Полный курс лекций по русской истории

А между тем какую симпатию будит в нас личность Павла в детские годы! Он рос под руководством умного Никиты Ив. Панина. Ни Панин, ни Порошин (один из младших наставников Павла, день за днем отмечавший в своем известном дневнике все поступки маленького Павла), и решительно никто не замечал в мальчике ненормальных психических черт или несимпатичных сторон характера. Наоборот, читая дневник Порошина, мы видим перед собой Павла живым, способным мальчиком, интересующимся серьезными для его возраста вещами. Павел 10-12-ти лет охотно занимался с Порошиным математикой и любил читать. Во время обеда, когда обыкновенно приходил его воспитатель, Н. И. Панин, за столом шел интересный и часто серьезный для лет Павла разговор, умело поддерживаемый Паниным; к сожалению, другие служебные обязанности отвлекали Панина от воспитательной должности, да и обращался он с Павлом сухо и несколько свысока, что в значительной степени парализовало влияние воспитателя на воспитанника. Но в более позднее время Павел ближе сошелся с Паниным, горячо его любил и горько оплакивал его кончину.

Важнейшие факты внутренней деятельности императора Павла не могут быть изложены в виде стройной и правильной системы управления именно потому, что в основе деятельности Павла лежали его личные чувства и взгляды, не всегда постоянные и определенные. Первым правительственным актом большой важности в царствование Павла был акт о престолонаследии, обнародованный при короновании его 5 апреля 1797 г. Порядок наследования определялся «Учреждением об императорской фамилии» очень подробно по праву «естественному». Вместо прежнего, установленного Петром Великим в 1722 г., порядка произвольного назначения наследника престола лицом царствующим установлялся неизменный порядок перехода престола по прямой нисходящей линии от отца к старшему сыну, «дабы государство не было без наследника, дабы наследник был назначен всегда законом самим, дабы не было ни малейшего сомнения, кому наследовать». Учреждение императора Павла, как нетрудно заметить, восстановляло и узаконивало старый допетровский обычай перехода власти. Нарушение этого обычая Петром дало горькие плоды в XVIII в. и на самом Павле отразилось тяжелым образом. Под влиянием холодных отношений к матери у него создалась мысль о возможности лишиться своего законного права; мысль эта угнетала Павла задолго до смерти Екатерины; самый акт о престолонаследии составлен был им и его супругой Марией Федоровной (урожденная София-Доротея Вюртембергская, внучка сестры Фридриха II Прусского) задолго до обнародования его, еще в 1788 г., в те дни, когда Павел думал ехать из Петербурга на театр шведской войны.

Менее важны были мероприятия императора Павла в сфере управления и относительно сословий. Недовольный приемами екатерининской администрации и беспорядком в делах, Павел перенес свое недовольство от злоупотреблений на административную систему, при которой эти злоупотребления существовали. Он, можно сказать, пытался даже изменить эту систему: восстановил упраздненные при Екатерине коллегии, изменил административное деление России, уменьшив число губерний), возвратил прежние формы управления окраинам государства, тем областям, которые отошли к России от Швеции и Польши, отменил многое в том местном самоуправлении, на котором была построена при Екатерине местная администрация. Все эти меры императора Павла, нарушая стройность прежней системы, ничего нового, однако, взамен не создавали; они мало приносили пользы, иногда же клонились и ко вреду. Общие формы управления, действовавшие во всем государстве, были распространены Екатериной на недавно приобретенные провинции западные и юго-западные, конечно с целями скорейшего слияния их населения с основным населением государства; реформы Павла испортили это разумное дело. Восстановление коллегий не вдохнуло новой жизни в отжившие учреждения, и преемник Павла, император Александр, заменил коллегии министерствами.

В отношении сословий политика императора Павла проникнута была тем же духом противоречия политике Екатерины, какой заметен и в его административных мерах. Ряд привилегий, данных Екатериной дворянству и в меньшей степени горожанам, не согласовался с личными взглядами Павла на государственное положение русских сословий. Император не допускал возможности существования в государстве привилегированных лиц, а тем более целых групп, и высказал это в очень резких фразах. «В России велик только тот, с кем я говорю, и только пока я с ним говорю» – так выразился однажды Павел в беседе о русских аристократах. Ясно, что не только закрепления, но и соблюдения сословных прав, созданных Екатериной, от Павла ожидать было трудно. И действительно, Павел уничтожил некоторые привилегии высших классов (при нем дворяне и горожане снова подпали телесным наказаниям за уголовные преступления); Павел ограничил во многом действие Жалованных грамот 1785 г., стеснил местное самоуправление. Он установил законом 1797 г. высшую норму крестьянского труда в пользу помещиков (три дня барщины в неделю) и таким образом положил первое ограничение помещичьей власти. К тому же ограничению вело и запрещение продавать дворовых людей и крестьян без земли с молотка. Такое направление мер Павла в защиту низшего класса и в ущерб интересам высших классов указывает на начало переворота в правительственной деятельности, который наступил яснее в эпоху императора Александра I и позднее повел к падению крепостного права и исключительных сословных привилегий. Под влиянием распоряжений Павла крестьянство заговорило о свободе от помещиков, и уже в 1797 г. начались крестьянские волнения во внутренних губерниях. Однако, отмечая противодворянские тенденции Павла, не следует придавать им характера сознательной и планомерной деятельности в пользу простонародья и против крепостничества. Твердо стоя на одном принципе самовластия, Павел, впрочем, не выдерживал своих настроений и, как во всем, далек был от строгой последовательности и в сословной политике. При нем в Новороссии был воспрещен существовавший там свободный переход крестьян, а в центральных местах масса казенных населенных земель была пожалована в частное владение, и тем самым крестьяне государственные обращались в частновладельческих, т. е. крепостных. В 4 года царствования Павел раздал более полумиллиона крестьян, тогда как Екатерина за 36 лет своего царствования раздала их 800 000 (обоего пола).

Внешняя политика императора Павла I.

В момент смерти Екатерины II Россия находилась в формальном союзе с Австрией, Англией и Пруссией против Франции. А. В. Суворов получил приказание сформировать армию в 60 000 человек для совместного действия с австрийцами. Императрица Екатерина считала, таким образом, необходимым противодействовать французской революции и восстановить монархию. Император Павел сначала не признавал этой необходимости. Вступая на престол, он заявил, что «остается в твердой связи со своими союзниками», но отказывается от прямой войны с Францией, ибо Россия, будучи в «непрерывной» войне с 1756 г., ныне нуждается в отдохновении. Итак, вопреки своей матери, Павел желал держаться политики невмешательства. Но это желание он не мог исполнить и почти все свое царствование провел или в войне с Францией, или в приготовлениях к войне с Англией, довольно случайно меняя свой политический фронт.

Сперва ряд произвольных действий французского правительства на Западе обнаружил перед Павлом полное неуважение директории к Международному праву и приличию. Загадочные приготовления Франции к какой-то войне (это была египетская экспедиция), арест русского консула на Ионических островах, покровительство польским эмигрантам, слухи о намерении французов напасть на северный берег Черного моря – все это заставило Павла примкнуть к коалиции, образовавшейся (1799) против Франции, из Англии, Австрии, Турции и Неаполя. Русский флот действовал против французов в Средиземном море и посылал десанты в Италию на помощь неаполитанскому королю Фердинанду VI. Русская армия в соединении с австрийскими войсками под начальством Суворова действовала против французов в северной Италии. Суворов, не только опытный и отважный боевой генерал, но и самостоятельный тактик, одаренный замечательным талантом военного творчества, быстро, всего в полтора месяца, очистил всю северную Италию от французских войск, разбив французов на реке Адде. Когда же французские армии Моро и Макдональда устремились на него с целью лишить завоеваний и вытеснить из Италии, Суворов заставил Моро отступить без боя, а Макдональда разбил в трехдневной битве на берегах Требии. Назначение нового французского главнокомандующего (вместо Моро), Жубера, не поправило дела, Жубер был разбит и убит в битве при городе Нови. С падением крепости Мантуи северная Италия окончательно перешла во власть Суворова, но в это время Суворов был оттуда отозван для действий в Швейцарии. Вступив в Швейцарию после упорных битв с французами у Сен-Готарда, русские войска не были вовремя поддержаны австрийцами и попали в отчаянное положение, так как были лишены припасов и снарядов и окружены превосходными силами неприятеля в Мутенской долине. С громадными усилиями удалось, однако, Суворову одержать несколько блестящих побед, пробиться к Гларису, а оттуда уйти в южную Германию. Другой же русский корпус Римского-Корсакова, действовавший в Швейцарии, был разбит французами при Цюрихе. С полным основанием Суворов приписывал неудачи кампании плохим распоряжениям австрийского военного совета (гофкригсрата), желавшего из Вены руководить всеми движениями на театре войны. Император Павел разделил мнение Суворова и, обвиняя австрийцев в поражении отряда Римского-Корсакова, отозвал свои войска в Россию и разорвал союз с Австрией, отозвав своего посла из Вены в 1800 г. В том же году отозван был русский посол из Лондона по совершенно аналогичным причинам: император Павел был недоволен отношением англичан к вспомогательному русскому корпусу, действовавшему против французов в Голландии.

Так совершился разрыв Павла с его союзниками. В 1800 г. вследствие этого разрыва Россия заключает мир с Францией и готовится к войне с прежними союзниками. Император Павел заключает союз с Пруссией против Австрии и союз с Пруссией же, Швецией и Данией против Англии. Особенно деятельно идут приготовления к военным действиям против Англии: донское казачье войско уже выступило в поход к Оренбургу с целью нападения на Индию. Но смерть Павла (11 марта 1801 г.) прекратила эти приготовления.

Итак, принцип невмешательства не был выдержан императором Павлом. Отвлеченное чувство законности и страх подвергнуться нападениям со стороны Франции заставили Павла воевать с французами; личное чувство обиды заставило его отступить от этой войны и готовиться к другой. Элемент случайности так же силен был в политике внешней, как и в политике внутренней: и там, и здесь Павел руководился скорее чувством, чем идеей.

Смерть императора Павла.

Рано нарушенное духовное равновесие Павла не восстановилось в пору его царствования; напротив, власть, доставшаяся ему поздно, кружила ему голову еще сильнее, чем страх перед матерью. Пока он жил в добрых отношениях со своей женой Марией Федоровной и продолжал свою платоническую дружбу с фрейлиной Нелидовой, эти обе женщины, дружные одна с другой, влияли благотворно на Павла, смягчали его настроение, тушили его гнев, сглаживали его бестактности. Но семейному миру Павла пришел конец в первой половине 1798 г. После рождения сына Михаила Павел отдалился от Марии Федоровны и попал под иные влияния: он стал жертвой кружка, в центре которого находились его брадобрей Кутайсов и Лопухины. Его уверили в том, что жена желала держать его под своим «игом», и побудили порвать с ней. Императрица и Нелидова «узнали свою беду» и подверглись гонению. В семье Павла началась драма, потому что Павел явно увлекся девицей Лопухиной, а к семье стал резко враждебен. Подчиненный внушениям неизменных угодников и интриганов, Павел готов был видеть в жене недруга, желавшего будто бы повторить 28 июня 1762 г., а в старшем сыне Александре – соперника, готового захватить престол. Такое настроение государя сказывалось открыто и грубо и стало для него роковым. Павел переносил опалы с подданных на родных, угрожал самой династии; и это придавало вид лояльности мятежному против него движению. Лица, желавшие свергнуть Павла, руководились разными побуждениями: и чувством личной мести, и злобы, и сословными инстинктами, и видами чужой (говорят, английской) дипломатии; но напоказ у всех было желание избавить страну от тирана и спасти императорскую семью от болезненной жестокости невменяемого отца и мужа.

В первом периоде заговора самую видную роль играл вице-канцлер Никита Петрович Панин (племянник Никиты Ив. Панина, нам известного). В дружбе с английским послом Витвортом и Зубовым он составил круг заговорщиков, имевших целью, ввиду душевной болезни Павла, создать регентство и вручить его Александру, убедив Павла лечиться. В эти планы, как кажется, Панин вовлек и самого Александра, который никогда не мог этого простить Панину, считая его начальным виновником смерти отца. Раньше, чем заговорщики приготовились действовать, Павел начал подозревать Панина и осенью 1800 г. выслал его в подмосковную деревню. Дело замедлилось, но ненадолго. Руководство заговором перешло в руки петербургского военного губернатора, графа Палена, любимца Павла, который повел его к определенному и решительному концу – «к совершенному устранению Павла от престола какою бы то ни было ценою». Заговор окреп к весне 1801 г. В нем принимало участие петербургское офицерство, опиравшееся на солдатскую массу, пассивно шедшую за своим начальством. 11 марта 1801 г. заговорщики к полуночи проникли в новый дворец Павла, Михайловский замок, построенный на месте старого Летнего дворца. Из 40 или 50 человек заговорщиков до комнат Павла дошло человек 8, и в запальчивом объяснении с ними Павел был убит, в отсутствии графа Палена. Неизвестно, насколько преднамеренно было совершено убийство, но рассказывали, что заговорщики открыто величались своим поступком в первые дни по кончине Павла.

Так кончилась жизнь императора Павла, первого из русских государей после Петра, не служившего дворянским интересам.

Время Александра I (1801 – 1825)

Вступление на престол.

В момент смерти Павла два его старших сына Александр и Константин находились в Михайловском замке под домашним арестом и ждали грозы от отца, не ведая за что. О движении против отца Александр знал; но он и мысли не допускал о возможности кровавой развязки. Поэтому, когда Пален сообщил ему, придя из покоев Павла, о происшедшем, Александр впал в обморок и потом обнаружил сильнейшее отчаяние. Пален не был в силах убедить Александра «начать царствовать» и, говорят, только окриком привел его в себя. Положение Александра было очень тяжело: он чувствовал, что, зная и попуская умыслы на власть отца, он рисковал подпасть обвинению и в том, что случилось. Он смотрел на себя как на невольного участника убийства и боялся, что так посмотрят на него и другие. Горше всего было то, что в первые минуты после кончины Павла его супруга и мать Александра отнеслась к Александру с подозрением и как бы ждала его оправданий. В отчаянии и гневе она требовала отчета в происшедшем, настаивала на наказании виновных, хватаясь за власть, боясь, что Александр ее не достоин. Надобны были большие усилия, чтобы ее успокоить и уничтожить недоразумения между ней и сыном. Такова была обстановка воцарения Александра. Мучительные движения совести при воспоминании об отце; трудность положения между матерью и заговорщиками, которых пока не было возможности наказать; необходимость уживаться до времени с теми, кто, произведя один переворот, мог отважиться и на другой, – все это удручало Александра и делало его глубоко печальным и тоскующим безутешно. Таким явился он перед своими подданными, и его трогательное горе подкупало сердце тех, кто видел в нем любящего сына.

Характерен был манифест императора Александра I, обнародованный 12 марта: «Судьбам Вышняго угодно было прекратить жизнь любезнейшего родителя Нашего Государя Императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно апоплексическим ударом в ночь с 11 на 12 число сего месяца. Мы, восприемля наследственный Императорский Всероссийский престол, восприемлем купно и обязанность управлять Богом нам врученный народ по законам и по сердцу в Бозе почившей Августейшей Бабки нашей Государыни Императрицы Екатерины Великия, коея память нам и всему Отечеству вечно пребудет любезна, да, по Ея премудрым намерениям шествуя, достигнем вознести Россию на верх славы» и пр. Новая власть свидетельствовала, что она не солидарна с только что прекратившейся властью Павла и желает возвратить страну к порядкам, которые он осуждал и преследовал. Отсутствие опал и гонений на участников переворота и милостивое увольнение от дел в июне 1801 г. гр. Палена еще более утверждали в мысли, что новый государь очень далек от режима императора Павла. Казалось, воскресает «бабушкин век» (выражение самого Александра) дворянской царицы Екатерины II. Однако такое заключение было бы несправедливо: в лице Александра для государства явился не подражатель Екатерины, а руководитель совсем нового склада и необычного типа, уразуметь который было очень трудно. Не понимая Александра, современники звали его «очаровательным сфинксом» и догадывались, что его разгадку надобно искать в ею воспитании.

Личность Александра действительно становится нам понятна лишь тогда, когда мы вдумываемся в обстоятельства его воспитания и в его семейную обстановку. Судьба поставила его между бабкой и отцом как предмет ревности и спора. Когда Александр родился, Екатерина взяла его у родителей на свое собственное попечение и сама его воспитывала, называя его «мой Александр», восхищаясь здоровьем, красотой и добрым характером ласкового и веселого ребенка. Выросши бабушкиным внуком, Александр не мог, разумеется, уйти и от влияния родителей и понял, какая бездна разделяет большой двор Екатерины и скромный гатчинский круг его отца. Чувствуя на себе любовь и бабки, и Павла, Александр привык делать светлое лицо и там, и здесь. У бабки в большом дворце он умел казаться любящим внуком, а переезжая в Гатчину, умел принимать вид сочувствующего сына. Неизбежная привычка к двуличию и притворству была последствием этого трудного положения между молотом и наковальней. Но умение менять по произволу свое настроение и прятать свои мысли и чувства могло бы стать для Александра удобной привычкой общежития, если бы эта привычка выработалась не в столь тяжких условиях. В последнее десятилетие своей жизни Екатерина пришла к мысли о необходимости отстранить Павла от престола и воспользоваться законом 1722 г. для того, чтобы передать престол мимо Павла Александру. В 1796 г. она пыталась посвятить в это дело самого Александра, который и ранее (1793-1794) мог уже ловить сторонние намеки на этот проект. На сообщение Екатерины Александр ответил ей ласковой благодарностью за доверие и благоволение; в то же время в письме к отцу именовал его пока не принадлежавшим ему титулом «величества», а за спинами их обоих говорил, что сумеет уклониться от передачи ему власти, и собирался даже «спастись в Америке». Надо вдуматься в дело, чтобы понять, какой ужас переживал Александр в своей душе за это время и как тяжела была для него необходимость двоиться между Екатериной и Павлом и уметь казаться «своим» для обеих сторон. Воспитанные семьей двойственность и двуличие остались навсегда свойством Александра; он отлично входил во всякую роль, какую хотел играть, и никогда не внушал уверенности, что он в данную минуту искренен и прям. Сперанский назвал Александра «сущим прельстителем» за умение овладеть собеседником; но именно Сперанский на себе мог познать, как неожиданно исчезало благоволение прельстителя и как призрачно бывало его расположение.

Но если жизнь рано вытравила в характере Александра искренность и непосредственность и сделала его двуличным, то умственное его воспитание сообщило двойственность его мировоззрению. Екатерина стремилась поставить воспитание Александра на высоту современных ей педагогических требований и желала вести внука в уровень с умственным движением века. Поэтому она и вверила его «передовому» воспитателю, швейцарскому гражданину Лагарпу. В умственной обстановке, созданной Лагарпом, Александр действительно шел в уровень с веком и стал как бы жертвой того великого перелома, который произошел в духовной жизни человечества на рубеже XVIII и XIX столетий. Переход от рационализма к ранним фазам романтизма сказался в Александре сменой настроений, очень характерной. В его молодых письмах находим следы политических мечтаний крайнего оттенка: он желает свободных учреждений для страны (constitution libre) и даже отмены династического преемства власти; свою задачу он видит в том, чтобы привести государство к идеальному порядку силой законной власти и затем от этой власти отказаться добровольно. Мечтая о таком «лучшем образце революции», Александр обличает в себе последователя рационалистических утопий XVIII столетия. Когда же он предполагает по отказе от власти уйти в сентиментальное счастье частной жизни «на берегах Рейна» или меланхолически говорит о том, что он не создан для придворной жизни, – перед нами человек новых веяний, идущий от рассудочности к жизни чувства, от политики к исканию личного счастья. Влияние двух мировоззрений чувствуется уже в раннюю пору на личности Александра и лишает ее определенности и внутренней цельности. Мы поэтому не удивимся, если будем наблюдать и во все прочие эпохи жизни Александра ту же неопределенность и раздвоенность его умственного настроения и малопонятные переходы от религиозного равнодушия почти к религиозному экстазу, от освободительных стремлений – к реакции, от Сперанского – к Аракчееву и т. п. Человек переходной поры, Александр не успел приобрести твердых убеждений и определенного миросозерцания и по житейской привычке приноравливался к различным людям и положениям, легко приноравливался к совершенно различным порядкам идей и чувств.

Понимание основного свойства натуры Александра (именно его внутренней раздвоенности) и его господствующей манеры (именно склонности и способности носить личину) дает нам ключ к пониманию тех резких и частых перемен в системе и личном поведении Александра, какие удивляли современников и исследователей и заслужили Александру название сфинкса.

Первое время царствования.

Застигнутый врасплох известием о кончине отца, Александр потерялся. Известные слова гр. Палена: «C'est assez faire l'enfant! allez regner!» заставили его совладать с горем и смущением, но пока не сделали хозяином положения. Можно думать, что первые шаги нового правительства, именно манифест 12 марта и группировка вокруг Александра дельцов «бабушкина века», произошли без его деятельного участия. Но скоро Александр осмотрелся: со свойственной ему мягкостью и благовоспитанностью он успел удалить гр. Палена, считавшего себя временщиком, и собрал вокруг себя близких себе людей. Верный мечтаниям юности, он дал ряд распоряжений либерального характера, даровав свободу и прощение заключенным и сосланным во время императора Павла, отменив разного рода ограничения и запрещения, восстановив действие грамот 1785 г. и т. п. Эти распоряжения и личное поведение Александра, чарующее и ласкающее, доставили ему удивительную популярность. Многим казалось, что Александр – «это сердце и душа Екатерины II, и во все часы дня он исполняет обещание, данное в манифесте». Но Александр не ослеплялся достоинствами екатерининской политики и ее дельцов. Он жестоко и насмешливо критиковал екатерининский двор и презирал ее придворных. Не подражать старому и ветхому он хотел, а повернуть дела по-своему, по-новому. Отсюда его отношения к делам и людям. Текущую практику управления предоставляет он опытным чиновникам, выбирая их из старших поколений, из людей «бабушкина века». С ними он ласков, хотя иногда и не стесняется в отзывах о них за глаза (о гр. П. В. Завадовском: «Il est nul… un vrai mouton»). Общие же принципы и задачи управления Александр пытается установить не с этими старыми чиновниками, а с личными своими друзьями, и не в первенствующих учреждениях империи, а в бесформенном дружеском кружке, которому участники его дают шутливое наименование, взятое из практики французской революции, – «comite du salut public». В состав этого интимного комитета входят четыре лица: Н. Н. Новосильцев, граф В. П. Кочубей, граф П. А. Строганов и князь Адам Чарторыжский – все четыре малоприкосновенные к служебным делам и все четыре настолько не старые, что заслужили от стариков презрительное наименование «молодых наперсников Александровых». Влияние этого интимного комитета на дела было настолько ощутительно, что раздражало не принадлежащих к составу комитета сановников и вызывало с их стороны осуждение и даже брань. Однако это не мешало Александру несколько лет управлять с одними, а советоваться с другими лицами. Это и составляло особенность первых лет правления Александра.

Несмотря на то, что интимный комитет не был вовсе оформлен, его занятия велись систематически, и даже существовало нечто вроде журналов комитета, составляемых П. А. Строгановым. Записки графа Строганова, изданные целиком великим князем Николаем Михайловичем в его труде «Граф П. А. Строганов», дают нам прочное основание для суждения о деятельности комитета. Созданный по мысли П. А. Строганова, комитет был впервые собран в заседание 24 июня 1801 г., тотчас же по увольнении графа Палена. Свою задачу комитет понял очень широко: по ознакомлении с действительным положением дел в государстве и с внешней политикой России он полагал начать с частичных реформ управления и закончить установлением общих основ правопорядка. Можно без колебания признать, что все движение законодательства и все перемены в административном строе в первые пять лет царствования Александра вышли прямо или косвенно из интимного комитета, и потому значение комитета надобно признать весьма важным. Переустройство высших органов управления (Сената и Государственного совета) и образование министерств вместо отживших коллегий было назревшим очередным вопросом того времени, и он разрешен был в 1802 г. с участием именно комитета. Вопросы сословного устройства также обсуждались в комитете: и в частности, вопрос о крепостном праве на крестьян много занимал комитет. На поместное дворянство члены комитета смотрели неблагосклонно. «Это сословие самое невежественное, самое ничтожное и в отношении к своему духу наиболее тупое (dont l'esprit est le plus bouche)» – так высказывался Строганов, и Александр, очевидно, разделял его взгляд.