Пропавшая в Москве

– Еще что-нибудь?

– Шумский врет – это ясно. Он наверняка запомнил лица похитителей. Узнай, о нем все, что сможешь. Он профессор каких-то умных наук и весь из себя такой заслуженный. Но пятна бывают даже на солнце. А уж про Шумского и говорить не стоит. Усек, что мне надо? Кстати, что слышно насчет машины похитителей?

– В районе улицы Машиностроения, во дворе одного из домов горит «вольво». Кажется, наш и есть.

Девяткин хмыкнул и прикурил новую сигарету. Надо же, та самая Джейн Майси, с которой он свел знакомство около года назад. В ту пору она влипла в неприятную историю, но до похищения тогда дело не дошло. Майси поклялась больше не приезжать в Россию, потому что ей здесь, мягко говоря, не очень везет. И вот вдруг объявилась…

Он сложил в портфель бумаги и решил, что лучший способ раскрыть преступление: подождать немного. Джейн должна подробно описать внешность преступников, она наверняка видела какие-то характерные приметы: татуировки, родинки, слышала их разговоры.

Глава 2

Некоторое время назад

Начальник колонии строгого режима подполковник Яков Горобец снял трубку телефона внутренней связи и приказал доставить в подвальный следственный кабинет заключенного Сотникова. Дожидаясь, когда выполнят приказ, он поднялся из-за стола и встал у окна.

– Мы спешим.

Это подал голос прибывший из Москвы полковник ФСБ Николай Лихно, и постучал ногтем по стеклу наручных часов. Внешность полковника непримечательная. Высокий сухопарый человек с вытянутым лицом, заметной сединой и высокими лобными залысинами. В серых глазах застыла грусть.

– Поторопить нельзя? А то смеркается уже.

– Никак нет, – ответил Горобец. – Послали нарочного. Минут через двадцать Сотников будет здесь, но не раньше. Его отряд в дальнем конце зоны. Почти через всю территорию надо бегом бежать.

Лихно вытащил новую сигарету. Другой товарищ из Москвы капитан ФСБ Игорь Куприн поднес начальнику огоньку и сказал бодрым голосом:

– Ничего, обратно быстро доедем. Ночью дорога свободна.

Куприн полез в портфель, вытащил дорожный атлас и от нечего делать долго водил пальцем по бумаге. Что-то вычисляя, он беззвучно шевелил губами. Этот малый был полной противоположностью своего начальника. Крепко сбитый, с широкими плечами и фигурой спортсмена, на вид лет тридцать с небольшим. Приятное лицо, ровные зубы, яркие васильковые глаза.

На памяти Горобца офицеры контрразведки появлялись в колонии только дважды. Один раз, когда сюда по ошибке прислали с этапом настоящего предателя родины, осужденного за шпионаж в пользу одной из западных стран. Вскоре того шпиона забрали и увезли неизвестно куда. И вот сегодня второй случай. Природное любопытство терзало душу Горобца, на языке вертелись разные вопросы. Но спрашивать московских офицеров, на кой черт им понадобился Сотников, неэтично. Тем более начальник колонии уже читал документы, согласно которым Сотников нужен в Москве для проверки и закрепления на месте обстоятельств убийства некой гражданки Шмаковой. Как явствует из бумаг, уборщицы из закусочной «Вечерние огни», бездетной вдовы, пятидесяти восьми лет от роду.

Кого подозревают в убийстве? И каковы его мотивы? Неприязненные отношения, ревность… Об этом в документах ни слова. Главное, какое отношение к этому происшествию имеет заключенный номер четыреста семь? О том что именно Сотник, крутой парень, по слухам заваливший четырех известных московских гангстеров, имевший связи в высоких кругах преступного мира, грохнул какую-то жалкую уборщицу из закусочной… Нет, об этом и речи быть не могло. Вот если бы он в припадке ревности задушил королеву красоты, с которой делил постель. Ну, в такое еще можно поверить. Пусть с трудом, но можно.

И, тем не менее, в документах упоминалась лишь Шмакова. Бумаги были заверены в областной прокуратуре и Главном управлении исполнения наказаний. Согласно распоряжению заместителя начальника ГУИН, Сотников поступает в полное распоряжение контрразведчиков. Чекисты за него отвечают и вернут заключенного в колонию по окончании следственных действий. Все вроде понятно. И все же… Но какое отношение гражданка Шмакова имеет к государственной безопасности страны? Эта уборщица, она что, шпионка? Или любовница шпиона? А Сотников ее…

– Это Шмакова, она кто? – сорвалось с губ помимо воли. – Не родственница Сотнику будет?

– Позвольте оставить вопрос без ответа, – мрачно покачал головой Лихно. – Все материалы по этому делу засекречены.

– Понимаю, понимаю, – вздохнул Горобец.

Он снова отвернулся к окну. Перед зданием административного корпуса – плац, похожий на футбольное поле. Здесь проходит утренняя и вечерняя перекличка заключенных. Горобец поправил сам себя: пожалуй, плац, побольше футбольного поля. Зона здесь немаленькая, на четыре с половиной тысячи заключенных. Зековскую братию, одетую в черные бушлаты и фуфайки, дважды в день, и в холод и в жару, строят на плацу для переклички, – места едва хватает. Если смотреть из окна на массу людей, освещенную прожекторами, на душе без всякой причины становится тревожно и муторно.

– Как у него по линии поведения? – спросил Лихно. – Замечания есть?

– Он злостный нарушитель режима, – ответил Горобец. – Человек, который не встал и не встанет на путь исправления. На работы не выходит. За что не раз сидел в карцере и штрафном изоляторе. Числятся на нем и другие подвиги.

Горобец подумал, что не стоит рассказывать московским гостям о том, что неделю назад Сотник ударил контролера табуретом. Это мелочи. И о том, что арматурным прутом сломал товарищу по отряду обе руки, – тоже не надо. Чего доброго подумают, что начальство плохо ведет воспитательную работу среди зеков. Да и за свой проступок Сотник неделю отсидел в холодном кандее.

– Здесь, в колонии, за ним ничего серьезного не числится, – подвел итог Горобец. – По неофициальной информации он убийца, хотя осужден не по мокрой статье. А у нас убийцы никогда не были в авторитете. Среди воровского контингента он вроде белой вороны. Сам Сотник в душе презирает блатных, их обычаев и традиций не принимает. Потому что сам не из воров. За глаза называет их синяками и алкашами. Он даже по фене не ботает.

Он замолчал и подумал, что в столовой заканчивается ужин. Сегодня дают щи из сушеной крапивы и перловки, второе блюдо – мятая картошка или макароны с просроченным сроком годности. Но после тяжелой работы на строительстве моста через речку, где заняты зэки, и эта несъедобная дрянь в горло проскакивает только так, с присвистом. Еще Горобец подумал, как это часто с ним бывало в минуты меланхолии, что офицеры ФСБ и убийца Сотников скоро укатят в Москву. Промчатся через весь город по ночным проспектам к известному комплексу зданий на Лубянке, а он останется здесь. Станет глядеть на все тот же плац, зэков, марширующих по грязи, гнилые бараки. И еще трубу котельной, пускающую в небо зловонный дым. От тоски хоть на стенку лезь, даже водка не помогает.

Зазвонил телефон внутренней связи. Горобец схватил трубку:

– Можно спускаться, – выпалил он. – Сотников доставлен.

* * *

Когда лязгнул засов, дверь следственного кабинета открылась, на пороге возник высокий мужчина лет сорока, одетый в черные штаны и такую же черную робу, на груди которой пришит белый прямоугольник с номером. На коленях черных штанов тот же номер четыреста семь, вытравленный известью. Заключенный сорвал с головы шапку с козырьком, вытянулся в струнку, замер. Уставившись в дальний угол кабинета, гаркнул:

– Заключенный Сотников, номер четыреста семь, девятый отряд, осужден по статьям…

– Отставить, – махнул рукой Лихно. – Присаживайся.

Лихно занял место за письменным столом, привинченным к полу. Раскрыл пачку сигарет и закурил. Капитан устроился возле стены на стуле. Над дверью горела лампа, забранная в решетку, этот свет отражался в васильковых глазах Куприна.

– Я вас представлял немного другим, – сказал капитан. – Ну, поплотнее. Вы не больны?

– Здоров. Но на здешних харчах веса не нагуляешь, гражданин начальник, – ответил Сотников.

– Да, да… Понимаю.

Сотников елозил на табурете, удивляясь, с чего бы это капитан так вежлив и любезен, и на кой черт нужны эти реверансы. Они не в институте изящных манер. Они в следственном кабинете, где многое напоминает о вчерашнем допросе, точнее истязаниях, одного бедолаги. Вся вина которого в том, что он не успел снять шапку при приближении контролера, как того требуют правила внутреннего распорядка. Пол в темном углу в пятнах запекшийся крови, и бурые подтеки на стенах еще не смыли.

Лихно показал пальцем на пачку дорогих сигарет:

– Кури.

Пристрастившийся в тюрьме к табаку, Сотников вытащил сигарету, опасаясь какого-то подвоха. Вот сейчас старший встанет и съездит кулаком по морде. Или тот, что помоложе, зайдет сзади, накинет на шею обрывок бельевой веревки. Сведет концы. И с такой силой рванет на себя, что Сотников не усидит на месте. Плюнув кровью, полетит на бетонный пол…

– Спасибо за угощение, гражданин начальник, – Сотников держался наготове. Ему не впервой терпеть побои, карцер. Он взял сигарету, тут щелкнула зажигалка, – это Куприн дал огоньку.

– Как тут в колонии, не обижают? – спросил капитан. – Письма от сестры не задерживают?

– Не жалуюсь. Работает почта.

Сотников с тоской смотрел на оконце под потолком. И думал, что разговаривает не с ментами, это стало ясно с первого же слова, с первого взгляда. У Сотника хороший вкус, он за версту видит дорогие фирменные шмотки, чует запах французского одеколона. Он прожил жизнь в столице, рядом с людьми, у которых денег больше, чем грязи под ногами. Сотников бывал в Европе. И кое-что на своем веку успел посмотреть.

Впрочем, одеколонный запах и прочая ерунда к делу отношения не имеет. Сотник определял цену человека по двум критериям. Сразу смотрел, какие часы на руке, и какие туфли на ногах. Менты в глаза не видели настоящих швейцарских часов. И не могли себе позволить пары шикарных итальянских ботинок. Да и костюмы этих парней – не на барахолке куплены.

Полковник Лихно, словно угадав мысли Сотника, представился по имени и отчеству. И добавил, что служит он в контрразведке в звании полковника. Лишнего времени на разговоры сейчас нет. Поэтому беседа, а это именно беседа, а не допрос с протоколом, будет проходить быстро, в телеграфном стиле. Он перелистал дело Сотникова, лежавшее на столе, и сказал:

– Ты служил в десанте. После демобилизации вернулся домой, устроился в частное охранное агентство. Проработал там около двух лет. Однажды во время ужина в ресторане повздорил с товарищем по работе. После этой ссоры твой напарник месяц отдыхал в больнице. Из сыщиков тебя турнули, спасибо под суд не отдали. Ты устроился могильщиком на кладбище. Познакомился с парнями из атлетического клуба «Феникс». Собственно, с этого знакомства начинается твоя криминальная карьера. Давно это было…

– Давно, – кивнул Сотник. – Иногда кажется, что и не со мной.

Он раздавил окурок в пепельнице, привинченной к столу, и подумал, что фээсбэшник шпарит без бумажки, на память помнит биографию. Лихно продолжал бесцветным тихим голосом. Он сказал, что почти всю свою сознательную жизнь Игорь прожил за бандитским авторитетом по имени Леонид Батыров, он же Батыр. В молодые годы Батыр был обычным бандитом, который утюжил торговцев, обкладывал данью магазины и рестораны. Он должен был погибнуть в бандитских разборках, как большинство крутых парней того времени. Но остался жив. Мало того, он бросил мелочовку и взялся за доходный бизнес. Точнее, занялся силовым захватом предприятий или торговых фирм, приносивших хороший доход. Хозяева этих лавочек умирали насильственной смертью, а Батыр богател.

– Понравилась ему, например, посредническая компания по торговле нефтепродуктами «Оникс-плюс». Вскоре генерального директора, некоего Корзина выбросили из окна собственного кабинета. С семнадцатого этажа. А? Каково ему? Наверное, высоко падать?

– Кто высоко забирается, тому и падать больно, – усмехнулся Сотник.

– Заместителя Корзина изрешетили из автомата. После чего председатель правления компании уступил бизнес Батырову по смехотворно низкой цене. Или вот история. Батыров положил взгляд на страховую компанию «Лидер» Это семейный бизнес, акции не торговались на бирже. Договориться по-хорошему не удалось. Короче, что случилось с этой семьей, и какой смертью умер владелец банка, его жена и взрослый сын, ты знаешь лучше моего.

– Мне это дело не пришьете, – отозвался Сотник. И подумал, что чекисты – твари. От них жди только подлянки. – Оно слишком старое и тухлое, это дело.

– Мы не шьем дела, – коротко ответил Лихно и продолжил.

Все силовые акции по устранению конкурентов проходили под руководством и при участии Сотникова, которой стал правой рукой Батырова. Хозяин тяготел к банковскому делу. Со временем он превратился из бандита в уважаемого бизнесмена, отстирал кровавые деньги, накупил недвижимости в России и за границей. Но, если возникали проблемы, по-прежнему решал их старыми недипломатическими методами. Городских, муниципальных чиновников или ментов Барыр покупал пачками и коробками. Как овощи на оптовом рынке. Поэтому все сходило с рук.

За хозяином и у Сотника жизнь текла, как ручеек по гладким камушкам. Уголовные дела против него в общей сложности были пять раз, но ни одно из них не дошло до суда. Стараниями адвокатов все были развалены на стадии следствия. Неизвестно куда исчезали потерпевшие. Свидетели теряли память. Доказательная база превращалась в пыль. Наконец стараниями следственного комитета Внутренних дел, Сотника все же определили на зону. Удалось доказать всего один эпизод его криминальной биографии. Судьи переквалифицировали статью: вместо заказного убийства Игорь получил срок за нанесение телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего. Шесть лет, из которых три уже позади.

– Хозяин помнил о тебе, – бесцветным голосом продолжал Лихно. – В тюрьме не было проблем с деньгами. Насколько я знаю, уже здесь, на зоне, в бараке личных свиданий тебе устраивали встречи с проститутками из Москвы. Но пару дней назад лафа кончилась. Вот полюбуйся.

Лихно положил на стол большой плотный конверт. И пока Сотник разглядывал фотографии, продолжал:

– Бронированный «Мерседес» твоего хозяина и сопровождавший его «Шеви Сабурбан», набитый охранниками, были расстреляны в сорока километрах от Москвы. В тот момент, когда машины съехали с Минского шоссе, дорогу перегородила груженая кирпичом фура. В автомобили Батыра выпустили заряды противотанковых гранатометов. Тех, кто остался в живых после взрывов, расстреляли. Убийц, разумеется, задержать не удалось. И свидетелей, само собой, нет. В то же самое время в Москве, в разных местах города, погибли двое ближайших друзей и помощников Батырова.

– Вы что ли постарались? – усмехнулся Сотник.

Он смотрел на фото, разглядывая лицо Батырова, залитое кровью. Хозяин в бежевой шерстяной куртке лежал на асфальте, широко расставив ноги. Ботинок слетел с левой ноги. Пулей вырвало часть нижней челюсти. Не меньше семи пуль попали в грудь и живот. Чуть поодаль в луже крови плавал человек с оторванной ногой, на заднем плане сгоревшая машина охраны. Сработано профессионально, Батыру и его людям не дали ни единого шанса.

– У Батыра было много врагов, – уклончиво ответил Лихно. – На зоне ты без его поддержки, без его денег, долго не проживешь. Здесь много воров старой закалки. Они не любят таких как ты: жестоких убийц, беспредельщиков. Кроме того, новым этапом сюда переводят некоего Могилевского по кличке Могила. И пяток людей из его бригады. Помнишь этого парня? У вас давние счеты. Как-нибудь поутру ты проснешься под шконкой со сломанной шеей. Или с отрезанной головой. Которую найдешь в тумбочке.

– Посмотрим еще, кто из нас проснется без головы, – Сотник выплюнул окурок и растоптал его башмаком. – Я или он.

– Сейчас оформят документы, – сказал долго хранивший молчание Куприн. – И мы заберем тебя с собой. Тюремная эпопея кончилась. Если будешь умным мальчиком, обратно уже не вернешься. Начнется человеческая жизнь, а не животное существование заключенного. Что ты думаешь по этому поводу? Ну, соскучился по свободе?

Фотографии выскользнули из рук Сотника и посыпались на бетонный пол.

* * *

Перекусив на кухне бутербродами, Сотник вернулся в комнату, сел в кресло напротив телевизора. Капитан Куприн тоже сидел в кресле, читал газету, напевая под нос мелодию известной песенки. Наконец он закончил музыкальные упражнения, кому-то позвонил по телефону, сказал «да», «нет» и дал отбой. Положил газету на журнальный столик.

– Почитай, интересно, – сказал капитан.

Сотник ответил, что газет даже в колонии не читал. А если и читал, то верил им не больше, чем некоему Двоскину. У этого парня из их отряда совсем съехала крыша. Он вообразил себя радиоприемником и без умолку болтал про конец света, про газ, которым якобы травят зэков. Однажды ночью Двоскин, свалив в темном углу тряпье и подушку, набитую прелой соломой, пытался поджечь барак. Воры решили, что надо принимать какие-то меры, иначе быть большому пожару. Через два дня Двоскин умер в медсанчасти от множественных ножевых ранений.

Вот уже третье утро Сотник просыпался на диване в чужой квартире, пропахшей свежей краской, обойным клеем и какой-то химией. Он разглядывал потолок и рисунок обоев и не мог поверить своему счастью. Он выходил на балкон, с высоты девятого этажа открывался чудный вид на дальнее поле и лес, еще утопающие в снегу. Было холодно, северный ветер бросал в лицо мокрые снежинки. Но Игорь не уходил в комнату, стоял и смотрел на этот лес, на дорогу, которая ведет к Москве.

Два дня назад, по пути из колонии, они не доехали до столицы всего три десятка километров. Остановились возле незнакомого дома, поднялись на девятый этаж. Полковник Лихно открыл дверь своим ключом, впустил Сотника в просторную прихожую. Ясно, что квартира служебная, никто тут не живет, а контрразведчики используют хату по своему усмотрению. Так началась вольная жизнь бывшего заключенного, жизнь, к которой, как оказалось, за день не привыкнешь. Тут нужно хоть какое-то время, неделя, а то и месяц.

Сотник смотрел на экран телевизора и думал, что сейчас он запросто может уйти из квартиры, якобы за сигаретами. Можно поймать такси и добраться до Москвы. К вечеру его карманы будут набиты наличностью. Он погуляет на всю катушку, а потом надолго заляжет на дно. И всплывет, когда о его существовании забудут контрразведчики и менты. Вынырнет где-нибудь на Кипре, поменяет документы и снова исчезнет. На свободе у него еще остались добрые знакомые, значит… Ничего это не значит, – поправил себя Сотник. О его существовании никто и никогда не забудет. Ну, до тех пор, пока он еще дышит. И до Кипра он живым не доберется.

Еще в следственном кабинете на зоне чекисты показали фотографии единственного близкого родственника, самого дорогого человека на свете: младшей сестры Марии, которая живет в Пензе. Работает в строительном тресте экономистом, не отказывается ни от какой подработки, потому что с деньгами всегда туго. Одна воспитывает пятилетнего сына. Отец мальчишки, бывало, крепко выпивал. И откинул копыта, когда позапрошлой зимой в тридцатиградусный мороз уснул под забором своей любовницы, известной на весь горд шлюхи. Полковник сказал, что Марии сейчас нелегко живется. Но о ней и ребенке позаботятся, за ними присмотрят. Сестре на первое время деньжат подкинут, помогут найти другую работу, где зарплата выше и перспектив больше.

Полковник сразу сделал важную оговорку. Конечно, все эти благотворные перемены произойдут, если Сотник будет правильно себя вести. Лихно не расшифровал, что значит «правильно себя вести», решив, что это без слов понятно. Если же Игорь станет вести себя «неправильно», то его во всех отношениях положительная работящая сестра может без вины пострадать. Вот, говорят, недавно в Перми трамвай зарезал женщину. Тоже положительную и работящую, между прочим, мать троих детей. Прискорбный случай. Хулиганы вытолкнули ее на рельсы, прямо перед вагоном. Да, чего только в жизни не случается, какие только мерзости не происходят… И хулиганов развелось столько, хоть из ружья отстреливай. Но патронов на всех не хватит.

Полковник закончил образный монолог и уставился на собеседника, будто ждал какого-то ответа или обещания хорошо себя вести. Сотник сопел в две дырочки и сжимал кулаки. В другое время он бы за эти слова вытряхнул из Лихно его поганую грязную душу. А заодно перегрыз горло капитану, чистенькому мальчику, с прекрасными васильковыми глазами. Но сейчас другой расклад, не Сотник банкует.

* * *

Около полудня входная дверь распахнулась, появился полковник Лихно, на воротнике пальто еще не растаяли снежинки. Он коротко поздоровался и отправился на кухню. Стало слышно, как на плите тонко посвистывает чайник. Капитан Куприн разгадывал кроссворд, изредка поглядывал на Сотника своими васильковыми глазами и чему-то печально улыбался.

Напившись чаю, Лихно вошел в комнату, сделал протестующий жест, когда Сотник попытался встать. Николай Макарович включил верхний свет, скинул пиджак, но не повесил его на стул. А положил рядом с собой на диван, по правую руку. Под тканью шелковой подкладки угадываются очертания пистолетной рукоятки. Интересно, сколько секунд требуется полковнику, чтобы вытащить ствол и выстрелить в человека с близкого расстояния? Две-три секунды? Или больше? Размышляя над этим пустым вопросом, Сотник поскреб затылок ногтями. Ответ не имеет значения. И пистолет не потребуется, и кровью полковник не испачкается. Он держит ствол под рукой по старой привычке, выработанной годами. Он знает, что Сотник согласен на любую работу, которую ему предложат. Самую грязную, самую опасную работу.

Как правило, Лихно начинал разговор издалека, медленно приближался к сути дела, словно круги нарезал. Но тут изменил привычке.

– Вы, Игорь, пару раз спрашивали: что нам нужно, – он глянул на Сотника из-под насупленных бровей и отвел взгляд. – Настало время объясниться. Сначала короткое отступление. Люди из нашей организации стараются не засвечиваться попусту. Конспирация – не пустое слово. Поэтому разного рода операции, ответственные, но не требующие специальной подготовки или какого-то особого оборудования, мы иногда поручаем сторонним лицам. В данном случае нам нужен человек с криминальным опытом и определенными навыками. Как вы догадываетесь: у нас большой выбор кандидатов. Но мы решили, что для этого дела вы подходите лучше других.

Лихно кивнул капитану и тот выложил на журнальный столик несколько фотографий миловидной женщины с каштановыми волосами до плеч, красивым прямым носом и голубыми глазами. Сотник присвистнул: симпатичная. Лихно сказал, что имя дамочки Джейн Майси, гражданка США, в настоящее время находится в Москве в командировке. Она сотрудница консалтинговой фирмы, носитель ценной информации. Женщина знает много чего такого, что хотели бы знать чекисты.

Задача Сотника организовать ее похищение. Чуть позже он перевезет даму в надежное место, неподалеку от Москвы. Там она под присмотром Сотника проведет несколько дней. За это время улягутся страсти, милиция получит передышку и поймет, что задержать преступников по горячим следам не удалось. Значит, надо ждать вестей от похитителей. По ментовским убеждениям, людей, а иностранцев в первую очередь, похищают, чтобы тянуть деньги с их родственников. Ну, пусть так и думают. Тем временем Сотник переправит прекрасную даму в Турцию, а затем в Сирию. Маршрут следования, документы, оружие… Все эти вопросы продуманы и решены.

– Что вы сделаете с женщиной?

– Не задавай лишних вопросов, – Лихно усмехнулся. – Это пахнет идиотизмом.

– И все-таки?

– Ну, если ты настаиваешь… Она проснется, скажем, где-нибудь в Дамаске или в Стамбуле. А лучше в Москве. На лавочке в метро. Откроет глаза и не сможет вспомнить ничего из того, что произошло с ней за последний месяц. Как отрезало. Ни одного события, ни одного имени. Ничего. Только темный пустой колодец забытья. Ей сделают укол, после которого наступает амнезия. Человек не помнит, что происходило с ним в течении последнего месяца. Вскоре она вернется к нормальной жизни, уедет в свою Америку.

Сотник кивнул головой. Он решил, что полковник умеет врать просто и убедительно. Но ведь этому он учился всю жизнь. И практика наверняка богатая.

Лихно помолчал минуту и сказал, что одному Сотнику будет трудно провернуть все дело, поэтому в помощь он может взять двух парней. Лихно кивнул капитану, тот выложил на стол фотографии мужчин.

– Вот несколько человек, которых мы держим на примете, – Лихно покашлял в кулак. – Можно сказать, кадровый резерв. Люди с опытом. Вот этот тип, например, восемнадцать раз похищал детей богатых бизнесменов. И всегда получал выкуп. Очень фартовый. Его продали сообщники. Но взять его ментам не удалось. Ушел, как вода сквозь пальцы. Сейчас после двух пластических операций он словно заново родился. И готов взяться за дело. Рекомендую.