Полное собрание стихотворений

Эст-Тойла

ОКТАВА

Татьяне Краснопольской

Заволнуется море, если вечер ветреет.

Если вечер ветреет, не слыхать мандолин.

А когда вечер сонен, заходи, – и зареет

И зареет над морем голубой Вандэлин.

Вандэлин околдует, Вандэлин обогреет,

Обогреет живущих у студеных долин.

У студеных долин, где приют голубей,

Замиражится принц бирюзы голубей!

1910. Август

ПОЭМА МЕЖДУ СТРОК

1

Мечты мои всегда у моря -

Того, откуда я бежал,

Себя безвольем опозоря,

Боясь любви, как змейных жал…

Я помню: сумерки лиловы…

Да, север, сумерки и май…

Идем втроем, Их две. Как новы!

Как неисчерпанны! – познай!

Олесенное побережье

И повороты, и холмы…

Какая нега! фразы реже…

И нет ли нас? И есть ли мы?

Ах, я не знаю, не узнаю,

Как я не знал тогда, тогда!..

Но к северу, но к морю, к маю!-

Всегда не здесь, всегда туда!

Не от того, что здесь мне плохо:

Мне лучше, мне милее здесь,

Но не сдержать о прошлом вздоха,

И я, – так что ж? – я в прошлом весь…

2

Стояли в полночь у обрыва

Я, мой Перунчик и жена…

Как Эда Финского залива,

Светила бледная луна…

О той я думал. У рыбачьих

Хибарок, лодок и сетей

Сверкнули глаза два горячих,

Меня зовущих из ветвей…

Я вздрогнул, – я шагнул для спуска!

Смелей с уступа на уступ!

Звала батистовая блузка

И очерк тех, – вервэнных, – губ…

Но тихо мне жена сказала

С неизменившимся лицом:

“Пусть подождет дочь адмирала,

Не торопись, – мы все сойдем”…

Как можно было в силуэте

Среди деревьев, сверху вниз,

Узнать соперницу, – в ответе

Нуждается такой сюрприз…

3

Дни, лепестковые как розы!..

Вдыхали счастья впопыхах!..

…Елены Яковлевны слезы,

И мой перед слезами страх…

Забуду ли и вас, профессор,

Анатом, сводник и хитрец,

Ползун по скалам и повеса,

Рогатых жен родной отец?…

Забуду ли террасу с пивом,

Ваш разговор с моей женой,

И тут же фразу: “под обрывом”,

Закушенную ветчиной?…

Забуду ли и нашу шлюпку

И бурноволновый волан?

Скидаемую быстро юбку,

На пляже позы “под Дункан”?…

А после звука Берлиоза -

Ее призыв в ночных полях!..

…Елены Яковлевны слезы,

И мой перед слезами страх?…

1914. Август

Мыза Ивановка

ЯБЛОНЯ-СОМНАМБУЛА

Спит белая вешняя яблоня.

Ей любо, как девушке, грезить.

Что, в зеркале неба корабль луня,

Восходит тоскующий месяц.

Плывет над землею он алчною,

Во влажном скользит малахите.

Он дышит дыханием яблочным

И сердце ее он похитил.

О грезы! К нему вы зареяли…

Вас месяц приветливо встретил…

Вам знойно, – просите о веере,-

И жар вам овеерит ветер.

1910. Ноябрь

ИЗ ЦИКЛА “СИРИУС”

СОНЕТНЫИ ВАРИАНТ

О ты, звезда лазоревого льда,

Ты, Сириус сверкательно-кристальный,

Есть на тебе дворец, – он весь хрустальный!

Вокруг него серебрится вода;

Повсюду снег; но снег тот не печальный:

Лазурно-бел и бархатно-пушист;

Он вид всегда хранит первоначальный

И до сих пор, как в день созданья, чист.

Я покажу тому, чей взор лучист,

Все чудеса открытой мной планеты.

Вы слышите? – поют мои сонеты.

Ледяный стих серебрян и душист.

Лети, корабль, на Сириус, – туда,

В кольцо волшбы лазоревого льда!

1909. Декабрь

ВЕЧЕРОМ ЖАСМИНОВЫМ

Сонным вечером жасминовым, под лимонный плеск

луны,

Повстречалась ты мне, грешница, с белой лилией в

руке…

Я приплыл к очам души твоей по лунящейся реке…

Берега дремали хлебные – золотые галуны.

Распустила косу русую, – проскользнула в рожь коса

И скосила острым волосом звездоликий василек.

Улыбнулась, лепестковая, и завился мотылек -

Не улыбка ль воплощенная?… Загудело, как оса…

Сердце тихо очаровано… Сердце ранено чуть-чуть…

Захлебнулся ум в забвении… Вдалеке – виолончель…

Сонным вечером жасминовым сядь на лунную качель:

Будет с лилиями грешница и чарующая чудь…

1910. Март

ЭТО ТОЛЬКО В ЖАСМИН…

Это только в жасмин… Это только в сирень…

Проклинается город надрывно…

Заночеет бело, – и в простор деревень

Окрыляется сердце порывно…

И не хочется сна… И зачем ты один?…

Кто-то бродит в ничем… Что-то в ком-то…

Это только в сирень… Это только в жасмин…

Это только узоры экспромта…

1912. Весна

И ОНА УМЕРЛА МОЛОДОЙ…

Я хочу умереть молодой…

Мирра Лохвицкая

И она умерла молодой,

Как хотела всегда умереть!..

Там, где ива грустит над водой,

Там покоится ныне и впредь.

Как бывало, дыханьем согреть

Не удастся ей сумрак густой,

Молодою ждала умереть,

И она умерла молодой.

От проезжих дорог в стороне

Есть кладбище, на нем – островок,

И в гробу, как в дубовой броне,

Спит царица без слез, без тревог,

Спит и видит сквозь землю – насквозь -

Кто-то светлый склонился с мечтой

Над могилой и шепчет: “Сбылось,-

И она умерла молодой”.

Этот, грезой молящийся, – кто?

Он певал ли с почившей дуэт?

Сколько весен душой прожито?

Он поэт! Он поэт! Он поэт!

Лишь поэту она дорога,

Лишь поэту сияет звездой!

Мирра в старости зрила врага,-

И она умерла молодой.

1909. Май

НЕТ НИЧЕГО

Молодость кончилась как-то сразу.

Ночью увяла в саду сирень.

Я не влюбляюсь больше ни разу.

Даже лениться, лениться – лень!

Было когда-то все голубое:

Негодованье, порыв, тоска.

Было когда-то все молодое,

И безразличье – теперь, пока…

Но если “пока” – навек, без срока?

Удастся ль в “опять” претворить его?

Надеюсь безумно! хочу жестоко!

И нет ничего, как нет ничего!..

1914. Сентябрь

Мыэа Ивановка

ЗАГОРНОЙ…

В столице Грузии загорной,

Спускающейся по холмам

К реке неряшливо-проворной,

Есть милое моим мечтам.

Но тем странней мое влеченье

В те чуждые душе края,

Что никакого впечатления

От них не взял на север я.

И тем страннее для рассказа

Что не смутила ни на миг

Меня загадочность Кавказа

(Я Лермонтова не постиг)…

Однако в Грузии загорной

Есть милое моим мечтам:

Я вижу женщину, всю черной,

Кому я имени не дам.

Она стройна, мала и нервна,

Лицо бескровно, все – вопрос,

Оно трагически безгневно

И постоянно, как утес.

Уста умершей; уголками

Слегка опущены; сарказм

И чувственность – в извечной драме;

В глазах, – угрозье горлоспазм.

Не встретите на горных шпилях

Ее “с раздумьем на челе”:

Она всегда в автомобилях,

Она всегда навеселе!

Я не пойму – ты явь иль пена

Прибоя грёз моих, но ввек

Ты в памяти запечатленна,

Нечеловечий человек.

1918. Октябрь

СЕГОДНЯ НЕ ПРИДУ

Сегодня не приду; когда приду – не знаю…

Ее телеграмма

“Сегодня не приду; когда приду – не знаю…”

Я радуюсь весне, сирени, солнцу, маю!

Я радуюсь тому, что вновь растет трава!

– Подайте мой мотор. Шоффэр, на Острова!

Пускай меня к тебе влечет неудержимо,

Мне хочется забыть, что я тобой любима,

Чтоб чувствовать острей весенний этот день,

Чтоб слаже тосковать…

– В сирень, шоффэр! в сирень!

Я так тебя люблю, что быть с тобою вместе

Порой мне тяжело: ты мне, своей невесте,

Так много счастья дал, собой меня впитав,

Что отдых от тебя среди цветов и трав…

Пощады мне, молю! Я требую пощады!

Я видеть не могу тебя и мне не надо…

– Нельзя ли по морю, шоффэр?… а на звезду?…

Чтоб только как-нибудь: “Сегодня не приду…”

1914. Июнь

Эст-Тойла

АМУЛЕТЫ

Звенели ландыши во мху,

Как серебристый колокольчик,

И белки в шубках на меху,

Сгибали хвостики в колечки.

О, красота пушистых кольчек!

О, белок шустрые сердечки!

И было красочно везде

В могучий, бравый полдень мая;

И птички трелили в гнезде,

Кричали утки, как китайцы,

И, хворост радостно ломая,

Легко попрыгивали зайцы.

Была весна, был май – сам сон!

Любилось пламенно, но строго…

Был пышнокудр еще Самсон!..

Коляска, тройка и бубенчик…

К тебе знакомая дорога…

О май! о белочка! о птенчик!

1910. Февраль

ВЕСЕННИЙ МАДРИГАЛ

В душистом белорозовом горошке

Играют две батистовые крошки.

Постукивают ножки по дорожке.

Показывает бонна детям рожки.

О, фрейлейн! Вы и пара ваших крошек -

Душистый белорозовый горошек.

1911. Май

СЕРДЦУ ДЕВЬЕМУ

Сонке

Она мне принесла гвоздику,

Застенчива и молода.

Люблю лесную землянику

В брильянтовые холода.

Рассказывала о концерте

И о столичном том и сем;

Но видел поле в девьем сердце,

Ручьи меж лилий и овсом.

Я знаю: вечером за книгой,

Она так ласково взгрустнет,

Как векше, сердцу скажет: “прыгай!”

И будет воль, и будет гнет…

С улыбкою, сомкнув ресницы,

Припомнит ольхи и родник,

И впишет четкие страницы

В благоуханный свой дневник.

1913

ЗАКЛИНАНИЕ

Татиане Краснопольской

На клумбе у меня фиалка

Все больше – больше с каждым днем.

Не опали ее огнем,

Пчела, летучая жужжалка.

Тебе ее да будет жалко,

Как мне тебя: мы все уснем.

1914. Май

Эст-Тойла

ОДНО ИЗ ДВУХ

Ты в жизнь вошла в колье жемчужном

Горда, сверкательна, строга.

Глаза, проникнутые южным,

Омраченные жемчуга.

И встреченному незнакомцу,

Который так безбрежно жил,

Ты поклонилась, точно солнцу,

И встречный близок стал и мил.

Сердца улыбно укачали

И утомились до зерна.

Но жемчугов твоей печали,

Как прежде, матовость черна.

Твой черный жемчуг целомудрен,

Невинна темная душа,

И девственный твой лик окудрен.

Ты отрицаньем хороша.

Ты ждешь со страстностью упорной

Иного встречного, когда

Зарозовеет жемчуг черный,

А нет – погаснет навсегда!

1913. Январь

ПЕСЕНКА ГОРНИЧНОЙ

Пошла бродить я по полю

И прислонилась к тополю…

Смотрю: а рядом перепел

Всю воду в луже перепил…

Смотрю, лягушек дюжина

На солнышке сконфуженно

Присела и не прыгает,

Ногами только дрыгает…

Залюбовалась пчелками

С взлохмаченными челками

И восхитилась осами

С расчесанными косами…

Глазами жадно-прыткими

Любуясь маргаритками,

Я собрала букетики

Себе и другу Петьке…

В лесу, у муравейника,

Связала я три веника

И поспешила вечером

Я на свиданьем с кучером…

1911. Июль

Дылицы

ПОЭЗА ТРЕХ ПРИНЦЕСС

Моя дежурная адъютантэсса,-

Принцесса Юния де Виантро,-

Вмолнилась в комнату бодрей экспресса,

И доложила мне, смеясь остро:

– Я к вам по поводу Торкватто Тассо…

В гареме паника. Грозит бойкот…

В негодованьи княжна Инстасса,

И к светозарному сама идет.

Мне даже некогда пригубить жало,

И взор сиреневый плеснуть в лазорь:

Бегу – мороженое из фиалок

Вам выльдить к празднику Лимонных Зорь…-

И фиолетовая, как черника,

Фигурка Юнии газелит в сад.

Дверь раскрывается, и Вероника

Уже готовится журчать доклад:

– Я к вам по поводу Торкватто Тассо…

В гареме паника. Грозит бойкот…

В негодовании княжна Инстасса,

И к светозарному сама идет.

Но-ах! мне некогда к Вам на колени.

“Кальвиль раздорная” среди принцесс:

Варить приходится ликер сирени

Для неисчерпываемых поэз.-

И точно ласточка в окно порхнула,

Слегка вервэною проколыхав…

Виолончелили от меццо-гула

В саду наструненные души трав.

И в этих отгулах рванулись двери,-

И изумительнейший гастроном,

Знаток изысканнейших эксцессерий,

Инстасса въехала на вороном.

– Мы, изучавшие Торкватто Тассо

По поведению, по твоему,-

Все перессорились… Но я, Инстасса,

Всех оправдаю я и всё пойму.

Утишу бешенство и шум базарный,

Всех жен разрозненных объединя,

Лишь ты, мечтанный мой, мой светозарный,

Впусти не в очередь к себе меня!

1915. Январь

ПИСЬМО-РОНДО

С курьерским, в пять, я радостно приеду

К тебе, Олег, и будешь ты опять

Встречать меня. Везу тебе победу

С курьерским, в пять.

Что хочешь, делай все со мной. Распять

Ты, может быть, свою захочешь Эду

За годы те, что нам пришлось страдать.

Простишь ли, нет – неважно мне. Но “Леду”

Изволь к пяти на станцию прислать:

Имей в виду, что буду я к обеду,

С курьерским, в пять.

1915. Январь

МЕТЁЛКА-САМОМЁЛКА

С утра ушел Ермолка

К елани по грибы.

Метелка-самомелка

В углу его избы.

Ермолкина светелка

Углами не красна.

Метелка-самомелка,

Изба тебе тесна!

Вдруг ощетинясь колко,-

Без цели, без пути,-

Метелка-самомелка

Пошла себе мести!

Окурок и иголку,

Опорки, самовар

Метелка-самомелка

Гребет, войдя в ковар.

Сгребает все без толка

В Ермолкиной избе

Метелка-самомелка

Смеется, знай себе.

Айда на двор! глядь, елка!

А там и целый лес…

Метелка-самомелка

Сильна, как Геркулес.

Как будто богомолка

В мужском монастыре,

Метелка-самомелка

Ширеет на дворе.

Глядь, мельня-мукомолка,-

И тотчас же мука

Метелкой-самомелкой

Взвита под облака.

Сметает рощи, волка,

Деревни, города.

Метелка-самомелка

Метением горда.

Такая уж весёлка:

На нивы, хоть мала,

Метелка-самомелка

Все реки намела!

Всё в кучу: слон и кролка!

Америка, Китай!

Метелка-самомелка

Мети себе, катай!

…Метелка-самомелка,

Где, бывшее Землей?…

Живи в веках, Ермолка,

Прославленный метлой!

1914. Июль

Мыза Ивановка

ПОЭЗА ДЕТСТВА МОЕГО И ОТРОЧЕСТВА

1

Когда еще мне было девять,

Как Кантэнак – стакана, строф

Искала крыльчатая лебедь,

Душа, вдыхая Петергоф.

У нас была большая дача,

В саду игрушечный котэдж,

Где я, всех взрослых озадача,

От неги вешней мог истечь.

Очарен Балтикою девной,

Оласкан шелестами дюн,

Уже я грезил королевной

И звоном скандинавских струн.

Я с первых весен был отрансен!

Я с первых весен был грезэр!

И золотом тисненный Гранстрэм -

Мечты галантный кавалер.

По волнам шли седые деды -

Не паруса ли каравелл? -

И отчего-то из “Рогнеды”

Мне чей-то девий голос пел…

И в шторм высокий тенор скальда

Его глушил – возвестник слав…

Шел на могильный холм Руальда

Но брынским дебрям Изяслав.

Мечты о детстве! вы счастливы!

Вы хаотичны, как восторг!

Вы упояете, как сливы,

Лисицы, зайчики без норк!

2

Но все-таки мне девять было,

И был игрушечный котэдж,

В котором – правда, это мило?-

От грез ребенок мог истечь…

В котэдже грезил я о Варе,

О смуглой сверстнице, о том,

Как раз у мамы в будуаре

Я повенчался с ней тайком.

Ну да, наш брак был озаконен,

Иначе в девять лет нельзя:

Коробкой тортной окоронен,

Поцеловал невесту я.

3

Прошло. Прошло с тех пор лет двадцать,

И золотым осенним днем

Случилось как-то мне скитаться

По кладбищу. Цвело кругом.

Пестрело. У Комиссаржевской

Благоухала тишина.

Вдруг крест с дощечкой, полной блеска

И еле слышимого плеска:

Варюша С. – Моя жена!

Я улыбнулся. Что же боле

Я сделать мог? Ушла – и пусть.

Смешно бы говорить о боли,

А грусть… всегда со мною грусть!

4

И все еще мне девять. Дача -

В столице дач. Сырой покров.

Туман, конечно. Это значит -

Опять все тот же Петергоф.

Сижу в котэдже. Ряд плетеных

Миньонных стульев. Я – в себе,

А предо мною два влюбленных

Наивных глаза. То – Бэбэ.

Бэбэ! Но надо же представить:

Моя соседка; молода,

Как я, но чуточку лукавит.

Однако, это не беда.

Мы с ней вдвоем за файв-о-клоком.

Она блондинка. Голос чист.

И на лице лазурнооком -

Улыбка, точно аметист.

Бэбэ печальна, но улыбит

Свое лицо, а глазы вниз.

Она молчит, а чай наш выпит,

И вскоре нас принудит мисс,

Подъехав в английской коляске,

С собою ехать в Монплезир,

Где франтам будет делать глазки,

А дети в неисходной ласке

Шептать: “но это ж… votre plaisire?…”

5

Череповец! пять лет я прожил

В твоем огрязненном снегу,

Где каждый реалист острожил,

Где было пьянство и разгул.

Что ни учитель – Передонов,

Что ни судеец – Хлестаков.

О, сколько муки, сколько стонов,

Наивно-жалобных листков!

Давно из памяти ты вытек,

Ничтожный город на Шексне,

И мой литературный выдвиг

Замедлен по твоей вине…

Тебя забвею. Вечно мокро

В твоих обельменных глазах,

Пускай грядущий мой биограф

Тебя разносит в пух и прах!

6

О, Суда! голубая Суда!

Ты, внучка Волги! дочь Шексны!

Как я хочу к тебе отсюда

В твои одебренные сны!

Осеверив свои стремленья,

Тебя с собой перекрылив

К тебе, река моя, – оленья

За твой стремительный извив.

Твой правый берег весь олесен,

На берегу лиловый дом,

Где возжигала столько песен

Певунья в тускло-золотом.

Я вновь желаю вас оперлить,

Река и дева, две сестры.

Ведь каждая из вас, как стерлядь:

Прозрачно-струйны и остры.

Теките в свет, душой поэта,

Вы, русла моего пера,

Сестра-мечта Елисавета

И Суда, греза и сестра!

Петербург

Декабрь. 1912

КОЛЬЕ РОНДО

Александру Толмачеву

1

В мимозах льна, под западные блики,

Окаменела нежно влюблена,

Ты над рекой, босая и в тунике,

В мимозах льна.

Ты от мечтаний чувственных больна.

И что-то есть младенческое в лике,

Но ты, ребенок, слабостью сильна

Ты ждешь его. И кличешь ты. И в клике

Такая страстность! Плоть закалена

В твоей мечте. Придет ли твой великий

В мимозы льна?

2

Окаменела, нежно влюблена

И вот стоишь, безмолвна, как Фенелла,

И над тобой взошедшая луна

Окаменела.

Твое лицо в луненьи побледнело

В томлении чарующего сна,

И стало все вокруг голубо-бело.

Возникнуть может в каждый миг страна,

Где чувственна душа, как наше тело.

Но что ж теперь в душе твоей? Она

Окаменела.

3

Ты над рекой, босая и в тунике,

И деешь чары с тихою тоской.

Но слышишь ли его призыво-крики

Ты над рекой?

Должно быть, нет: в лице твоем покой,

И лишь глаза восторженны и дики,

Твои глаза; колдунья под луной!

Воздвиг камыш свои из речки пики.

С какою страстью бешеной, с какой

Безумною мольбою к грёзомыке -

Ты над рекой!

4

В мимозах льна олуненные глазы

Призывят тщетно друга, и одна

Ты жжешь свои бесстыжие экстазы

В мимозах льна.

И облака в реке – то вид слона,

То кролика приемлют. Ухо фразы

Готово различить. Но – тишина.

И ткет луна сафировые газы,

Твоим призывом сладко пленена,

И в дущу льнут ее лучи-пролазы

В мимозах льна.

5

Ты от мечтаний чувственных больна,

От шорохов, намеков и касаний.

Лицо как бы увяло, и грустна

Ты от мечтаний.

Есть что-то мудро-лживое в тумане:

Как будто тот, но всмотришься – сосна

Чернеет на офлеренной поляне.

И снова ждешь. Душе твоей видна

Вселенная. Уже безгранны грани:

Но это ложь! И стала вдруг темна

Ты от мечтаний!

6

И что-то есть младенческое в лике,

В его очах расширенных. Чья весть

Застыла в них? И разум в знойном сдвиге

И что-то есть.

Что это? смерть? издевка? чья-то месть?

Невидимые тягостны вериги…

Куда-то мчаться, плыть, лететь и лезть!

К чему же жизнь, любовь, цветы и книги,

Раз некому вручить девичью честь,

Раз душу переехали квадриги

И что-то есть.

7

Но ты, ребенок, слабостью сильна,-

И вот твой голос тонок стал и звонок,

Как пред тобой бегущая волна:

Ведь ты – ребенок.

Но на форелях – розовых коронок

Тебе не счесть. Когда придет весна,

Не всколыхнут сиреневый просонок,

И в нем не счесть, хотя ты и ясна,

Спиральных чувств души своей! Бессонок!

Готовностью считать их – ты властна,

Но ты – ребенок…

8

Ты ждешь его. И кличешь ты. И в клике -

Триумф тщеты. И больше ничего.

Хотя он лик не выявит безликий,

Ты ждешь его.

И в ожиданьи явно торжество,

И нервные в глазах трепещут тики,

Но ты неумолимей оттого;

Раз ты пришла вкусить любви владыки

Своей мечты, безвестца своего,

Раз ты решила пасть среди брусники,-

Ты ждешь его!

9

Такая страстность. Плоть закалена.

Во мраке тела скрыта ясность.

Ты верою в мечту упоена:

Такая страстность.

Тебя не испугает безучастность

Пути к тебе не знающего. На

Лице твоем – решимость и опасность.

И верою своей потрясена,

Ты обезумела. И всюду – красность,

Где лунопаль была: тебе дана

Такая страстность.

10

В твоей мечте придет ли твой великий?

Ведь наяву он вечно в темноте.

Что ты безумна – верные улики

В твоей мечте.

И вот шаги. Вот тени. Кто вы, те?

Не эти вы! но тот, – единоликий,-

Он не придет, дитя, к твоей тщете!

Высовывают призраки языки,

И прячутся то в речке, то в кусте…

И сколько злобы в их нещадном зыке -

К твоей мечте.

ll

В мимозах льна – ах! – не цветут мимозы,

А только лен!.. Но, греза, ты вольна,

А потому – безумие и слезы

В мимозах льна.

Да осветится жизнь. Она тесна.

В оковах зла. И в безнадежьи прозы

Мечта на смерть всегда обречена.

Но я – поэт! И мне подвластны грозы,

И грозами душа моя полна.

Да превратятся в девушек стрекозы

В мимозах льна!

20 января 1915

Петроград

“ПЕРУНЧИК”

Петру Ларионову

Я хочу, чтобы знала Россия,

Как тебя, мой Перунчик, люблю,

Чтобы очи твои голубые

Осветляли улыбку мою!

В тихой Гатчине, в парке дворцовом,

У форелей, цветов и лисиц,

Ты живешь молодым, бестолковым,

Весь пронизанный трелями птиц.

Для тебя незаметно начальство,-

Ты свободен, восторжен и дик.

Жизнь в природе – пленительней вальса;

Утонувший в природе – велик.

Русокудрый, плечистый, громадный,

Весь лазоревый и золотой,