнгагена – в «Ежегоднике» Энциклопедического словаря Брокгауза («Unsere Zeit. Jahrbuch zum Conversations-Lexicon») была опубликована статья о Белинском, содержащая первое упоминание о Станкевиче в западноевропейской печати (см.: Лит Насл, т. 56, с. 492–493).

Я встретил его ~ в Риме. – Тургенев с конца февраля по 12 (24) апреля 1840 г. жил в Риме; туда же в начале марта н. ст. приехали из Флоренции Станкевич и А. П. Ефремов.

В Риме ~ семейство Ховриных… – В доме Ховриных 26 февраля (9 марта) 1840 г. Тургенев встретил вновь Станкевича (см.: Станкевич, Переписка, с. 685). Ховрины – Николай Васильевич, его жена Мария Дмитриевна (1801–1877), их старшая дочь Александра Николаевна, в замужестве Бахметьева (1823–1901), называвшаяся в семейном и дружеском кругу «Шушу», нередко упоминаются в письмах Тургенева 1840 г. из Италии. Римские встречи вызвали у Тургенева два стихотворения, посвященных А. Н. Ховриной (см.: наст. изд., т. 1, с. 312 и 314). Позднее А. Н. Бахметьева стала писательницей для детей и «для народа», строго религиозного направления с оттенком славянофильства.

Сам он тогда думал о Дьяковой… – Дьякова Варвара Александровна, урожд. Бакунина (1812–1866) – вторая из сестер Бакуниных, друг Станкевича, ухаживавшая за ним в последние дни его жизни.

Остальных лиц ~ в своих письмах. – В письмах Станкевича из Рима к Фроловым говорится о польском пианисте Брингинском, русском художнике А. Т. Маркове, немецком художнике Рунде, А. П. Ефремове и др.

«Снова тучи надо мною» – первая строка стихотворения Пушкина «Предчувствие» (1828), которое, по-видимому, в сознании Станкевича связывалось тогда с предчувствием близкой смерти.

«Divus Caius Julius Caesar». – См. то же воззвание к Юлию Цезарю в повести Тургенева «Призраки» (главы XII–XIII).

…прочтя в «Тарасе Бульбе»… – Эпизод из VIII главы повести Гоголя в первой ее редакции (1835).

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

На страницу:

Перейти

1 из 1