Иеремия Бентам. Его жизнь и общественная деятельность

Три вопроса особенно занимали Бентама в описываемое нами время – вопросы, которые, к сожалению, и теперь, по прошествии чуть ли не целого столетия, еще очень далеки от решения. Это – тюремная реформа, угрожающее развитие пауперизма и ирландский вопрос. Необходимости первой реформы он посвятил бесчисленное множество брошюр, объемистых докладов, записок, статей; она занимала также видное место в его разносторонней переписке с друзьями. Многое, написанное им по этому предмету, до сих пор еще остается в рукописях.

Неотложность тюремной реформы была очевидна. Состояние английских мест заключения было поистине ужасным, не поддающимся никакому описанию. Они были постоянными центрами зараз, специфически тюремных, таких как, например, «тюремная лихоманка». Оба пола и все возрасты совместно содержались в одних и тех же камерах. Банкроты и душегубцы, подследственные арестанты и давно осужденные или освобожденные, но не успевшие внести установленных кормовых денег тюремщикам, жили вместе. Тюремные власти жестоко обращались с бедняками, но за деньги помогали состоятельным арестантам пьянствовать и развратничать. Понадобилась коллективная энергия не одного поколения людей, одушевленных филантропией Бентама и Говарда, чтобы очистить эти авгиевы стойла. Говард поплатился жизнью на этом бескорыстном служении несчастным. Прекрасно охарактеризовал его Бентам, сказав, что Говард «жил апостолом и умер мучеником» (Не lived an apostle and died a martyr).

В целом ряде книг и брошюр, как например: «View of the Hard Labour Bill», «Panopticon», «Panopticon versus New South Wales» и «Principles of penal Law», – Бентам знакомит общество с результатами своих многолетних наблюдений над системой английских тюрем и ссылки. Полный негодования, он предлагает заменить эти вопиющие безобразия двумя реформами, от которых выиграют обе стороны: человечным обращением с арестантами и экономией в пользу казны. С удвоенной энергией принялся он пропагандировать неотложность этой реформы, и его страстная проповедь, устная и печатная, подействовала на общество и правительство. Бывший премьер Питт обещал Бентаму свое содействие и разрешил ему первый опыт.

В это время материальное положение реформатора улучшилось. Он получил значительное наследство от отца, умершего в 1792 году, наследство, доставившее ему 6000 рублей годового дохода. Бентам воспользовался своим капиталом, закупил землю и приступил к постройке образцовой тюрьмы в Лондоне, примерно на тысячу человек. Бентам так горячо принялся за дело, так был уверен в его успехе, что успел убедить в этом и Питта, и тот оказывал ему всяческое содействие. Парламент утвердил контракт, и дело закипело. Но нашему философу, не принявшему в расчет неуловимых подвохов административной рутины, пришлось круто. На каждом шагу ему ставили препоны. Промучившись много лет с этой постройкой, он должен был опустить руки ввиду непреоборимой коалиции его чиновных противников. Парламентская комиссия, учрежденная в 1811 году, не приняла его постройки, на которую он истратил все свое состояние, так что по временам философ сидел без гроша денег и должен был перебраться на квартиру к брату, находившемуся тогда в Англии. Наконец правительство уплатило ему 230000 рублей в возмещение сумм, израсходованных им из своих личных средств. Эта неудача с «Паноптиконом», его любимым детищем, сильно поразила его. Он долгое время не мог видеть дела, касающегося постройки. «Это для меня все равно, – говорил Бентам, – что отворить ящик, в котором скрыты бесенята. Мой брат дал мне первую мысль о постройке этой тюрьмы, которую он заимствовал у русских крестьянских изб. В этом здании надзор был бы такой простой, удобный, непрерывный. Какая жалость!»

Причину постигшей его неудачи Бентам целиком приписывал королю Георгу III. Что Георг недолюбливал такого смелого новатора, как Бентам, – это вполне естественно. Но причина, вызвавшая острый припадок ненависти короля, была довольно оригинальной. Она заключалась в газетной полемике. Георг III написал статью в «Лейденской Газете», где он советовал датскому королю отказаться от союза с Россией. По этому поводу Бентам, под псевдонимом «Анти-Макиавелли», поместил в «Public Advertiser» целый ряд ядовитых статей, опровергавших нелепые требования анонимного автора. Выведенный из себя памфлетами, король не стерпел и под псевдонимом «Partisan» стал защищать политику своего кабинета. Бентам ответил такой громовой статьею, которая отбила охоту у царственного противника продолжать полемику. Кабинет внял разумным советам «Анти-Макиавелли» и отшатнулся от королевских проектов. Узнав, кто именно скрывался под псевдонимом «Анти-Макиавелли», король был вне себя. Он отомстил своему оппоненту совсем не по-рыцарски. Незадолго до своей смерти Бентам обнародовал брошюру, озаглавленную «Борьба между Иеремиею Бентамом и Георгом III, написанная одним из борцов».

– Вы не можете себе представить, – рассказывал Бентам, – как он меня ненавидел. Последствием его мести были потерянные миллионы. Он уничтожил контракт, заключенный адмиралтейством с моим братом. Он повлиял, чтобы парламент не исполнил обещания, удовлетворения которого я ждал гораздо дольше, нежели продолжалась троянская война. Не будь его, все бедняки страны и арестанты были бы в моих руках, а уголовный кодекс, составленный мною, был бы давно утвержден.

Замечательно, что, будучи оксфордским студентом, юный Бентам написал латинскую оду по поводу восшествия на престол Георга III. Ода удостоилась большой похвалы со стороны строгого критика, доктора Джонсона, но сам автор иначе отозвался о ней.

Составленный Бентамом в 1797 году проект улучшения положения бедняков и озаглавленный «Situation and Relief of the Poor» послужил основанием для целого ряда мероприятий, санкционированных известным законом 1834 года. Проект был так основательно разработан, что законодателю осталось только воспользоваться практическими указаниями идеалиста-филантропа, позаботившегося даже о том, какие кровати должны быть раздаваемы бедному люду. Обратив внимание правительства на насущную потребность народного образования, Бентам первым подал мысль об устройстве сберегательных касс, получивших впоследствии такое широкое распространение во всем цивилизованном мире. Он тогда близко сошелся с Робертом Оуэном. Совместно они ратовали за отмену в семейном быту и в учебных заведениях телесных наказаний, считавшихся в те времена лучшим средством нравственного исправления детей школьного возраста.

Ирландскому вопросу, доныне волнующему общественное мнение Соединенного Королевства, Бентам посвятил большую часть своей трудовой жизни. Он писал статьи против угнетения католиков, требовал их равноправности, с замечательной прозорливостью предсказывал, что ожидает страну, если этот жгучий вопрос не будет разрешен в желанном смысле. Его предостережения оказались пророческими. Народ, которого правительство притесняет в публичном отправлении своего богослужения, заставляя его оплачивать содержание господствующего иноверного духовенства, враждебного его религии, обратится в сплошную массу мрачных заговорщиков, сделается под конец ужасом для государства, а не его надежной охраной. В народе, лишенном руководства просвещенных пастырей, отданном во власть мрачных фанатиков, разовьются только свирепые инстинкты, скрытность и мрачная ненависть.

Ратуя за необходимость коренных реформ парламентского режима, за равноправность католиков, диссидентов, евреев, сокращение государственных расходов, Бентам широко воспользовался помощью основанного им журнала «Westminster Review», который оказался в данном случае его ценным помощником в воздействии на общественное мнение. Особенное внимание он обращал на экономические вопросы, о чем мы скажем ниже.

Глава IV

Жизнь в Бовуде. – Единственный роман в жизни Бентама. – «Принципы нравственности и законодательство». – Горячее участие во всех общественных вопросах. – Усиленная научная деятельность

В однообразной трудовой жизни Бентама, жившего настоящим отшельником, случилось событие, которое как-то не вяжется с представлением о философе, отрекшемся от мира и всех его соблазнов. Шаловливый Амур заглянул однажды в уединенную келью мыслителя и на время оторвал неутомимого труженика от его обычных занятий. История этого единственного романа в жизни отъявленного холостяка следующая.

Благодаря успеху его первого сочинения «Отрывки о правительстве» многие высокопоставленные лица искали знакомства с интересным автором. В числе этих лиц был и граф Шельберн,[3] бывший тогда главой кабинета. Знакомство между первым министром Англии и молодым бедствовавшим писателем скоро перешло в тесную дружбу, продолжавшуюся всю жизнь. Бентам часто и подолгу гостил в роскошном имении своего друга, в Бовуде, где он имел случай познакомиться с Чатамом, Вильямом Питтом, Кэмденом, Ромильи и другими современными знаменитостями. Независимый характер Бентама, его идеальная честность и бескорыстие, презрение к богатству и почестям невольно внушали к нему глубокое уважение со стороны надменной знати, толпами заискивавшей у могущественного министра. Хозяин был в восторге от своего демократического друга. «Его общество, – писал он своему отцу, – для меня бесценно, для меня, который провел всю свою жизнь в каком-то политическом лазарете. Его оригинальность и бескорыстие производят на меня такое же освежающее действие, как деревенский воздух на лондонского жителя».

Бентам работал по обыкновению в сельской тиши. Там он написал свой капитальный труд «Principles of Morals and Legislation». Во время отдыха он зайимался музыкой, аккомпанируя на скрипке дамам, игравшим на арфе. «Я здесь делаю все, что душа пожелает, – писал он друзьям, – езжу верхом, беседую с отцом, читаю с сыном, ласкаю леопарда, играю с дамами на биллиарде и в шахматы». В числе девиц, часто гостивших в Бовуде, была мисс Каролина Фоке, сестра лорда Голэнда, особа, выдающаяся по своему уму и образованию. Молодые люди любили часто беседовать, спорить. Сначала, как видится, спорили о предметах отвлеченных, серьезных, затем разговоры незаметно переходили на иные темы, менее отвлеченные, но более понятные молодежи. Кончилось тем, чем и следовало ожидать, – молодые люди полюбили друг друга. Этот роман продолжался долго, какая причина помешала их браку – неизвестно. Переписка прекратилась, много лет они не виделись – роман был сдан в архив. По прошествии 16 лет Бентам встретил предмет своей единственной любви – она не была замужем. Воспоминания былого ожили в памяти состарившегося философа. Ему уже было тогда 55 лет – возраст, крайне неудобный для любовных объяснений и марьяжных предложений. Тем не менее Бентам, со свойственною всем кабинетным людям непрактичностью, рискнул сделать предложение мисс Фоке. Увы, предложение не было принято, и он остался на всю жизнь холостяком.

По правде сказать, Бентам был так поглощен работой, что некогда ему было заниматься ухаживанием за особами прекрасного пола. Стоит только прочесть простой перечень его трудов, посвященных разработке многообразных общественных вопросов, чтобы убедиться в том, что ему некогда было думать об устройстве личного счастья, семейного очага, спокойной и беспечальной старости. Не говоря о том, что большая часть всего написанного им до сих пор не издана, полное собрание его сочинений, изданных доктором Боурингом, занимает 11 томов. Он вел огромную переписку с выдающимися деятелями Старого и Нового света, составлял законодательные проекты для разных стран, желал быть кодификатором России, Польши, Франции, Испании, Америки, занимался практическим применением тюремной реформы в своем отечестве, работал по вопросам политико-экономическим.

Не было ни одного мало-мальски серьезного вопроса в государственной и общественной жизни Англии, где бы Бентам не фигурировал в числе главных инициаторов и деятелей. Он работал над введением парламентской и городской реформ, принимал участие в трудах о смягчении уголовного уложения, отмене ссылки, коренном преобразовании пенитенциарной системы, улучшении суда присяжных, уменьшении налога на знание (taxes on knowledge), народном воспитании, о введении сберегательных касс в среде почтового ведомства и обществе взаимного вспомоществования, организации периодических народных переписей, уничтожении исключительных законов, применявшихся к католикам. Излишне упоминать о его трудах для улучшения гражданского и уголовного судопроизводства, где ему приходилось выдерживать упорную борьбу с окаменелыми представителями британской юстиции, сильно его недолюбливавшими, ставившими ему препоны на каждом шагу. Мысль об установлении вечного мира, волновавшая Канта, нашла страстного поборника в лице Бентама, предлагавшего Англии и Франции показать пример всеобщего разоружения. Вместе с разоружением он предлагал европейским державам стремиться в своих международных сношениях и международном праве достижения лишь одной цели, одного идеала: величайшего благополучия всех народов, во всей их совокупности, – то есть именно того, над чем трудились его позднейшие последователи – Кобден и Брайт. Он устроил в своем саду детскую школу, чтобы проверить на деле правильность своих педагогических воззрений, высказанных в «Chrestomatie», посвященной классификации наук. Бентам высказался за отмену классической системы воспитания, требуя замены ее преподаванием точных наук, но с тем непременным условием, чтобы преподавание не обременяло детей, а напротив, увлекало их, доставляло бы им удовольствие. Ему положительно не хватало времени для своих многочисленных занятий, и он часто говаривал:

– Если бы я мог разрастись, как полип, и превратиться в шесть человек, я бы для всех нас нашел работу.

Из-за этих занятий Бентам должен был коренным образом изменить свой образ жизни и совершенно отказаться от посещения общества. День был у него распределен так, что огромная его часть посвящалась работе, и лишь ничтожная часть – отдыху. Сверх ожидания, этот образ жизни, эта работа до истощения была ему очень полезна. Некогда хилый, тщедушный, он стал поправляться и, благодаря машинообразному распределению занятий, дожил до глубокой старости, не жалуясь на нездоровье. Большую часть времени философ проводил в Лондоне, в уединении, в своем доме, где, как он с удовольствием добавлял, «некогда жил Мильтон». Летом он жил на даче в Сомерсетшайре, где нанимал уединенный барский дом с огромным садом. В саду, можно сказать, он жил, занимаясь уходом за любимыми цветами. Там его навещали ближайшие друзья и любимые ученики, в числе которых первое место занимал Джон Стюарт Милль. Еще ребенком Милль, отец которого, Джеймс, был очень дружен с Бентамом, часто проводил летние каникулы у него на даче, о которой Джон Стюарт сохранил самые отрадные воспоминания на всю жизнь. «Там, – говорит он, – я познал прелесть широкой и свободной жизни и поэтического чувства, которому благоприятствовал вид бывшего аббатства, утопающего в тенистом саду, наполненном шумом водопадов».

Бентам никого не посещал, за исключением своего друга Ромильи, с которым был очень близок. У него он обедал раз в году и этим посещением хотел поквитаться со всеми требованиями житейского этикета. «К чему ходить в гости, – говорил он, – все равно встретимся в парламенте и там пожмем друг другу руку». Ромильи навещал его на даче, где он находил, что Бентам верен своим привычкам, как и в городе: «Десять часов работает, составляет гражданские и уголовные уложения, пишет о разных отраслях правоведения, затем гуляет, чтобы набрать сил для следующих подготовительных работ, предстоящих законодателю будущего».

Немало времени посвящал Бентам огромной деловой переписке со своими русскими друзьями, с разными знаменитостями английскими и иноземными, в том числе с героем Ватерлоо, герцогом Веллингтоном, которому он предсказывал, что его слава затмит славу Кромвеля, если он только пристанет к его законодательной реформе. В числе его приверженцев были такие люди, как лорд Брум и пламенный ирландский патриот О'Коннель, и к сонму его интимных друзей принадлежали Милли, отец и сын, Рикардо, Грот, Боуринг и другие. Известность, которой достиг тогда Бентам, была очень велика не только на родине, но далеко за ее пределами. Иностранные монархи и законодательные собрания относились к нему несравненно дружелюбнее и почтительнее, нежели его соотечественники, которые успели оценить его незабвенные заслуги только после смерти престарелого отшельника, уединившегося в доме, где некогда жил автор «Потерянного Рая».

Чтобы судить о его значении за границей, надо познакомиться с его деятельностью в России, где он играл видную роль во все время царствования императора Александра I.

Глава V

Воцарение Александра I. – Комиссия составления законов. – Поездка Дюмона в Петербург. – Популярность Бентама в высшем русском обществе. – Отношение к нему Сперанского и адмирала Мордвинова. – Перевод статей Бентама на русский язык. – Борьба революционеров. – Назначение барона Розенкампфа. – Падение Сперанского. – Драма слабости и неискренности. – Переписка Бентама с Александром I. – Священный союз

С воцарением молодого императора, окруженного любимыми сверстниками и просвещенными сановниками, началось в России реформаторское движение, предвещавшее блестящую будущность стране. Ближайшие друзья императора, например князь Кочубей, граф Строганов, князь Адам Чарторыйский, Новосильцов и другие, были озабочены составлением проекта гражданского и уголовного кодексов. С этой целью была образована «Комиссия составления законов», во главе которой стоял сначала М. М. Сперанский, а затем остзейский юрист, барон Розенкампф, считавшийся тогда пламенным почитателем Бентама. Правительство обратилось к известнейшим юристам за границей, прося их содействия в таком важном деле, как кодификация законодательства, находившегося тогда в самом неудовлетворительном состоянии. Многим из высших представителей русского общества были знакомы труды Бентама, недавно появившиеся во французском переводе Дюмона. Некоторые из видных деятелей этой эпохи, посещавшие Англию, были лично знакомы с Бентамом – адмирал Мордвинов, Чарторыйский, братья Воронцовы, Салтыков и Сперанский. С целью распространения в русском обществе идей своего учителя Дюмон в 1802 году отправился в Петербург, где нашел радушный прием.

Задача Дюмона значительно облегчилась известностью, которою уже пользовался в России его учитель.

«Сочинение Бентама ставят выше всего, что ему предшествовало. Поверите ли, – писал Дюмон в июне 1803 года своему другу Ромильи, – что в Петербурге было продано моего Бентама столько же экземпляров, сколько в Лондоне. Сто экземпляров были проданы в очень короткое время, а книгопродавцы все требуют нового запаса. Это доставило мне благосклонность многих лиц, которою при случае воспользуюсь. Книге удивляются, а издатель скромно принимает свою долю в этом удивлении».

Сообщая своему другу городские слухи о характере императора и его ближайших сотрудников, выразив сомнение в способности Розенкампфа справиться с возложенной на него задачей, Дюмон следующим образом характеризует тогдашних русских юристов.

«Если бы Вы знали, – писал он, – что такое здешний адвокат или вообще юрист – Вы бы покраснели за честь своей профессии.[4] А судьи! Вы, в Англии, не можете себе составить понятия о здешней магистратуре. Я уверен, что через 10 лет всё здесь переменится».

Уверенность почтенного переводчика Бентама была преждевременная. Понадобилось 63 года, чтобы непривлекательный тип тогдашнего судьи, который был долгое время самым благодарным сюжетом для сатиры Грибоедова, Гоголя и Салтыкова, мог преобразиться в достойного члена настоящей магистратуры, созданной «Судебными Уставами» императора Александра II.

«России нужны законы, – читаем в письме одного из образованнейших людей своего времени, Н. А. Саблукова, к Самуилу Бентаму. – Не только Александр I желает дать ей кодекс, Россия сама его требует. Пусть Иеремия Бентам приготовит этот кодекс. Я не знаю Бентама, но говорю самому себе: если он умрет, не составив кодекса, он будет неблагодарен Творцу, наградившему его такими умственными дарованиями. Книга Вашего брата удовлетворяет одинаково душу, сердце и ум, она наполняет душу энтузиазмом, сердце добродетелью и разгоняет душевный мрак. Я – русский, мой инстинкт не дает мне покоя. Я желаю своему отечеству обладать теми истинами, которые благодетельный гений Бентама создал для всего человечества».

Такого же мнения о Бентаме был и знаменитый адмирал граф Н. С. Мордвинов, в восторженных выражениях характеризовавший его в своем письме к генералу Самуилу Бентаму.

«Я желаю поселиться в Лондоне, – писал адмирал, – и познакомиться с Вашим братом. В моих глазах он один из четырех гениев, которые сделали и сделают всего больше для счастья человечества: Бэкон, Ньютон, Адам Смит и Бентам. Каждый из них – основатель новой науки, каждый – творец. Я держу в запасе некоторую сумму с целью распространения того света, который исходит из творений Бентама».

Мордвинов был одним из самых горячих и убежденных поборников идей Бентама в русском обществе и в высших правительственных сферах. Через его руки шла переписка Бентама с государем. Бентам называл адмирала своим уполномоченным, снабженным «carte blanche». «В Вас, – писал ему Иеремия, – я вижу просвещенного друга Вашего отечества и испытанного друга моего брата. С нетерпением жду того момента, когда мне можно будет пожать Вашу руку в моем уединении».

Эти вполне дружеские отношения между Мордвиновым, Сперанским и Бентамом продолжались все время, несмотря на перемену обстоятельств. Когда в 1823 году вышло полное собрание сочинений Бентама, последний послал два экземпляра своим русским друзьям, Мордвинову и Сперанскому, выразив свое удовольствие, что оба находятся в хороших отношениях, что, по его словам, «не всегда бывает между товарищами в таких правлениях, как ваше, не говоря о других правлениях». Мордвинов был в восторге от этого подарка и горячо благодарил философа за присылку его сочинений, которые «ученый мир почитает, а я изучаю с усердием ученика, удивляющегося всему, что выходит из-под пера его учителя. Мне случалось в качестве председателя департамента гражданских и духовных дел Государственного Совета подкреплять свои аргументы в важных процессах Вашими просвещенными суждениями». Учитель ответил шутливым посланием, что, не получая долго ответа от своих учеников, он полагал, что они, вероятно, бросили в печку его сочинения или их сослали в Сибирь за хранение подобных книг.

Немало содействовал и Сперанский распространению теорий Бентама; он принял личное участие в переводе на русский язык избранных мест его сочинений. Сперанскому, бывшему правой рукой тогдашнего министра Кочубея, было легко следить за успешным ходом перевода не с английского подлинника, а с французской переделки Дюмона, имя которого переводчик обрусил.[5]

Этот перевод появился разновременно, в 3 томах, в 1805, 1806 и в 1811 годах. Но раньше его появления читающая публика могла составить себе понятие о Бентаме по статьям, печатавшимся о нем в первом русском официальном издании министерства внутренних дел, появившемся в 1804 году под заглавием «СПб. журнал». В этом журнале печатались статьи о госпиталях, «Мысли славного Бэкона о правительстве», мнения Бентама «О распространении познания законов», «О свободе книгопечатания». Для ослабления резкого суждения Бентама о цензуре приводились мнения каких-то анонимов, что цензура вещь преполезная. Кроме многочисленных статей, извлеченных из сочинений Бентама, читающую публику знакомили с сущностью «Платоновой республики», с «Мнениями греческих философов о правлении», с учением Адама Смита, со способами истребить нищенство, с сущностью келейной системы, практиковавшейся в филадельфийских тюрьмах, писали о свободе печати, о злоупотреблении привилегиями и так далее. Словом, затрагивались такие серьезные вопросы общественной жизни, которые представляли для русских читателей совершенную прелесть новизны. И все это печаталось на страницах официального органа министерства внутренних дел. Не надо забывать, что инициатором и вдохновителем этого органа был М. М. Сперанский. Этот энергичный, высокодаровитый деятель носился тогда с мыслью о коренных реформах государственного строя на новых началах, желал покончить навсегда со стариной, или, как он любил выражаться, «trancher dans le vif, tailler en plein drap». Правительство в лице своих лучших представителей желало обновления общественной жизни, насаждения законности, распространения просвещения. Темные силы, таившиеся в недрах служилого сословия, тяготевшие к заветной для них старине, не жалели труда, чтобы по возможности затормозить поступательное движение вперед. Эти-то силы приобрели влиятельных союзников и покровителей у себя и за границей. Во главе группы реформаторов-борцов стояли Сперанский, Мордвинов, Салтыков, Чарторыйский, Чичагов и другие деятели, одушевленные идеями Бентама. Представителями отсталых элементов русского общества явились барон Розенкампф, Шишков, Магницкий, Аракчеев, архимандрит Фотий; они пользовались сочувствием всемогущего в то время австрийского дипломата Меттерниха. Между идеями Бентама и деятельностью Меттерниха – этого Бисмарка первой половины истекающего столетия – лежала целая бездна. Излишне прибавлять, что победа оказалась не на стороне последователей лондонского отшельника-философа.