Период самостоятельности Русской Церкви (1589-1881). Патриаршество в России (1589-1720). Отдел первый: 1589-1654

Но не одни униаты желали и пытались достигнуть того, чтобы между ними и православными состоялось какое-либо соглашение и водворился мир. Того же желали и многие православные, истомленные продолжительною борьбою с сильными противниками, которых поддерживал сам король, и уже перетерпевшие от них столько преследований, лишений и всякого рода бедствий. И исполнителем этого желания со стороны православных вызвался быть не кто другой, как знаменитейший между ними иерарх, Полоцкий архиепископ Мелетий Смотрицкий, к сожалению увлекшийся гораздо далее, чем следовало бы. При своих блестящих способностях и обширном образовании, он не имел твердых религиозных убеждений, что едва ли не более всего зависело от его воспитания. Собственно религиозное воспитание его совершалось под тремя влияниями: под влиянием православия в детстве, под влиянием строгого латинства в юности и под влиянием протестантских идей, когда он уже переступал пределы юности. Самое сильное влияние было второе, потому что оно происходило в тот период жизни Мелетия, когда в нем пробуждались и укреплялись мыслительные силы; продолжалось во время его пребывания в Виленской иезуитской академии и совершалось такими мастерами своего дела, каковы были иезуиты. Оттого и неудивительно, если Мелетий не был тверд в своей вере и постоянно колебался то на одну, то на другую сторону, смотря по обстоятельствам, пока, наконец, совсем не отдался латинству. Сначала, когда он возвратился из заграничных протестантских университетов на родину и увидел, что терпят здесь его единоверцы от латинян и униатов, в нем громко заговорили впечатления детства, и он написал в защиту православных лучшее из своих сочинений – «Плач», в котором поражал папство с такою беспощадностию, какую только мог приобресть среди ученых протестантов. Потом, лишь только прочитал две латинские книги, написанные против этого сочинения, он уже поколебался и, поселившись в виленском Свято-Духовом монастыре, вошел в сношения с униатами и иезуитами, высказывал им полную склонность к унии и даже написал два сочинения в латинском духе, оставшиеся, впрочем, неизданными. Когда иноки Свято-Духова монастыря, видя такое непостоянство Мелетия, прямо объявили ему, чтобы он или оставил их, или, если действительно желает быть православным иноком, принимал монашество, и Мелетий избрал последнее, он снова сделался защитником православия и весьма резко нападал на униатов, особенно в тех сочинениях, которые издавались в 1621 г. от имени Свято-Духовского братства. Но замечательно, в одном из них, именно в «Оправдании невинности», он уже сочувственно отзывался о Флорентийской унии. В том же году Мелетий решился на весьма важное дело. Все неправославные христиане, жившие в Литве и Польше, имели свои Катехизисы; одни православные не имели своего, т. е. не имели такого руководства, данного Церковию, которым бы могли поверять свои мнения о догматах веры и которого могли бы держаться в своих спорах с иноверцами. Оттого в суждениях о некоторых предметах веры православные писатели нередко разногласили между собою и впадали в ошибки, не имея возможности сослаться на ясное и положительное учение своей Церкви. Мелетий захотел пособить этому горю своих единоверцев, взялся написать для них Катехизис, который и кончил в 1623 г. Но как и Мелетий не имел пред собою подробного православного руководства для поверки своих мыслей и о некоторых предметах должен был говорить только по своему крайнему разумению и убеждениям, то и написал Катехизис почти совершенно латинский, или униатский. Этот-то Катехизис, если бы он был издан и распространен в народе под именем православного, и предназначался быть надежным средством для примирения православных с униатами. Но Мелетий знал, что Катехизис его не может быть издан, пока не будет одобрен высшею церковною властию. И потому, отъезжая на Восток, объявил митрополиту Иову и другим, что отправляется туда с целию проверить и исправить там свой Катехизис по греческим сочинениям и представить его на рассмотрение Вселенского патриарха Кирилла Лукариса. А на одобрение этого патриарха Мелетий очень рассчитывал, потому что имел у себя письмо Лукариса, которое он, будучи еще патриаршим экзархом, якобы оставил (24 генваря 1601 г.) во Львове на имя арцибискупа Львовского Димитрия Суликовского и в котором, порицая протестантов как еретиков, хвалил латинян и говорил, что Восточная Церковь и Римская почти во всем согласны между собою. Митрополит Иов, не зная ни Катехизиса, ни тайных намерений Смотрицкого, с полным сочувствием отпустил его в Греческую землю и возложил на него некоторые поручения от себя для представления патриарху.

В Константинополе ожидало Смотрицкого совершенное разочарование. Он представился патриарху Кириллу Лукарису и засвидетельствовал пред ним от себя и от лица всей Западнорусской Церкви должную покорность и уважение. Но потом, когда завел речь о предметах веры и, открывая патриарху свои недоумения, свое желание прочесть для вразумления себя более замечательных греческих богословов, спросил о сочинениях Константинопольского патриарха Геннадия Схолария относительно разностей между Восточною и Западною Церковью (Мелетий, конечно, разумел те подложные сочинения, совершенно униатские, которые под именем Геннадия были издаваемы и распространяемы иезуитами и униатами в Литве и Польше) и еще о четырех книгах догматического богословия, написанных патриархом Александрийским Мелетием, Лукарис отвечал, что из сочинений Геннадия сохранился только один трактат – об исхождении Святого Духа, да и тот испорченный, а четыре книги Мелетия о догматах веры все сожжены после его смерти по его завещанию. Мелетий выпросил тогда у Лукариса для прочтения его собственный Катехизис, но, к изумлению своему, нашел здесь совсем не то, чего ожидал: увидел, как сам по крайней мере удостоверяет, что Лукарис – враг не протестантства, а латинской Церкви, что он допускает только два таинства из семи, признает молитвы за умерших бесполезными и ненужными, отвергает частный суд и пр. После этого Смотрицкий о своем Катехизисе не смел уж и заикнуться пред патриархом. Надобно заметить, что в Константинополе и вообще на Востоке тогда сильно действовала как латинская, так и протестантская пропаганда; иезуиты и протестанты имели уже там свои школы, своих последователей и вели между собою жаркую борьбу, и патриарх Лукарис, видя крайне вредное влияние иезуитов среди своей паствы, всячески старался им противодействовать и вытеснить их из столицы, за что они и величали его учеником Лютера и Кальвина. Из Константинополя 17 августа 1624 г. Смотрицкий отправился в Иерусалим, куда и прибыл 29 августа и где намеревался оставаться до следующей Пасхи, как извещал митрополита Иова Борецкого. Здесь Мелетий посетил все святые места, часто совершал богослужение на славянском языке, молясь за своих соотечественников, беседовал с патриархом Феофаном и другими, во все всматривался, все старался узнать и также совершенно разочаровался. Он нашел везде крайнее невежество, крайний упадок православия и нравственности и увидел следы латинства не только между мирянами, но и между православными иерархами. На возвратном пути он снова заехал в Константинополь, но не остановился в нем по случаю морового поветрия, хотя и нашел возможность неоднократно видеться с патриархом на короткое время за чертой города.

В отечество возвратился Мелетий после двухлетнего отсутствия к концу 1625 или в самом начале следующего года и был встречен единоверцами с величайшею неприязнию. Дело в том, что еще до возвращения его игумен дубенских монастырей Кассиан Сакович распространил между ними молву о тех замыслах против православной Церкви, с какими отправлялся Мелетий на Восток. Мелетия тотчас начали допрашивать, зачем он ездил, и не хотели верить никаким его объяснениям. А когда сделалось известным, что он привез с собою грамоту Константинопольского патриарха и Собора, по которой все ставропигиальные монастыри и братства, кроме Львовского и Виленского, лишались своих ставропигиальных прав и подчинялись власти епархиальных архиереев – в этом-то, вероятно, и состояло поручение, какое давал митрополит Иов Мелетию, – тогда волнение против Мелетия еще более усилилось. Обиженных этою грамотою нашлось слишком много, и его, как сам он выразился в одном письме, «только что не распяли». А Захарий Копыстенский, архимандрит Киевской лавры, издавна считавшейся ставропигиею, распорядился, чтобы ни один из киевских монастырей не давал Мелетию квартиры. Возбуждение недовольных простерлось и на митрополита Борецкого, и кто-то неизвестный написал и распространил между православными брошюру, в которой, попирая ногами листы, присланные патриархом чрез Смотрицкого, прямо называл Борецкого и Смотрицкого отступниками. К счастию, скоро представился им случай опровергнуть эту клевету. В неделю православия (26 февраля 1626 г.) они при многочисленном стечении духовенства, дворянства, киевских городских властей, церковного братства и народа показали несомненные знаки своей невинности и верности православию, совершив торжественный обряд анафематствования на всех отступников и еретиков. Но и после этого волнение не унималось, и потому митрополит признал нужным разослать (9 мая) окружную грамоту, в которой снова защищал себя и Смотрицкого против клеветы неизвестного писателя, удостоверял всех, что как доселе они неизменно держали восточное исповедание, так и впредь держать будут, что они не имели никаких сношений с отступниками и что ничего не предпримут без воли всей православной Церкви. Положение Смотрицкого было весьма тяжелое; он проживал вне Киева в Межигорском монастыре, откуда и писал (29 августа) игуменье виленского женского монастыря, существовавшего при Свято-Духовском мужском Александре Куликовской, что напасти, обрушившиеся на него от лжебратий, превосходят его терпение и от оклеветания он находился доселе как бы в забытьи, что только теперь отчасти утихло волнение и он пришел в себя и пр. Из того же письма видно, что Мелетий писал тогда и ко всему виленскому Свято-Духовскому братству. Но возвратиться в свой Свято-Духовский монастырь он уже почему-то не решился, а задумал искать себе другого монастыря – Дерманского. Для этого в последние месяцы 1626 г. Мелетий обратился к князю Янушу Заславскому, воеводе волынскому, отцу брацлавского воеводы князя Александра Заславского, во владениях которого находился Дерманский монастырь. Александр был ярым католиком. Януш ходатайствовал за Смотрицкого пред сыном. Случилось так, что в доме Александра находился тогда митрополит Рутский, у которого Александр и спросил мнения. Рутский отвечал, что Смотрицкий – злой схизматик и отлучен им от Церкви и что тогда только можно дать ему Дерманский монастырь, если он примет унию. Спустя несколько времени явился к князю Александру в город Дубны и сам Смотрицкий с своею просьбою и на предложение князя принять унию тотчас выразил свое согласие. Но лишь только Смотрицкий уехал, князь послал вслед ему обширное письмо (от 19 февраля 1627 г.), в котором, напоминая ему его непостоянство, как и прежде он давал обещания униатам и не исполнял, напротив, преследовал их своими резкими сочинениями, настоятельно требовал, чтобы Мелетий дал теперь письменное обязательство исполнить свое слово. Мелетий немедленно возвратился к князю, сознался пред ним во всех прежних своих винах и клятвенно удостоверил, что готов принять унию непосредственно от самого митрополита Рутского, которого и просил о том уведомить. Князь обо всем написал Рутскому (23 февраля) и обещался известить его, как только Смотрицкий возвратится из Киева, куда теперь отправился, а отправлялся он туда с целию упросить митрополита Иова, чтобы он созвал в Киеве Собор на 8 сентября. Получив известие о возвращении Смотрицкого в Дубны, Рутский, находившийся тогда в Люблине на трибунальном сейме, внезапно оставил сейм, поспешил в Дубны и, прибыв туда ранним утром 6 июля, тайно проведен был в замок князя. Здесь Смотрицкий произнес перед униатским митрополитом исповедание веры по обычной формуле, установленной для обращающихся к латинству греков, сам переписал свое исповедание и укрепил собственноручною подписью, и Рутский разрешил его от анафемы и принял в лоно своей Церкви. Тотчас об этом отправлены были письма в Рим к папе и кардиналу Бандину как от самого Смотрицкого, так и от Рутского и от князя Александра. До получения из Рима ответа Рутский дозволил Смотрицкому скрывать его обращение к унии и по-прежнему называться архиепископом Полоцким и во время богослужения поминать имя патриарха и посвящать схизматических священников.

Здесь, кстати, заметим и о двух других, довольно чувствительных потерях православной Церкви, случившихся почти в то же самое время, – о совращении в унию еще двух ученых людей: Кассиана Саковича и Кирилла Транквиллиона-Ставровецкого. Сакович, носивший в мире имя Каллиста, был сыном православного священника в Подтеличе и получил высшее образование в академиях Краковской и Замойской. По окончании своего учения занимал несколько времени должность домашнего учителя у Адама Киселя и потом поступил в киево-братский Богоявленский монастырь, где и принял не прежде 1620 г. пострижение в монашество с именем Кассиана, а около 1622 г. был уже ректором братского училища. Князь Александр Острожский-Заславский единственно по вниманию к учености Кассиана дал ему игуменство над двумя православными монастырями в Дубне, хотя он был еще простым иноком. Но когда в 1626 г. митрополит Рутский посетил князя Александра и начал убеждать его, чтобы он как добрый католик предоставлял православные монастыри в своих обширных владениях только тем, которые согласятся принять унию, Александр пригласил Саковича побеседовать с Рутским. Эти беседы повторялись несколько раз и окончились тем, что Сакович, не желая расстаться с дубенскими монастырями, которыми уже владел, согласился изменить православию и тут же, в доме князя Заславского, присоединен был к униатской Церкви самим митрополитом, а вслед за тем возведен и в сан дубенского архимандрита. Это совершилось незадолго до подобного же отпадения в унию Мелетия Смотрицкого. По принятии унии Сакович сделался открытым врагом православной Церкви, много и злобно писал против нее, хотя под конец своей жизни изменил и унии и резко порицал униатов, приняв латинство. Известный уже нам иеромонах Кирилл Транквиллион-Ставровецкий, автор «Зерцала богословия» (1618) и «Учительного Евангелия» (1619), перешел в унию, кажется, преимущественно из-за этих самых книг. Уже в предисловии к последней книге он говорил, что едва только он решился напечатать ее, как некоторые маломысленные из православных восстали на него и повсюду распространяли против него и против его книги «укоризны, поношения, смехотворения и наветы оболгания», дерзали даже отлучать его от общества правоверных и причисляли к нечестивым еретикам, но выражал уверенность, что люди, украшенные разумом духовным и просвещенным умом, когда внимательно прочтут это писание, то найдут там истину, а не еретическое учение. Недобрый отзыв получил Кирилл и о другой своей книге – «Зерцале богословия» от славившегося своим разумом духовным схимонаха Иова, основателя Скитской обители в Угорнике (в Галиции). К нему сам Кирилл посылал эту книгу для просмотра вместе с кратким извлечением из нее, или исповеданием веры, положенным в ее основу. Иов в своем ответном письме (от 23 августа 1619 г.), указав несколько догматических погрешностей и неточностей в исповедании Кирилла, убеждал его не печатать книги, пока она не будет рассмотрена учеными людьми. Но Кирилл, раздраженный замечаниями старца, не послушался его, напечатал свою книгу и, несмотря на дурные толки, распространенные по всей Руси, особенно об его «Учительном Евангелии», продолжал проповедовать свое учение в разных местах и в половине 1625 г. считался еще проповедником в Замостье. Наконец, на погрешности в «Учительном Евангелии» обратили внимание и православные архипастыри: они осудили эту книгу на Соборе, сделали Кириллу выговор и потребовали, чтобы он исправил ее, подвергнул разбору и цензуре старших и только после одобрения ее издал в свет. Но Кирилл не захотел покориться решению православного Собора и предпочел перейти в унию, где приняли его с радостию и сделали по грамоте короля от 25 марта 1626 г. архимандритом черниговским. В следующем году, как мы видели, книги Кирилла Транквиллиона осуждены были и в Москве и преданы сожжению. Кирилл прожил еще довольно долго (†1646) и не отказывался от составления книг, но не был по крайней мере похож на Кассиана Саковича – не издавал ничего против православной Церкви.

Возвратимся к Мелетию Смотрицкому. Он не мог довольствоваться тем, что сам принял унию: ему хотелось увлечь за собою и других. Поселившись теперь в Дерманском монастыре, он по совету Рутского предпринимал оттуда путешествия по Волыни, посещал жилища православных и монастыри, всюду разглашал, что Цареградский патриарх еретик, и всех приводил в смущение. А чтобы удостоверить православных в справедливости своих слов, Мелетий написал к патриарху Кириллу Лукарису письмо (21 августа 1627 г.), в котором, излагая свои недоумения о предметах веры, умолял его прислать собственноручный ответ и свой Катехизис, рассчитывая потом показывать этот ответ и Катехизис всем. «С тех пор как я выехал из Константинополя и расстался с тобою, святейший отец, – писал Смотрицкий, – нет у меня ни одного дня, когда бы я не чувствовал своего несчастия и горя. Перенесши столько дорожных трудов, забот и беспокойств уже не в молодых летах, к ущербу моего слабого здоровья, я, однако ж, не освободился у вас от тяжести, которою обременил себя дома… Я ездил на Восток для того, чтобы здравым советом и животворным учением твоим облегчить и исцелить мою душу от множества сомнений, которые волнуют ее и грызут, как моль. И что же? Я ничего там не успел достигнуть, а когда возвратился домой, то завистливые и неблагодарные люди только что не распяли меня… И вот я снова обращаюсь к тебе, святейший отец, потому что без твоего совета не могу жить; обращаюсь чрез письмо, так как не могу говорить с тобою лично, припадаю к стопам твоим и не встану, доколе любовь твоя не воздвигнет меня, угнетенного. Мне не к кому более прибегнуть. В нашем отечестве нет ученого человека – его и со свечою не найдешь… Я не знал сомнений, пока не прочитал твоего письма, которое ты оставил во Львове у тамошнего епископа Димитрия Суликовского: доказательством служит мое сочинение „Плач“, небезызвестное и твоему блаженству. Можешь судить, что испытал я, когда доставили мне это твое письмо. Мой „Плач“ почти во всем страдает лютеранизмом, а твое письмо во всем благоприятствует римскому исповеданию, указывая во всех членах веры Восточной Церкви действительное единомыслие с Западною… Оттого и родились у меня колебания, замешательство в мыслях и беспокойство совести. И я при первом удобном случае решился прибегнуть к тебе, чтобы облегчить мою душу, припоминая слова твоего письма, показывающие, что ты сам желал унии… Но когда я прочел в Константинополе твое изложение Никео-Константинопольского Символа, составленное в разговорной форме, я, сверх ожидания моего, нашел, что оно противоречит твоему письму… С тех пор я терзаюсь и путаюсь сомнениями еще больше прежнего, когда не посещал тебя. Посему умоляю тебя, как сын отца, как ученик учителя, выведи меня твоим мудрым советом из лабиринта, научи меня, чего я должен держаться и как мыслить о членах веры, например о грехе первородном, об оправдании, о предопределении, о преданиях, о таинствах и пр… Научи нас всех: с кем мы согласны в упомянутых членах веры, с римлянами ли или с протестантами, или мы признаем и исповедуем что-нибудь третье, занимающее средину между тем и другим? Прошу вместе наставления и о тех разностях в вере, которые издавна существуют между Церквами Восточною и Западною, именно, об исхождении Св. Духа и от Сына, о чистилище, об опресноках, о приобщении мирян под одним видом… Окажи нам отеческую милость, чтобы мы сами с собою и с тобою согласны были в членах веры, от которых зависит спасение наших душ. Пришли нам твой Катехизис и посредством его и твоего письменного совета дай единомыслие в наши уста и сердца во всем, о чем мы у тебя спрашивали…» Но под конец своего длинного письма Смотрицкий не выдержал, чтобы не заговорить о своей излюбленной унии. Он начал умолять патриарха спасти Россию от угнетающих ее бедствий и для этого поступить согласно с теми мыслями, какие выразил он в своем письме к Димитрию Суликовскому, – водворить между униатами и неуниатами мир, согласие, единство. «Этим, – говорил Смотрицкий, – ты отворишь нашему шляхетскому сословию двери к земским урядам и сенаторским достоинствам, мещанам дашь доступ к отправлению городских должностей в ратушах; построишь нам школы, украсишь церкви, приведешь в порядок монастыри; пресвитеров освободишь от дани; поляков, литовцев и русских соединишь братскою любовью; наконец, отрешь слезы всему несчастному русскому народу. Сам навеки прослывешь восстановителем Церкви Божией в знаменитом царстве Польском и утраченной вольности в русском народе, учинишь радость на небе и на земле и прославишь имя свое в потомстве, потому что сделаешь дело Божие, когда засыплешь и выровняешь пропасть этой проклятой схизмы, и Русь, ляхи и Литва станут хвалить и славить Бога, Творца своего, как бы едиными устами и единым сердцем…» Расчеты Смотрицкого, однако ж, не сбылись: Кирилл Лукарис не прислал ему никакого ответа.

Отправив письмо к патриарху, Смотрицкий скоро сам отправился в Киев, так как приближалось 8-е число сентября, на которое по его просьбе митрополит Иов хотел созвать Собор. Собор действительно состоялся, но весьма небольшой; из архиереев на нем присутствовали только двое: Иов да Мелетий Смотрицкий, о совращении которого в унию еще никто не знал; находились также лица низшего духовенства и воеводич земель молдавских Петр Могила, еще светский, но пользовавшийся между православными большим авторитетом как по знатности своего рода и богатству, так и по своему образованию. Он происходил из фамилии молдавских бояр Могил и родился к концу XVI столетия. Родной дядя его по отцу, Иеремия, был господарем Молдавии (1593–1607), а отец, Симеон, господарем Валахии (1601–1602) и потом Молдавии (1607–1609). Оба эти господаря отличались приверженностию к православию, старались покровительствовать Львовскому православному братству и присылали ему значительные денежные пособия на постройку братской церкви. Где воспитывался Петр Могила, мнения различны, но более вероятным из них нам кажется, что он воспитывался в львовском братском училище, где и мог проникнуться тою горячностью к православной вере и неприязнию к унии, которые обнаружил впоследствии, хотя, по обычаю времени, по окончании обучения в львовском училище, вероятно, слушал лекции и в заграничных академиях. Бедствие, разразившееся над господарским домом Могил в 1612 г. заставило их искать убежища в Польше, где они имели сильные родственные связи. Здесь Петр Могила сначала вступил было в военную службу и участвовал в известной битве под Хотином (1621). Но чрез несколько лет после этого он решился оставить мир и вступить в Киево-Печерскую лавру. Теперь, т. е. в сентябре 1627 г., Петр Могила, явившийся на Собор в Киеве, еще не был пострижен в монашество. О происходившем на Соборе известно только то, что все присутствовавшие предложили Мелетию подвергнуть составленный им Катехизис, который безуспешно возил он для цензуры на Восток, цензуре своих русских духовных властей и немедленно издать в свет на пользу Церкви. Мелетий охотно соглашался, но просил позволения предварительно обнародовать свои рассуждения о шести разностях в догматах веры между Церквами Восточною и Западною, чтобы облегчить цензуре чтение и обсуждение самого Катехизиса. Намерение Мелетия легко понять: он боялся, что его Катехизиса, написанного в латинском духе, не пропустят, и потому рассчитывал этими своими рассуждениями наперед убедить своих будущих судей, что догматические разности между православною и Римскою Церковию весьма незначительны и в строгом смысле не существуют. Позволение Мелетию было дано, и Собор окончился.

Здесь необходимо заметить, что как Борецкий, так и Могила сочувствовали тогда Смотрицкому и имели к нему доверие. Они думали, что можно сблизиться с униатами и войти с ними в соглашение без измены православию, и ожидали, что Смотрицкий при своем уме и учености укажет способ такого соглашения. Об этом сочувствии и полном доверии Борецкого и Могилы, равно как Виленского братства и других, извещал Рутского сам Мелетий, но только присовокуплял, что необходимо всячески содержать в тайне его обращение к унии и их взаимные сношения, иначе, как только это огласится, он потеряет доверие у всех и его начнут чуждаться и убегать, как поступали и с другими, особенно высшие духовные. С Могилою Смотрицкий наиболее старался сблизиться и еще летом, около Петрова дня, следовательно прежде Киевского Собора 8 сентября, посетил дом Могилы, прогостил у него десять дней, много беседовал с ним о разностях Римской Церкви от православной и нашел, что он «человек непорочный, богобоязненный, покорный, разумный и весьма снисходительно отзывается о Римской Церкви и ее разностях». Равным образом и Могила, сделавшись уже архимандритом Киево-Печерской лавры (утвержден грамотою короля 29 ноября 1627 г.), посетил Дерманский монастырь в начале 1628 г. проездом в одно из своих монастырских имений, и прогостил у Смотрицкого два дня. Но чего опасался Смотрицкий, то и случилось. Православные монахи Дерманского монастыря случайно услышали от одного из слуг Рутского, что их настоятель имел с Рутским свидание в Дубнах, и тотчас разбежались от Смотрицкого и расславили его по всей Волыни, хотя он потом сумел разуверить их в справедливости дошедшего до них слуха. На основании этой ли огласки или и других, более положительных сведений, только Исаия Копинский, Перемышльский епископ, разослал по всей Руси грамоты, которыми извещал, что православию грозит опасность, что Смотрицкий и Борецкий сносятся с отступником Рутским и замышляют ввести унию, а потому нужно остерегаться Борецкого и убегать Смотрицкого. Грамоты произвели общую тревогу. Раздосадованный Рутский просил князя Иеремию Вишневецкого, чтобы он прогнал Исаию из своих владений, так как Исаия имел пребывание в основанных им прилуцких и Лубенском монастырях, находившихся в имениях князя. Даже и Борецкий жаловался князю Вишневецкому на Исаию за такие его резкие грамоты, о чем и известил Смотрицкого от 9 февраля 1628 г., – указание, что грамоты Копинского разосланы были еще прежде. Но казаки заступились за Исаию и не допустили его обидеть.