Александр Сергеевич Пушкин
Езерский
Над омраченным ПетроградомОсенний ветер тучи гнал,Дышало небо влажным хладом,Нева шумела. Бился валО пристань набережной стройной,Как челобитчик беспокойныйОб дверь судейской. Дождь в окноСтучал печально. Уж темноВсё становилось. В это времяИван Езерский, мой сосед,Вошел в свой тесный кабинет…Однако ж род его, и племя,И чин, и службу, и годаВам знать нехудо, господа.Начнем ab ovo:[1] мой ЕзерскийПроисходил от тех вождей,Чей дух воинственный и зверскойБыл древле ужасом морей.Одульф, его начальник рода,Вельми бе грозен воевода,Гласит Софийский хронограф,При Ольге сын его ВарлафПриял крещенье в ЦареградеС рукою греческой княжны;От них два сына рождены:Якуб и Дорофей. В засадеУбит Якуб; а ДорофейРодил двенадцать сыновей.Ондрей, по прозвищу Езерский,Родил Ивана да Илью.Он в лавре схимился Печерской.Отсель фамилию своюВедут Езерские. При КалкеОдин из них был схвачен в свалке,А там раздавлен, как комар,Задами тяжкими татар;За то со славой, хоть с уроном,Другой Езерский, Елизар,Упился кровию татарМежду Непрядвою и Доном,Ударя с тыла в кучу ихС дружиной суздальцев своих.В века старинной нашей славы,Как и в худые времена,Крамол и смуты в дни кровавы,Блестят Езерских имена.Они и в войске и в совете,На воеводстве и в ответеСлужили князям и царям.Из них Езерский ВарлаамГордыней славился боярской:За спор то с тем он, то с другимС большим бесчестьем выводимБывал из-за трапезы царской,Но снова шел под страшный гнев,И умер, Сицких пересев.Когда ж от Думы величавойПриял Романов свой венец,Когда под мирною державойРусь отдохнула наконец,А наши вороги смирились,Тогда Езерские явилисьВ великой силе при дворе.При императоре Петре…..Но извините: статься может,Читатель, я вам досадил:Наш век вас [верно] просветил,Вас спесь дворянская не гложет,И нужды нет вам никакойДо вашей книги родовой…Кто б ни был ваш родоначальник,Мстислав Удалый, иль Ермак,Или Митюшка целовальник,Вам всё равно – конечно так,Вы презираете отцами,Их древней славою, правамиВеликодушно и умно,Вы отреклись от них давно,Прямого просвещенья ради,Гордясь, как общей пользы друг,Ценою собственных заслуг,Звездой двоюродного дяди,Иль приглашением на балТуда, где дед ваш не бывал.Я сам – хоть в книжках и словесноСобратья надо мной трунят —Я мещанин, как вам известно,И в этом смысле демократ.Но каюсь: новый Ходаковский,[2]Люблю от бабушки московскойЯ слушать толки о родне,Об отдаленной старине.Могучих предков правнук бедный,Люблю встречать их именаВ двух-трех строках Карамзина.От этой слабости безвредной,Как ни старался, – видит бог, —Отвыкнуть я никак не мог.Мне жаль, что сих родов боярскихБледнеет блеск и никнет дух.Мне жаль, что нет князей Пожарских,Что о других пропал и слух,[Что их поносит шут Фиглярин],Что русской ветреный бояринТеряет грамоты царейКак старый сбор календарей,Что исторические звукиНам стали чужды – хоть с простаИз бар мы лезем в tiers-étât,[3]Хоть нищи будут наши внуки,И что спасибо нам за тоНе скажет, кажется, никто.Мне жаль, что мы, руке наемнойДозволя грабить свой доход,С трудом ярем заботы темнойВлачим в столице круглый год,Что не живем семьею дружнойВ довольстве, в тишине досужной,Старея близ могил родныхВ своих поместьях родовых,Где в нашем тереме забытомРастет пустынная трава;Что геральдического льваДемократическим копытомУ нас лягает и осел:Дух века вот куда зашел!<Х.>Вот почему, архивы роя,Я разобрал в досужный часВсю родословную героя,О ком затеял свой рассказИ здесь потомству заповедал.Езерский сам же твердо ведалЧто дед его, великой муж,Имел пятнадцать тысяч душ.Из них отцу его досталасьОсьмая часть – и та сполнаБыла сперва заложена,Потом в ломбарде продавалась…А сам он жалованьем жилИ регистратором служил.<ХI.>Допросом музу беспокоя,С усмешкой скажет критик мой:"Куда завидного герояИзбрали вы! Кто ваш герой?"– А что? Коллежской регистратор.Какой вы строгой литератор!Его пою – зачем же нет?Он мой приятель и сосед.Державин двух своих соседовИ смерть Мещ<ерского> воспел;Певец Фелицы быть умелПевцом их свадеб, их обедовИ похорон, сменивших пир,Хоть этим не смущался мир.Заметят мне, что есть же разностьМежду Державиным и мной,Что красота и безобразностьРазделены чертой одной,Что к<нязь> Мещерской был сенатор,А не коллежской регистратор —Что лучше, ежели поэтВозьмет возвышенный предмет,Что нет, к тому же, переводаПрямым героям; что ониСовсем не чудо в наши дни;Иль я не этого прихода?Иль разве меж моих друзейДвух, трех великих нет людей?<ХIII.>Зачем крутится ветр в овраге,Подъемлет лист и пыль несет,Когда корабль в недвижной влагеЕго дыханья жадно ждет?Зачем от гор и мимо башенЛетит орел, тяжел и страшен,На черный пень? Спроси его.Зачем Арапа своегоМладая любит Дездемона,Как месяц любит ночи мглу?Затем, что ветру и орлуИ сердцу девы нет закона.Гордись: таков и ты поэт,И для тебя условий нет.Исполнен мыслями златыми,Непонимаемый никем,Перед распутьями земнымиПроходишь ты, уныл и нем.С толпой не делишь ты ни гнева,Ни нужд, ни хохота, ни рева,Ни удивленья, ни труда.Глупец кричит: куда? куда?Дорога здесь. Но ты не слышишь,Идешь, куда тебя влекутМечты златые; тайный трудТебе награда; им ты дышишь,А плод его бросаешь тыТолпе, рабыне суеты.Скажите: экой вздор, иль bravo,Иль не скажите ничего —Я в том стою – имел я правоИзбрать соседа моегоВ герои повести смиренной,Хоть человек он не военный,Не [второклассный] Д.<он> Жуан,Не демон – даже не цыган,А просто гражданин столичный,Каких встречаем всюду тьму,Ни по лицу, ни по умуОт нашей братьи не отличный,[Довольно смирный и простой,][А впрочем, малый деловой]Примечания
2
известный любитель древностей
полная версия
