Полное собрание стихотворений

И вновь, и вновь воды прося,

Купальню оплывать кругами.

В воде привольно и свежо…

Как молодо! Как хорошо!

20

А разве плохо, крикнув Груню,

Идти “по ягоды-грибы”

В июне и в леса к июню

Навстречу, может быть, судьбы?…

А разве плохо ледовые

На сыроежки рядовые

С почтеньем осторожно класть?…

Смеясь над мухомором всласть?…

И, перепачкавшись в чернике,

Черникой зубы почернить,

И, утеряв тропинки нить,

Поднявши до колен туники,

Болотничать до тьмы в лесу,

Приняв за зайчика лису?…

21

Пять дней в неделю были днями,

А два совсем ни то – ни се:

Он приезжал, и вмиг тенями

Вокруг подергивалось все…

Смолкали ветреные шутки,

Собаки забивались в будки,

На цыпочках ходил лакей,

И веял над усадьбой всей

Дворцовый сплин. И наши девы,

Меняя в день пять раз костюм

И слушая “высокий” ум,

Ныряли грезами в напевы

Уже грядущих дней пяти,

Воззвав ко времени: “Лети!”

22

Но обескрыленное время,

Казалось, улыбалось зло,

Постукивало скукой в темя

Хозяек молодых, ползло.

Однако, к полдню воскресенья

Зачатки явны окрыленья,

И только подан лимузин.

Оно над рощицей осин

Уже выращивает крылья.

Когда же скроется авто,

В какую высь оно зато

Взлетает, выйдя из бессилья,

И снова жизнь глазам видней,

Ушам слышней… хоть на пять дней!

23

Елена в парк идет. Олунен

И просиренен росный парк.

В ее устах – прозрачный Бунин,

В ее глазах – блеск Жанны д'Арк…

А Кириена за роялем,

Вся преисполнена Граалем,

Забыла про кузину Lugne,

А Lugne вошла душой в июнь…

Она вошла и растворилась

В олуненной его листве

И, с думою о божестве,

Присела у пруда. Свершилось:

Она увидела в тени

Дубовой грустные огни.

24

Не поняла сначала – что там,

И только грусть их поняла

И, внемля отдаленным нотам

Рояля, думала: “Что мгла

Таит? откуда эти блики?

Что за сияющие всклики?

Как их печальна бирюза!”

И вдруг постигла: то – глаза!

Не испугалась: были жданны.

Немного вздрогнула: уже!

Ее костюма неглиже

Не вспомнилось. Как чувства странны!

Как пахнет белая сирень!

И эта ночь – как лунный день…

25

Леандр спросил: “Как ваше имя?”

Елена отвечала: “Lugne”…

И было третье нечто с ними:

Луна расплавленная – лунь…

Вдали играла Кириена,

И таяла сонаты пена,

И снова вдруг Леандр спросил:

– Кто вас лишил так рано сил?-

И не ответила Елена…

И наступила тишина,

Их встречею поражена…

В кустах шарахнулась измена…

В испуге ухнула сова…

И Lugne шепнула: “В тридцать два”…

26

И вмиг опомнилась, и едко

Спросила: “Что угодно вам?”

Он встал, – глаза хлестнула ветка.

Он фразы не нашел словам…

И подошел к ней, скромный, стройный,

Желанный и ее достойный,

Из их родного далека

Знакомый многие века…

– Не узнаешь? – спросил. Хотела

Ответить “да”, сказалось “нет”,-

И омрачился лунный свет,

И в краску бросило все тело…

– Не узнаешь? Мечту свою?…-

И Lugne шепнула: “Узнаю…”

27

Шепнула и… проснулась. В парке

Лунела сыро тишина,

И были нестерпимо ярки

Подробности лесного сна.

Дом спал. Давно умолкла Кира.

И потому, что было сыро

И поздно, Lugne пошла домой,

Все повторяя: “Мой ты… мой…”

И с той поры в душе Елены

Неповторимые глаза;

В слезах молясь на образа,

Она их ощущала плены,

И предвкушенная любовь

Окрашивала жизни новь.

28

Riene с широкими глазами

Еленин выслушала сон

И побледневшими устами:

– Леандр… Леандр… Но кто же он? -

– Он мысль моя! – и Кириена,

Пугаясь странного рефрена

В устах кузины, с этих пор

Не заводила разговор

Про этот бред. И Lugne молчала,

Меж тем, все думая о сне,

Сама с собой наедине

Припоминала все сначала,

И явью сон готов был стать,

Но вдруг все путалось опять…

29

Уже и день Преображенья,

А там пора и по домам

На молчаливые сраженья -

Уделы девствующих дам…

Обидно ехать из деревни,

Когда все краше ежедневней

Простерший листья старый клен,

Как гусьи лапы на балкон,

Когда нагроздена рябина

И яблонями пахнет сад,

Когда ряд пожен полосат,

И золотеет паутина,

Когда в настурциях газон,

Но Петербург сказал: “Сезон”.

3О

В ее руках – одна неделя,

А там она сама в руках

Не упоительного Леля,

А мужа в английских усах…

Lugne с Кирой жадно ловят миги

И, отложив на время книги,

С утра до ночи по лесам,

Внемля крылатым голосам,

Блуждают в полном упоеньи,

Поблекнувшие от тоски,

Целуя желтые листки,

И, жниц усталых слыша пенье,

Сочувствуя судьбе крестьян,

Готовы сами в сарафан…

31

В лесу, над озером, на горке,

Белеет женский монастырь,

Где в каждой келье, точно в норке,

Прокипарисенный пустырь.

Там днем – молитвы покаянья,

Смиренье, кроткость, воздыханья,

Души и тела тяжкий пост…

Но не для всех тот искус прост,

Не все покой приемлют души,

Не все покорствуют-тела,-

Творятся тайные дела,

Слова протеста слышат уши,

И видел восходящий день

Шарахающуюся тень…

32

Подруге предлагает Кира

Пройтись когда-нибудь пешком -

Беру клише – “в обитель мира”,

С котомкою и с посошком,

Как ходят толпы русских странниц,

Что для вертушек и жеманниц

Из города совсем смешно,

Но радостью озарено

Для наших милых богомолок.

И, не откладывая план,-

На удивление крестьян,-

Они выходят на проселок

И лесом, уходящим вспять,

Идут в лаптях верст двадцать пять.

33

В котомках хлеб, с водою фляжка.

В глазах и подвиг, и восторг.

Люба им каждая букашка,

Чужд жизни суетливый торг.

И нет следа от светской дамы

В крестьянке, слушающей гаммы

Лесов, будящих в ней экстаз,

С подъятой к небу синью глаз.

Их занимает каждый шорох.

Их привлекает каждый куст.

Впивай улыбку этих уст!

Впивай улыбку в этих взорах!

И если скажешь: “Что ж, каприз”,-

За этот дам я первый приз…

34

Каприз! Что значит это слово?

Ты только вникни глубже в суть!

Ужели ничего иного

Не можешь ты в него вдохнуть?

Каприз капризу рознь. Все в свете

Каприз, пожалуй… Но и дети

Оттенки могут различить.

Каприз ведь и больных лечить,

Быть музыкантом, адвокатом,

Любить вот эту, а не ту,

В уродстве видеть красоту

И апельсин сравнить с закатом…

Не в том вопрос – в ком смех иль стон,

Вопрос: нам нравится ли он?

35

– Riene! ты, друг мой, не устала?-

– Немного, Lugne. А ты? – Чуть-чуть.-

Прохладнее к закату стало,

Уже кончается их путь.

Они мечтают о ночлеге.

Навстречу едут: две телеги.

– Далеко ль до монастыря? -

– Еще не выблеснет заря,

Как вы дойдете. За оврагом

Тропинка вправо от села.-

Lugne белкой скачет, весела,

Ей Кира вторит бодрым шагом.

Березки встали в ряд невест.

А вот блестит церковный крест.

36

Так шли они. Шла служба в храме.

Помылись наскоро, и – в храм,

Стоящий в соснах, точно в раме,

Прекрасней всех на свете рам.

В тот день паломников не видно,

Что, впрочем, вовсе не обидно:

Молитва любит меньше глаз.

Блажен, кто жар молитвы спас,

Кто может искренне молиться

И смысл молитвы разуметь!

В лучах зари лампадок медь

Оранжевеет, и столица

Со всем безверием своим

Отвратна путницам моим.

37

Поют на клиросе монашки,

И попик седенький чуть жив,

Свершает службу. “Грех наш тяжкий”,-

Вздыхает старица, сложив

В дрожащий крест руки пергамент,

Угаслым взором на орнамент

Взирая, точно в нем сам бог,

И эхо удлиняет вздох.

По церкви вьется синий ладан,

И, как в тумане голубом,

Елена прислонилась лбом

К холодным плитам. Вдруг отпрядан

В смятеньи Кириены взгляд,

Чуть обернувшейся назад.

38

Елена встала.– “Lugne, родная,

Прости, но ты назад взгляни”…

И, легкий возглас испуская,

Елена видит: те огни!

Да, это он, – но стой исправней,

Не вздрагивай! – знакомец давний,

Чье имя точно, олеандр,

Гость сна в сирени – он, Леандр!

– Его ты знаешь? – Знаю вечно!-

– Но кто же он? – Он мысль моя!-

– Прости, не понимаю я…

Lugne, ты больна? – Riene сердечно

Глядит в глаза ее. Но прочь

Helene из церкви: “В ветер! в ночь!”

39

За ними – он. Они – аллеей,

Ведущей к озеру. Челнок,

Со смятою на дне лилеей,

Воткнулся в розовый песок!

Челнок столкнуть старалась тщетно

Riene, пока вдруг незаметно,

Но, твердой подчинен руке,

На гофрированном песке

Не сполз на озеро. Взглянула:

Леандр пред ними, шляпу сняв:

– Простите, может быть, неправ,

Что я без разрешенья… – Гула

Вечерний ветер нес волну,

И кто-то молвил: “Обману…”

40

Она смотрела, не мигая,

Не отрывая росных глаз,

Как грусть его, ей дорогая,

Из глаз Леандровых лилась.

Молчала Кира в потрясеньи,

Вбирая отблески осеньи,

И зеркалом спала вода,

И были миги, как года.

Потом все трое сели в лодку

И, ни о чем не говоря,

Туда поплыли, где заря

Сгорала – к дальнему болотку.

Не слышал этот вечер слов.

Закат был грустен и лилов.

41

Они проснулись на восходе,

Их к полдню встретил старый дом.

Сердца исполнены рапсодий:

Ушли вдвоем, пришли втроем.

В пути сдружились как-то сразу:

За фразою бросая фразу,

За смехом смех, за взглядом взгляд,-

Друг другом каждый был объят.

Писать друг другу слово дали

Все трое, дали адреса,

Запоминая голоса,

И, распрощавшись, долго в дали

Полей смотрели, где он шел -

Велик и мал, богат и гол.

ЧАСТЬ II

1

Будь верен данной тайно клятве,

Вдыхай любви благой озон!

…Уже в Мариинском театре

Открылся Глинкою сезон.

Уже кокотки и виверы

К Неве съезжаются с Ривьеры,

Уже закончился ремонт,

Уж разложил ковры beau-monde,

Обезгазетил все картины,

Убрал чехлы, натер паркет

И, соблюдая этикет,

От солнца скрылся за гардины.

И снова в воздухе висит:

Модэль. Журфикс. Театр. Визит.

2

Уже меня рисует Сорин,

Чуковский пишет фельетон.

Уже я с критикой поссорен,

И с ней беру надменный тон.

Уже с утра летят конверты,-

В них приглашают на концерты

Ряд патронесс и молодежь.

Уже с утра стоит галдеж

В моей рабочей комнатушке

От голосов, и ряд девиц,-

Что в массе площе полендвиц,-

Вертя игриво завитушки,

Меня усиленно зовут

Читать им там, читать им тут.

3

Уж – это ли не хохот в стоне?

Не хрюк свиньи в певучий сон?-

К нам Чехов в устричном вагоне

Из-за границы привезен.

Как некогда царя Сусанин,

Спасает тело юный Санин

От слишком духовитых душ,

В ком вовсе нет души к тому ж…

Уже зовет на поединок

Из ям военщину Куприн,

Уж славит Леду господин

Каменский, как бесстрастный инок,

И испускает “чистый” вздох,

Беря попутно четырех…

4

Уж первый номер “Аполлона”,

Темнящий золото руна,

Выходит в свет, и с небосклона

Комета новая видна;

То “Капитаны” Гумилева,

Где лишнего не видно слова,

И вот к числу звучащих слов

Плюссируется: Гумилев.

Уже “Весы” крушат пружину,

Уже безвреден “Скорпион”,

Стал иорданский вял пион,

Все чаще прибегает к джину

Бесплатных приложений Маркс;

Над “Нивою” вороний карк!

5

Все импотентнее Буренин,

С его пера течет вода,

И, сопли утерев, Есенин

Уже созрел пасти стада…

И Меньшиков, кумир столовых,

Иудушкой из Головлевых

Работает, как гробовщик,

Всесильный нововременщик.

И Розанов Василь Василич,

Христа желая уколоть,

Противоставит духу плоть,

И как его ты ни проси лечь

На койку узкую, старик

Влюблен в двуспальный пуховик…

6

У Мережковской в будуаре

На Сергиевской ярый спор

О божестве и о бездари,

Несущейся во весь опор.

Уже поблескивает Пильский,

И жмурит обыватель в Рыльске

Глаза, читая злой памфлет

Блистательнее эполет.

Уже стоический упадник,

Наркозя трезвое перо,

Слагает песенки Пьерро,

Где эпилепсии рассадник…

Завод спасительных шестов

Бердяев строит и Шестов.

7

Мадонну зрит Блок скорбно-дерзкий

В демимонденковом ландо,

И чайка вьет на Офицерской

Свое бессмертное гнездо!

Патент Александринке выдав

На храм, своей игрой Давыдов,

Далматов, Ведринская жнут

Успехи вековых минут.

И на капустник дяди Кости,[37] -

Утонченного толстяка,-

Течет поклонников река -

Смех почитающие гости

Где злоязычная Marie[38]

Всех ярче – что ни говори!

8

Испортив школьничий характер,

Придав умам вульгарный тон,

На всех углах кричат Ник Картер

И мистер Холмс, и Пинкертон.

Неисчислимы Конан-Дойля

Заслуги (скрой меня, о Toila,

От них!): в кавычках “ум” и “риск”

И без кавычек: кровь и сыск.

Аляповатые книжонки!

Гниль! облапошенный лубок!

Ты даже внешностью убог…

Чиновничьи читают женки,

Читает генеральшин внук,

А завтра Кольке по лбу “тук”.

9

Уже воюет Эго с Кубо,

И сонм крученых бурлюков

Идет войной на Сологуба

И символических божков.

Уж партитуры жечь Сен-Санса -

Задачи нео-декаданса,

И с “современья корабля”

Швырять того, строфой чьей я

Веду роман, настала мода,

И, если я и сам грешил

В ту пору, бросить грех решил,

И не тебе моя, хам, ода…

Плету новатору венок,

Точу разбойнику клинок.

10

Уж ничегочат дурни-всёки[39]

(Так, ни с того и ни с сего!)

И вс чат тщетно ничевоки

И это все – как ничего.

С улыбкой далеко не детской

Уже городит Городецкий

Акмеистическую гиль,

Адамя неуклюжий стиль.

Уж возникает “цех поэтов”

(Куда бездари, как не в цех!)

Где учат этих, учат тех,

Что можно жить без триолетов

И без рондо, и без… стихов!-

Но уж никак не без ослов!..

11

Глаза газели, ножки лани

Так выразительны без слов,

И Анну Павлову с Леньяни

Поют Скальковский и Светлов.

Кто зрил Кшесинскую Матильду,

Кто Фелию Литвин – Брунгильду

В своей душе отпечатлел,

Завидный выпал тем удел.

Сакцентив арию, Медея

Дуэтит: “Ni jamais l`tendre…[40]”

(Раз император Александр,

В мечтах из Мравиной содея

Любовницу для сына, нос

Приял в том храме нот и поз).

12

Уже теснит “Динору” ““ Tоска”,

И, жажде своего лица,

Слегка звучит мой славный тезка -

Сын знаменитого отца…[41]

Уже “Любовь к трем апельсинам”,

Желая Карлу Гоцци сыном

Достойным стать, смельчак-игрок,

Почувствовав, сдает урок

Сергей Прокофьев свой последний.

Уже – скажи ему mersi -

В огромном спросе Дебюсси.

Артур Лурье вовлек нас в бредни,

И на квартире Кульбина

Трепещут “Сети” Кузмина…

_

13

А вот и сфера “нежной страсти”,

Цыганских песенок запас.

Улыбка Вяльцевой (жанр Насти!)

И Паниной непанин бас…

Звезда счастливая Плевицкой

И маг оркестра Кусевицкий,

И (валерьянки дай, Феррейн!)

Вы, авантюры Ольги Штейн.

Процесс comtesse[42] O'Pypк-Тарновской

Два стиля – comte'a Роникер

И (до свиданья, хроникер

Судебный!) ателье Мрозовской,

Где знать на матовом стекле

И Северянин в том числе!

14

В тот день и гордый стал орабен,

Когда в костре своих страстей

Раздался в гулких залах Скрябин -

Во фраке модном – Прометей.

И пред “Поэмою Экстаза”

Неувядающая ваза

С тех пор поставлена. Огонь

Антонов, тех цветов не тронь,

Как тронул гения! И по льду

Исканий жадная толпа

Скользит (о, шаткая тропа!)

К Евреинову, Мейерхольду

И даже… к Карпову. Тихи,

Евтихий, о тебе стихи…

15

А вот и Вагнер на престоле.

И “Нибелунгово кольцо”,

В России тусклое дотоле,

Бросает жар толпе в лицо.

Но я описывать не стану,

Как к “Парсифалю” и “Тристану”

Под гром Ершова и Литвин,

Спешат гурманы нот и вин…

А вот и ты в фаворе, Римский,

Великий эпик и чарун!

Волнуют переплески струн

Твоих, как день цветущий крымский,

И я готов сто верст пешком

Идти для встречи с ““Петушком”…

16

А Бенуа? а Добужинский?

А Бакст? а Сомов? а Серов?

Утесы на низине финской,

Огни нас греющих костров.

И с ними ты, гремящий в прерьих

Краях, универсальный Рерих,

И офортисты (ecoutez)![43]

Рундальцов и старик Матэ.

Вершина горных кряжей Врубель,

Кем падший ангел уловим,

Ты заплатил умом своим

За Дерзость! Необъятна убыль

С твоею смертью, и сама

С тех пор Россия без ума…

17

Уж маска сдернута с Гапона,

Уж пойман Бурцовым Азеф,

И – к революции препона -

Оскален вновь жандармский зев.

Уже пята грядущих хамов,

Врагов искусств, святынь и храмов,

Порой слышна издалека,

И горьковского босяка

Удел для молодежи ярок

(Получше драгоценность прячь!)

Уж кается в записках врач,

Уже скитальческий огарок

Затеплен в молодых сердцах

На трепет ужаса в отцах…

18

Неугомонный Пуришкевич

Вздувал годами в Думе гам,

И в “Русском слове” Дорошевич

Рулил к заморским берегам…

Друг именинниц и театров,

Гиппопотам Амфитеатров,

Большой любитель алых жал,

Господ Обмановых рожал.

И Витте делал миллионы

На государственном вине,

И пьяный луч блестел извне

От императорской короны,

И, под правительственный шик,

Свой разум пропивал мужик.

19

В пылу забот о нем и спора

Учащийся впадал впросак:

Вблизи Казанского собора

Нагайкой жег его казак.

Хотя в те дни и были ходки

Везде студенческие сходки,

Но мысль о мыльном пузыре

Нас оставляла при царе,

Как царь оставлен близ придворных,

При всех советниках своих -

Льстецах злоумных и лихих,

Среди коварных и проворных,

И обречен давать ответ

За то, чего и в мыслях нет.

20

Беду вия над царским домом

В еще незримые венки,

Вхрипь “Колокол” зовет к погромам

Под “Русским знаменем” шинки.

И “Пауком” ползя, Дубровин,

Уже от злобы полнокровен,

К евреям ненависть сосет,

Навозом “Земщина” несет,

И за “оседлости чертою”

Растет антироссийский дух,

И, чем плотней перинный пух,

Тем больше мстительной мечтою,

Закрыв в тоске бесправный рот,

Томится “презренный” народ.

21

Россия, Ибсеном обрандясь,

Об “еgо” вспомнила своем

(Прошу отметку эту, Брандес,

Внести в очередной свой том!)

Уайльда, Шоу, Метерлинка -

У каждого своя тропинка

В душе к дороге столбовой,

У каждого художник свой.

Эстетность, мистика, сатира

И индивидность – из частиц

Всех этих русских, с сердцем птиц,

Плоть автора “Войны и мира”,

Уже формировался, но

Сформироваться не дано…

22

В те дни, когда сверкала Больска,

Как златоиглый Cordon rouge[44]

Иллиодором из Тобольска

Зло ископаем некий муж.

И у Игнатьевой в салоне,

Как солнышко на небосклоне,

Взошел сибирский мужичок.

И сразу невских женских щек

Цвет блеклый сделался пунцовым,

Затем, что было нечто в нем,

Что просто мы не назовем,

Не пользуясь клише готовым,

И – родине моей на зло -

Гипнотизеру повезло…

23

И как бы женщине ни биться,

Его не свергнуть нипочем:

К несчастью ключ ей дан Вербицкой

И назван счастия ключом!..

И что скрывать, друзья-собратья:

Мы помогали с женщин платья

Самцам разнузданным срывать,

В стихах внебрачную кровать

С восторгом блудным водружали

И славословили грехи,-

Чего ж дивиться, что стихи -

Для почитателей скрижали,-

Взяв целомудрия редут,

К фокстротным далям нас ведут?

24

И привели уже, как роту,

Как неисчисленную рать

К международному fox-trott'y

На вертикальную кровать!..

Нас держит в пакостном режиме

Похабный танец моды – Shimmi,

От негритянских дикарей

Воспринятый вселенной всей:

В маразм впадающей Европой

И заатлантным “сухарем”,

В наш век финансовым царем,

Кто счел индейца антилопой,

Его преследуя, как дичь,

Чего я не могу постичь…

25

Америка! злой край, в котором

Машина вытеснила дух,

Ты выглядишь сплошным монтером,

И свет души твоей потух.

Твой “обеспеченный” рабочий,

Не знающие грезы очи

Раскрыв, считает барыши.

В его запросах – для души

Запроса нет. В тебе поэтом

Родиться попросту нельзя.

Куда ведет тебя стезя?

Чем ты оправдана пред светом?

В марионетковой стране

Нет дела солнцу и луне.

26

А и в тебе, страна Колумба,

Пылал когда-то дух людской

В те дни, когда моряк у румба

Узрел тебя в дали морской.

Когда у баобаба ранчо

Вдруг оглашал призыв каманча,

И воздух разрезал, как бич,

Его гортанный орлий клич,

Когда в волнистые пампасы

Стремился храбрый флибустьер,

Когда в цвету увядших эр

Враждебно пламенели расы

И благородный гверильяс

Жизнь белому дарил не раз…

27

Но, впрочем, ныне и Европа

Америке даст сто очков:

Ведь больше пользы от укропа,

Чем от цветочных лепестков!

И уж, конечно, мистер Доллар

Блестит поярче, чем из дола

Растущее светило дня -

Для непрактичных западня…

Вот разве Азия… Пожалуй,

Она отсталее других…

Но в век летящих паровых

Машин, век бестолково-шалый,

Ах, не вплетать ей в косы роз,

Да и Китай уже без кос…

28

Невежество свое культура

Явила нам нежданно в дни,

Когда в живущем трубадура

Войны (война зверям сродни!)

Нашла без затрудненья: в груде

Мясной столкнулись лбы и груди,

За “благо родины” в бою

На карту ставя жизнь свою.

Мясник кровавый и ученый,

Гуманный культор и эстет -