Полное собрание стихотворений

Лорнирует базарно каждый смокинг,

Но не во всяком смокинге калиф…

Как устрицу, глотает с аппетитом

Дежурного очередную дань…

При этом всём – со вкусом носит титул,

Иной щеке даря свою ладонь.

1911. Февраль

В БЛЕСТКОЙ ТЬМЕ

В смокингах, в шик опроборенные, великосветские

олухи

В княжьей гостиной наструнились, лица свои оглупив.

Я улыбнулся натянуто, вспомнил сарказмно о порохе:

Скуку взорвал неожиданно нео-поэзный мотив.

Каждая строчка – пощечина. Голос мой – сплошь

издевательство.

Рифмы слагаются в кукиши. Кажет язык ассонанс.

Я презираю вас пламенно, тусклые ваши сиятельства,

И, презирая, рассчитываю на мировой резонанс!

Блесткая аудитория, блеском ты зло отуманена!

Скрыт от тебя, недостойная, будущего горизонт!

Тусклые ваши сиятельства! Во времена Северянина

Следует знать, что за Пушкиным были и Блок и

Бальмонт!

1913

В ЛИМУЗИНЕ

Она вошла в моторный лимузин,

Эскизя страсть в корректном кавалере,

И в хрупоте танцующих резин

Восстановила голос Кавальери.

Кто звал ее на лестнице: “Manon?”

И ножки ей в прохладном вестибюле,-

Хотя она и бросила: “Mais non”[14] -

Чьи руки властно мехово обули?

Да все же он, пустой, как шантеклер,

Проборчатый, офраченный картавец,

Желательный для многих кавалер,

Использованный многими красавец.

О женщина! Зови его в турнэ,

Бери его, пожалуй, в будуары…

Но не води с собою на Масснэ;

“Письмо” Масснэ… Оно не для гитары!..

1910. Июль

НА ОСТРОВАХ

В ландо моторном, в ландо шикарном

Я проезжаю по Островам,

Пьянея встречным лицом вульгарным

Среди дам просто и – “этих” дам.

Ах, в каждой “фее” искал я фею

Когда-то раньше. Теперь не то.

Но отчего же я огневею,

Когда мелькает вблизи манто?

Как безответно! как безвопросно!

Как гривуазно! но всюду – боль!

В аллеях сорно, в куртинах росно,

И в каждом франте жив Рокамболь.

И что тут прелесть? и что тут мерзость?

Бесстыж и скорбен ночной пуант.

Кому бы бросить наглее дерзость?

Кому бы нежно поправить бант?

1911. Май.

ВАЛЕНТИНА

Валентина, сколько счастья! Валентина, сколько

жути!

Сколько чары! Валентина, отчего же ты грустишь?

Это было на концерте в медицинском институте,

Ты сидела в вестибюле за продажею афиш.

Выскочив из ландолета, девушками окруженный,

Я стремился на эстраду, но, меня остановив,

Предложила мне программу, и, тобой завороженный,

На мгновенье задержался, созерцая твой извив.

Ты зашла ко мне в антракте (не зови его пробелом),

С тайной розой, с красной грезой, с бирюзовою

грозой

Глаз восторженных и наглых. Ты была в простом

и белом,

Говорила очень быстро и казалась стрекозой.

Этот день!.. С него – начало. Телефоны и открытки.

К начинаньям поэтессы я был очень милосерд,

И когда уже ты стала кандидаткой в фаворитки,

Ты меня сопровождала ежедневно на концерт.

А потом… Купэ. Деревня. Много снега, леса. Святки.

Замороженные ночи и крещенская луна.

Домик. Нежно и уютно. Упоенье без оглядки.

Валентина безрассудна! Валентина влюблена!

Все прошло, как все проходит. И простились мы

неловко:

Я “обманщик”, ты сердита, то есть просто трафарет.

Валентина плутоглазка! остроумная чертовка!

Ты чаруйную поэму превратила в жалкий бред!

1914. Март

ТЕБЕ, МОЯ КРАСАВИЦА!

Ариадниной мамочке

Вуаль светло-зеленая с сиреневыми мушками

Была слегка приподнята над розовыми ушками.

Вуаль была чуть влажная она была чуть теплая,

И ты мне улыбалася, красивая и добрая…

Смотрела в очи ласково, смотрела в очи грезово,

Тревожила уснувшее и улыбалась розово.

И я не слышал улицы со звонами и гамами,

И сердце откликалося взволнованными гаммами.

Шла ночь, шурша кокетливо и шлейфами, и тканями,

Мы бархатною сказкою сердца друг другу ранили.

Атласные пожатия… рождения и гибели…

Отливы… содрогания… кружения и прибыли…

Да разве тут до улицы со звонами и шумами?!

Да разве тут до города с пылающими думами?!

Кумирню строил в сердце я, я строил в сердце пагоды…

Ах, губки эти алые и сочные, как ягоды!

Расстались… для чего, спроси… я долго грезил

в комнате…

О, глазки в слезках-капельках, мои глаза вы помните?

Вы помните? вы верите? вы ждете! вы, кудесная!

Они неповторяемы, мгновенности чудесные!..

Я требую настойчиво, приказываю пламенно:

Исчезни все гнетущее! исчезни, вся вселенная!

Все краткое! все хрупкое! все мелкое! все тленное!

А мы, моя красавица, утопимся в забвении,

Очаровав порывностью бесстрастное мгновение.

1910. Январь

ПОЭЗА О ТЫСЯЧА ПЕРВОМ ЗНАКОМСТВЕ

Лакей и сен-бернар – ах, оба баритоны!-

Встречали нас в дверях ответом на звонок.

Камелии. Ковры. Гостиной сребротоны.

Два пуфа и диван. И шесть бесшумных ног.

Мы двое к ней пришли. Она была чужою.

Он знал ее, но я представлен в этот раз.

Мне сдержанный привет и сен-бернару Джою

Уйти куда-нибудь и не мешать – приказ.

Салонный разговор, удобный для аббата,

Для доблестной ханжи и столь же для гетер.

И мы уже не мы: Альфред и Травиата.

И вот уже оркестр. И вот уже партер.

Так: входим в роли мы совсем непроизвольно,

Но режет сердце мне точеный комплимент.

Как больно говорить! Как нестерпимо больно,

Когда предвидишь вот любой, любой момент!

Все знаем наперед: и будет то, что смято

Когда-то, кем-то, как и где – не все равно ль?

И в ужасе, в тоске, – Альфред и Травиата,-

Мы шутим, – как тогда, – лелея нашу боль…

1914. Осень

В ОСЕНОКОШЕННОМ ИЮЛЕ

Июль блестяще осенокошен.

Ах, он уходит! держи! держи!

Лежу на шелке зеленом пашен,

Вокруг – блондинки, косички ржи.

О небо, небо! твой путь воздушен!

О поле, поле! ты – грезы верфь!

Я онебесен! Я онездешен!

И Бог мне равен, и равен червь!

1911, июль

Дыльцы

РОДНИК

Восемь лет эту местность я знаю,

Уходил, приходил, – но всегда

В этой местности бьет ледяная

Неисчерпываемая вода.

Полноструйный родник, полнозвучный,

Мой родной; мой природный родник,

Вновь к тебе (ты не можешь наскучить!)

Неотбрасываемо я приник.

И светло мне глаза оросили

Слезы гордого счастья, и я

Восклицаю: ты – символ России,

Изнедривающаяся струя!

1914. Июль

Мыза Ивановка

К ЧЕРТЕ ЧЕРТА

Какою нежностью неизъяснимою, какой сердечностью

Осветозарено и олазорено лицо твое,

Лицо незримое, отождествленное всечертно

с Вечностью,

Твое – но чье?

В вагоне поезда, на каждой улице и в сновидении,

В театре ль, в роще ли – всегда приложится к черте

черта,

Неуловимая, но ощутимая, – черта-мгновение,

Черта-мечта!

И больно-сладостно, и вешне-радостно! Жить -

изумительно,

Чудесно все-таки! Ах, сразу нескольких – одну

любить!

Невоплощенная! Невоплотимая! тебя пленительно

Ждать – это жить!

1914, ноябрь

ПОЭЗА СПИЧЕЧНОГО КОРОБКА

Что это? – Спичек коробок -

Лучинок из берез?

И ты их не заметить мог?

Ведь это ж грандиоз!

Бери же, чиркай и грози,

Восторжен, нагл и яр!

Ползет огонь на все стези:

В твоей руке – пожар!

Огонь! огонь, природоцап,

Высовывай язык!

Ликуй, холоп! Оцарься, раб!

Ничтожный, ты велик!

Мыза Ивановка,

1914. Начало июля

РОНДО

Л. Рындиной

Читать тебе себя в лимонном будуаре,

Как яхту грез, его приняв и полюбя…

Взамен неверных слов, взамен шаблонных арий,

Читать тебе себя.

Прочувствовать тебя в лиловом пеньюаре,

Дробя грядущее и прошлое, дробя

Второстепенное, и сильным быть в ударе.

Увериться, что мир сосредоточен в паре:

Лишь в нас с тобой, лишь в нас! И только для тебя,

И только о тебе, венчая взор твой царий,

Читать тебе себя!

1914, февраль

АМАЗОНКА

Я встретил у парка вчера амазонку

Под звуки бравурной раздольной мазурки.

– Как кукольны формы у синей фигурки!-

Наглея восторгом, сказал я вдогонку.

Она обернулась, она посмотрела,

Слегка улыбнулась, раздетая взором,

Хлыстом помахала лукавым узором

Мне в сердце вонзила дремучие стрелы…

А рыжая лошадь под ней гарцевала,

Упрямо топталась на месте кобыла

И, право, не знаю, – казалось ли, было,-

В угоду хозяйке меня баловала…

1910, февраль

BERCEUSE

(НА МОТИВ МИРРЫ ЛОХВИЦКОЙ)

Ты так светла в клубящемся покрове.

Твое лицо – восходный Уротал.

В твоем дремучем чернобровье

Мой ум устало заплутал.

Ты вся – мечта коралловых уловов

Твои уста – факирская печать.

В твоих очах, в очах лиловых

Хотел бы сердце закачать.

А где-то плач и грохоты орудий…

Так было встарь, так вечно будет впредь.

Дай погрузиться в белогрудьи

И упоенно умереть.

1910, сентябрь

ЭЛЕКТРАССОНАНС

Что такое электрассонанс?

Это – молния и светлячок.

Сон и скрипка. Гекзаметр и станс.

Мысль и грёза. Пила и смычок.

Разнокровье и злой мезальянс.

Тайна ночи и женский зрачок.

Мирозданье – электрассонанс!

1910. Февраль

В ГОСТИНИЦЕ

В большом и неуютном номере провинциальной

гостиницы

Я лежу в бессоннице холодноватыми вечерами.

Жутко мне, жутко, что сердце скорбью навеки

вынется

Из своего гнездышка – …разбитое стекло в раме…

Из ресторана доносится то тихая, грустная музыка,-

Какая-нибудь затасканная лунная соната,

То такая помпезная, – правда, часто кургузая,-

– …Лилию оскорбляющее полнокровье граната…

И слышатся в этой музыке души всех женщин

и девушек,

Когда-либо в жизни встретившихся и возможных

еще в пути.

И плачется, бесслезно плачется в номерной тиши

кромешной

О музыке, о девушках, обо всем, что способно цвести…

Симферополь.

1914. Январь

КУЗИНА ЛИДА

Лида, ты – беззвучная Липковская. Лида – ты -

хорошенькая девушка.

Стройная, высокая, изящная, ты – сплошная хрупь,

ты – вся улыбь.

Только отчего же ты недолгая? Только отчего твое

во льду ушко?

Только для чего так много жемчуга? Милая, скорей

его рассыпь!

Русая и белая кузиночка, не идут тебе, поверь мне,

ландыши;

Не идут тебе, поверь мне, лилии, – слишком ты для

белого-бела…

Маки, розы нагло оскорбительны, а лианы вьются,

как змееныши,-

Трудно обукетить лиф твой девичий, чтобы ты сама

собой была.

…Папоротник в блестках изумрудовых, снег

фиально белый и оискренный,

Пихтовые иглы эластичные – вот тебе единственный

убор,

Девушка со старческой улыбкою, замкнутой, но

точно солнце, искренней,

Неизвестно как-то умирающей; – как по ягоды идущей

в бор…

1912. Февраль

НИКЧЕМНАЯ

Ты меня совсем измучила, может быть, сама не ведая;

Может быть, вполне сознательно, может быть,

перестрадав;

Вижусь я с тобой урывками: разве вместе пообедаю

На глазах у всех и каждого, – и опять тоска-удав.

О, безжалостница добрая! ты, штрихующая профили

Мне чужие, но знакомые, с носом мертвенно-прямым!

Целомудренную чувственность мы зломозгло

объутопили

Чем-то вечно ожидаемым и литаврово-немым…

Слушай, чуждая мне блажница! обреченная

далёчница!

Оскорбить меня хотящая для немыслимых услад!

Подавив негодование, мне в тебя так просто хочется,

Как орлу – в лазорь сияльную, как теченью -

в водопад!

Одесса

1914. Февраль

ЖУТКАЯ ПОЭЗА

О, нестерпимо-больные места,

Где женщины, утерянные мною,

Навек во всем: в дрожании листа,

В порыве травном к солнечному зною,

В брусничных и осиновых лесах,

Во всхлипах мха – их жалобные плачи…

Как скорбно там скрипенье колеса!

Как трогательно блеянье телячье!

На севере и рощи, и луга,

И лады дум, и пьяненькие сельца -

Однообразны только для пришельца:

Для северян несхожесть их легка.

Когда-нибудь я встречу – это так!-

В таком лесу унылую старуху,

И к моему она приблизит уху

Лукавый рот. Потом за четвертак

Расскажет мне пророчная шарманка

О их судьбе, всех жертв моих. Потом

Я лес приму, как свой последний дом…

Ты – смерть моя, случайная цыганка!

1914. Февраль

Одесса

РОНДО ОРАНЖЕВОГО ЗАКАТА

Невымученных мук, невыгроженных гроз

Так много назади, и тяжек сердца стук.

Оранжевый закат лианами оброс

Невыкорченных мук.

Оранжевый закат! ты мой давнишний друг,

Как лепеты травы, как трепеты берез,

Как щебеты мечты… Но вдруг изменишь? вдруг?

Заплакать бы обжогом ржавых слез,

В них утопить колечки змейных скук

И ждать, как ждет подпоездник – колес,

Невысмертивших мук!

Веймарн

1918. Август

ЕВГЕНИЯ

Это имя мне было знакомо -

Чуть истлевшее пряное имя,

И в щекочущем чувственность дыме

Сердце было к блаженству влекомо.

Как волна – броненосцу за пену,

Как за плен – бег свободный потока,

Это имя мне мстило жестоко

За забвенье, позор, за измену…

Месть швырнула в лицо мне два кома,

Кома грязи – разврат и бескрылье.

Я кончаюсь в неясном усилье…

Это имя мне жутко знакомо!..

1909

КОГДА НОЧЕЛО

Уже ночело. Я был около

Монастыря. Сквозила просека.

Окрест отгуживал от колокола.

Как вдруг собака, в роде мопсика,

Зло и неистово залаяла.

Послышались осечки хвороста,

И кто-то голосом хозяина

“Тубо!” пробаритонил просто.

Лес заветрел и вновь отгуживал

Глухую всенощную, охая.

Мне стало жутко, стало нужно

Людей, их слова. Очень плохо я

Себя почувствовал. Оглушенный,

Напуганный, я сел у озера.

Мне оставалось верст одиннадцать.

Решительность меня вдруг бросила,-

От страха я не мог подвинуться…

Дылицы

1911. Июль

ПЯТИЦВЕТ I

Заберусь на рассвете на серебряный кедр

Любоваться оттуда на маневры эскадр.

Солнце, утро и море! Как я весело-бодр,

Точно воздух бездумен, точно мумия-мудр.

Кто прославлен орлами, ах, тому не до выдр!..

1910. Сентябрь.

РЕГИНА

Когда поблекнут георгины

Под ало-желчный лесосон,

Идите к домику Регины

Во все концы, со всех сторон.

Идите к домику Регины

По всем дорогам и тропам,

Бросайте на пути рябины,

Дабы назад вернуться вам.

Бросайте на пути рябины:

Все наши скрестятся пути,

И вам, искателям Регины,

Назад дороги не найти.

1918. Лето

Веймарн.

ЛИРОБАСНЯ

Бело лиловеет шорох колокольчий -

Веселится лесоветр;

Мы проходим полем, мило полумолча,

На твоей головке – фетр,

А на теле шелк зеленый, и – босая.

Обрываешь тихо листик и, бросая

Мелкие кусочки,

Смеешься, осолнечив лоб.

…Стада голубых антилоп

Покрыли травы, покрыли кочки…

Но дьяконья падчерица,

Изгибаясь, как ящерица,

Нарушает иллюзию…

Какое беззаконье!

– Если хочешь в Андалузию,

Не езди в Пошехонье…

____________________

Улыбаясь, мы идем на рельсы;

Телеграфная проволока

Загудела;

Грозовеет облако,-

К буре дело.

____________________

Попробуй тут, рассвирелься!..

1911

НА ПРЕМЬЕРЕ

Овеев желание грезовым парусом,

Сверкая устовым колье,

Графиня ударила веером страусовым

Опешенного шевалье.

Оркестромелодия реяла розою

Над белобархатом фойэ.

Графиня с грацией стрекозовой

Кусала шоколад-кайэ.

Сновала рассеянно блесткая публика

Из декольтэ и фрачных фалд.

А завтра в рецензии светскою рубрикой

Отметится шикарный гвалт.

1911

ДИССО-РОНДО

Ожили снова желанья…

Воспоминаний папирус

Снова ветреет, как парус,

И в бирюзе умиленья

Призрак сияния вырос.

Блекло-сапфировый ирис

Вяло поет новолунье,

Льется душа снова через

Слова желанья.

Мысли, как сон, испарились

В прямости жизненных линий;

Долго со Злом мы боролись,

Отдых найдем в Аполлоне.

Снова сердца разгорелись,

Слова желанья!

1911. Февраль

ТЕНЬ АПЕЛЬСИНОВОЙ ВЕТКИ

ИЗ ТИН-ТУН-ЛИНГ

Одиночила в комнате девушка.

Взволновали ее звуки флейты,-

Голос юноши в них… Голос, чей ты?

О, застынь в напряженной мечте ушко!

Чья-то тень на колени к ней падает,-

Из окна апельсинная ветка.

“Разорвал кто-то платье мне метко”,-

Грезит девушка с тайной отрадою…

Веймарн, мыза Пустомержа

1912. Август

ШАНТАЖИСТКА

Так Вы изволите надеяться, что Вам меня удастся

встретить

Уж если не в гостиной шелковой, так в жесткой

камере судьи?

Какая все же Вы наивная! Считаю долгом Вам

заметить:

Боюсь, Вы дело проиграете, и что же ждет Вас

впереди?…

Конечно, с Вашею энергией, Вы за инстанцией

инстанцию:

Съезд мировой, затем суд округа, потом палата и

сенат.

Но только, знаете, любезная, не лучше ль съездить

Вам на станцию,

И там купить билет до Гатчины, спросив в буфете

лимонад.

Он охладит Ваш гнев трагический, и Вы, войдя

в вагон упруго,

Быть может, проведете весело в дороге следуемый час.

И, может быть, среди чиновников Вы повстречаете

экс-друга,

Который – будем же надеяться! – не поколотит вовсе

Вас!..

Приехав к месту назначения, Вы с ним отправитесь

в гостиницу.

Он, после шницеля с анчоусом, Вам даст…

Малагу-Аликант!

Вам будет весело и радостно, Вы будете, как

именинница,

Ах, при уменьи, можно выявить и в проституции

талант!..

Зачем же Вы мне угрожаете и обещаете отместки?

Зачем же нагло Вы хватаетесь за правосудия набат?

Так не надейтесь же, сударыня, что я послушаюсь

повестки

И денег дам на пропитание двоякомысленных ребят!

1912. Ноябрь

ШАНСОНЕТКА ГОРНИЧНОЙ

Я – прислуга со всеми удобствами -

Получаю пятнадцать рублей,

Не ворую, не пью и не злобствую

И самой инженерши честней.

Дело в том, что жена инженерская

Норовит обсчитать муженька.

Я над нею труню (я ведь дерзкая!)

И словесно даю ей пинка.

Но со мною она хладнокровная,-

Сквозь пять пальцев глядит на меня:

Я ношу бильедушки любовные

От нее, а потом – для нея.

Что касается мужа господского -

Очень добр господин инженер…

“Не люблю, – говорит, – ультра-скотского.

Вот, супруги своей – например…”

…

…

В результате мы скоро поладили,-

Вот уж месяц как муж и жена.

Получаю конфекты, материи

И филипповские пирожки,

И – на зависть кухарке Гликерии,

Господина Надсона стишки.

Я давно рассчитала и взвесила,

Что удобная должность, ей-ей:

Тут и сытно, и сладко, и весело,

Да вдобавок пятнадцать рублей!

Веймарн

1918. Июнь

ОЗЕРОВАЯ БАЛЛАДА

Св. кн. О. Ф. Имертинской

На искусственном острове крутобрегого озера

Кто видал замок с башнями? Кто к нему подплывал?

Или поэднею осенью, только гладь подморозило,

Кто спешил к нему ветрово, трепеща за провал?

Кто, к окну приникающий, созерцания пестрого

Не выдерживал разумом – и смеялся навзрыд?

Чей скелет содрогается в башне мертвого острова,

И под замком запущенным кто, прекрасный, зарыт?

Кто насмешливо каялся? Кто возмездия требовал?

Превратился кто в филина? Кто – в летучую мышь?

Полно, полно, то было ли? Может быть, вовсе

не было?…

…Завуалилось озеро, зашептался камыш.

1910. Июнь

ИЗДЕВАТЕЛЬСТВО

Как блекло ткал лиловый колокольчик

Линялую от луни звукоткань!

Над ним лунел вуалевый эольчик

И, камешки кидая в воду: “кань”,

Чуть шепотал устами, как коральчик…

Он был оно: ни девочка, ни мальчик.

На озере дрожал электробот.

Все слушали поэта-экстазера.

И в луносне тонули от забот.

Не призраками Серого Мизэра

Шарахнулся пугающий набат,-

И в отблесках пылающего замка

Умолк поэт, как жалкий акробат…

– Царица Жизнь воспитана, как хамка!

1911. Март

НА ГОЛОС ВЕСЕННЕЙ НОВЕЛЛЫ

Обстругав ножом ольховый прутик,

Сделав из него свистящий хлыстик,

Королева встала на распутьи

Двух аллей. И в девственном батисте

Белолильной феей замерла.

Вот пошла к избушке столяра,

Где лежали дети в скарлатине,

Где всегда отточенный рубанок

Для гробов, для мебели, для санок.

Вот и пруд, олунен и отинен,

Вот и дом, огрустен и отьмён.

– Кто стучит? – спросил столяр Семен.

“Королева…” – шепчет королева.

Прохрипели рыжие засовы,

Закричали в отдаленьи совы.

Вспомнилась весенняя новелла:

В ясенях отданье столяру.

Он впустил. Взглянула – как стрелу

Прямо в глаз любовника метнула.

И пошла к отряпенной кроватке.

Смерть и жизнь над ней бросали ставки.

Было душно, холодно и лунно.

Столяриха билась на полу

И кричала: “Дайте мне пилу!”

1911. Ноябрь

ЭСКИЗЕТКА

Сосны качеля, белесо ночело.

Лес печалел в белосне.

Тюли эоля качала Марчелла:

– Грустно весенне усни!-

Точно ребенка, Марчелла качала

Грезы, меня и весну.

Вот пробесшумела там одичало

Глуше затишия мышь

Крылья дымели, как саван истлевший.

– Сердце! тебя не поймешь.

Лед запылавший!

1911. Март

ЭГО-РОНДОЛА

Я – поэт: я хочу в бирюзовые очи лнлии белой.

Ее сердце запело… Ее сердце крылато… Но

Стебель есть у нее. Перерублю, и…

Белый лебедь раскрыл бирюзовые очи. Очи лилии

Лебедь раскрыл. Его сердце запело. Его сердце

Крылато! Лебедь рвется в Эфир к облакам -

К белым лилиям неба, к лебедям небес!

Небесная бирюза – очи облак. Небо запело!.. Небо

Крылато!.. Небо хочет в меня: я – поэт!

1912

ПРОМЕЛЬК

Ив. Лукашу

Голубые голуби на просторной палубе.

А дождинки капали, – голуби их попили.

На просторной палубе голубые голуби

Все дождинки попили, а дождинки капали.

1911

ПЯТИЦВЕТ II

В двадцать лет он так нашустрил:

Проституток всех осёстрил,

Астры звездил, звезды астрил,

Погреба перереестрил.

Оставалось только – выстрел.

1911

В PECTOPAHE

Граалю Арельскому

Воробьи на дорожке шустрятся.

Зеленеют кудри крокетуса.

Привезли из Остэндэ устрицы

И стерлядей из Череповца.

– Послушайте, вы, с салфеткою,

Накройте мне стол под липою;

И еще я вам посоветую

Не стоять каменной глыбою,

А угостить меня рыбою,

Артишоками и спаржей.

Вы поняли? – “Помилуйте, даже

Очень

И буду точен”.

1911. Май

ОТЧАЯНИЕ

Я, разлоконив волосы русые,

Ухватила Петьку за ушко,

В него шепнула: “Тебя я скусаю…”