Корона из золотых костей

– Вижу, ты наконец проснулась.

Услышав голос Аластира, я сжала руки в кулаки.

Через мгновение он вышел на освещенное факелом место. Он выглядел так же, как и в храме, разве что теперь его черная туника с золотой нитью была без рукавов.

– Я уже приходил, но ты спала.

– Предатель, сукин сын! – сплюнула я.

Аластир остановился между двумя каменными гробницами.

– Вижу, ты злишься. Имеешь на это полное право. Янсен признался, что вышел из себя и ударил тебя. Я прошу за это прощения. Бить того, кто не может защититься, не входит в наши клятвы.

– Меня не волнует, что он меня ударил, – прошипела я, сердито уставившись на Аластира. – Меня волнует, что вы предали Кастила. Что вы приложили руку к смерти собственного внучатого племянника.

Он склонил набок голову, и пересекающий его лоб неровный шрам скрыла тень.

– Ты смотришь на это как на предательство. Я же вижу в этом необходимость обеспечить безопасность Атлантии.

В моей груди загорелась ярость.

– Как я сказала Янсену, я всего лишь защищалась. Защищала Кастила и Киерана, и Джаспера. Я бы…

– Ты бы никогда такого не сделала, если бы не считала, что такая реакция оправданна? – перебил он. – Тебя вынудили применить силу твоей крови против других?

Моя грудь тяжело поднялась и опустилась.

– Да.

– Давным-давно, когда боги, чьи имена давно позабыты, пробудились и стали сосуществовать со смертными, смертные подчинялись правилам. Боги действовали как их защитники, направляли их в трудные времена и даже даровали милости самым преданным.

– Меня не интересовал бы этот урок истории, даже если бы от него зависела моя жизнь, – вспылила я.

– Но, кроме того, они выступали перед смертными как судьи, присяжные и палачи, если деяния смертных признавались оскорбительными или недозволенными, – продолжал Аластир, словно я ничего не говорила. – Проблема состояла в том, что только боги определяли, что является, а что не является наказуемым. Множество смертных умерли от рук богов за ничтожные оскорбления. В конце концов против этих богов восстали их младшие собратья. Но склонность действовать необдуманно, часто в порыве страсти или других непредсказуе- мых эмоций, или отвечать насилием – черта, которой подвержены даже боги, особенно старшие из них. Вот почему они уснули.

– Спасибо за сведения, – огрызнулась я. – Но вы все еще не объяснили, почему предали принца. И почему использовали для этого Беккета.

– Я поступил так, как было нужно, потому что жестокость богов часто переходит к их детям, – заявил он. – Мысли и поведение божеств были еще более непредсказуемы, чем у их предшественников. Некоторые считали, что виной тому влияние смертных, поскольку прежде боги сосуществовали со смертными, но не жили среди них. Они оставались в Илизиуме, тогда как их дети жили в царстве смертных.

Илизиум? Страна теней? Все это звучало как бред, а мое терпение уже подходило к концу. Я была близка к тому, чтобы, рискуя потерять руку, попытаться схватить копье и швырнуть в этого мерзавца.

– Не знаю, из-за влияния смертных или нет, но после того, как боги уснули, божества стали…

– Слишком могущественными и слишком опасными, – перебила я. – Знаю. Я это уже слышала.

– Но рассказал ли тебе Янсен, что они натворили, чтобы заслужить такую участь? Уверен, ты уже поняла, что все замурованные здесь были божествами. – Он поднял руку, показывая на саркофаги и трупы. – Рассказал ли он тебе, почему первичные атлантианцы восстали против них подобно тому, как их праотцы восстали против изначальных богов? Рассказал ли он, какими монстрами они стали?

– Он был слишком занят, пока бил меня, и не добрался до этого места, – презрительно ответила я. – Так что – нет.

– Кажется, я должен еще раз извиниться.

– Да пошел ты, – выдавила я.

Ненавижу его извинения. Похоже, его слова прозвучали искренне. И он произнес их с полной обоснованностью. Мне не нужно было применять свои способности, чтобы это понять.

Он поднял брови, и выражение его лица смягчилось.

– Божества выстроили Атлантию, но они же едва не разрушили ее своей алчностью и жаждой жизни, своим неутолимым желанием большего. Они всегда хотели больше. Они не знали ограничений. Если они чего-то хотели, то брали это или создавали. Иногда во благо королевству. Большая часть внутренних помещений, которые ты видишь, существует благодаря им. Но чаще они действовали только в собственных интересах.

Это ужасно напоминало Вознесшихся. Они тоже правили, ставя на первое место свои желания.

Я посмотрела на Аластира.

– Итак, я угроза, с которой нужно разобраться, потому что я происхожу от божества, у которого то ли были, то ли нет проблемы с самообладанием? – С моих губ сорвался смешок. – Как будто у меня нет собственной воли и я всего лишь побочный продукт того, что содержится в моей крови?

– Пенеллаф, возможно, для тебя это прозвучит невероятно, но ты только что вступила в Отбор. Рано или поздно ты начнешь испытывать те же беспорядочные и жестокие импульсы, что и они. Ты сейчас опасна, но в конце концов станешь чем-то совершенно иным.

Передо мной вспыхнул образ женщины с волосами как лунный свет.

– Что еще хуже, в самой своей сути ты смертная и гораздо больше подвержена влиянию, чем атлантианцы или вольвены. И из-за смертности ты будешь еще сильнее подвержена импульсивным решениям.

Женщина исчезла из моего внутреннего взора, и я посмотрела на него.

– Вы ошибаетесь. Смертные гораздо осмотрительнее и более склонны оберегать жизнь.

Он выгнул бровь.

– Даже если и так, ты происходишь от тех, что рождены от плоти и огня самых могущественных богов. Твои способности поразительно напоминают способности тех, кто, если их разозлить, могли быстро стать разрушителями, испепеляющими все в своем гневе. Целые семьи были истреблены из-за того, что кто-то посмел оскорбить кого-то из божеств. Целые города разрушали до основания, если один человек совершал преступление против них. Но платили все – мужчины, женщины и дети.

Во мне возникло беспокойство.

– Потом они начали выступать друг против друга и уничтожать в борьбе за власть над Атлантией. В это время были истреблены целые кровные линии. Когда погибли потомки Сэйона, против божеств восстали серены. Они умерли не потому что впали в депрессию и не потому что их линия растворилась и они в конце концов исчезли. Их убило другое божество. Многие кровные линии погибли от руки этого божества – божества, которое многие считали не таким, как другие.

От гнева морщины вокруг его рта стали глубже.

– Даже я одно время так считал. Да и как я мог не верить, что он не такой? Он же как-никак происходил от короля богов. Он не мог быть таким, как другие.

– Малек? – предположила я.

Аластир кивнул.

– Но многие ошибались. Я ошибался. Он был худшим из них всех.

Я напряженно наблюдала, как он подходит и опускается на каменный пол передо мной. Он сел с тяжелым вздохом и, положив руку на колено, принялся изучать меня.

– Мало кто знал, на что был способен Малек. Какова была его божественная сила. Когда он пускал ее в ход, оставалось очень мало живых свидетелей. Но я знал, что он может сделать. Королева Элоана знала. Король Валин знал. – Его холодные голубые глаза встретились с моими. – Его способности сильно напоминали твои.

Я резко вдохнула.

– Нет.

– Он мог чувствовать эмоции, как эмпаты. Считается, что их линия, смешавшись с линией перевертышей, ответвилась от той же, из которой произошел Малек. Некоторые полагают, что именно поэтому боги благоволили эмпатам. Что у них было больше итера, чем у большинства других. – Малек мог исцелять раны прикосновением, но редко так делал, потому что происходил не только от бога жизни, но и от бога смерти. Никтоса. Король богов был и тем, и другим. И способности Малека имели темную сторону. Как и эмпаты, он мог брать эмоции и отправлять их обратно. Но он был способен на гораздо большее.

Не может быть.

– Он мог насылать на других свою волю, ломать и сокрушать тела, даже не прикасаясь. Он мог становиться смертью. – Аластир удерживал мой взгляд, а я покачала головой. – Ты мне нравишься. Знаю, ты, наверное, этому не веришь, и если так, я понимаю. Но мне жаль, потому что знаю – Кастил к тебе сильно привязан. Поначалу я не верил, но теперь знаю, что ваши отношения настоящие. Он будет страдать. Но это в твоей крови, Пенеллаф. Ты происходишь от Никтоса. В тебе течет кровь короля Малека. – Он не сводил с меня глаз. – Я принадлежу к длинной череде людей, которые поклялись защищать Атлантию и ее тайны. Вот почему решил разорвать узы с Малеком. И вот почему не могу позволить тебе сделать то, что почти удалось ему.

Мне было нелегко в полной мере принять, что во мне течет божественная кровь. Очевидно, я не могла отрицать, что не просто наполовину атлантианка и наполовину смертная. Человек смешанного происхождения не может делать то, что сделала я. На такое неспособен даже первичный атлантианец. А потомок Никтоса? Потомок короля Малека?

Божества, которое создало самую первую Вознесшуюся? Его действия привели к гибели тысяч, если не больше.

И это в моей крови?

Я не могла поверить в то, что говорил Аластир. Это звучало так же невероятно, как и то, что, по утверждению герцогини Тирман, королева Солиса приходится мне бабушкой. Невозможно. Вознесшиеся не могут иметь детей.

– Как я могу происходить от Малека? – спросила я, хотя это даже звучало невероятно.

– У Малека было много любовниц, Пенеллаф. Некоторые были смертными. Другие – нет. И некоторые родили ему детей – отпрысков, разбросанных по всему королевству и поселившихся далеко на западе отсюда. Так что в этом нет ничего невозможного. Есть много других, подобных тебе, – тех, кто так и не достиг возраста Отбора. Ты его потомок.

– Другие, кто так и не достиг…

Я осеклась, и в моем уме начала формироваться новая ужасная мысль. Боги богов, так Аластир и Янсен – и кто знает, сколько других, – много столетий были в ответе за смерти… детей?

– Но это не просто кровная линия, Пенеллаф. Мы были предупреждены о тебе давным-давно. Пророчество было написано на костях твоей тезки до того, как боги уснули.

По моей коже побежали мурашки.

– «Когда прольется кровь последнего Избранного, великий заговорщик, рожденный из плоти и огня Первозданных, пробудится как Вестник и Носитель Смерти и Разрушения в землях, дарованных богами. Берегитесь, ибо конец придет с запада, дабы разрушить восток и опустошить все земли, что лежат меж ними».

Я воззрилась на Аластира в изумленном молчании.

– Ты – Избранная, рожденная от плоти и огня богов. И ты пришла с запада в земли, дарованные богами, – сказал он. – Ты – та, о ком предупреждала твоя тезка.

– Так вы… сделали все это из-за моей кровной линии и пророчества?

Я затряслась от хриплого смеха. Бабушкины сказки о пророчествах и о конце света были в каждом поколении. Всего лишь сказки.

– Пусть ты мне не веришь, но я знал – наверное, я всегда знал.

Он нахмурился и слегка прищурился.

– Я почувствовал это, когда впервые заглянул в твои глаза. Они были старыми. Первозданными. Я увидел смерть в твоих глазах еще много лет назад.

Мое сердце замерло, а потом заколотилось.

– Что?

– Мы встречались раньше. То ли ты была тогда слишком мала, чтобы запомнить, то ли события той ночи оказались слишком травмирующими, – произнес Аластир, и я вспыхнула, а затем похолодела. – Я не понял сразу, что это ты, когда впервые увидел тебя в Новом Пристанище. Мне показалось, что я тебя уже где-то встречал, и это не давало мне покоя. Что-то в твоих глазах. Но я понял, кто ты, когда ты назвала имена своих родителей. Коралена и Леопольд. Кора и ее Лев.

Я подскочила – пол склепа уплывал подо мной. Я не могла говорить.

– Я солгал тебе, – мягко сказал он. – Когда говорил, что поспрашиваю, не знает ли кто о них и не пытался ли помочь им сбежать в Атлантию. Я не собирался никого расспрашивать. В этом не было необходимости, потому что этим человеком был я.

С бешено бьющимся сердцем я стряхнула с себя оцепенение.

– Вы были там той ночью? Той ночью, когда Жаждущие напали на постоялый двор?

Он кивнул, и факелы позади него замигали.

Передо мной возникла картина: отец, чьи черты расплываются в моей памяти, выглядывает в окно постоялого двора, ища что-то или кого-то. Позже в ту ночь он сказал кому-то, кто остался в моих воспоминаниях тенью: «Это моя дочь».

Я не могла… дышать, глядя на Аластира. Его голос. Его смех. Они всегда казались знакомыми. Я думала, что они напоминают мне Виктера. Я ошибалась.

– Я пришел встретиться с ними, чтобы помочь безопасно уехать. – В его голосе нарастала усталость.

«Она не знает», – сказал отец той тени, которую я никогда не могла разглядеть. Образы быстро вспыхивали перед моими глазами – моментальные картинки, воспоминания. Я даже не была уверена, настоящие они или обрывки кошмаров. Мой отец… его улыбка была странной, когда он оглянулся через плечо. «Ясно», – ответил тот призрачный голос. Теперь я знала, кому голос принадлежал.

– Твоим родителям следовало подумать, прежде чем делиться этим с кем бы то ни было. – Аластир опять покачал головой, на этот раз печально. – И ты была права, предполагая, что они пытались сбежать из Солиса, убраться из этого королевства как можно дальше. Они бежали. Они знали правду. Но, понимаешь, Пенеллаф, твои родители всегда знали, кто такие Вознесшиеся.

Я дернулась назад, едва ощущая боль в ногах и запястьях.

– Нет.

– Да, – настаивал он.

Но это не имело ничего общего с правдой. Мои родители были хорошими людьми. Я это помнила. Хорошие люди не стали бы стоять и смотреть, если бы знали правду о Вознесшихся. Если бы понимали, что происходит с детьми, которых отдают во время Ритуала. Хорошие люди не стали бы молчать. Они не были соучастниками.

– Твоя мать стала любимицей самозваной королевы, но она не была леди-в-ожидании, которой предназначено вознестись. Она была прислужницей королевы.

Прислужницей? Что-то в этом слове показалось мне знакомым. В царящем в голове хаосе я увидела… женщин, которые всегда находились при королеве. Женщин в черном, которые никогда не разговаривали и бродили по залам дворца, словно тени. Они… они пугали меня, когда я была ребенком. Да. Теперь вспомнила. Как я могла их забыть?

– Прислужницы – ее личная охрана. – Аластир сдвинул брови, и шрам на его лбу стал глубже. – Кастил знает, что они были особой разновидностью кошмара.

Я подняла руку и замерла. Королева держала Кастила в плену пять десятилетий. Его пытали и использовали – как королева, так и другие. Кастила освободили еще до рождения моей матери, но его место занял его брат.

Но моя мама, моя нежная, мягкая и беззащитная мама не могла быть такой. Если бы она служила одной из телохранительниц королевы, кошмарной или нет, она была бы обучена сражаться. Она бы…

Она бы смогла защитить себя.

Я не понимала. Не знала, являлось ли правдой хоть что-то из этого. Но знала, что все же правда.

– Вы, – выдохнула я, и мое тело онемело, когда я уставилась на человека, которого считала другом. Которому доверяла. – Это были вы. Вы предали их, правда?

– Это не я убил твоего отца. Это не я предал твою мать. Но в конце концов это не имеет значения. Я бы все равно убил их. Я бы убил тебя.

Я хрипло рассмеялась. Во мне бурлили гнев и неверие.

– Если это не вы, то кто же? Жаждущие?

– Той ночью там побывали Жаждущие. Они оставили на тебе шрамы. Их привели прямо к дверям постоялого двора. – Он не моргнул. Ни разу. – Их привел туда он. Темный.

– Лжец! – крикнула я. – Кастил не имеет никакого отношения к тому, что случилось.

– Я и не сказал, что Кастил. Знаю, это был не он, хотя я не видел лица под капюшоном, когда Темный пришел к постоялому двору, – ответил Аластир. – Той ночью многое было поставлено на кон. Эта тьма находилась вне моего влияния. Я пришел, чтобы помочь твоим родителям. Именно это я тогда и сделал. Но когда они рассказали, на что ты способна, я понял – понял, от кого ты происходишь. Поэтому, когда к тем дверям подошла тьма, я позволил ей войти.

Я не знала, верю ли ему и вообще имеет ли значение, умерли мои родители от его руки или нет. Он все равно сыграл роль в смерти моих отца и матери, бросив Йена, меня и остальных на погибель. Бросив меня на растерзание Жаждущим. В ту боль. Той ночью. Которая преследовала меня всю жизнь.

Из него вырвался вздох.

– Я позволил тьме войти и ушел, полагая, что с самой грязной частью моих обязанностей покончено. Но ты выжила, и вот мы здесь.

– Да. – Слово прокатилось как рычание, что в любое другое время удивило бы меня. – Вот я здесь. И что теперь? Вы меня убьете? Или оставите здесь гнить?

– Если бы это было так просто. – Он оперся на руку. – И я никогда не оставил бы тебя здесь умирать медленной смертью. Это по-варварски.

Он вообще себя слышал?

– А держать меня в цепях из костей не варварство? Бросить мою семью и меня на погибель – не варварство?

– Это было необходимое зло, – заявил он. – Но мы не можем просто убить тебя. Может, и могли до того, как ты приехала, до того, как проявился первозданный нотам. Но не теперь. Вольвены видели тебя. Они тебя почувствовали.

Я резко перевела на него взгляд.

– А вы почему не обернулись, как остальные? Судя по тому, что говорили король с королевой, вольвены не могли контролировать свой облик. Им пришлось ответить на мой зов.

– Потому что я больше не могу обращаться в вольвена. Когда я нарушил клятву королю Малеку, я разорвал связь со своей вольвенской стороной. Поэтому я не могу чувствовать первозданный нотам.

Я была потрясена. Я этого не знала.

– А вы… вы все еще вольвен?

– У меня остались долголетие и сила вольвена, но я не могу обращаться в истинный облик. – Его глаза затуманились. – Иногда эта неспособность почувствовать, как я перевоплощаюсь, ощущается как потеря части тела. Но то, что я сделал, я сделал, в полной мере сознавая, какими будут последствия. Мало кто еще пошел бы на такое.

Боги, это должно быть невыносимо. Наверное… он чувствует себя так же, как я, когда меня заставляли носить вуаль. Отчасти меня впечатлила верность Аластира Атлантии и королеве. И это много говорило о его характере, о том, что он за человек, что за вольвен, и на что готов пойти на службе королевству.

– Вы сделали это, но не убьете меня?

– Если бы мы тебя убили, ты стала бы мученицей. Поднялся бы мятеж, новая война, и у нас на западе разразилась бы битва. – Он говорит о Солисе, о Вознесшихся. – Я хочу этого избежать. Избежать новых проблем для нашего королевства. А вскоре ты больше не будешь нашей проблемой.

– Если вы не собираетесь меня убивать или оставлять здесь умирать, сложно представить, что вы планируете, – вымолвила я.

– Я отдам Вознесшимся то, что они так отчаянно хотели сберечь, – ответил он. – Я отдам им тебя.

Глава 5

Наверное, я не так расслышала. Он не мог планировать то, о чем только что заявил.

– Это самое мудрое решение, пока не стало слишком поздно, – сказал он. – Ты будешь за пределами их досягаемости, как и все, кого захватили Вознесшиеся.

– Это… даже не имеет смысла, – возразила я, когда поняла, что он говорит серьезно.

– Не имеет?

– Нет! – воскликнула я. – По нескольким причинам. Начнем с того, как вы собираетесь доставить меня к ним?

Аластир улыбнулся, и мое беспокойство усилилось.

– Пенеллаф, дорогая, ты больше не за Столпами Атлантии. Ты в Склепе Забытых, далеко в горах Скотос. Если кто-нибудь и узнает, что ты здесь, тебя все равно не найдут. Мы к тому времени уже уйдем.

Я похолодела, не веря услышанному.

– Как вы пробрались мимо Хранительниц?

– Те, кто не узнали о нашем присутствии, почувствовали поцелуй теневика.

– А те, кто узнали? – спросила я, догадываясь, что с ними случилось. – Вы убили Хранительниц?

– Мы сделали то, что нужно.

– Боги, – прошептала я, сдерживая бурлившие во мне гнев и панику. – Они защищали Атлантию. Они…

– Они не были истинными Хранительницами Атлантии, – оборвал он меня. – Иначе они бы убили тебя в тот момент, как ты появилась.

Я скривила губы, стараясь, чтобы мое дыхание оставалось ровным.

– Даже если вы отдадите меня им, как я перестану быть проблемой Атлантии, когда вы вернете меня тем, кто планирует использовать мою кровь для создания новых вампиров?

Он перенес свой вес с руки и выпрямился.

– А они это планируют?

– А что еще они могут планировать? – возмутилась я.

Вдруг я вспомнила слова герцогини Тирман в Пределе Спессы. Она утверждала, королева Илеана будет в восторге, когда узнает, что я вышла замуж за принца. Что я смогу сделать то, что так и не удалось ей – уничтожить королевство изнутри. Я выкинула эти слова из головы, пока они не стали подтверждением представлений Аластира обо мне, будто я представляю угрозу. Герцогиня Тирман перед смертью наговорила немало лжи, начиная с того, что королева Илеана – вампирша, неспособная иметь детей, – моя бабушка. Еще она утверждала, что Тони прошла Вознесение с помощью крови принца Малика. В это я тоже не могла поверить.

Мгновение Аластир молча смотрел на меня.

– Ну же, Пенеллаф. Ты правда думаешь, Вознесшиеся почти девятнадцать лет не догадывались, что в их руках находится потомок Никтоса? Или даже дольше?

Йен.

У меня перехватило дыхание. Он говорит о Йене.

– Мне сказали, что Йен стал Вознесшимся.

– Но наверняка это неизвестно.

– Но вы думаете, что королева Илеана и король Джалара знали, что мы потомки Никтоса?

Он ничего не ответил, и я подавила желание броситься на него.

– Это знание что-нибудь меняет?

– Они могли использовать тебя, чтобы делать новых вампиров, – согласился Аластир. – Или они знали, на что ты способна. Знали, что о тебе написано, и планировали использовать тебя против Атлантии.

У меня упало сердце. Идея отдать меня Вознесшимся представлялась мне ужасной. Но использовать меня против Атлантии, против Кастила?

– Тогда позвольте спросить снова: как я больше не буду проблемой Атлантии, если они?..

Я отшатнулась к стене, округлив глаза.

– Погодите. Вы сказали, что очень немногие знали, на что способен Малек, и что мой дар подобен его силе. Король и королева могли предположить, что в нас с Йеном течет кровь бога, но откуда они знали нашу родословную? – Я подалась вперед насколько смогла. – Вы работали на Вознесшихся?

Он сжал губы в тонкую линию.

– Некоторые Вознесшиеся уже жили, когда правил Малек.

– К тому времени как Джалара разбил атлантианцев при Помпее, Малек уже не сидел на троне, – сказала я. – Более того, ему удалось держать большую часть атлантианцев в неведении относительно его способностей и того, от кого он произошел. А какой-то Вознесшийся знал? Причем тот, которому удалось пережить войну? Потому что это наверняка не был Джалара или Илеана. Они прибыли с Водинских островов, где, готова поспорить, они и вознеслись.

Я скривила губы от отвращения.

– Вы утверждаете, что являетесь истинным Защитником Атлантии, но вы состоите в заговоре с ее врагами. Людьми, которые держали в плену обоих ваших принцев. Людьми…

– Это не имеет никакого отношения к моей дочери, – перебил Аластир, и я сжала губы. – Все, что я делал, я делал ради короны и королевства.

Короны? У меня в груди разливался ужасающий холод, пока я пыталась прийти в себя от новых и новых открытий. Я открыла рот и закрыла прежде, чем задать вопрос, ответ на который, я была уверена, не хочу знать.

– Что? – спросил Аластир. – Не стоит сейчас разыгрывать тихоню. Мы оба знаем, что ты не такая.

У меня напряглись плечи, когда я подняла на него взгляд.

– Знали ли родители Кастила, что вы собирались это сделать? – Они сражались в храме, но это могло быть лишь представлением. – Так они знали?

Аластир пристально смотрел на меня.

– Это имеет значение?

Имеет.

– Да.

– Они об этом не знают, – сказал он. – Может, они предполагали, что наше… братство опять восстало, но они не приложили к этому руку. Им не понравится, что я в этом замешан, но, полагаю, они согласятся с тем, что это было необходимо. – Он резко вдохнул и откинул голову назад. – А если не согласятся, то они тоже будут расценены как угроза.

Я округлила глаза.

– Вы… вы устраиваете переворот.

Он метнул на меня взгляд.

– Нет. Я спасаю Атлантию.

– Вы спасаете Атлантию, сотрудничая с Вознесшимися, подвергая народ королевства еще большей опасности, и вы свергнете короля с королевой или сделаете с ними что-то похуже, если они не согласятся с вашими действиями? Это переворот. И государственная измена.

– Только в том случае, если клянешься в верности тем, на ком лежит корона, – возразил он. – И я не думаю, что до этого дойдет. Элоана и Валин знают, что порой ради защиты Атлантии приходится совершать самые неблаговидные поступки.