Боги Иторы

Да, Ксанд сумел воспользоваться слабостью этого странного союза живого человека и мёртвой силы, вымотал их обоих во время поединка с Тсорином, и теперь она спала. Но Боги видят, с какой лёгкостью проступали на этом спокойном, хоть и совершенно измученном лице следы чудовищного внутреннего напряжения. Борьба уже началась, и сигнала к её окончанию ждать нельзя. Он прозвучит и без участия старого барда.

Ксанд сорвал с головы шлем, рассыпав седые волосы по плечам. Нужно утереть предательские слёзы, он не должен выказывать слабости.

Ловкие пальцы бывалого воина живо заскользили по сочленениям её брони. Воздуха дать, воздуха! Её тело взмыло, погружённое в облако серебряных пылинок. Раскинувшись, как птица в полёте, она казалась летящей по своей собственной воле, навстречу невидимому здесь свету жаркой Кзарры. Боги, покуда она выглядела живой.

Ксанд медленно, словно вытягивая на себе невероятный груз, сделал первый шаг. Потом второй, третий. Двери, переходы, колоннады. Имперцы в своих клыкастых шлемах расступаются под тяжестью его взгляда. Их мечи опущены, некоторые падают наземь, принимаются что-то исступлённо выкрикивать, колотясь головами о пол.

Что они видят? Ужели этот ужас им внушает сам Ксанд и его ноша? Что такое кажется сейчас вам, смертным, слабым, безмолвно бросавшимся в бой, повинуясь чужой воле? Видение несуществующей свободы? Надежда на обретение неведомого могущества? Или всё же – тривиальный страх перед неведомой силой, что предстала сегодня пред ликом Иторы? Что готова была провозгласить новое служение, новую борьбу? Нового Мёртвого Императора? Нет. Ксанду захотелось отвернуться, только было некуда.

Буйный свежий воздух рванул в лёгкие, разгоняя кровь, просветляя разум.

Боги, он уже и думать забыл, до какого глубокого подземелья ему удалось добраться. Теперь его путь лежал коридорами всегда вниз, вниз, но казалось ему, что в действительности это был невыносимо трудный подъём. И даже бодрый этот ветер, что хлестал ему в лицо, был похож на ледяной по́верх Горной Страны. Вышел, он из-под сени Пика Тирен, вырвался из этой ловушки и, вероятно, вывел кое-кого из своих людей. Неслыханное везение. Рассчитывал ли он на подобное? Похоже, что нет. вышел

Это, кажется, был центральный портал. Великий, нет, величественнейший памятник архитектуры времён расцвета Империи, и вот теперь он ступает меж этих колоннад и пилонов бесценного золотистого мрамора, ступает, дрожа от усталости, ярости, боли и ненависти одновременно. И процессия позади него молча следит за его шумным дыханием. А он не может себе позволить даже сбиться с мерного ритма шагов. Зачем ему красо́ты всего мира взятого, тем более этого Богами не забытого места?

Ксанд осторожно опустил Тилю на площадку перил парадной лестницы. До выхода оставалось всего несколько десятков шагов, но спешить уже некуда.

– Тсорин, ты всё-таки остался с нами?

– Да, Ксанд, ты знаешь, мне очень повезло с тобой.

– И мне с тобой, правда. А ты, Лисей, как думаешь, успеешь, войдёшь в форму к сезону поисков? Ты же самый везучий из нас.

– Не знаю, брат-Игрок. А если и пропущу сезон, что в том страшного? Моя коллекция и без того – лучшая из собранных за последние тридцать кругов.

– И то правда. Лострин, ты тоже остался себе верен до конца? Как ты встретился с Тилей?

– Очень просто, в тот день Перевалом Трёх Ручьёв прошло всего два человека. Средина замерла в страхе за своё будущее. Так всё и случилось.

– Встретились. И решили идти вдвоём сюда. На что вы рассчитывали?

– На тебя, Ксанд, на тебя. Но ты не успел, наш паро́м опередил вашу яхту на сутки, ведь нас так не гоняли.

– Извини, Лострин, я действительно не должен был вас пропускать вперёд. Это моя вина.

Живые остались стоять в сторонке, поджидая своей очереди.

– Уходите! Что вы стали? Вы думаете, эта тишина здесь долго продлится?! Найдите корабль, отправляйтесь через Море, здесь вам больше нечего делать. У меня же… у меня свои планы.

Они глядели на Ксанда с недоумением, словно ожидая, что он передумает и позовёт их с собой. Но он молча стоял, и они решились. Отсалютовав, покинули громаду Центрального Портала. И когда даже эхо их шагов замерло под этими сводами, Ксанд снова поднялбезжизненное тело Тильоны и шагнул вперёд.

Был вечер. Надо же, он совсем потерял ощущение времени. Подземелья всегда играют с людьми подобные шутки. Так, где же он…

Лёгкая тень шевельнулась в стороне, промелькнув на серебристой от солёной морской пыли дорожке. Надо же. Явился.

– Ты, именующий себя Серым Камнем, отчего ты не торопился?

– А отчего ты, говорящий мне это, не вошёл внутрь и не поторопил меня?

– Резонный вопрос. Но ты же знаешь на него ответ. Взгляни на меня, человек, ужели ты хочешь, чтобы мы отныне и навсегда принимали участие в каждом деле, которое сможет задеть наши интересы? Ты хочешь этого?!

Ксанд не стал отводить взгляд, он лишь поморщился. Спасители. Треклятые спасители. Летящие демоны горного народа.

– Да, ты прав, я не хочу этого. Вам удалось найти место, о котором я говорил?

– О, да, хотя это оказалось нелегко. Слишком много времени прошло… Лазурные горы ждут тебя, Игрок.

Что ж, из всех горных массивов Средины именно Лазурные нравились Ксанду больше всего. Хорошо.

Бард повернул голову на восток, его былые товарищи ещё пылили верхами у самого горизонта. Да, лишняя секунда, проведённая у основания громады Пика покажется равной седмице вдали отсюда, особенно после того, что здесь произошло. Не стоит и ему здесь задерживаться. Один вопросительный взгляд за спину и – в путь!

У горного народа свои тропы, новый спутник Ксанда повёл их не на северо-запад, как велела карта Средины, а почему-то почти строго на восток, к Морю. Его живые глаза стреляли по сторонам, но то не было выражением неуверенности, горец, быть может, впервые за свою долгую жизнь находился на виду у десятков пар глаз, и это его заметно смущало. Дорогу же он, должно быть, просто чувствовал, не нуждаясь в лишних ориентирах.

Ксанд покачал головой. Сколько троп он исходил, сколько полей были его постелью, скольким звёздам он пел свои песни. И никогда раньше так не боялся.

Что эти пути, что эти тропы. Сотни тысяч жизней лежат у него на ладони. Не в переносном, в самом прямом смысле. Сожми её в кулак, швырни горсть праха навстречу бесконечности или же брось её в огонь. Что может быть проще?

Или взгляни на эту гору. Она кажется подпирающей небеса, она спорит с безжалостной Кзаррой и бросает свою неумолимую тень на лик Иторы. Таковы Сильные этого мира. Ты всегда презирал их за эту непомерную гордыню, за этот мелочный страх, который заставляет Богов швырять в смертных камнями с заоблачных высот. Теми самыми камнями, чьи осколки составляют потом жемчужины коллекций Игроков. А между тем внутри – пустота залов и пыль коридоров, серые мумии тех, кто служил своему божеству верой и правдой, подспудно истачивая его нутро, высасывая силы, заставляя думать день и ночь лишь об одном – как бы устоять, не рухнуть внутрь себя от единого порыва утреннего ветерка.

Сегодня на лике Иторы бушевал ураган, и вряд ли в силах простого барда понять степень того ужаса, что ярился в умах Сильных. Что им наши жизни… что?

Но ведь и эта восставшая непонятно с какого дна сила тоже – страх, ненависть, бессильная злоба и власть, власть, власть… Власть над кем? Да над нами, людьми, вне зависимости от того, в какие игры мы играем…

Дилемма.

Ксанд похлопал нервного своего иноходца по холке.

Вот лежит девушка, которую он не уберёг от этого пекла. Молодая, сильная, талантливая, она может попытаться справиться с наваждением чужой силы сама, а может и переступить через самоё себя, раз и навсегда разрушив всевластие Сильных… кого ты обманываешь, Ксанд? Она обречена погибнуть в муках, попутно погубив сотни тысяч невинных, и ты ей волен помочь лишь в одном – позволить умереть раньше, чем будет погублена её душа, уже сейчас разъедаемая ядом всевластия. Вот он, твой единственный долг.

Ксанд поднялся в седле, перехватывая из-за спины чехол своей неразлучной лизанны.

Тонкий изгибающийся гриф, три толстых струны из волоса , семь туго натянутых из чёрного серебра, такие же колки, рукоять ворота, обитого дублёной бормочьей кожей, клавиши из клыков ургуара, резонатор работы мастера-самойи. Инструмент, звучащий так, как того желает исполнитель. Иногда – мощно, яростно, подобно вою лютой зимней метели, иногда – тихо и печально, так звенит резун-трава у заброшенного надгробья. Лизанна побывала с ним во множестве переделок, вбирая в себя дрожь его нервов. лимы

Почему он так редко брал в руки драгоценный инструмент?

Сколько пролетевших мимо лет ему было не до неё, превратившуюся в источник кое-каких денег на крайний случай? Слишком много эмоций, которые он не мог себе позволить? Куда делись те сотни песен, что хранила его память?

Вопросы не нуждались в ответах.

Его путь достиг берега Мёртвого моря, спустившись к самой кромке поднявшихся на время прилива тёмных вод. Ксанд ничуть не удивился, обнаружив едва приметный грот, уводящий куда-то вниз в сторону от берега.

– Здесь впадает в Море подземная река, я прав?

– Да, всё простое – просто, бард.

Они направились вниз.

Там их ждала ладья. Обычная двухместная деревянная ладья, с коробом для поклажи, с голыми скамьями и парой вёсел о широких лопастях. Они погрузились и, оттолкнувшись от берега, мерно закачались на волнах. Река казалась недвижимой лентой тёмного стекла, протянувшейся в темноту. Горец сделал лёгкое движение веслом, и их понесло, так настойчиво и, вместе с тем, неощутимо. У каждого народа свои пути.

Ксанд перекинул через плечо ремень любимого инструмента, немного поразминал пальцы, пару раз крутанул ворот.

Вот отражение всех твоих мыслей, твоя сила и твой дух.

Скользит лодка по тёмным водам подземной реки, текут мысли, пальцы гладят клавиши, ещё не решаясь также тронуться в путь.

Волшебные изгибы и переливы мелодии… о, он знал в них толк, вот только редко выдавались случаи показать это во всей красе. Почему? Что за судьба у него такая, махать мечом, лезть подчас в самое пекло с единственной целью – выжить. Звание Игрока – это такой приговор для человека, указывающий ему не иметь больше друзей – только товарищей по несчастью, обрекающий не наживать привязанностей – только могильники в хладном камне, заставляющий давать зарок не иметь желаний и планов.

Выживать. Надеясь на шанс.

Или опасаясь его? Страшась?

Нет.

Он не станет бояться того, что ещё только подступает. Спи, девочка, спи, тебе нужно немного отдохнуть.

Под гулкими сводами разнёсся первый уверенный аккорд.

Время звона клинков для него закончилось, началось время песен.

Ксанд устало вздохнул. Никак он не мог найти среди походных сум свёрток загодя запасённой чистой ткани. Следовало омыть тело Тильоны, умастить, как то положено, благовониями, завернуть в чистое полотнище. Что потом? Привязать к ногам тяжкий камень да опустить в бездонные глубины подземной реки? Сжечь её останки в погребальном костре, доверив быстрому ветру пепел, пусть эта юдоль страдания больше никогда не проснётся к новым деяниям пред ликом Иторы?

Неважно. Против судьбы не пойдёшь – та сила, что была повержена обратно в сковывающее небытие, найдёт путь навстречу живому. Сколько кругов она ждала, и ещё подождёт. Надежда лишь на то, что ещё и ещё раз будут вставать на её пути сыны и дочери Средины, как встала Тиля, как встал он сам. А если нет… что ж, по крайней мере они попытались сделать всё, что в их силах.

Смешно, но он даже не знал сейчас, каким Богам молиться, под его руками хрустело белое накрахмаленное полотно, а вокруг шелестела тишина – страшно тихо, очень страшно. И пусто. В такие моменты хочется найти силы где-нибудь вовне, черпнуть оттуда полную ладонь свежего, яркого огня… ни ему, ни несчастной девушке этого не было дано. Но ведь именно потому всё закончилось подобным образом. Пустотой, беззвучием, безветрием, страхом.

Нет, она не станет небесами, и она не станет глубинами. Ей суждено тлеть здесь, рядом с пещерой, сокрытой от всех поднебесных Сил, что терпела на своём лике Итора-мать. Только так яд, едва не вырвавшийся на волю, сможет надолго заснуть. Сил для того, чтобы ему восстать к жизни, здесь больше не оставалось.

Ксанд собрал вещи, перекинул за спину зачехлённую лизанну, взял в руки обнажённый меч и замер у порога. Он медленно и напряжённо поклонился белеющему савану, словно хотел что-то напоследок сказать… но передумал.

Всё так же, с оружием наперевес, он вырвался наружу, будто собирался встретиться лицом к лицу с неведомым врагом. Прямо здесь и сейчас.

В Лазурных горах стоял туман, но Ксанд не обращал внимания на боль в ушибленных о неразличимые во мгле камни ногах. Не понимая, куда он мчится, бард слышал только собственное хриплое дыхание, бежал, бежал сломя голову.

И вдруг замер, по пояс провалившись в ледяную до боли в сведённых скулах воду.

Отчего его клинок обнажён? Ксанд, да в своём ли ты уме…

– Кто сделал это с ней?! Кто?!!

Он кричал в пустоту, и молчание было ему ответом.

– Боги… вы всё боялись, что я начну вам мстить… вы даже готовы были, я знаю, от меня откупиться. Спокойствием в старости, обретением собственного дома, моими песнями. Держите эти подарки при себе, я сам решу, что мне теперь делать! И трепещите, ибо настанет тот миг, когда ваши страхи сбудутся.

Судьба – странная штука. Хотя иной нам выбирать не дано.

Ксанд обернулся к горизонту, что долгие круги терзал его своим зовом.

Теперь – можно.

Настала пора пройти этот путь до конца.

***

Устье Нэир Лйет-та-Осин, Великой Реки Трёх Путей не охраняли каменные бастионы. Её берега не были одеты в источенный веками гранит. Даже в пору осенних штормов, когда самые отважные из моряков народа спешили спрятать свои корабли в надёжных гаванях, здесь царило всё то же вековечное спокойствие. зитх

Нагулявшие толстые бока косяки рыбы-усача, не страшась перемётов, отправлялись в свой последний путь мимо этих тихих песчаных пляжей. Толстая ветка гигантского хвоща с хрустом надламывалась, падала в ленивые воды Лйет-та-Осин, чтобы достаться на обед пугливому океанскому зверю-. Не беспокоил эти места плеск вёсел и гортанные крики кормчих. Не били тут зверя, не добывали золотой песок. Здесь не было никого. В спокойствии и тишине Река ждала того, кто рискнёт проследовать Тремя Путями. моргу

Эти воды помнили давние паломничества, когда Древние народы ещё царили под светом ясноликой Энол, когда путь духовного очищения привлекал сильных духом. Помнила она и века Порубежья, когда континенты Иторы пришли в движение, разводя по сторонам рода пришельцев, чья юная ярость распирала этот мир. Не забыла и затхлое дыхание Врага, вознамерившегося посягнуть на самую суть Иторы – многоликой и вечной. Сама Война Врага для неё и вовсе было лишь мгновением на фоне вечности. Давним, позабытым и кратковечным.

Схлестнулись воды Лизар, Реки-без-конца, запутали вековечные следы, ведущие к Устью, надолго опустели эти берега… Кто помнит, куда сгинули песни прошлого, кто ведает, в каких краях нашли покой былые подвижники. До времени.

Однажды всё забыв, пришёльцы хранили в глубине своих смертных душ память об этих краях. Если бы им было дано лицезреть Пути в их былом величии! Когда случилось чудо, и дорога через Реку-без-конца была открыта вновь, юноликая Энол уже давно стала жёсткой и гневливой Кзаррой. Не находили больше спокойствия и просветления борцы со слабостью собственного духа. Не возвращались, ступая по водам Реки, словно по траве сочного луга, не согревали Итору теплом своих сияющих сердец.

Вместо них скользили тени.

И лишь вековечные их следы оставались на лике Иторы.

Стремительные цепочки босых ступней – вдавленные в базальт, выплавленные лужицами воды на сыпучих песках, вмороженные тугими вихрями в спину охомутанных ветров.

Ураганом, грозой, пожаром, сотрясением глубин – следы не знали преград и сомнений – куда там доброму безделью старых подвижинков. Не росли близ них цветы, смолкали птицы, разумные существа, скрепя сердце, вытравливали в себе память, поворачивая обратно.

Ускользающие завели карусель нового времени, времени после Раскола. Змей намертво вцепился в собственный хвост.

Нэир Лйет-та-Осин постепенно очистится, заживляя свои жуткие раны. Река могла и не такое, круг за кругомудаляясь от порочащих её лоно пришельцев. Но что она могла сделать для всей Иторы, чем исправить уже совершённое?

Вокруг Устья стало угрожающе тихо. Древние народы частью укрылись в недоступных для пришельцев местах, с надеждой оборонившись от Исчезающих памятью своих древних подвижников, а частью…

Сайана мин Триод из Древнего народа зитх изменила своей невозмутимости всего трижды за свою долгую жизнь. Первый раз она к собственному удивлению почувствовала нечто неуловимо похожее на жалость, от чего задрожала натянутая до предела тетива, нацеленная в сердце пришельца.

Тот не умер мгновенно и милосердно, как следовало для его же блага. Прожил у ступеней Храма почти тридцать лет, не в состоянии оторвать взгляда от упущенных Путей. Именно поминая этот полный тоски взгляд, Сайана мин Триод больше не промахивалась. И не плакала.

Они все – сильные, благородные, мудрые… достойные Путей, несомненно – достойные. И потому – обречённые умереть здесь, у самого Устья. Во благо себе и Иторе Многоликой. Так хотела Река.

Уже сколько кругов, сколько человеческих кратковременных жизней Сайана мин Триод стоит здесь в ряду таких же, как она, осколков прошлого, стражей Устья. Ибо каждый, прошедший здесь, обречён повторить ошибки предыдущего. Следы прошлого не давали забыть. Долго. Очень долго.

Пока однажды, круг назад, не появился на этих берегах странник.

Утлая его лодочка – на Тропе не нужны корабли с сотнями гребцов – с тихим плеском ткнулась в берег. Бывало порой, достигшие Устья пускались радостно в пляс, их крики неслись над волнами, возвещая миру – вот прибыл я, тот, кто вернёт народам Иторы истинные цели, исконную веру, кто уничтожит всё зло, восстановит древнюю гармонию, о которой так много пишут многомудрые теософы! Безымянный странник был слишком стар, чтобы плясать, слишком сед, чтобы восторгаться… он был тих, спокоен, и так безнадёжно погружён в свои мысли, что Сайана мин Триод поспешила наложить стрелу на тетиву.

Обычно ей казалось, что дать человеку возможность хоть приблизиться к заветной цели – её долг перед несчастными их душами. Но при взгляде на странника желание делать красивые жесты пропало разом.

Странник меж тем спокойно вытащил лодку подальше от воды, и тут Сайана с ужасом заметила, как вековечные следы былого стираются, пересыхают, растворяются в воздухе на его пути. Это было невозможно, если только… Белоснежное оперение стрелы, эта душа убийцы, послушно заняло свою позицию у правого уха. Давай же! Не тяни! Что ты медлишь?!!

Старик тем временем спокойно перевернул лодку, спрятав под изогнутым днищем вёсла. В этих глазах, в противовес каменному спокойствию лица, мерцало, билось, буквально пылало страдание. Не его, чужое. Сайана мин Триод не видела в них ни самолюбия, ни гордости, ни гнева, ни страха – что там ещё может испытывать ступивший на Тропу? Только боль, тяжкая, выламывающая руки, сгибающая спину, приковывающая к земле ноги, всесжигающая и… прекрасная. Этот седовласый человек знал жизнь такой, какой не видели её те, кто пытался пройти Устьем все эти долгие круги.

У Странника было истинное право на Три Пути. Но Сайана мин Триод, она это отчётливо сознавала, не могла сейчас решать его судьбу. Она могла только убить.

Стрела сорвалась, поднятая на ладони ветром, впитавшая силу Иторы Всеблагой, быстрая и жизнелюбивая, как вода, твёрдая, как хладный камень. Этот лук не знал промаха. Будь на то её воля. Будь на то воля дотоле израненной, испачканной, исковерканной Нэир Лйет-та-Осин. Будь на той воля самой Иторы.

Странник обернулся, безоружный, погружённый в собственные, сокрытые от мира мысли. Он продолжал смотреть в никуда. Стрела прошла навылет. Оставив за собой пустоту.

Странник же исчез, как исчезали из мира только Ускользающие. Он, не прошедший Трёх Путей. Стрела из колчана Сайаны мин Триод безвольно вспахала песок. И тогда Сайана второй раз в своей долгой жизни упала на колени и заплакала. От ощущения подступающей беды, от опустошённости и непонимания.

С тех пор прошло полсотни зим. Пятьдесят ничем не выдающихся зим ожидания. Страж каждое утро была здесь, на своей излюбленной площадке перед обрывом. Устье было тихим, как никогда до появления здесь cтранника. На берегу темнела перевёрнутая лодка, но не приплывали больше пришельцы. Земли по ту сторону Лизар словно вымерли. Лежал без дела лук. Не нужны были стрелы. Лист падал и снова зеленел. Кзарра который несчитанный раз с любопытством взирала на своё отражение в зеркале лика Иторы, а Сайана мин Триод всё ждала.

Странник вернулся в тот же день, ровно пятьдесят кругов спустя.

Он не мял скалы каменной поступью.

Он не изливался сквозь мир водопадом.

Он не ревел над землёй ураганом.

Он просто появился вдали, такой же седой, такой же невозмутимый, такой же страдающий.

Твёрдым шагом он подошёл к оставленной словно вчера лодке, спустил её на воду, закрепил вёсла и пустился в обратный путь.

Застывшая на том берегу Сайана мин Триод уже не помышляла спрятаться в спасительной листве. Та не спасла бы от его взора.

В глазах странника была всё та же боль.

Уже покидая Устье, он всё-таки обернулся – и молча кивнул, словно соглашаясь с её сорвавшимися вскачь мыслями, с её неудержимыми слезами. Так Сайана мин Триод в третий и последний раз позволила себе поддаться нахлынувшим эмоциям. Где-то в глубине этих лесов ждал своего штурмана , Последний Чёлн рода Триод. Нужно бросать служение. С этого дня оно бесполезно. Ирионе

Сайана мин Триод оглянулась лишь раз – удостовериться, что тот, кто терпеливо ждал её у самой кромки деревьев-, всё ещё следует за ней по пятам. гое

Кто-то сказал – слёзы Древних несут Иторе обновление, смывая с Её лица следы прежних бед.

И капают они лишь по Её собственной непреклонной воле.

Королева судьбы,Не спаслась ты сама из неволи.Королева страды,Что извечно царит на престоле.Королева добра,Что людей становила мишенью.Королева – добраДо жестокости, до исступления.Царский полог твоихДланей пуст и тревожен как пение плети,Ты собрала двоих,Не забыв поутру повелеть имВыбрать, чей черёд,И кому умирать на закланье,Что ж, отныне никтоНе посмеет перечить лизанне,Пусть поёт и поёт,Пусть расскажет, как было, как стало,Раз уж сердце твоёНавсегда замолчало устало.Ты бродил да по свету один,Ты пропел да все песни на свете.И когда в города ты входил,Счастье – в дом, в точности по примете.Но она не спешила встречатьТвои песни, что бродят по крышам,