Мазепа

Шведское войско, не пополняемое свежими силами, умалялось и начинало деморализоваться. Хотя короля своего все уважали, но повиновение генералам ослаблялось. Возникали сомнения в счастливом исходе войны, а служившие в шведском войске чужеземцы стали мало-помалу переходить к русским. В военном совете генералов происходила рознь. Некоторые по-прежнему советовали отступить за Днепр, в польскую территорию. Пипер был того же мнения, представляя, что тогда король может соединиться с Станиславом и с корпусом генерала Крассова, стоявшим в Польше. Мазепа более всех противился этому и добивался прежде овладеть Полтавою, дабы иметь опору в Украине и находиться в постоянном сношении с Запорожьем. Карлу казалось, что Полтаву взять легко, потому что она укреплена не особенно искусно, а работы осадные предоставлялись запорожцам. Тогда генерал-квартирмейстер Гилленкрок, вообще не расположенный оставаться в Украине и постоянный противник Мазепы, иронически сказал своему королю: «Если с нами не станется какое-нибудь чудо, то ни один из нас не выйдет из Украины; потеряет король и свое войско и свое государство и будет несчастнейший из государей в истории».

Еще 17 апреля Карл отправил часть своего войска держать в блокаде Полтаву. Копанье траншей возложено было на запорожцев и на малороссийских мужиков, которых согнали туда поневоле. 24 апреля по приказанию короля вышел из Решетиловки генерал Крейц, счастливо избегнул преследования от Шереметева и примкнул к королевскому войску. 1 мая Меншиков из Харькова прибыл с частью царского войска к Полтаве и установился по левому берегу Ворсклы, против Опошни, до Котельвы. Шереметев 19 апреля стал между Сорочинцами и Голтвою и находился в постоянной коммуникации с Меншиковым, для чего учреждена была почта: письма передавались через мужиков генералу Рену, стоявшему с кавалерией на берегу Ворсклы, ниже Полтавы. Несколько времени не было никаких действий между неприязненными военными силами, которых разделяла река Ворскла. Но у самой Полтавы происходила деятельная работа: копались траншеи, насыпались шанцы, в Полтаву бросались понемногу бомбы. По временам посылались партии для ловления языков.

Между тем из шведского стана и из мазепинского кружка приходили перебежчики. Так, к миргородскому полковнику пришли два ротмистра с двумя волоскими хоругвями и Мазепин конюший, а потом от Мазепы ушел какой-то полковник с 80 козаками – человек, в котором Мазепа так был уверен, что сказал: теперь не знаю, кому верить.

1 мая шведский король переехал в Жуки поближе к Полтаве. Мазепа с обозом оставался в Будищах. Король наблюдал над ходом осады.

7 мая, когда шведская артиллерия действовала против Полтавы сильнее, чем прежде, Меншиков созвал генералов на военный совет. Порешили: для отвлечения неприятеля от Полтавы отправить вниз по течению Ворсклы сильный отряд под начальством генерала Беллинга, перейти Ворсклу, обойти Полтаву и направляться к Опошне, а другой отряд, под начальством генерал-квартирмейстера Гольца, послать вверх по течению Ворсклы, переправиться через мост против Опошнн и из этого отряда послать к Будищу часть кавалерии под командою генерала Шаумбурга я полковника Кропотова. Переход через Ворсклу в обоих пунктах совершило! ночью с большими трудностями: конница принуждена была переходить через безмерные болота и вплавь через глубокие воды. Посланные вверх по течению Ворсклы, по переходе ее, встречены были сперва огнем из ретраншамента, устроенного на берегу, а потом натиском трех конных и двух пеших шведских полков, выдвинувшихся из Опошни на выручку сидевшим в ретраншаменте; но русские отбились, заставили неприятеля уйти в Опошню и зажгли предместье за ним. Неприятель заперся в замке. Если бы генерал Беллинг мог подоспеть, замечал в своем донесении Ментиков, то ни одного бы человека не ушло тогда от русского оружия; но Беллинг не мог поспеть в пору и действовать на неприятеля с тыла, потому что ему приходилось совершить большой обход ночью.Тем не менее русские успели взять в плен 750 шведов и освободить несколько сот малороссийских мужиков, согнанных шведами из разных селений на работы к Полтаве. Между тем из Будищ поднималось шведское войско; сам король шел на помощь к своим с графом Реншильдом. Русские благополучно отступили через мост, разрушивши его за собою. Цель была достигнута. Неприятель встревожился, стал отступать от Полтавы. Комендант Келин сделал вылазку; изрубили многих шведов, оторвали часть шведского обоза, а на другой день перекопали неприятельский подкоп, веденный под часть полтавских укреплений, называемых Мазуровским валом, и выбрали подложенный шведами порох.

После этого шведы оставили Будища и разрушенную Опошню, – и все шведское войско приблизилось к Полтаве. Главная квартира короля и Мазепы заложена была в Жуках.

Русское войско перешло реку Мерлу и стало прямо против Полтавы. Почва, где оно расположилось, была болотиста; русские устроили себе род мостовой из фашин и возвели несколько батарей; против них король приказал устроить два редута с четырьмя орудиями.

Полтавский гарнизон умалялся. Надобно было впустить в город свежие силы. Меншиков приказал в разных местах насыпать новые редуты и строить мосты, показывая вид, будто намерен переправлять войско. Но то были сложные атаки, предпринимаемые и вверх и вниз по течению Ворсклы, чтобы привлечь туда внимание шведов. Между тем при помощи малороссийских поселян, знавших хорошо местность, насыпана была в ином месте плотина, и ночью с 15 на 16 мая по этой плотине благополучно проведен был бригадир Головин с 1200 солдат (а по иным известиям с 900) и со всею потребною амунициею в Полтаву. Но за этим удачным событием, по оплошности того же Головина, произошло другое событие, неприятное для русских. 18 мая, когда между шведскими и русскими редутами шла горячая перестрелка, Головин из Полтавы сделал вылазку с 400 человек, но так неудачно, что шведы две роты положили на месте, а сам бригадир Головин был взят в плен с сорока солдатами; остальные, «приведенные в великую конфузию», ушли в Полтаву.

В то же время совершилась окончательная расправа с Запорожьем. Полковник Яковлев 28 апреля получил из Харькова, от Меншикова царский указ и поплыл по Днепру в Старый Кодак. Запорожский полковник, начальствовавший в этом городке, не сопротивлялся с большинством товарищества и принес повинную, но некоторые удалые убежали на острова. Яковлев всех покорившихся законной власти отправил в Новобогородск, а против убежавших на острова послал погоню. Спасаясь от погони, многие из бежавших ушли из островов в степь. Русские успели нескольких побить и взяли в плен 11 человек, из которых трое оказались великороссийскими беглыми солдатами из Киева; были там и бабы с детьми – остатки жителей, убегавших из Украины в Запорожский край.

30 апреля Яковлев переплыл через Кодацкий порог; разбило у него два судна, но людей на них не погибло никого. Причиною такой потери было то, что лоцманов, умевших проводить суда через пороги, не было: все кодацкие жители разбежались, а место их на судах занимали новобогородские стрельцы. Тут стали приходить к Яковлеву запорожцы с повинною, но Яковлев заметил, что это делается неискренно: взятые в плен на островах показали, что приезжавшие к ним запорожцы уговаривали их. чтоб они не склонялись на царскую сторону, а шли бы в Сечу чинить отпор царскому войску. Полковник Яковлев приказал сжечь Старый и Новый Кодак с их предместьями с той целью, чтобы там уже не было более пристанища «ворам». Он отправил в обе стороны от Днепра в степи отряды, в одну сторону – царского войска подполковника Барина и козацкого полковника Кандыбу, в другую – царского войска подполковника Башмакова, и приказал истреблять без остатка бежавших мятежников. Скоро затем подоспела конница, отправившаяся по берегу Днепра, в то время как пехота села на суда. Тогда полковник Яковлев сообразил, что теперь плывущие по Днепру будут обезопасены от внезапного нападения противников с берега, и плыл далее.

7 мая приплыл Яковлев с своим отрядом к Каменному Затону, к городку, построенному близ самой Сечи. Вступать в городок было небезопасно: слышно было, что там есть люди, хворающие заразительною болезнью. Яковлев расположился близко городка и послал в Сечу козака Сметану с увещательным письмом князя Меншикова к запорожцам. Сметана не возвратился. Пойманный запорожский козак сказал, что посланца, привезшего письмо, вместо ответа бросили в воду. Яковлев попытался послать в Сечу другое письмо, уже лично от себя, применяясь к прежде посланному письму князя Меншикова. Пришел от запорожцев ответ – неизвестно, словесный или письменный – в таком смысле, что запорожцы не бунтовщики, держатся стороны царского величества, но царских посланных близко не допускают. Между тем один запорожец, подвергнутый допросу, сообщил, что кошевой Петро Сорочинский и Кирик Менько ездили в Крым, и потом хан прислал из Крыма в Сечу 15 татар, которых запорожцы отправили к Мазепе, а сами с часу на час ожидают вспомогательной татарской силы. Яковлев послал сделать осмотр, как бы ему проникнуть в Сечу. Оказалось, что по случаю сильного половодья вся Сечь была окружена водою и многие курени затоплены. Невозможно было пристать к Сече судами, а по степи, где обыкновенно в другие времена года был сухой путь, глубокая вода захватила пространство сажен на тридцать. Яковлев послал офицеров, переодетых в козацкое платье, рассмотреть, откуда бы можно было приступить к Сече. Они сообщили, что вода нигде не допускает проходить. Посланная на лодках партия солдат напала на запорожский отъезжий караул; русские перебили и потопили многих запорожцев, привели живьем одного пленника, и тот показал, что все запорожцы, как один человек, не хотят склоняться к царскому величеству. «Замерзело воровство во всех», – выражался Яковлев в своем донесении Меншикову.

Яковлев приказал насыпать шанцы и поставить на них орудия, но стрелять приходилось трудно на далекое пространство через воду, а сухопутьем никак нельзя было приблизиться к Сечи. Приступ начали на лодках: он пошел неудачно для царских сил. У Яковлева было убито от 200 до 300 человек, а раненых было еще больше, и в том числе офицеров: те, которые попадались запорожцам в плен, были подвергаемы бесстыдным истязаниям и мучительой смерти.

Но вдруг поворотилось дело иначе. Явился присланный от генерал-майора Волконского компанейский полковник Игнат Кгалаган с своим полком и с драгунами, поверенными ему от генерала Волконского. Кгалаган не был незнаком с запорожцами. Он провел молодость в Сече, отличался много раз в удалых козацких подвигах; его избирали даже в кошевые. Воротившись от Мазепы, он получил царское прощение и милость, стал верно служить своему государю и теперь, исполняя царскую волю, шел громить Сечу, ему когда-то близкую и, так сказать, родную. Он знал все входы и исходы этой Сечи; все козацкие «звычаи» сечевой братии ему были известны. Сначала запорожцы, увидя идущую к ним новую ратную силу, думали: не татары ли это, которых обещал хан прислать. Но потом, когда узнали, что за гости прибыли к ним, пришли в смятение. Русские ворвались в город и начали избиение. Кгалаган кричал: «Положите оружие и сдавайтесь, будет вам пощада!» Запорожцы впоследствии говорили, что Кгалаган дал тогда присягу, и только доверившись такой присяге, запорожцы покорились. 300 человек было взято в плен; в числе их были старшины запорожского коша. Яковлев приказал знатнейших из пленников заковать, а прочих казнить на месте «по достоинству». Запорожцы впоследствии говорили, что казни эти сопровождались страшною свирепостью. Все пушки, военные принадлежности и войсковые клейноты были описаны и взяты. Яковлев, исполняя царский указ, сжег все курени и всякое строение в Сече, «чтоб оное измен ничье гнездо весьма искоренить», а Кгалаган, в ревности к исполнению царской воли, не остановился только на этом, но отправился в погоню за разбежавшимися запорожцами, ловил их и отдавал на расправу войсковому русскому начальству.

Петр, получивши известие о разорении Сечи, был чрезвычайно доволен, потому что считал Запорожье важнейшим корнем измены и всякой смуты в Украине. Он издал манифест ко всем малороссиянам, излагал в нем вины запорожцев, их коварство, с каким они в последнее время старались обмануть русское правительство, прикидываясь покорными, и в то же время вели вредные для России сношения с неприятелями. Царь оповещал, что запорожцы сами виновны в своей погибели, приказывал ловить убежавших из Сечи и доставлять полковникам и сотникам для отсылки на расправу. Но тем из них, которые сами явятся с повинною и принесут раскаяние, обещалась пощада.

27 мая к войску, стоявшему напротив Полтавы, прибыл Шереметев, а 1 июня приехал туда же давно ожидаемый царь и привел с собою свежие военные силы.

С этих пор сторона шведская заметно стала оказываться слабейшею в сравнении с русскою. У русских беспрестанно прибывали силы и скоро у них было, как говорили, до 80 000; шведы между тем беспрестанно теряли свои силы от большого числа побитых в боях и умерших по причине болезней и всякого рода лишений. Все чаще и чаще становились случаи перебега к русским. Добывание Полтавы не удавалось так легко, как думал вначале король, поддаваясь советам Мазепы и своего фельдмаршала Реншильда, который надеялся, что русские, неучи и варвары, не сумеют вести правильной защиты и скоро сдадутся. Осада затянулась. Попытки небольших приступов были отражены. Шведам удавалось иногда взобраться на крепостной вал: тогда из Полтавыбежали отбивать их не только царские воины, но и жители со всяким оружием, даже старики, женщины и полувзрослые ребята. Шведы подводили под крепостной вал мины, но один унтер-офицер из шведского войска, похитивший ротные деньги и страшившийся за то кары, убежал к русским и открыл им, куда ведется мина, а русские, по его указанию, устроили контрмину и выбрали порох, подложенный к шведской мине. Король с своею обычною отвагою и стойкостью употреблял всякие усилия, чтобы воодушевить воинов собственным примером. Он приказал устроить помещение для себя близко полтавского вала, так что до стен домика, построенного для короля, долетали неприятельские пули. Все это поддерживало высокое уважение в шведах к своему государю, но делу не могло помочь настолько, чтобы дать шведам перевес в войне. У шведов уже чувствовался недостаток пороха и боевых запасов, и шведские солдаты подбирали на поле неприятельские пули, чтобы снова заряжать ими свои ружья. Почти все инженерные офицеры были у них побиты, и их заменяли офицерами из строевых полков, мало сведущими в инженерном искусстве. Запорожцы, работавшие в траншеях, после нескольких поражений, нанесенных им вылазками осажденных, стали покидать свои земляные работы и кричали, что копаться в земле – дело мужицкое, недостойное их рыцарского звания. Уже в шведском стане чувствовался и недостаток в съестных припасах; истощился небольшой округ окрестностей Полтавы, где размещалось шведское войско; солдаты питались кониною и плохим хлебом, а кружка водки у маркитантов продавалась от семи до десяти талеров. Бедные голодные солдаты вопили: или смерти, или хлеба!

Петр на другой стороне Ворсклы ошанцевал свой стан и устроил на берегу редуты, откуда беспрестанно палили на шведское войско, стоявшее вдоль другого берега Ворсклы, а между русским войском на левой стороне реки и осажденною на правом берегу Полтавою не прерывались сношения. Русские передавали между собою известия посредством писем, заложенных в пустых ядрах и картечах. Вскоре после своего прибытия к войску, 4 июня, Петр послал в пустой бомбе к полтавскому коменданту письмо, извещал о своем приезде, благодарил весь гарнизон за стойкость и утешал его скорым освобождением. Таким способом переброшено было в Полтаву несколько списков и к солдатам, и к горожанам. Это возбудило в Полтаве такую бодрость, что по прочтении царского письма дали в соборной церкви присягу защищаться до последней капли крови и заранее объявляли изменником всякого, кто захочет поступать противно этой присяге. Один благоразумный обыватель на сходке стал толковать, что, ввиду ослабления сил и недостатка средств для осажденных, не лучше ли будет сдать Полтаву, выговорив у неприятеля льготные условия. Полтавцы, услышавши такое слово от своего земляка, пришли в неистовство, тотчас позвали протопопа, приказали ему напутствовать оратора причащением Св. Тайн, а когда дело духовное было исполнено, вывели из храма и побили камнями и дубинами. В русскую армию слались из Полтавы таким же способом письма с извещениями о положении гарнизона. Кроме того, малороссияне справой стороны Ворсклы бесстрашно переплывали реку и приносили русским известия о том, что делается у шведов, так что русским известны были все движения их неприятелей.

14 июня шведы потеряли городок Старый Санжаров, лежавший вниз по Ворскле, покоренный ими еще в апреле и с тех пор служивший пунктом опоры шведской линии и связи с запорожцами, которых притон с кошевым Гордеенком находился несколько ниже по течению Ворсклы в городке Новом Санжарове. В Старом Санжарове поставлен был немногочисленный шведский отряд, но туда отправлены были, в качестве военнопленных, русские, составлявшие веприкский гарнизон, сдавшийся шведам. В числе пленных был там подполковник Юрлов. Он чрез шпиона дал знать в русский стан, что шведов, охраняющих Старый Санжаров, немного; стоит только послать поскорее войско – и можно будет овладеть им. потому что содержащиеся там пленные русские тотчас помогут соотечественникам. По этому сообщению Петр отрядил туда генерал-поручика Гейкинга с семью полками, который прежде прогнал шведского генерал-майора Крузе, потом 14 числа напал на Старый Санжаров. Русские пленные перебили своих караульных и способствовали Гейкингу овладеть городом. Шведы, однако, оборонялись упорно; 800 пало в битве, а остальные сдались в числе 300 человек. Освобождено было 1200 русских пленных. Эта победа стоила русским убитыми и ранеными до двухсот с лишком человек.

В половине июня, к довершению неудобств для шведов, стоявших под Полтавою, наступили чрезвычайные жары, которые усиливали болезненные страдания раненых. Король собрал военный совет затем, чтобы подумать, как далее вести дело. Шведские генералы находили, что всего лучше оставить осаду Полтавы и уйти за Днепр, в польские владения. Но теперь это не так-то легко было: позади стоял гетман Скоропадский с малороссийским войском в Сорочинцах, а к нему примкнул князь Григорий Долгорукий с шестью полками и с 4000 калмыков и волохов. Далее фельдмаршал-лейтенант Гольц вступил на правый берег Днепра, двинулся на Волынь и соединился с польским войском Огинского, противника Станислава. Они в половине мая одержали победу над сторонником Станислава, старостой бобруйским Сапегою, при реке Стыри, недалеко Берестечка. Поэтому возвращение Карла назад, в виду большого русского войска, стоявшего за Ворсклой, было предприятием слишком отважным и небезопасным.

В таком положении Карл начал сходиться с генералом Левенгауптом, на которого косился за неудачную битву под Лесным. 16 июня вечером, когда Левенгаупт не раздеваясь лег на постель, неожиданно вошел к нему король, много дней уже не говоривший с ним, и стал спрашивать совета – что делать. Левенгаупт отвечал, что не может дать никакого ответа. Король стал ходить взад и вперед и потом снова стал его спрашивать с особенно ласковым видом. Левенгаупт сказал: «Остается оставить осаду Полтавы и ударить всеми силами на неприятельский стан». Но генерал тогда же заметил, что королю этот совет не понравился. Ударило 11 часов. «Я слышал, – сказал король, – что русские хотят переходить через реку; поедем вместе верхом к реке».

Поехали. Король стал ездить взад и вперед по берегу неизвестно зачем, и так прошла ночь. Стало рассветать. Наступил день 17 июня – день рождения короля. Тут король спустился еще ниже к реке; из-за реки засвистали пули русских, увидавших неприятелей, совершающих рекогносцировку. Карлу такая прогулка под неприятельскими пулями составляла приятнейшее удовольствие. Это у него носило название: amusement a la moutarde[328], и он нередко любил таким образом проезжаться с своими генералами, чтобы показать врагам удальство и отвагу шведов. «Ваше величество, – сказал ему Левенгаупт, – не оставайтесь здесь так долго. Безо всякой причины нельзя выставлять на убой простого солдата, не то что королевскую особу». Вдруг в это время неприятельская пуля убила под Левенгауптом лошадь. «Ваше величество! – закричал падающий Левенгаупт, – ради самого Бога оставьте это место!» «Bagatelle!»[329] – воскликнул Карл, – вы получите другую лошадь».

После этих слов Карл спустился еще ниже к реке и стал ездить взад и вперед, явно издеваясь над опасностью. Левенгаупту привели другую лошадь. Его беспокоила безрассудная дерзость короля, он подъехал к нему, пытался еще раз отвлечь его и сказал ему в дружеском тоне: «Ваше величество! Нельзя бесполезно губить и солдат, не то что генералов. Я поеду своей дорогой». И с этими словами он повернул свою лошадь. Королю стало неловко: выходило, что он подвергает опасности без всякой цели не только себя, но и своих верных генералов. Он поехал за Левенгауптом, но ехал медленно. Вдруг король завидел или услышал, что неприятель пытается переходить Ворсклу. Встретились ему свои воины, и он приказал им ехать с ним отгонять русских. Русских не было: быть может, королю неверно показалось, что они переходили, или, быть может, они уже отступили, сделавши ложное движение. Король снова стал ездить по берегу то взад, то вперед; наконец, когда он повертывал свою лошадь, чтоб удалиться от реки, вдруг неприятельская пуля задела ему пятку левой ноги, прошла вдоль подошвы и застряла между ножными пальцами. Карл держал себя так, как будто с ним ничего не произошло. Служитель, провожавший его верхом, заметил, что у него из сапога выступает кровь. Карл не тревожился, но стал ослабевать и бледнел. Подогнали его лошадь, чтобы скорее он мог достигнуть стана. На пути встречает его Левенгаупт. «Ах, ваше величество! – произнес он, – сталось-таки то, чего я так боялся и что предрекал». «Ничего, – отвечал король, – это только в ногу; пуля в ноге застряла, но я велю ее вырезать». Несмотря на свое ослабление, он поехал не к себе, а к траншеям, раздавал приказания своим генералам Спарре и Гилленкроку и не раньше как через час вернулся в свое помещение. Рана между тем произвела воспаление, так что нога разбухла и нельзя было снять сапога, пришлось его разрезать, – и это причинило королю жестокую боль. Много костей в ступне оказалось раздробленными. Хирург производил глубокие взрезы и вынимал осколки костей. Карл не кричал от боли, но ободрял хирурга, говоря: «Режьте живее, – это ничего». Он даже не допустил никого из присутствующих помогать себе и собственными руками поддерживал изуродованную ногу. Когда после того явились к нему генералы Реншильд и граф Пипер, Карл увидел в их чертах соболезнование и стал их утешать. «Не беспокойтесь за меня, – говорил он, – рана вовсе не опасна; я через несколько дней опять буду ездить верхом».

Однако, как ни бодрился отважный король, а рана заставила, против его воли, пролежать несколько дней в постели. После первой операции появилось дикое мясо; хирург боялся употреблять в дело инструмент и хотел выжигать больное место ляписом. Король не допустил его, взял у него из рук ножницы и собственноручно, по указанию хирурга, обрезывал себе дикое мясо. Была сильная жара, все боялись, что образуется гангрена и придется королю отнимать ногу. Медики оставляли уже ему какие-нибудь сутки жизни. Это состояние постигло короля на пятый день после получения раны. Только тогда уговорили его принимать предписываемые врачами лекарства, так как он всегда не терпел лечиться. Когда его, наконец, принудили принять медикамент, он заснул и после того ему становилось лучше. В продолжение того времени, когда раненый должен был оставаться в постели, его «тафельдекер» Гутман потешал больного короля рассказами о старых скандинавских битвах героических времен; особенно королю понравилась сага о Рольфе Гетрегсоне, который одолел русского волшебника на острове Ретузари, покорил своей власти русскую и датскую земли и через то приобрел себе славу на всем свете. Очевидно, Карлу хотелось тогда сделаться таким сказочным богатырем.

Глава шестнадцатая

Переход русского войска на правый берег Ворсклы. – Приготовления шведов к сражению. – Ночь накануне битвы. – Утро. – Нападение шведов на русские редуты. – Неудача у русских. – Выступление Меншикова на поле битвы. – Плен шведских генералов Шлиппенбаха и Рооса. – Принятие Петром главной команды над армиею. – Носилки шведского короля. – Плен Реншильда. – Совет Левенгаупта. – Карл в своем обозе. – Совершенное поражение шведов. – Мужество Карла и Петра. – Плен Пипера и шведских генералов. – Пир царя Петра. – Тост за Карла и за учителей. – Погоня за разбитым неприятелем. – Погребение убитых. – Вступление Петра в Полтаву. – Мирные предложения Карла. – Ответ Петра. – Царские именины. – Вторичный пир на поле битвы. – Шведские пленники. – Мазепинцы.