Полная версия
Перебежчик
Во-первых, в могиле не оказалось тела Грина. Вместо него там лежал бездыханный Воронцов.
Во-вторых, исчез Дед. Судя по следам и сломанным веткам, ушел он быстро и куда-то в глубь лесопарка.
Кто затеял стрельбу, бойцы тоже не поняли. То ли Дед почему-то выстрелил в Ворона, то ли, наоборот, Воронцов жахнул, пытаясь помешать полковнику унести тело Грина, и получил в ответ.
Впрочем, в этот скользкий нюанс никто не вникал. Не для рядовых бойцов это занятие – вникать в игры Особого отдела при штабе Сопротивления, начальником которого и являлся товарищ по кличке Дед.
– Наше дело – сторона, – мрачно и немного растерянно произнес Учитель, теперь временный лидер группы погибшего Воронцова. – Хоть и непонятно, за что командира так круто… он еще много пользы мог принести.
– Мог, – на выдохе проронил Танк, выталкивая из ямы на бруствер тяжеленный труп Ворона. – Только вряд ли это Дед сотворил. Гляньте, где входное. На виске. Если б они с Дедом перестрелку затеяли, то Воронцову в лоб прилетело бы.
– И чего? – наивно хлопая глазами, удивился Боря. – Ворон сам застрелился, что ли?
– Погодите, – Учитель наморщил лоб. – Дед ведь без оружия был, его «ПМ» Вика в яму уронила.
– Значит, Ворон ему пистолет из ямы достал, вернул, а Дед его… – Танк выбрался из могилы и повертел головой. – Хотя, нет. Фигня какая-то. Тогда мы услышали бы один выстрел, а их было три. И следов многовато. Вот тут Ворон подошел, спрыгнул… и все. А тут кто топтался?
– А гильзы? – присоединился к обсуждению Рыжий.
– Чего гильзы? – Танк поднял одну бровь.
– Гильзы где? Одну я вижу, вон валяется. Это Вика стреляла. А еще три куда делись?
Танк секунд на пять завис, глядя будто бы сквозь Рыжего, затем вернулся к яме и, присев на бруствере, заглянул вниз. Еще несколько секунд спустя он встал и обернулся к товарищам. На губах у него играла глуповато-растерянная улыбка.
– Насчет трех не знаю, но две точно… там, внизу.
– Точно? – Учитель смерил Танка строгим взглядом.
– Я без глаз, что ли?!
– Я спрашиваю – точно две?
– А-а, ну да, вроде бы две. Там грязюка…
– Странно, – Учитель покосился на Рыжего.
Тот нахмурился и покачал головой: «Беда».
– И самого пистоля нет, так? – уточнил дотошный Учитель у Танка. Тот помотал головой. – Дела-а.
– Хорошо, «калаша» не прихватил, – сказал Рыжий.
– Хорошо, – нехотя согласился с ним Учитель. – Только все равно ничего хорошего. Похоже, попали мы, мужики. Как куры в ощип.
– О чем ты? – забеспокоился Боря. – Вы все. О чем? Что происходит?
– Произошло уже, – Танк устало махнул рукой. – Идем Деда искать, может, ему помощь нужна.
– Танк, Рыжий! – Борис занервничал еще сильнее. – Учитель, ты же человек, не то что эти гамадрилы! Объясни!
– Ворона Фил продырявил, – коротко ответил лидер группы. – Возможно, он и Деда достал. С огневой подготовкой Грин всегда дружил.
– Ты шутишь, да? – глаза у Бориса заблестели, а голос дрогнул. – Грина ведь Вика убила!
– Выходит, не убила, – Учитель взял парня за плечи и развернул в сторону дороги. – Шагай к машине, там Вика одна-одинешенька, да еще и в отключке. Охраняй.
– Я один?! – уже и вовсе с нотками паники в голосе спросил Боря. – А вы?!
– А мы Деда окрест поищем и тоже придем, – сказал Рыжий и слегка поддал Борису коленом пониже спины. – Шагай! С-сопляк…
* * *Ощущения были что надо. Лучше бы сосредоточился на одном только звуке. Впрочем, тут хоть сосредоточься, хоть расслабься, не поможет. Когда по черепу щелкает «макаровская» пуля, пусть и вскользь, на пик нагрузки выходят все ощущения разом. Правда, тут же сворачиваются в тугой комок, который сначала мечется с набатным звоном под сводами черепа, а затем взрывается где-то глубоко в сознании перед внутренним взором фейерверком крупных желтых искр.
В принципе, это даже красиво. Только очень уж больно. А когда фейерверк гаснет, становится очень уж темно и страшно.
Фил провел ладонью по шее, утирая стекающую за воротник теплую кровь, а затем осторожно, кончиками пальцев, прикоснулся к округлой ранке на щеке.
Все-таки предвидения не обманули! Все случилось именно так, как пообещал голос извне! Были и паника, и отчаяние, и дрогнувшая рука палача, и мучительная боль, и счастье оттого, что эту боль чувствуешь. Все, как по сценарию. Пуля вошла в шею справа, ниже затылка и вышла из-под правой скулы. Причем почти ничего важного не задев. Порванное нёбо, мышцы, кожу и пару выбитых зубов можно не считать. Такое впечатление, что Вика намеренно выстрелила именно сюда, ведь она бывший стоматолог, знает, где что расположено в этой части головы. Может, так оно и было? Может, Вика только притворялась, что ненавидит Грина, а на самом деле пыталась его спасти? В таком случае совсем хорошо. То есть не совсем, но гораздо лучше, какая-никакая моральная поддержка.
А вот что крови много вытекло, это плохо. До сих пор полный рот и полжелудка.
Филипп кое-как сплюнул. Нет, рот уже не полный, и кровь не равномерно красная, а с темными прожилками и сгустками. Вроде бы кровотечение пошло на убыль. И то хлеб. Да что там «хлеб»! Для покойника самочувствие почти отличное!
Голова страшно болела и кружилась, шея отекла и занемела, в районе верхней челюсти что-то противно и будто бы само по себе похрустывало, ноги подкашивались, тошнило, как после трехдневного мальчишника, но сейчас все эти неприятные ощущения Фил воспринимал через призму главного калибра – через призму жизни. Чувствует тот, кто живет! Лучше, конечно, чувствовать что-нибудь приятнее боли и мигрени, но это смотря в какой ситуации. Сейчас Грину следовало оставить капризы. Сейчас любое ощущение становилось для него приятным и желанным, поскольку лишний раз напоминало о главной хорошей новости на всей его памяти. Филипп Грин продолжал жить!
И пусть началась эта новая жизнь довольно нервно, с борьбы в грязи, стрельбы, карабканья по скользким стенкам ямы и тяжелейшего марша на четвереньках по холодному лесу, но опять же, стоит ли привередничать? Главное – жив!
«Только Ворона жалко. Хороший мужик был, пусть и не слишком умный. Зато боец отменный. Змеевикам черепушки на раз дырявил. С его фактурой это запросто получалось. Перефразируя Владимира Семеновича: тюк прямо в темя – и нет гадюки. А погиб глупо. Просто попал под раздачу. Я ведь его только рукояткой приголубил. Мог бы отлежаться Ворон и снова в бой. Но тут этот Дед с револьвером нарисовался, палить начал наугад. Глупо и несправедливо. Жалко Воронцова. Но ничего не поделаешь – судьба. И потом, такие, как Воронцов, в новом деле не пригодятся».
«Цинично рассуждаешь, новорожденный».
Голос извне снова казался другим. Не привычным Грину голосом второго «я», а женским, тем самым, что призывал Вику сосредоточиться. Это Филиппа озадачило, но лишь на время. Новая жизнь, новые условия игры. А если так, чему удивляться?
«Цинично? Не циничнее расстрела. А вот дальше будет реальный цинизм, гарантирую. Время кондовой партизанщины закончилось. Пришло время Настоящего Сопротивления, умного, жесткого, предельно эффективного. Сопротивления, которое обязательно закончится Освобождением».
«Ты уверен?»
«Абсолютно. Иначе не взвалил бы на себя такую тяжесть – сто шесть тысяч чужих грехов».
«Ты эмоционален и убедителен, и тебе повезло, но этого мало. Мои предвидения ближайших событий обычно туманны, но я думаю, что ты до сих пор в опасности. Если Дед решит прочесать лес, твое везение закончится, и все изменится».
«Не закончится! – неожиданно зазвучал привычный Филиппу голос извне. – Мои предвидения ближнего прицела как раз, наоборот, всегда точны. Только приходят нерегулярно. Но сейчас я вижу, что Грин практически у цели. Ползи вправо, Фил. Увидишь черную машину, не бойся, в ней не марионетки серпиенсов, это маскировка».
«Черную машину? – Грин тяжело вздохнул и замер на секунду от приступа острой боли. – Машина – это то, что нужно. Хватило бы сил доползти».
Филипп продвинулся вправо метров на десять и растянулся на влажной хвое. Если машина стоит на просеке, проползти требовалось еще метров пятьдесят. Немыслимое расстояние!
Справа что-то треснуло, наверное, сучок под чьей-то ногой, затем еще раз, и вскоре послышались мягкие шаги. Грин попытался поднять взгляд, но правый глаз скрылся под огромным сочным синяком, а левым без линз или очков Фил видел плохо. Он сумел разглядеть фигуру человека в камуфляже, но лица не рассмотрел. Грин на всякий случай нащупал в кармане пистолет.
– Спокойно, – прошептал человек, склоняясь над Грином. – Свои.
Человек присел, осторожно перевернул Филиппа на спину и поднял, легко, как ребенка.
Теперь Грин теоретически мог бы его рассмотреть, но снова не преуспел. Лицо человека скрывала черная шапочка-маска. Однако в том, что это не один из палачей и не боец оцепления, наверняка выставленного предусмотрительным Дедом, Филипп почему-то не сомневался. Что-то в движениях и фигуре человека показалось Грину знакомым. И роста человек оказался такого, что круг поисков сужался до минимума. «Лосей» среди знакомых Грина числилось немало, но таких, как этот, пожалуй, с десяток, не больше. Даже меньше, поскольку из списка недавно выбыл Воронцов, светлая ему память.
Человек шагал легко, мягко и не прижимал Фила к себе, а держал на весу, чтобы раненому не передавались никакие толчки.
Обещанный «голосом» черный автомобиль, здоровенный «Крузер», действительно стоял на узкой просеке, занимая весь ее просвет. Владелец авто предусмотрительно поднял заднюю дверь и откинул бортик. Приготовил все для погрузки.
Фил на миг встревожился. Человек знал, что Грина придется грузить? Откуда?
– Все видел, все знаю, – уложив Грина в машину, прошептал спасатель. – За Ворона не виню, самооборона. Не вмешался раньше, прости, но мы ведь так и договаривались.
«Все он видел! Ты видел то, что происходило на поверхности, дружище! А в яме? Эх, мог бы я говорить! Но, ладно, не винишь, и на том спасибо. А что не вмешался… все верно, генерал, уговор был именно такой».
Человек, а если без уловок – генерал Алексеев, распечатал армейскую аптечку и достал шприц с обезболивающим. Укола Грин даже не почувствовал. На фоне главной боли такие комариные укусы терялись, как песчинка в пустыне.
– На месяц спрячу в надежном месте, – продолжал шептать генерал. – Как раз у одного доктора. Подлечишься, вывезу на экватор в нейтральные воды. Это все, что я могу. Годится?
Выражая согласие, Грин медленно прикрыл левый глаз. Большего и не требовалось.
Кое-как наложив Грину повязку, Алексеев закрыл заднюю дверь и уселся за руль. Машина плавно тронулась, через какое-то время вырулила на асфальт и покатила…
Куда она покатила, Грин не видел, да это его и не интересовало. В безопасное место, это главное.
Обезболивающее начало действовать, и Грин немного расслабился:
«Уснуть и видеть сны, быть может?»
Это сейчас представлялось наилучшим вариантом. Позволила бы боль.
Прошла еще минута, или вечность, Фил не уловил, и боль стала отдаляться. Совсем уходить она не собиралась, но с воображаемого расстояния выглядела не такой страшной и не мешала погрузиться в забытье.
Зато мешали голоса.
«Убедилась? – прозвучал привычный голос извне. – Считаешь, что ему по-прежнему везет?»
«Нет. Его спасение было предопределено, теперь я это понимаю».
«А если понимаешь, согласись, что Филипп именно тот, кто нам нужен, двух мнений быть не может».
«Да, ты прав, – наконец сдалась женщина. – Это человек из моих предвидений. Я с вами».
«С нами? – удивился Грин, с трудом преодолевая дрему. – С кем с нами, сударыня? Вы хотели сказать, со мной?»
«Тот, кого ты считаешь своим вторым «я», на самом деле им не является, – пояснил женский голос. – Так же, как все остальные, с кем ты скоро познакомишься, не будут ни плодом твоего воображения, ни болезненными галлюцинациями. Добро пожаловать в новый мир, Филипп Грин. В мир цвета индиго».
1. Москва, 27 марта 2015 г.
«Мы живем ради мгновений. Вся наша жизнь от мгновения рождения до мгновения смерти состоит из точечных событий, разбросанных по узкой грани бытия, на которой балансирует человек.
Мы идем по этому лезвию, потея и отчаянно размахивая руками, или, если повезет, балансиром, мы трудимся, стараясь не сорваться, и все ради того, чтобы достичь микроскопической точки, на которой можно будет перевести дух и дать отдых натруженным мышцам.
Но долго стоять на одном месте нельзя. Холодно, неуютно, а грань бытия больно впивается в подошвы босых ног. Поэтому приходится идти дальше, высматривая на уводящей за горизонт грани новые мгновения отдыха, радости, надежд.
Так и живем. А точнее – жили. До декабря 2012 года, когда грань бытия вдруг раскрошилась, осыпалась ржавым прахом в черную бездну и история человечества началась заново.
Никто не понял, откуда пришли чужаки – сразу два вида довольно схожих и между собой, и с людьми. Виверры и серпиенсы, или кошатники и змеевики, как их называют в народе. Пока что все эксперты сходятся только в одном – пришельцы явились не из космических глубин.
Никто пока не придумал способа от них избавиться. Уровень технологической и военной мощи чужаков значительно превышает человеческий.
Никто пока не знает, что на уме у пришельцев. Кто-то считает, что пришельцы позволят людям приспособиться к жизни в новом мире, кто-то опасается, что чужаки постепенно нас истребят.
Пока что над людьми висит тяжелая плита неопределенности. Рухнет она, раздавив человечество, или через какое-то время исчезнет – пока этого не знает никто.
Ясно одно – возврата не будет. Отныне перед человечеством лежит новый путь. В бездну или к новым вершинам – покажет время.
Хотя, возможно, кое-кто знает об этом пути больше других и уже сейчас может предсказать, что ждет нас впереди. Много таких людей или мало – неизвестно, однако хотя бы один есть точно.
Его зовут Филипп Гриневский. Человек, который в одиночку осмелился бросить вызов чужакам и пока не проиграл…»
Учитель отодвинул ноутбук и потер глаза. Вести записи на портативном компьютере Учитель не любил. Мелкий шрифт на несерьезном экранчике утомлял. К тому же лейтенант постоянно нажимал не те клавиши или вообще прижимал сразу две, компактная клавиатура к этому располагала, но выбора не оставалось. Либо так, либо от руки, что вообще нереально. Кто в последние лет пять-семь писал от руки? Школьники, пенсионеры и Дарья Донцова? Даже врачи выводили свои каракули на бумаге, исключительно если работали в сверхдальней глубинке. Все прочее население страны стучало по клавиатуре. Так и Учитель. Служил участковым – набивал рапорты, отчеты, сводки. Стал бойцом Сопротивления – та же петрушка. Так и привык.
Но все нормальные компьютеры с клавиатурой привычного формата остались в Измайловском бункере. В несуществующем ныне бункере. После разгрома Сопротивления в августе четырнадцатого штаб и отряд ночных охотников покинули свою главную базу по плану эвакуации «Варяг». То есть бункер взорвали после того, как его оставили люди. Взорвали вместе со всем содержимым.
В новом убежище под Лосиным островом нашлось все необходимое для жизни и продолжения борьбы, но до старой базы бункер под Метрогородком все-таки не дотягивал. Вместо мощных компов с большими экранами здесь использовались ноутбуки и всевозможные вариации на ту же тему, а вместо просторных отсеков боевым группам полагались крохотные кубрики – три на три, причем один на двоих, правда, с душем и туалетом. Та же история с другим оборудованием и помещениями. Например, вместо полноценных тренировочных залов в тоннелях старого метро приходилось довольствоваться одним огромным полигоном – бывшим депо метропоездов. Не предусмотрели проектировщики здесь и горячо любимую всем личным составом сауну, и столовую, которая в старом бункере после ужина плавно превращалась в солдатский бар. Здесь все сделали проще. Проектировщикам удалось выделить место лишь для кухни и линии раздачи. Получил свою еду и ступай в кубрик. А уж о баре нечего и говорить.
Голь на выдумки хитра, и небольшие сабантуйчики народ ухитрялся устраивать в кубриках, но в этом варианте не присутствовало главное – широкое общение. Сколько человек могло втиснуться в одну комнатенку? Восемь, десять от силы. Разве это общение? Исключительно в пределах одной группы, не более того. А в баре старого бункера помещалось хоть сто, хоть двести. И все о чем-то говорили, обменивались опытом в неформальной обстановке. В этом как раз и заключалась главная ценность общения в баре. Даже начальство против таких посиделок не возражало. Теперь же обмен опытом стал вялым, а в некоторых случаях и вовсе невозможным. Например, в случае бывшей группы Ворона, которая ныне именовалась группой Учителя.
Учитель посидел немного, глядя в стену, затем встряхнулся и снова придвинул ноутбук. От тупого созерцания пластиковых панелей лейтенанту стало еще муторнее, чем от тыканья в неудобные кнопки. К тому же думалось в процессе изложения мыслей «на бумаге» гораздо лучше. А пищи для размышлений события последних месяцев подбросили немало. Но прежде следовало плавно подвести краткое изложение недавних событий к проблемам текущего времени. Так сказать, переосмыслить все еще не раз и сделать новые выводы.
«Вторжение началось первого декабря двенадцатого года. Практически по всему северному полушарию и практически одновременно появились крупные силы противника. Тяжелая наземная техника и пехота при поддержке воздушных и морских армад атаковали все стратегические объекты, вывели из строя всю электронику землян, в том числе боевую, и заняли города, поселки, а также господствующие высоты. Армии отдельных стран некоторое время сопротивлялись захватчикам, но поскольку оружие чужаков оказалось на порядок совершеннее нашего, настоящий отпор дать не удалось. К пятому декабря сопротивление армий было повсеместно подавлено. Финальной битвой стало сражение за Москву, в котором погибли сотни тысяч наших солдат и не погиб ни один чужак. Тогда люди еще не знали, что серпиенсы практически неуязвимы для нашего оружия. Броня крепка, как говорится, и танки быстры. Только не наши. Чужие.
В общем, пятого мы сдались. А двенадцатого южное полушарие захватили виверры, другая раса чужаков. И захватили его вообще без единого выстрела. Наученные горьким опытом северян, южане предпочли сдаться без боя. В результате Земля превратилась в «присоединенную территорию номер 216», как выражались серпиенсы, или просто в Землю-216, как ее называли виверры.
Месяца два люди пребывали в шоке, ходили с опущенными головами и присматривались к новым хозяевам, а те деловито обустраивались на оккупированной планете, устанавливая свои законы и правила, перестраивая по своему разумению жизнь и с интересом изучая, чем богата захваченная Земля. К третьему месяцу пыль улеглась, и началась новая жизнь. Для кого-то относительно мирная, но серая, беспросветная и тяжелая, а для кого-то военная, опасная, партизанская.
Движение Сопротивления впервые оформилось именно в Москве. Уже потом, в течение года, подполье сформировалось в других частях России и прочих странах, а через полтора года оно набрало силу и превратилось в реальную угрозу новой власти. Но 23 февраля 2013-го первый смотр боевых частей Сопротивления состоялся именно в Москве в Измайловском бункере. И в лучших традициях Красной армии прямо со смотра боевые группы ушли в свой первый рейд.
Вернулись из рейда процентов десять. Все дело в том, что тогда никто толком не понимал, как же противостоять захватчикам, как их уничтожать, проще говоря. Этот провал первой же операции серьезно остудил воинственный пыл командования Сопротивления и заставил его искать новые подходы к проблеме, вырабатывать новую тактику партизанской войны.
И такие подходы нашлись. А нашли их энтузиасты, поначалу не входившие в состав Сопротивления. Так называемые ночные охотники – группы добровольцев, вооруженных только холодным оружием. Днем эти люди изображали примерных подданных новой империи, а по ночам нападали на патрули и уничтожали серпиенсов, несмотря на всю защищенность чужаков от пуль и прочих неприятностей. Секрет успеха ночных охотников оказался прост. В результате долгих наблюдений, а также ценой жизни многих отчаянных бойцов охотники вычислили слабое место, крошечную точку (размером с пятак) на шлемах серпиенсов в районе темени, не прикрытую по какой-то причине броней. Поначалу охотники пытались бить в эту мишень из снайперских винтовок, забираясь на крыши, но очень скоро серпиенсы начали выпускать на улицы патрули в сопровождении боевых коконов – одноместных летательных аппаратов, которые легко вычисляли и уничтожали снайперов.
Пришлось охотникам перестроиться и сделать ставку на ближний бой с элементами баскетбола. В том смысле, что, подкравшись к двухметровому серпиенсу (а ниже ростом чужаки не встречались), охотнику приходилось подпрыгивать и бить в «точку» ножом, топором или ледорубом. Технически прием выглядел почти как прыжок баскетболиста, который забивает мяч в корзину, хотя присутствовало в нем и что-то от волейбольного удара в прыжке. Каждый описывал прием по-своему. Зато все одинаково описывали результаты.
Если удавалось проломить чужаку череп, происходило нечто вроде короткого замыкания. В «точке» вспыхивало зеленое свечение, во все стороны по телу серпиенса расползались тонкие светящиеся прожилки, наподобие зеленоватой паутины, и чужак падал, корчась в агонии. Но это при условии, что удар получался действительно сильным и нож или другое оружие входили достаточно глубоко. И еще, если оно оставалось в раневом канале.
Тот, кто пробивал точку, но выдергивал нож раньше времени, рисковал столкнуться с эффектом раненого зверя. Серпиенс все равно погибал, но прежде успевал нанести ответный удар. Если же охотник не экономил, оставлял нож в ране, все заканчивалось быстро и благополучно для человека. Еще одна причина, по которой не следовало держаться за нож в момент, когда серпиенса опутывала светящаяся паутина, – охотника могло ударить током, причем сильно. Напряжение никто не измерял, но несколько человек после таких ударов погибли на месте. Вот почему охотники имели при себе сразу несколько ножей или стилетов, рукоятки оружия изготавливали из резины или просто обматывали толстым слоем изоленты, а после удара в «точку» сразу же отпускали рукоятку оружия и отпрыгивали в сторону.
Для такого варианта охоты требовалась недюжинная сила удара, хорошая физическая подготовка и собственный немалый рост или хотя бы отменная прыгучесть, но эффективность этой тактики оказалась настолько высокой, что Сопротивление тут же приняло ее на вооружение. Командование решило, что сила, прыгучесть и психологическая готовность напасть на серпиенса (к которому просто подойти-то страшно) – дело наживное.
А вместе с принятием новой тактики Сопротивление призвало под свои знамена и всех ночных охотников. С марта 2013 года они стали самостоятельным элитным подразделением армии Сопротивления. И, если честно, только после этого Сопротивление начали воспринимать всерьез и люди, и чужаки. Оно и понятно. До марта тринадцатого года на счету «официального» московского подполья значилось только три убитых чужака, а счет добычи вольных охотников уверенно приближался к сотне.
Поначалу отряд ночных охотников состоял только из трех групп по десять человек: из группы Архангела, группы Ворона и женской группы Степанковой. Но уже к апрелю отряд разросся до отдельного батальона, в котором насчитывалось тридцать действующих групп, столько же запасных плюс большой учебный отряд, в котором тренировали новичков.
А к концу мая подобные отряды начали формироваться и на других базах Сопротивления по всей стране.
К августу ночные охотники появились во всех отрядах Сопротивления по всей Земле.
А к первой годовщине вторжения чужаков ночная охота превратилась из варианта диверсионной борьбы в настоящую полномасштабную войсковую операцию. Не настолько эффективную, чтобы изгнать захватчиков, но достаточно серьезную, чтобы накалить обстановку до предела и удерживать чужаков в напряжении, не позволяя им толком заниматься чем-то еще, кроме борьбы с Сопротивлением.
А ведь помимо ночной охоты Сопротивление разрабатывало и новые методы противодействия захватчикам. В частности, московский штаб создал в бункере Глубинный-2 огромную научную лабораторию, в которой ученые и инженеры без устали изучали оружие, средства защиты чужаков и пытались создать то, что сможет с ними конкурировать.
Собственно, с этого момента и началась странная история Филиппа Грина. Человека, который был одним из многих до того, как стал сотрудником лаборатории Глубинный-2 и превратился в неоднозначную, но знаковую фигуру после того, как изобрел «Пилигрим» – то самое контроружие, способное противостоять военной машине чужаков. А уж кем он стал после того, как чужаки подавили августовское восстание…