Украинский национализм. Факты и исследования

Джон Армстронг

Украинский национализм. Факты и исследования

Глава 1

Возникновение национализма

Летом и осенью 1942 года германские армии катились по просторам Украины; к ноябрю вся Украинская Советская Социалистическая Республика была в их руках. Во всем мире понимали значимость завоевания этой огромной территории с ее сорока миллионами жителей. Аграрное богатство Украины, которая была известна как «житница СССР», огромный промышленный комплекс Донецкого бассейна и богатые минеральные запасы – все это потерял Советский Союз и приобрела Германия. Пока что политические последствия этих завоеваний обращали на себя меньшее внимание, чем экономические, но они в некотором отношении превосходили по важности экономический эффект.

Хотя раздельное политическое развитие стало давней традицией на Украине[1], современный национализм – доктрина о том, что люди четко выраженной другой культуры должны создать независимое государство, – пришел поздно на эту землю. Для близкого наблюдателя первые зародыши национализма среди образованных групп населения на Украине появились, очевидно, в начале XIX века, и к середине того века Тарас Шевченко, величайшее имя в украинской литературе, давал поэтическое выражение националистическим чувствам. Однако организации исключительно политического характера, выразившие претензии на украинскую государственность, сформировались значительно позже[2]. У студента, изучающего современную политику, именно это позднее появление украинского национализма вызывает неподдельный интерес. Есть мало вещей более важных для понимания политических сил, формирующих современное общество, чем взаимодействие национализма в его различных проявлениях и социализма в его распространившихся формах. В этом отношении украинский национализм особенно значителен, потому что сформировался в то же время, когда марксистский социализм стал влиятельной идеологией в Российской империи. В то время, когда украинский национализм приобретал определенные политические цели, а доминирующий элемент – русский марксизм – принял политическую форму советского коммунизма, отношения между этими двумя силами становились все более сложными.

Этот факт, а также то обстоятельство, что украинский национализм являлся значительной силой, направленной на обеспечение себе поддержки пятой части населения Советского Союза, пожалуй, заслуживает того, чтобы украинский национализм стал предметом детального изучения, даже при том что он никогда не достигал своей главной цели – создания по-настоящему независимого государства. Более того, важность взаимодействия национализма и коммунизма предполагает, чтобы изучение было сфокусировано на той части украинской этнографической территории, которая между 1920 и 1941 годами находилась под советским правлением. Этот регион, обычно известный как Восточная Украина, был подвергнут полному воздействию советской системы до периода, охватываемого в настоящем труде, в то время как Западная Украина была разделена между некоммунистическими Польшей, Румынией и Чехословакией в течение почти всего периода между двумя мировыми войнами. Хотя упор делается на Восточной Украине, Западная Украина также рассматривается в значительной степени как регион, в котором национализм проявлял себя особенно энергично и служил базой националистической активности.

Настоящий труд носит прежде всего политический характер по своей тематике и рассматривает национализм как движение, стремящееся к созданию независимого государства. Но он не ограничен политическим аспектом в узком смысле термина[3]. Поскольку украинские националисты не преуспели в организации государственного аппарата, то существует ограниченное поле для изучения конституционных или юридических структур. Как вскоре станет очевидным, природа различных националистических идеологий делает интенсивное изучение украинской политической философии предметом ограниченной ценности. Исходя из этого, я прилагал усилия, чтобы следовать по пути, иногда описываемому как «социология политики». Я проследил историю националистических партий и, насколько возможно, описал разнообразные социальные элементы националистического движения.

Много усилий было затрачено исследователями, чтобы проанализировать природу национализма и определить источники его живучести. Никому это не удалось в полной мере, так как подобно всем динамическим движениям, которые вышли далеко за пределы их первоначальных сред обитания, национализм приобрел дополнительные оттенки, а также трансформировался под влиянием различных веяний той среды, в которой он зародился. Это проблема специфической трудности – определить в любой стране, почему то или иное движение пустило корни; особенно это верно в отношении Украины. Одним из наиболее частых стимулов националистических настроений является религия, но образование самостоятельной украинской православной иерархии было скорее результатом роста националистического чувства, чем его причиной[4]. Другим стимулом национализма является существование отличительных народных традиций и быта. В дополнение к отличительным народным художественным формам, о чем будет упомянуто позже, было еще и явное различие между социальной организацией большинства украинских крестьянских общин до 1917 года и российских крестьян. На Украине народ, например, обычно не следовал излюбленной российской системе «передела», или периодического перераспределения сельхозугодий с вытекающим отсюда подчинением индивидуального крестьянина коллективу[5]. В 1905 году, до того как этот народ стали считать отдельной нацией, Маккензи Уоллес, проницательный наблюдатель заделами в царских владениях, отметил следующее:

«Город Киев[6] и окружающая страна – на самом деле малороссийские, а не великороссийские, и между этими двумя группами населения есть глубокие различия – различия в языке, одежде, традициях, народных песнях, пословицах, фольклоре, быте, коммунальной организации. В этих и других отношениях малороссы, южные русские, русины илихохлы, как их по-разному называют, отличаются от великороссов севера, которые составляют доминирующий фактор в империи и которые дали этой замечательной структуре ее существенные характеристики. Действительно, если бы я не боялся без нужды бередить патриотические настроения моих великоросских друзей, у которых есть своя любимая теория на этот счет, я сказал бы, что мы имеем дело с двумя разными нациями, более далекими друг от друга, чем англичане и шотландцы. Различия объясняются, я считаю, частично этнографическими особенностями и частично историческими условиями».[7]

Как заметил Уоллес, языковые различия между украинцами и русскими существенны. Фактор языка действительно использовался очень часто как решающий критерий для различения двух этнических групп[8]. На протяжении XIX столетия самостоятельный, но все еще развивавшийся украинский литературный язык строился на речи, распространенной среди крестьянства. Этот язык принадлежал к восточнославянской языковой группе и поэтому ближе к русскому, чем к любому другому языку, хотя русский не очень понятен большинству крестьян. Однако он уже обосновался как литературный язык Восточной Украины, до того как литературный украинский стал заметным явлением, и был привычным почти для всех образованных украинцев в Советском Союзе.

Важно заметить тем не менее, что приверженцы украинского национализма руководствовались вовсе не такими критериями, как религия, народный быт или язык; более весомым для них стало обращение к общей исторической традиции, утверждение, что украинский народ, когда-то великий и независимый, потерял свое наследие. В Европе на рубеже столетий существовали, на взгляд поверхностного наблюдателя, два класса наций: те, которые воплотили себя в независимые государства, и те, которые нет[9]. Фактически вторая группа была подразделена на «исторические» нации, представители которых помнили, что обладали в современной истории собственной устойчивой государственной формой, и нации, которые не были настолько удачливы. Среди первых можно упомянуть поляков, чья республика исчезла в предыдущем веке, чехов, которые по-прежнему сохраняли остатки своего старого государства в Богемии. Однако для таких народов, как латыши, словенцы, а также для жителей Украины, никогда такого соборного момента, как государственность, не существовало; следовательно, нужно было хорошо поворошить страницы истории, чтобы подыскать сопоставимый символ единства.

Так как для становления нации было жизненно важно, чтобы ее язык и ее история воплощались в работах, которые могли вдохновлять лояльность национальной идее, то вполне естественно, что лидерами националистического движения должны были стать писатели. Здесь уже упоминался национальный поэт Шевченко, и он всего лишь один из ряда писателей – таких как Николай Костомаров и Иван Франко. Историки, которых возглавлял Мыхайло Грушевський, кто, возможно, больше чем любой другой заслуживает право называться отцом украинского национализма, были не менее важны[10]. Ранние лидеры движения – интеллектуалы почти что все без исключения – люди более слова, чем дела, – факт, который должен был иметь большое значение для будущего развития украинского национализма.

Часть усилий по стимуляции исторического сознания жителей Украины сосредоточивается вокруг попытки показать, что их этническими и духовными предками являлись жители Киевской Руси, и опровергнуть, что русские произошли из средневекового киевского государства. Намного больше энергии было употреблено, однако, на изучение истории казаков из Запорожской Сечи (оплот за днепровскими порогами) и попытке показать, что их борьба с Польшей и Россией была на самом деле попыткой образовать независимое украинское государство[11]. Этот акцент был понятен, ибо память о свободолюбивых и воинственных предках – казаках была еще жива среди простых людей. В связи с этим преподносился особенным образом поразительный успех в XVII веке лидера казаков Богдана Хмельницкого, который водил свои армии против Польши на берега Вислы. Последующая история того, как Хмельницкий стал вассалом Москвы, чтобы обеспечить независимость от Польши, и как цари затем постепенно поглощали территорию его преемников, питает главное историческое обоснование утверждений, что союз с русскими был навязан Украине, то есть речь идет об одном из основополагающих национальных мифов.[12]

По всей вероятности, все это могло бы никогда не пустить корни без наличия отличительных исторических традиций, языка и нравов; современный украинский национализм развивался как двойственная подражательно-защитная реакция на зарубежный национализм. Германское националистическое движение начала XIX столетия с его романтическим акцентом на прославление национального прошлого, языка и обычаев простых людей оказало сильное влияние на зарождающийся украинский национализм. Более того, в пределах Австро-Венгерской империи культурно продвинутая часть украинцев находилась в тесном соприкосновении с глубоким национализмом галицких поляков. Поляки составляли в действительности правящий класс Галиции, которая однажды была частью польского королевства. Половина населения этой провинции, говорящая на украинском, никогда не теряла понимания своего национального отличия, так как между украинским и польским языками существует значительное различие, а этническое разделение совпадало с церковным. Поляки были римскими католиками, в то время как украинцы, хотя также состояли в подчинении папе римскому, были почти все христианами греческого (то есть византийско-славянского) обряда. Следовательно, неудивительно, что духовенство изрядно способствовало пробуждению украинского национального чувства в Галиции. Наиболее видным из таких священников был митрополит Андрей Шептицкий. Он был выходцем из семейства, которое относилось к польской знати, но чувствовал себя украинцем; его жизненный путь, длившийся почти полный период украинской националистической деятельности от рубежа столетия до завершения периода, охватываемого в этой работе[13].[14]

Причины, почему украинское националистическое движение возникло в пределах Российской империи, не так и очевидны. К началу XX столетия большая часть видных людей украинского этнического происхождения, похоже, была русифицирована по части культуры и национального чувства, даже если иногда и становилось ясно, что они помнят элементы иной культуры родового прошлого[15]. Что Российская империя смогла выполнить такую крупномасштабную ассимиляцию – дань той степени, в какой она была наднациональна и избегала узких концепций этноцентризма. Хотя в шестидесятых годах и возникло влиятельное течение, когда Н.Т. Данилевский в своей работе «Россия и Европа» провозгласил приход панславизма, основанного на этнической русской гегемонии[16], для многих, особенно для чиновников правящей бюрократии, царское правление оставалось выражением экуменической традиции империи, «Третьего Рима», но такой, которая основывала свою власть на символах скорее всеобщего характера, чем национальной исключительности.

Однако претензии Российской империи на то, чтобы быть воспринятой, ослаблялись ее неспособностью решать социальные вопросы. Но какая бы масса культурных различий и исторических реминисценций ни способствовала формированию украинского националистического движения, трудно представить, как бы оно могло возникнуть, если бы к этому в большей степени не примешивался базисный раскол в социальном устройстве украинского общества. Там в необычной степени национальность совпала с экономическим классом. Почти все украинцы, за исключением кучки интеллигенции, были крестьянами; землевладельцами и чиновными лицами были поляки или русские, в то время как коммерческая буржуазия была в значительной степени еврейской. При таких обстоятельствах любое националистическое движение, вероятно, легко становится и классовым, и лидеры такого движения будут напирать на аграрную реформу и освобождение крестьянина от «эксплуататорских» групп.

И произошло, конечно, так, что украинский национализм стал врагом коммунизма. В основном коммунизм[17] в Российской империи в дореволюционный период и во время революции 1917 года был движением городским. И его идеология, и его практические возможности прежде всего побуждали сторонников коммунизма искать поддержку среди городских промышленных рабочих, ведомых и вдохновляемых группой инакомыслящих интеллектуалов. Он втягивал в себя все нации царской России, но был преобладающе русским и еврейским. Рабочую массу составляли в основном русские, а те немногие украинские рабочие, которые обосновались до 1917 года в городах, были по большей части русифицированы по языку и сознанию. Но коммунистические лидеры, с их четким осознанием реальных социальных условий России, поняли, что никакое чисто городское движение не сможет добиться успеха в стране на четыре пятых крестьянской. Поэтому они старались, особенно после мартовской революции 1917 года (очевидно, что речь идет о Февральской революции. – Примеч. пер), через механизм Советов вовлекать сельского жителя в революционное движение. Здесь коммунисты натолкнулись на оппозицию украинских националистов. В условиях беспорядка и дезорганизации после свержения царя украинские националисты были способны из стадии квазизаконной группы партий, намеревавшихся прежде всего пробуждать приверженность к культурному национализму, перейти к положению реальной, пусть и шаткой, политической силы. С весны 1917 до лета 1920 года эта сила, хотя и не представляла больше единственного «движения», оказалась способной поддерживать ряд украинских правительств на территории Украины.

В задачи этой работы не входит детальное рассмотрение природы этих правительств, о которых уже много говорилось в других трудах[18]. Однако необходимо, по крайней мере, перечислить их. Первое, сформированное в апреле 1917 года, было известно как Украинская центральная рада («рада» является эквивалентом русскому слову «совет»), но в течение первых месяцев ее деятельности это был, по существу, полуавтономный административный орган, признававший верховенство Временного правительства в Петрограде. Демократическая и строго социалистическая по идеологии, Рада явилась детищем левых интеллектуалов, которые преобладали в национальном движении перед войной. В январе 1918 года она провозгласила независимость Украины, но немцы, оккупировавшие Украину в феврале 1918 года, разогнали Раду. Ее сменил квазимонархический режим, возглавляемый выходцем из землевладельческой аристократии Павлом Скоропадским, потомком гетмана, или вождя запорожских казаков[19]. После ноябрьского перемирия 1918 года это правительство, больше не поддерживаемое германскими войсками, пало и было заменено новым режимом, известным как Украинская народная республика (УНР)[20]. Он просуществовал почти два года, но был подвержен превратностям судьбы из-за усилий коммунистов завоевать Украину, стремления белых антибольшевистских армий вернуть Украину в Россию и желания Польши расширить сферу влияния до Днепра. Администрация, известная как Директория, скоро оказалась под контролем своего могущественного деятеля – Симона Петлюры, который как командующий вооруженными формированиями приобрел в тот период такую известность, что его имя с тех пор стало синонимом борьбы за национальную независимость среди наименее образованных элементов украинского населения.

Эти правительства, давшие Украине некоторую стабильность, получили поддержку многих из тех, кто хотел установления некоммунистического режима. Безусловно, немало людей, желавших крепкой власти, возлагали надежды и на консервативные военные формирования Деникина и Врангеля, белых генералов. Однако, прежде чем последний стал крупной фигурой, столь же консервативная власть в лице гетмана поддерживалась значительной частью верхних слоев царского общества, включая множество офицеров вооруженных сил. Приняв идею независимой Украины, некоторые офицеры, такие как генералы Всеволод Петров (Петрив) и Михаил Омельянович-Павленко, остались сторонниками националистического украинского режима, который пришел на смену режиму Скоропадского, и оказали ему ценную помощь в силу своих профессиональных качеств.[21]

С другой стороны, за исключением группы Скоропадского лидерство в украинском националистическом движении в течение революционного периода находилось главным образом в руках интеллектуалов, и даже многие из последователей гетмана были писателями и учеными. Образованная молодежь Украины разделилась на тех, кто хотел участвовать в большевистском движении, и тех, кто выбрал путь левого национализма. Виктор Приходько, националист, который пережил тот период, описывает первых как людей, мысливших на «планетарном» уровне, желавших решить мировые проблемы все и сразу, а претензии на национальную общность рассматривавших как местнические. Одним из его школьных товарищей был Владимир Затонский, который позже стал одним из наиболее рьяных коммунистических деятелей Украины[22]. Даже перед войной он, утверждает Приходько, отказался иметь что-либо общее с украинскими культурными акциями, подобно «Просвите» – просветительскому обществу в городе Каменец-Подольском, где они были студентами, а предпочел связаться с «иностранцами» – русскими и евреями и был быстро вовлечен в революционное социалистическое движениие[23]. Основой для выбора в этом поколении молодых интеллектуалов, похоже, был случай, или психологический тип индивидуума, который, сделав первоначальный выбор, все более и более укреплялся в нем под совокупным воздействием сформировавшихся ассоциаций. Таким образом, ко времени, когда революционные конфликты близились к завершению, образованные классы на Украине были совершенно раздроблены. Еще более разделенным было крестьянство – реальная основа любого движения независимости. Они – или по крайней мере те, кто преуспевал выше среднего уровня, – первоначально приветствовали создание украинских правительств. Растущее бессилие новых режимов и их увлечение фракционной борьбой и нереалистичными программами вместо практических мер вызывали явное равнодушие или потерю доверия крестьянства. Однако, согласно суждению одного из самых способных студентов революционного периода, украинский крестьянин предпочел националистическое правительство любой красной или белой администрации, поддерживающей центральный режим.[24]

Тот факт, что коммунисты победили физически, не может служить доказательством серьезной народной поддержки, ибо в основном ее оказали русские городские рабочие извне Украины. Однако украинское правительство Петлюры было значительно дискредитировано, потому что не сумело уделить достаточного внимания потребностям крестьянства и установить закон и порядок. Кроме того, союзом с Польшей оно нарушило свое обещание представлять всю украинскую нацию. Это следовало из того факта, что Галиция, которая при распаде габсбургской монархии сформировала собственную Западноукраинскую республику, была отдана варшавскому режиму как плата за помощь на востоке. С этим решением большинство населения Галиции отказалось соглашаться. Однако Польша и Советский Союз заключили мир (автор не в курсе, что тогда еще не было такого понятия – Советский Союз, которое появилось в 1922 году. – Примеч. пер), и вскоре после этого остатки украинской армии и бюрократии перешли в Польшу, чтобы быть там интернированными. Из этого укрытия группа в несколько сотен человек под командованием полковника Георгия Тютюнника совершила в октябре 1921 года последнюю отчаянную вылазку в оккупированную Советами Украину.[25]

После этого Восточная Украина оказалась под властью коммунистов, которой уже невозможно было бросить военный вызов. Какое-то время, однако, казалось, что рост националистических настроений – они росли даже среди тех, кто давно был сторонником марксистских доктрин, – мог бы принести то, чего не удалось добиться оружием. Чтобы понимать эту ситуацию, необходимо вспомнить, что коммунисты при Ленине изменили свою первоначальную позицию, чтобы апеллировать к национализму нерусских. В январе 1918 года, вскоре после прихода большевиков к власти, III съезд Советов утвердил теоретическое право всех наций царской империи идти своим путем и отделиться от большевистского правительства в Москве. В то же самое время это право перечеркивалось упоминанием о том, что оно может быть осуществлено только «трудящимися массами». Хотя позиция коммунистов была сформулирована более чем двусмысленно, их приверженность тезису о том, что интересы трудящихся представляет только коммунистическая партия и что нероссийские компартии составляют неотделимую часть центральной большевистской организации, превращала на деле самоопределение в фикцию. В последующие годы центральное партийное руководство использовало вооруженную силу когда можно, чтобы подтвердить, что местные компартии, низведенные до уровня простых филиалов единой партии, должны «править» в своей отдельной нации, которая составляла часть царской империи.

Изначально поставив целью жесткий коммунистический контроль, лидеры большевиков, однако, сделали широковещательные заявления против «великорусского шовинизма» и определили, что культура каждой нации должна быть «национальной по форме, социалистической по содержанию». Поощренные этим очевидным желанием развития национальной культуры в ущерб российскому культурному господству, которое навязывалось их народам в царские времена, многие из коммунистических лидеров наций с установлением коммунистического контроля энергично принялись налаживать независимую культурную жизнь. На Украине главным таким руководителем в начале двадцатых годов был нарком образования Александр Шуйский; после его смещения в 1927 году на его место пришел Николай Скрипник, еще более рьяный коммунист, но твердый сторонник украинского культурного национализма[26]. До какой степени эти люди были искренними приверженцами украинского национализма и до какой степени их благосклонность к нему мотивировалась желанием обеспечить себе народную поддержку и обуздать высокомерную власть Москвы с ее идеей интернационализма, который, по мнению Москвы, более соответствовал родоначальной коммунистической идеологии, трудно сказать. Во всяком случае, они пошли довольно далеко в поощрении чисто украинских черт и традиций, особенно в просвещении, литературе и образовании. В то время как эти коммунистические сторонники украинского национализма всегда составляли лишь долю правящей группировки на Украине и, следовательно, полностью не могли искоренить проникновение русских традиций в украинскую культурную жизнь, они, однако, способствовали развитию поколения молодых людей, которые привыкли думать и писать на украинском литературном языке, хотя многие продолжали расценивать владение русским как признак культуры.

Возможно, коммунисты группы Скрипника оставались в сердце более преданными коммунизму, чем национализму. Иначе обстояло дело, конечно, с очень большой группой интеллектуалов, одни из которых были представителями входящего в жизнь поколения, другие – из тех, что поддерживали национальные правительства революционного периода, но позже приняли советскую власть. Особенно заметным среди последних был Михаил Грушевский (Мыхайло Грушевський); хотя он некоторое время был президентом Рады (Центральной рады в 1917—1918 гг. – Примеч. пер), он решил вернуться на Советскую Украину, когда, казалось, там открылась возможность для националистической деятельности. Для него и его группы, которая состояла преимущественно из ученых и людей литературы, реальная цель состояла в том, чтобы пересмотреть коммунистическое предписание и строить культуру «социалистическую по форме, национальную по содержанию». Таким образом получилось, что Грушевский, который всегда в определенной мере принимал социалистическую доктрину как базу для необходимых реформ на Украине, уделил внимание марксистской идеологии в своих исторических сочинениях, но ясно показывал, что высшей реальной ценностью для него была украинская нация. Кроме того, он и его группа придерживались позиции, что исторически и экономически Украина была больше связана с Западной Европой, чем с Россией.