Полная версия
Охота на медведя
– Слушай, Лина, твой мальчик трет задницей очень даже не фиктивное сиденье и курит вполне респектабельные сигареты.
– А что он должен курить? «Беломор»? – искренне удивилась Эвелина.
– Да хоть кедровые шишки! Почему?! Почему я должен сидеть и слушать всю эту ахинею, Лина?! Ты хочешь жить, как ты хочешь?! Так живи! Флаг в руки, барабан на шею, пилотку на голову!
– Легко сказать – как хочешь! Ты решил от меня избавиться и засунул в ту жалкую конторку пахать за жалкие гроши!
– Сидеть куклой перед компьютером – ты называешь «пахать»? А штуку зелени в месяц за это сидение – грошами?
– Я все‑таки закончила колледж культуры и могла бы...
– Блистать на сцене. Я помню: ты знаешь ноты.
– Ты злой, бессердечный эгоист. – Эвелина краешком платочка, осторожно, чтобы не задеть макияж, промокнула сухие глазки. – Ты хоть понимаешь, почему я тогда ушла? Твой распрекрасный Валерий Игоревич приставал ко мне самым недвусмысленным образом! Ты нарочно меня туда устроил, подстелил под приятеля!
Только я не из таких!
– Лина... – Олег поморщился так, будто съел лимон – Ты уж на Валерика не наговаривай! Господин Стеклов – убежденный и законченный гей. И твоя ультракороткая юбка пугала его больше, чем Колчака бронепоезд «Вся власть Советам».
– Вот именно! Думаешь, приятно было работать среди гомиков?
– Что тебе нужно? – выдохнул Олег, чувствуя, как голову заполняет тяжелая волна.
– Общения. Только общения. Но ты никогда не понимал женщин. А незаурядные женщины – вообще не для тебя. Тебе милее потаскухи.
– Что тебе от меня нужно сейчас? – раздельно, по складам, выделяя каждое слово, повторил Олег.
– Ты знаешь, я снова временно не работаю, но вынуждена париться в Москве, как какая‑то лимитчица.
– Зачем же париться? Съезди к родителям, под Пензу... Дорога туда, обратно, и там... – Олег поднял глаза к потолку:
– На все про все – семь тысяч.
– Долларов! – быстро подсказала Эвелина.
– Рубле‑е‑ей, – развел руками Олег.
– Ты... ты... ты еще издеваешься?! – На этот раз слезы на ее глазах были непритворными. – У меня... у меня даже денег на бензин нет!
– Понимаю. Нищета.
– Скотина!
– Эвелина, ты зарвалась. Встречаться с Золотницким и не иметь денег на бензин?
– Золотницкий – свинья и скряга. Я его бросила, работу летом в Москве – не найти.
– Еще ее не найти зимой, весной и особенно осенью. У тебя от головы что‑нибудь есть?
– Ты все пьешь эти таблетки? Когда‑нибудь ты. загонишь ими себя в могилу.
– Эвелина открыла сумочку. – Вот. Хороший американский аспирин. Прими сразу две, и тебе станет легче.
– Угу, – кивнул Олег, забросил таблетки в рот и проглотил.
Эвелина вздохнула:
– Порой ты похож на животное. Но я тебя все равно жалею.
– Да? – Олег вынул из внутреннего кармана портмоне, вытряхнул из него долларов четыреста на колени Эвелине, выдохнул:
– Все, что есть.
– Вот только подачек мне не нужно. – Эвелина быстро собрала деньги и спрятала в сумочку. – Уж сколько ты там со своим Черновым загребаешь на доверчивых лохах – я догадываюсь. Но, заметь, никогда не требовала от тебя ничего лишнего.
– Я помню.
– А знаешь что? Говорят, если мужчина к твоим годам не обрел твердое положение, то он неудачник.
– Так говорят?
– Это общеизвестно. Что тебе остается? Только сожалеть о прошлом. Ты сожалеешь?
– Да, – сокрушенно и искренне кивнул Олег. – Сожалею.
Лицо Эвелины расцвело счастливой улыбкой.
– Такую, как я, тебе не найти. Ты хоть понимаешь это?
– Таких больше нет.
– Ты искренен? – подозрительно глянула Эвелина, сморщив лобик.
– Абсолютно.
– Ну ладно. Пока. – Она приложилась напомаженными губками к его щеке, оглядела себя в зеркальце, вышла довольная и буквально поплыла к машине, перемещаясь в пространстве неземным видением, облаком, миражом. Олег какое‑то время очумело смотрел ей вслед, потом закрыл лицо руками, плечи его затряслись.
Эвелина обернулась, наклонилась к курчавому молодому человеку за рулем «пассата»:
– Бывший муж. Никак не может меня забыть. Ты видишь? Он рыдает!
На самодовольном лице юноши расцвела белозубая улыбка абсолютного, вселенского превосходства.
Эвелина обошла автомобиль, удобно устроилась на сиденье, произнесла величаво:
– Поехали.
Бросила взгляд в зеркальце заднего вида, поджала великолепно очерченные губы, повторила удовлетворенно:
– Рыдает.
«Пассат» плавно тронул и через минуту скрылся из вида. Олег убрал ладони от лица и мешком завалился на соседнее сиденье. Он хохотал.
Глава 23
Олег пробирался через снежное поле по узенькой тропке по‑над лесом. И знал, стоит ступить чуть в сторону, и он с головой уйдет в холодную пелену и не выберется уже никогда... А потом вдруг оказался в своем офисе, но он почему‑то тоже был засыпан снегом. На окнах не оказалось ни стекол, ни рам, и они зияли пустыми проемами. Снег залетал и кружился, кружился... Но холода почему‑то не было. Наоборот, Олег чувствовал, что ему душно, что нечем дышать.
А потом вдруг стало страшно. Чья‑то темная, неподвижная тень застыла за спиной, а впереди был только провал окна, и из белого он сделался черным, и чья‑то рука тянулась сзади, пока не коснулась плеча...
Олег открыл глаза. К вечеру московская жара стала душной, наполненной запахами гари, перегретого асфальта, мазута. Олег попытался представить, что всего‑то полтора столетия назад на месте громадного мегаполиса стояла большая деревня с домами‑усадьбами, где были и пруды, и огороды, и сады с деревьями, согнувшимися под тяжестью груш, яблок, с малинниками и зарослями крыжовника... Попытался, но не смог.
Дверь распахнулась, Иваныч уселся на место пассажира.
– Ты чего на водительском, Федорович? Порулить решил?
Олег тряхнул головой.
– Я все же закемарил. И как‑то не в тему.
– На жаре спать – бррр... Голова потом чугунная.
– У меня как раз такая. А снилась почему‑то зима.
– Душа прохлады хочет.
– Душа – может быть. А я хочу кофе. Или коньяку.
Олег подхватил принесенный средних размеров баул, расстегнул, заглянул внутрь, вынул два сотовых, один отдал водителю:
– Вот теперь мы со связью.
– Аппараты допотопные.
– Какая тебе разница? Подключена, проплачены. На фамилии Иванов и Федоров.
Батарейки вставить, и болтай – не хочу. Как прошло?
– Да без происшествий.
– Кто‑то маячил?
– Не понять. Двое бомжей на помойке рылись, но неусердно как‑то, лениво.
Два ремонтника у канализационного люка зависали. Бабушек у подъезда не было, так что здороваться не пришлось.
– На хвост проверялся?
– А то. Уж поверь, Федорович, не было хвоста. Да я у тебя и дома‑то пробыл секунд тридцать. Зашел, открыл чуланчик, хапнул баул и – до свиданья. Если и была какая‑то аппаратура на вскрытие хаты, то кто успеет отреагировать? Никто.
Ты же не сенегальский шпион, да и мы не от ФСБ хоронимся. А частники – они частники и есть.
– Почти все нынешние частники – бывшие государственники.
– Это которые путные. А беспутных – больше.
– Значит, все смирно?
– Как на погосте.
– Вот про кладбище под вечер не надо, ладно, Иваныч?
– Суеверие все это.
– Кому как.
– Едем?
– Да. До ближайшего хорошего гастронома. Коньяку хочу.
– Не жарковато?
– Я замерз во сне.
– Местами поменяемся? А то вдруг тебе судорога пальцы сведет? А я все же шофер.
Они пересели, водитель вставил ключ зажигания, плавно тронул. Олег сидел ссутулившись и довольно бессмысленно смотрел на приборную доску.
– Федорович, ты, случайно тут кокаином не баловался?
– Я не из балованых, ты же знаешь.
– Знаю. И коньяком опять же не пахнет.
– Не пил. Только собираюсь. Что‑то не так?
– Вид у тебя того... шальной. И глаза красные. Как у кролика.
– Ночью мало спал.
– Дело молодое. Но как я уходил, ты другой был.
– Сон мой был краток и прерывист.
– Чего так?
Олег вздохнул сокрушенно:
– Ты не поверишь, Иваныч, но на меня здесь набрела Эвелина.
– Кто?!
– Она, она.
– И ты, конечно, дал ей денег.
– Что мне оставалось?
– Не мое дело, конечно, Федорович... Но этой... Ладно, не буду. А по правде: дать ей раза между рогов, и все. Чтоб язык свой поганый проглотила.
– Ну что ты, Иваныч. Она по‑своему даже мила.
– Она дура!
– Полная.
– Как тебя вообще угораздило на ней жениться?..
– Странные дела случаются с мужчинами. С тобой не бывало?
– Бывало, – понуро кивнул Иваныч. – Но на таких меня больше чем на пару дней не хватало. А ты же умный, Федорович, как ты...
– Помнишь у Островского: «На всякого мудреца довольно простоты». Если перетолмачить со старомосковского на нынешний диалект...
– ...Не все коту масленица.
– Ну вроде того. И еще одна штука. Эвелина одно время увлекалась «Маленьким принцем» Экзюпери.
– Эвелина умеет читать? Не наговаривай на девушку!
– Я ей пересказал. В минуту нежности. Потом кассету купил. Вот она из нее и почерпнула.
– Что именно?
– Мы в ответе за тех, кого приручили.
– Она не на Лисенка, она на выдру похожа! Из которых шапки кроят.
– Есть немного... – кивнул Олег. – А все же... В чем‑то ведь она права, а?
– Ты просто добрый, Федорович. А по мне: промеж рогов – и вся любовь.
Извини, если сказал что не так. Выскакивай в гастроном, я мотор глушить не буду.
Олег вернулся с бутылкой дорогого коньяка, откупорил, налил в пластиковый стаканчик. Выпил один, другой, третий. Откинулся на спинку сиденья.
– Далеко теперь?
– Во Внуково.
Водитель кивнул. «Москвич» попетлял по улочкам, выехал на проспект.
– Мы спешим на какой‑то рейс? – спросил он.
– Нет.
– Тогда будем соблюдать правила.
– Соблюдать правила – всегда хорошо.
– Я тебе скажу так, Федорович. Правила, их не дураки выдумали. Хотя и раздражаешься, и вообще... Я за рулем двадцать лет. Даже с гаком. И честно: если бы все катались по правилам, людей погибало бы куда меньше.
– Соблюдать правила необходимо, чтобы сохранить жизнь, – произнес Олег, размышляя о чем‑то своем. – А чтобы победить, нужно их нарушить.
– Ты о чем, Федорович?
– Так.
Водитель пожал плечами:
– Музычку включу?
– Давай.
Мелодия была ритмичной. Женский голос, чуть с хрипотцой... Олег закрыл глаза, и – снова та, навязчивая картинка зимы...
– Приехали.
Гринев вынул из баула портмоне с набором кредиток, тоненькую пачку валюты.
– Ну что, Иваныч, я полетел.
– Далеко?
– Далеко.
– Не хочешь говорить?
– Не хочу.
Водитель только кивнул. Проводил Гринева до дверей аэропорта, помялся немного, потом все‑таки спросил:
– Федорович, ты... вернешься?
– Думаешь, я решил с концами отвалить? Водитель пожал плевами, пряча глаза:
– Слухи разные в конторе с утра ходили...
– Слухи – упрямая вещь. Нет, Иваныч. Я вернусь.
– Позвони, я подъеду встречу.
Олег, погруженный в свои мысли, его, казалось, не услышал. Произнес тихо:
– Вернее... Я хочу вернуться. А там – как получится.
Билет до Барселоны Гринев купил легко. Если кто‑то взялся контролировать его передвижения, тот получит информацию уже тогда, когда лайнер будет в воздухе.
Водитель с полчаса сидел в машине, потом зашел в здание аэропорта, покрутился у касс. Лайнер взлетел и плавно пошел на набор высоты. Водитель долго смотрел ему вслед, потом взглянул на оставленный сотовый, спрятал в баул.
Вынул из внутреннего кармана другой и сосредоточенно набрал номер.
Олег выпил коньяку, откинулся в кресле. Вопрос был единственный, и он не давал Гриневу покоя. Почему Чернов скрылся, и скрылся с деньгами? Простой ответ на него перечеркивался одним словом: «коррида». Кодовым паролем Бориса Михайловича, который он оставил висеть в оперативке компьютера. «Коррида».
Впрочем, скоро Олег узнает ответ. Или – не узнает никогда. С этой мыслью он и уснул. Крепко и без сновидений.
Глава 24
Утро было очень ранним, небо чистым и абсолютно синим. Гринев мчал в престижный пригород Барселоны на купленном в другом пригороде престарелом «форде» – пикапе. Приобрел он его практически на свалке по цене металлолома.
Впрочем, продавцы заверили Олега, что километров двести этот мустанг пробежит.
А больше ему и не нужно.
Особняк стоял в пригороде, к воротам вела ухоженная подъездная дорога.
Олег вспомнил расположение дома, жестокая усмешка чуть искривила губы, и он отжал педаль газа.
Борис Михайлович Чернов любил вставать рано, даже если ложился поздно. И сейчас привычке не изменил. Он сидел в просторной столовой, перед ним стоял начищенный кофейник и дымилась первая чашка кофе. Красивая молодая мулатка неторопливо выкатила из кухни столик с горячим завтраком, быстро и умело сервировала стол, расставив тарелочки с аппетитными горячими сандвичами, тарталетками, кексами. Заменила, кофейник другим.
Послышался натужный рев мотора, грохот сорванных ворот... Борис Михайлович поднял голову.
Серый «форд» – пикап мчался через лужайку прямо на дом с нарастающей скоростью. Через мгновение он врезался в огромное, во всю стену, окно, груда осколков рухнула на его крышу и рассыпалась по полу. Дверца распахнулась, Гринев вывалился из автомобиля, подошел к столу, сорвал с него скатерть со всеми приборами, взял плетеный стул, развернул спинкой вперед, уселся на него верхом и улыбнулся.
Борис Михайлович остался невозмутим. Он вскинул руку, демонстративно посмотрел на часы, протянул лениво:
– А‑а‑а‑а... Наконец‑то господин Гринев пожаловали. – Повернулся к девушке, сказал по‑английски, имитируя знаменитую интонацию Шона Коннери:
– Его зовут Бонд. Джеймс Бонд. – Улыбнулся одними губами:
– Еще кофе. И две чашки.
Ошеломленная служанка только кивнула и вышла.
– Медведь, без дешевых трюков ты не можешь, да?
– Просто помню, что ты не любишь крепких выражений, Борис. А высказаться очень хотелось. Пришлось найти компромиссный вариант. И произвести впечатление.
– Произвел. Браво. – Чернов трижды хлопнул в ладоши. – Бис. В копеечку влетит тебе этот компромиссный вариант.
– С каких пор ты стал считать копейки?
– Жизнь заставила. Почем машину арендовал?
– Зачем арендовал? Купил. Дешево.
– А снесенные ворота? А зеркальное окно? Дешевые трюки всегда обходятся дорого. С тебя семь штук. – Подумал, растянул губы в улыбке:
– А то и все восемь.
– Не накручивай, Борис. Вся эта бутафория больше трешки не стоит.
– А моральный ущерб?
– Что есть «мораль»?
– А ты становишься взрослым, Медвежонок.
– Учителя хорошие.
– А все‑таки? Что привело тебя в благодатные края в столь ранний час?
– Вопрос жизни и смерти.
– Жизни и смерти? Забавно. А чьей, разрешите спросить?
– В этом и состоит главная интрига действа.
Мулатка снова вернулась, стараясь казаться невозмутимой, застелила стол новой скатертью, водрузила на него большой кофейник, поставила напротив каждого из сидящих по широкостенной чашке. Вопросительно посмотрела на Чернова, тот кивнул, девушка разлила кофе и вышла.
Борис Михайлович с удовольствием отхлебнул дымящегося напитка, сказал:
– Божественно. Только ты уж не плескайся, пожалуй: почти кипяток. К тому же я весь в белом.
– А я в чем, Борис?
– Это не моя забота.
– Да?
Олег отхлебнул кофе, закурил. Спросил:
– Ты решил свалить? С концами?
– А ты как думаешь, сынок?
– Не понимаю.
– Помнишь? Это ты посоветовал купить мне сей дом. И воздух какой, ты чувствуешь?
– Здешний климат тебе на пользу.
– Здесь нет нужды притворяться. Обыватели вокруг добры и ленивы.
– Обыватели везде ленивы.
– Но у нас – злы.
– Это от нищеты.
– А я думаю, у наших это – природное. Климат мерзкий.
– Почему ты оставил мне маячок?
– Что?
– Пароль в компьютере. «Корриду»?
– Я умный. Ты умный. Я ждал тебя, партнер. Ты приехал.
– А если следом за мной прибудет Никита Николаевич Борзов со свитой?
– Ты ему сказал, где меня искать?
– Нет.
– Вот видишь... Ты, как это раньше называли, человек чести. Я в тебе не ошибся. В людях я вообще не ошибаюсь. Потому что не очаровываюсь ими. – Чернов вздохнул:
– А жаль.
Он отхлебнул кофе, вынул из кармана сигару, со вкусом раскурил.
– А кроме тебя никто про это скромное бунгало не знает. Комнат здесь много. Живи.
– Ты что, считаешь, что сможешь наслаждаться жизнью, «прислонив» сто миллионов?
– Девяносто пять.
– Тоже неплохо.
– Твоя беда, Медведь, в том, что ты мыслишь оч‑ч‑чень большими цифрами и почти мировыми категориями. А играть умеешь пока «по копеечке». Отсюда несоответствие. Комплексы. – Борис Михайлович вздохнул. – Нет чтобы сыграть по правилам и – нажить те самые двести‑двести пятьдесят лимончиков на двоих... Неплохая сумма, я тебе доложу.
– Хорошая. Не по правилам поступил ты, Борис. Ты вышел из игры, снял деньги и исчез. И тем самым создал проблемы.
– Ты что, действительно считаешь, проблемы создал я?
– Еще какие. Вчера мне пришлось объясняться с некими... господами. На кладбище.
– Неужели с призраками?
– Отнюдь. Среди наших клиентов оказались «деловые люди». С их «коллективным фондом».
Чернов поморщился:
– Общак?
– Да.
– Кто принимал деньги?
– Том. Под пять процентов.
– Жадный мальчик. И хитрый. При чем здесь я?
– Если бы на нашем счету оставалось девяносто пять миллионов, они бы не суетились.
– Не говори ерунду, Медведь. Нас списали бы по‑любому. На твоей, как ты это называешь, игре люди потеряли... – Чернов закатил глаза к потолку, – миллиардов шесть. Ты думаешь, они остались довольны и счастливы?
– Это бизнес.
– Это глупость.
– Я тебе все объяснил, Борис. Мои расчеты...
– Ты меня развел, Медведь. Меня! И тем – подставил. Ты имел одни расчеты для меня, другие – для себя. Так?
– Ты же сам сказал: я повзрослел. Ты никогда не согласился бы на столь рискованную игру.
– Это не игра, а самоубийство.
– Как бы там ни было, я собираюсь продолжить.
– Что?
– И выиграть.
Борис Михайлович откинулся на стуле, долил себе кофе, долго помешивал, забыв положить сахар. Наконец произнес:
– А ты забавный.
– Ты не понял, Борис. Я сегодня хочу вернуться в Москву. И вернуться с деньгами.
– Скатертью дорога, – оскалился Чернов. – Европейские банки к твоим услугам. Кредит пустячный, проценты ты предложишь огромные. Правда, с обеспечением неважно, хотя... Как выразился господин Борзов, «светлая голова – надежная гарантия». Валяй.
– Верни деньги, Борис.
– Деньги? У тебя были деньги, Медведь? Ты их заработал?
– Я хочу закончить дело.
– А я хочу искупаться. Через четверть часа я так и сделаю. Понял, чем мы отличаемся?
Олег задумался, произнес грустно:
– Да. Отличаемся.
Чернов вскинулся:
– Ты решил, что я повелся на бабки, бросил налаженное дело и свинтил? А тебя решил взять в долю ради будущих полулегальных гешефтов?
– Я ничего не решил. Но готов ко всему.
– Это ты так думаешь. Ты что, считаешь, останься я – не было бы наездов?
Да они пошли бы по накатанной! И сидели бы мы сейчас не в солнечной Испании, а в «Матросской Тишине» или в «Лефортове». В разных камерах.
– Трудности надо преодолевать.
– И мочиться в писсуар, а не мимо! Какую еще сентенцию выдашь?
Гринев пожал плечами.
– Тогда выдам я! Убираться из Москвы после твоих художеств нужно было без вариантов! Чтобы выжить! Понял? Мы попали на семь лимонов! Если поскрести по сусекам, я набрал бы эти деньги и расплатился с кредиторами, и – что дальше? С такой‑то славой? Быть нищим и никому не нужным?
– Борис...
– Молчи и слушай! Дело даже не в этом. Ты убил рынок, разорились сотни предприятий, и – что? Нашим милым государственным структурам ты скажешь, как мне: «Это бизнес»? Да тебя искупают в дерьме и – схарчат! Схрумкают так, что и поминания не останется! В такой ситуации властям нужны крайние; крайними оказались бы ты и я. Это второе. И третье. Кто ты такой? Мелкий брокер. В каком уровне ты сыграл? В уровне даже не крупных финансовых спекулянтов – в уровне воротил рынка! Тебе это простят? Нет. Мне это простят? Нет. Поэтому, в какую бы камеру нас ни запихнули, до суда мы не доживем! В Москве нас закопают.
В прямом смысле слова. Поэтому я здесь. – Чернов усмехнулся. – Ты, кстати, тоже.
– Я тебе сказал правду, Борис: рынок я грохнул намеренно.
Борис посмотрел за окно, и взгляд его сделался тоскливым.
– Ты сумасшедший, Медведь. Шатун. Так бывает: за цифрами и строчками курсов ты перестаешь видеть людей: игроков, бизнесменов, директоров предприятий и президентов компаний, руководителей государств, некоронованных королей финансовых и промышленных империй. А все это люди недоверчивые, ретроградные, скупые, у всех у них свои интересы, которых ты не знаешь, потому что знать не можешь! Со своей куцей схемой ты как дебил на рельсах скоростной трассы!
Думаешь, поезд тормознет, если ты помашешь платочком? Не тормознет. Не успеет.
Да и не захочет. Дебилов много, а расписание нарушать нельзя. Ты понимаешь хотя бы это?
Олег промолчал.
– Нужно отсидеться здесь, – убежденно сказал Чернов. – Выждать время, пока все в Москве устаканится.
– Ты что‑то придумал?
– Семь лимонов, имея почти сотку, мы вернем за полгода. Аккуратно и анонимно наварим на азиатских рынках. А можем и не семь наварить, а семнадцать, если повезет. И – вернемся в Москву. Тихо, без помпы вернем Борзову сотку, раздадим всем сестрам по серьгам и продолжим свое дело. Усердие, целеустремленность, практичность.
Гринев поморщился:
– Азартная перспектива.
– Реальная.
– Я устал от той жизни.
– Тем лучше, поживи пока этой.
– Я хочу завершить игру. Дело. Ты не понял, Борис. Не собирался я переть против паровоза, наоборот: хочу прицепиться к этому скоростному локомотиву вагончиком и взлететь! Сейчас на девяносто пять миллионов можно скупить столько акций, что при взлете...
– «Голубой вагон бежит, качается, скорый поезд набирает ход...» – грустно напел Чернов. – Ты болен, Медведь. Моя вина. В том, что я этого не заметил.
Время от времени с биржевиками такое случается. Игра становится наркотиком, и человек уже не соизмеряет своих возможностей с объективной реальностью. Может, тебе действительно подлечиться? В Штатах есть хорошая клиника.
– От чего там лечат?
– От неуемных амбиций.
– Фабрика муляжей?
– Мир вообще – фабрика муляжей, а то ты не знаешь? Людям только кажется, что они мечутся. На самом деле – плавно так бегут по кругу. И не у всех цирк этот так комфортен, как у нас с тобой. А нам... нам еще повезло: мы эксплуатируем алчность тех, кто успел наворовать м н о г о. И – делаем свою игру.
– Или – чужую.
– Чужую? – Чернов посмотрел на Олега пристально, внимательно. – Хорошая мысль. Очень хорошая. Очень.
Глава 25
Олег закрыл лицо руками. Произнес тихо:
– Я устал. Завтра понедельник. Рабочий день. Мне нужно вернуться в Москву.
С деньгами. И продолжить. Верни деньги, Борис. Я официально возьму на себя все претензии кредиторов. Как партнер – имею право.
Чернов лишь усмехнулся криво:
– Болезнь приобрела необратимый характер.
– Борис, а помнишь средние шестидесятые?
– Лучше, чем ты. Тебя тогда еще не было.
– Студенческие баррикады Парижа, Штаты, Германия. И лозунг времени:
«Будьте реалистами – стремитесь к невозможному».
Чернов усмехнулся:
– Времена меняются, нравы остаются. Те мальчики переросли свои идеалы. И стали вполне успешными бюрократами. Такова жизнь.
– Значит, я пока росту. Может, еще образуется?
– Ты слишком игриво настроен, Медвежонок. Я тебе все сказал. – Чернов вздохнул:
– Боюсь, тебе уже поздно. Как в том медицинском анекдоте: «Больной перед смертью потел? Очень хорошо!» Олег молчал с минуту. Потом отчеканил:
– Я все продумал, Борис. Все. И намерен идти до конца.
Чернов усмехнулся криво:
– Мне стоило это учесть... Шизофреники всегда «идут до конца». А стоит ли так торопить свою кончину?
– Ты нарушил правила, Борис, – упрямо повторил Гринев.
– Предположим. И – что?
– Ты вернешь деньги, и мы расстанемся.
Чернов рассмеялся, но на этот раз совсем неискренне: что‑то в тоне Гринева его насторожило. Но издевательский тон он сохранил:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
