Подземная Москва

В конце апреля приехали главичевы инженеры в полосатых брюках. Они ходили по Кузнецкому, пугая лошадей огромными черепаховыми очками. За ними, стайками переполошенных воробьев, вились моссельпромщики. Инженеры удивлялись стуку и треску, с которыми в Москве носятся автомобили, долго примеривались: как можно ходить по московским улицам не толкаясь, обедали в «Эрмитаже», едва не запарились до смерти в Сандуновских банях, по воскресеньям на Ленинских горах разглядывали в бинокли юных физкультурниц, – проделали все, что полагается проделать «знатным иностранцам» в Москве. Но лучше всех чувствовал себя «негодяй». Когда переезжали Себеж, он наглухо влез в воротник пальто и сказал по-немецки приветственную речь представителю местной власти. Он до слез растрогался пограничными порядками и даже пригласил «к нам в Швейцарию» проезжего делопроизводителя из Наркомздрава. Но тот посмотрел на него таким упорным взглядом, что «негодяй» умер, завалился в своем пальто в уголок и положился на Николая-угодника. Угодник вывез, и «негодяй» очутился в Москве.

Про Швейцарию он рассказывал совершенно потрясательные факты.

– Во-первых, – электрифицирована, даже на Монблане по вечерам горят лампочки в пятьдесят свечей, и их никто не ворует. Во-вторых, – асфальтирована вплоть до конюшен. В-третьих, – у самого завалящего столяра, едва умеющего толком починить стул, обязательно висит смокинг; в нем по вечерам он отплясывает «джимми», а утром принимает заказы. В-четвертых, – черт его знает, что было в-четвертых, но «вам», – тут «негодяй» начинал приспосабливать на швейцарский лад свое костромское наречие – даже в двести лет не догнать Европы.

Девицы из ГУМа слушали эти рассказы с потрясенной душой. «Негодяя» приглашали нарасхват, и он шутя нахватал «до четверга или до пятницы» червонцев двести.

План метрополитена был наконец утвержден, и иностранцы начали раскопки одновременно в трех пунктах. На Большой Дмитровке, возле того самого дома, где еще так недавно чуть-чуть не обнаружили подземный ход, под круглой башней на Старой площади и возле дома Малюты Скуратова в Замоскворечье. Копали узкими, как кротовый ход, колодцами, и в зевавшей рядом толпе не раз можно было приметить археолога Мамочкина и молодого человека в серых гетрах. Казалось, они с большим любопытством наблюдали за бочками с землей, которые на блоках выволакивали на поверхность.

– Не в первый раз, – шептал в бороденку археолог, – точно таким же способом копал Конон Осипов… Но, при всей трудности напасть на жилу хода именно таким дурацким способом, на их стороне может оказаться слепое счастье. Я думаю, нам пора принять меры…

С внешней стороны все обстояло благонадежно. В самом деле, в Москву приехали иностранцы прокладывать метрополитен; через год от Сухаревой башни на Якиманку можно будет ехать за гривенник с таким же комфортом, как в Берлине или Париже. Даже самая сугубая осторожность не смогла бы уловить ничего подозрительного. И разве только телеграммы, которые регулярно уходили из Москвы в Адлон, могли показаться странными.

– Пущено три вагона, – телеграфировал «негодяй», в то время как никакие вагоны не были пущены.

В эти же дни из Берлина прибыли два новых инженера. Их назначение было непонятно даже участникам концессии. Они были молчаливы, как, впрочем, все знающие себе цену люди, упитанны до здорового, слегка лоснящегося румянца, но оба с гнилыми зубами. «Химия», – улыбнулся один из них, когда в дружеской беседе знатных иностранцев за столиком в «Эрмитаже» «негодяй» рискнул поинтересоваться причинами столь раннего выпадения зубов.

Итак, работы шли полным ходом. Костромские и ярославские мужики, из сквера Лермонтова[21], у Красных ворот, получили прибыльную работу. Землю возили за город. На площадях из желтых тесин настроили будок, а толпу зевак отделили канатами. Вдоль канатов прохаживались «снегири»[22], отмахивая красными палочками особенно назойливых. И когда наконец в «Эрмитаже» состоялся первый банкет, на который все иностранцы явились в смокингах, в Адлон ушла телеграмма: разведки закончены, в оранжеватом домике на Никитской состоялось бурное совещание, имевшее самый неожиданный результат.

Археолог Мамочкин держал молодого человека за пуговицу и, заплевывая свою бороду, вопил:

– Наша обязанность сегодня же открыть все властям!.. Мы не можем допустить расхищения национального имущества!

– Нет! – категорически отвечал молодой человек в серых гетрах.

– Они проникли в ходы! – забывая всякую осторожность, орал археолог.

– И пусть!

– Они ее найдут!

– Найдут! – печально соглашался молодой человек.

– И вывезут так, что не только мы с вами…

– А это мы еще посмотрим!

Вспотевший Мамочкин в изнеможении плюхнулся на макаронный диван. Его крепкое, вырубленное кремневым топором лицо размякло как яичница. Он ничего не понимал.

– Дорогой Павел Петрович, что они ее найдут, я не сомневаюсь. Но представьте себе: если сейчас мы с вами отправимся, скажем, отделение милиции и заявим, что инженеры Фредерико Главича проникли в кремлевское подземелье для того, чтобы украсть богатства Ивана Грозного, – в лучшем случае нас заставят выспаться в отделении, осведомившись: где мы достали самогон? Тут нужно действовать иначе…

За стеной, под самой дверью, осторожно пододвинули стул. Молодой человек прыжком кошки скакнул к дверям и вдруг их открыл:

– Прежде всего так!

За дверью с грохотом ссыпалась чья-то фигура с подвязанным флюсом. В полете она повалила умывальник, за умывальником перевернулась ванна, ржавые картонки, зонтики, швейная машина и самовар – весь тот ассортимент предметов домашнего обихода, который Москве никак не умещается на шестнадцати квадратных аршинах жилой площади и хранится обыкновенно в передней.

– Вы не ушиблись? – заботливо осведомился молодой человек.

Гражданка Оболенская поднялась с пола:

– О нет!.. благодарю вас… я только хотела повесить шторы. В комнату Павла Петровича так дует из передней… Впрочем, я могу это сделать и завтра…

Плотно прикрыв дверь, молодой человек сказал:

– Пора! Сейчас мы едем ко мне, я приготовил мотыги, мешки с едой, электрические фонари и веревки. У вас готов план спуска?

– Готов!

– Сегодня же ночью мы спустимся под землю!

Глава шестая

«Буржуазный рядок» на Сухаревке

Но в тот день стряслись еще некоторые события, во многом изменившие первоначальный план. До сих пор неизвестно, когда иностранцы напали на след подземного Кремля: в субботу ли ночью или воскресенье утром? Но в воскресенье утром видели, однако, «негодяя», с видом туриста расхаживающего по Сухаревскому рынку.

Пожалуй, он просто с любопытством наблюдал картинки московского торжища.

Он постоял в шапочном ряду, где молодцы примеривали шапки, а пока примеривали, исчез картуз у того, кому примеривали. В обжорном ряду шипела на сковородах яичница, брызгаясь горячим салом на руки и даже на носы неосторожных прохожих; с треском, словно живые, подскакивали на сковородках пироги и котлеты; мужчина лет сорока, в фуражке инженерного ведомства, время от времени говорил замогильным басом: «Вот дули!» Под ногами шныряли мальчишки, на ходу залезая в карманы; солнце пропекало затылок; на мясных палатках, над открытыми, словно кошели, мешками с мукой, с сахаром, с подсолнухами кружились зеленоватые облака мух. Тут можно купить все: от подтяжек, снятых с плеч тут же, до мотоцикла. Гребенки, пиджаки, вывороченные в пятый раз, дуделки для детей, диваны с подштопанными боками, зеркальные шкапы, отражающие удивительные рожи, и ужасающее количество сапог. Сапоги носили на руках, их примеривали, постукивали по подошвам, любовно поплевывали на голенища и расходились, не сойдясь в гривеннике.

По правую сторону трамвая, фыркающим комодом налезавшего на эту разношапочную, разномастную, орущую и жующую толпу, находился замечательный «буржуазный рядок». Тут толпились бывшие полковники в серых, протертых по швам шинелях, дамы в бархатных когда-то тальмах, бывший присяжный поверенный и бывший вице-губернатор Вово, сильно постаревший за эти «роковые десять лет», но так и не научившийся выговаривать букву «р», Зизи, Мими, княжна Анна Львовна, помните, та самая, что в Благородном… Они торговали остатками саков и мехов, дедушкиными подарками, чернильницами с амурами, из которых нельзя писать, раздробленными несессерами, ножичками для рыбы, стенным бра – хламом, который остался от голодных лет да так и не пригодился. Тут же по сходной цене предлагали бюстгальтеры, духи «Лориган Коти», в которых на чаю плавали две капли настоящих духов, цветные наколки для волос, плюшевые альбомы, будильники с музыкой, виды Кавказа и мундштуки.

– Майн герр, – сказала по-немецки дама с заботливо увязанным флюсом – на Сухаревке ее звали «барыня Брандадым», – не обратите ли вы внимание на этот великолепный кальян, вывезенный покойным мужем из Константинополя?

Конечно, это была «дама из общества». «Негодяй» догадался по породистому носу, тонким, как мундштуки кальяна, рукам и отличному выговору на чужом языке. Он взял в руки мундштук и для чего-то поглядел в дырочку. Кальян он раньше не видел, но, черт его знает, по какой надобности покупаются иногда вещи?

– Мой муж почти не употреблял его. Я помню, когда мы шли по Пера в Константинополе…

У «барыни Брандадым» обозначилась слеза и повисла на просаленных заячьих ушках платка. Ко всему тому ее беспокоил флюс. Но она отлично разбиралась в психологии покупателя. И когда тот, повертев мундштук, в нерешительности протянул его обратно, она «прикрыла» козырным тузом:

– Я – урожденная Дурново и по мужу княгиня Оболенская… За весь этот прибор, излюбленную вещь покойного князя, я прошу только меру картошки…

– Меггу кагтошки, – подтвердил Вово. Правда, он был пьян, – «с этой революцией Вово совсем опустился», – но, смерив взглядом туристский костюм «негодяя» и его швейцарские «котлетки»[23], Вово добавил в точку: – Не скупитесь, ггаф…

Кальян был куплен. «Негодяй» остался джентльменом до конца. Впрочем, он тут ничем не рисковал. Он повел даму по зеленному ряду, в котором, словно снесшиеся куры, орали торговцы.

– Вот пимадоры! Крымские пимадоры!

– Агурцы! Агурцы!

– Редису не прикажете?

«Барыня Брандадым» приторговала меру картофеля и, пока ее ссыпали в подштопанную старым носком плетенку, спросила с томностью:

– Вы иностранец?

– Иностранец, – подтвердил «негодяй».

– Вероятно, вы немец? – продолжала догадываться дама. – В наше время так редко приходится беседовать с настоящими людьми.

– Нет, я из Женевы! Из самой Женевы!

– Ах, я так живо помню это очаровательное озеро… Когда мы с мужем… – вы знаете: я – Дурново, а по мужу княгиня Оболенская… – были в Швейцарии, мы так любили вечером поехать на лодке… И этот звон женевских костелов в хрустальном воздухе…

– Удивительный звон! – согласился «негодяй».

– Такого звона я не слышала во всем мире, – с восторгом перебила дама… – Насыпьте еще четверку… Нет-нет, вот из этого мешка… Эти «нувориши» всегда подсунут самую гниль… В этом звоне есть что-то баховское, вы не находите?

– О да!.. Он очень напоминает мендельсоновскую «Песню без слов»…

Картошка была насыпана, когда дама спросила вполголоса:

– Зачем же вы приехали в эту ужасную страну?

– Я – концессионер. Я приехал прокладывать московский метрополитен…

Как говорится: рыбак рыбака видит издалека. Двадцать минут спустя «барыня Брандадым» ехала с «негодяем» на извозчике, и «негодяй» вежливо поддерживал ее под локоток.

Глава седьмая

Условия «Барыни Брандадым»

Извозчик остановился у оранжеватого домика на Никитской, и приехавшие стали подниматься на лестницу. На ней по-прежнему омерзительно пахло кошками, ступеньки жалобно скулили под ногой, в полумраке «негодяй» едва не споткнулся о ванну.

– Вы видите, как я живу, – сказала «барыня Брандадым» страдальческим голосом, – все эти ванны, кошки и дрова способны задушить живую человеческую душу.

– Я вас вполне понимаю, – в тон ей отвечал «негодяй», протаскивая картошку в комнату. И дверь за ними захлопнулась на замок.

«Негодяй» плюхнулся на диванчик и сказал:

– Княгиня, счастливая случайность свела нас сегодня на этом ужасном Сухаревском рынке… Дело, ради которого мы приехали сюда, огромной, почти непередаваемой простыми человеческими словами, важности… Оно может не только обогатить вас, оно может… Словом, оно может доставить вам возможность забыть о существовании Сухаревки!..

Но в комнате «барыня Брандадым» вдруг преобразилась. Она сняла подъеденную молью шляпку, попудрилась возле плешивого зеркальца и, подобрав губы в снисходительную улыбку, присела у окна.

– Все это так, – сказала она с достоинством истинных Рюриковичей, – я не отказываюсь помочь вам…

– Но чем, я прошу вас совершенно точно указать это. Мы, швейцарцы, любим точность во всем.

– Прежде всего, я открою вам план русской экспедиции в подземную Москву. Я назову имена ее участников. Наконец, я совершенно точно укажу время, когда они спустятся под землю.

– А-а-а! – важно пропел «негодяй», – все это действительно нам очень нужно, но что вы хотите за сообщение таких сведений? «Барыня Брандадым», словно прицеливаясь, прищурила глаза:

– Прежде всего, чтобы вы на мне женились?

– Виноват?

– Вы не ослышались… Прежде всего, чтобы вы на мне женились. «Негодяй» увял внезапно, как увядает цветок осенью. Он даже не успел окинуть взглядом женщину, предъявившую к нему столь категорическое требование. Он только видел ее желтые, как у слепой лошади, зубы, основательный нос, желтый протухлый шиньон на голове, напоминавший старый войлок у выходных дверей.

– Княгиня! – прошептал он. – Я нахожу этот каламбур совершенно неудачным… Прежде всего, – тут он припомнил светлокудрую Кэтт, – я, так сказать, уже отдал сердце…

– О! – воскликнула «барыня Брандадым», – вы меня не поняли… Я не собираюсь посягать ни на ваше сердце, ни даже на руку… Вы женитесь на мне советским браком, чтобы, когда вы поедете за границу, и я смогла бы в качестве жены выехать с вами… Там, – «барыня Брандадым» заговорила с задетой гордостью, – мы разведемся, и я снова стану княгиней Оболенской…

– Но, княгиня…

– Это решительное мое условие!..

– Я хотел сказать, что у вас нет средств… Вы меня простите, но мы с вами люди деловые… Кто поручится, что, приехав за границу, вы не потребуете от меня средств к существованию в качестве моей жены?

– У меня есть средства!

– Но, княгиня… Эта обстановка… Дрова, тухлые кошки, ванна…

– Я вам говорю – у меня есть средства…

– Княгиня, я хотел бы доказательств… Простите, я не смею вам не верить, но мы с вами люди деловые…

«Барыня Брандадым» с достоинством приподнялась. У нее был вид оскорбленной королевы. «Негодяй» даже струхнул. «Черт с ней, – подумал он, – женюсь, пожалуй, а приедем, – сбегу в Италию, не буду жить в родной Швейцарии». Но княгиня вдруг сняла с себя парик, под ним обнаружилась совершенно лысая, блестящая, как молочная бутылка, голова, оснащенная по бокам бирюзовыми серьгами.

– Вы видите эту шишку? – ткнула она в нарост, величиной с голубиное яйцо. – Прошу вас потрогать и убедиться… Да не бойтесь, это не саркома!

«Негодяй» от смущения не знал, куда ему провалиться.

– В этой шишке вшит наш фамильный бриллиант в восемнадцать карат… Операцию сделал мне знакомый врач еще в восемнадцатом году… Теперь вы верите, что, переехав границу, я могу не нуждаться в таком муже, как вы…

«Барыня Брандадым» надела парик и опустилась в кресло.

– Я верю! – пискнул уничтоженный «негодяй».

– Согласны на мои условия?

– Согласен! – прошептал он еще тише.

– Мы с вами люди деловые, – сказала княгиня, – не правда ли?

– Деловые, – уныло подтвердил «негодяй».

– Напишите расписку, что я беременна и вы являетесь отцом моего ребенка!

– Кня-ягиня!

Она равнодушно отвернулась к окну:

– Как хотите!

– Хорошо: вы беременны, а я… ей-богу, не виноват!

– Я вас не виню… но мы живем в такое время, когда не веришь даже родному отцу…

Наконец все формальности были закончены, «негодяй» выдал обязательство жениться и увезти жену за границу. «Барыня Брандадым» вскипятила на примусе чайник, достала две чашки с отколотыми ручками, но зато «настоящего севрского фарфора», малинового варенья, спросила:

– Вам покрепче, дорогой жених?

«Негодяя» свернуло в коросту от этого уж очевидно неудачного каламбура, но он решил претерпеть до конца. Полчаса спустя он выходил из комнаты, окончательно растерявшийся и встревоженный. «Барыня Брандадым», придерживая рукой разболевшийся от варенья флюс, говорила с озабоченностью молодой жены:

– Так не забудьте же – они спускаются сегодня…

Глава восьмая

Любопытный опыт с кошкой

«Негодяй» на ходу вскочил в трамвай…

Было часа два. Самый пустой час на московских улицах. На углах дремлют моссельпромщицы, под солнцем растекается их шоколад.

В палатках, никуда не торопясь, пьют воду прохожие безработные, по тротуарам бродят сонные кошки; из окна, на котором свесилась потная перина, женщина в растрепанных волосах кричала кому-то:

– Марья!

– Чиво?

– Сегодня собрание комитета! Ва-аське скажи: перевыборы…

– Ска-ажу!..

На Петровке воняли автомобили, в окнах рыжели на солнце принадлежности дамского туалета, по тротуару унылый «снегирь» гнался за удиравшим яблочником, не выправившим патент. «Негодяй» мимоходом купил «Известия», пробурчал человеку, саданувшему его портфелем в бок:

– Извиняюсь! – и юркнул в темный холодный подъезд дома, выходившего углами на Софийку и Неглинный. Это был штаб концессионеров, обещавших Москве метрополитен.

Два инженера в голубых пижамах, разомлевшие от московской полуденной жары, лениво потели за чаем. Это были вполне честные немецкие лица: одинаковые губы цвета ветчины, глаза вялые, как трава, – медлительные, уверенные в каждом своем движении люди. В углу на подставке фотографического аппарата помещался прибор, напоминавший волшебный фонарь. Человек в черной маске поворачивал ручку, следя черными подковами глухих очков за стрелкой, прыгавшей по зеленым цифрам. Когда стрелка перескакивала на тридцать, из жерла прибора вырывались маленькие фиолетовые молнии в экран, укрепленный на стене. В замаскированном «негодяй» узнал инженера Кранца, прибывшего в экспедицию с непонятным поручением.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

«Беднота» – ежедневная крестьянская газета, издавалась в Москве в 1918–1931 гг.

2

Собакина башня – до начала XVIII в. так называлась угливая Арсенальная башня Кремля, по примыкавшему к ней двору боярина Собакина.

3

Забелин Иван Егорович (1820–1908) – историк, археолог, москвовед, один из создателей и фактический руководитель Исторического музея в Москве.

4

Максим Грек (настоящее имя Михаил Триволис) (ок. 1475–1556) – греческий церковный деятель, монах, публицист, писатель, переводчик, филолог. С 1518 г. жил в России. Выл близок к церковной оппозиции.

5

Аркудий (XVII в.) – католический миссионер, иезуит, агент папы римского. Сапега Казимир Лев (1609–1656) – литовский магнат, участник русско-польской войны 1654–1667 гг. Паисий Лигарид (1610–1678) – митрополит газский, доктор богословия, в 1662 г. прибыл в Россию, участвовал в борьбе царя Алексея Михайловича против патриарха Никона, был тайным агентом папы римского.

6

Дабелов Христофор Христиан (1768–1830) – немецкий юрист. С 1819 г. – профессор в Дерптском университете. Клоесиус Вальтер Фридрих (1795–1838) – юрист, профессор. Занимался поисками в России латинских и греческих рукописей, преимущественно юридического содержания. Тремер Эдуард – немецкий ученый, специалист по древнегреческой литературе.

7

Соболевский Алексей Иванович (1856/57 – 1929) – советский филолог, академик. Занимался изучением древнерусской письменности, палеографии, топонимики, истории древнерусского искусства. Щербатов Николай Сергеевич (1853–1929) – директор Исторического музея в Москве. Стеллецкий Игнатий Яковлевич (1878–1949) – историк, археолог, много занимался поисками библиотеки Ивана Грозного.

8

Шамин Николай Андреевич (1862–1933) – писатель, гласный Московской городской думы, занимался историей Москвы.

9

«Арго» Язона – в греческой мифологии герой Язон со своими друзьями отправился на корабле «Арго» в Колхиду и добыл золотое руно.

10

Медея – дочь колхидского царя Ээта, полюбившая Язона.

11

Иловайский Дмитрий Иванович (1832–1920) – историк, публицист, автор книги «Разыскания о начале Руси», противник норманнской теории.

12

Сосуды; (Здесь и далее примеч. авт.)

13

Анучин Дмитрий Николаевич (1843–1923) – русский антрополог, географ, этнограф и археолог, академик.

14

Брюсов Александр Яковлевич (1885–1966) – советский археолог, младший брат поэта В. Я. Брюсова.

15

…нанос эолового… происхождении. – Эоловые отложения – песчаные и глинистые отложения, образованные из нанесенных ветром частиц.

16

Рагуза – латинское название города Дубровник (Югославия); основана в VII в., была заселена славянами. В средние века была центром аристократической городской республики.

17

Апулей (ок. 125 – ок. 180) – древнеримский писатель, автор авантюрно-сказочного романа «Золотой осел».

18

Герострат – грек из г. Эфеса. Чтобы прославиться, сжег в 356 г. до н. э. храм Артемиды Эфесской (одно из «семи чудес света»).

19

Гогенцоллерны – династия бранденбургских курфюрстов (1415–1701), прусских королей (1701–1918), германских императоров (1871–1918).

20

Бедекер Карл (1801–1859) – немецкий издатель, в 1827 г. основал издательство путеводителей по разным странам.

21

…мужики из сквера Лермонтова… – в этом сквере находилась биржа безработных крестьян-отходников.

22

«Снегири» – московское прозвище милиционеров.

23

«Котлетки» – бакенбарды котлетами.