Работа над ошибками

Так же в качестве фотоматериала в любой газете могут быть использованы кадры, сделанные при помощи средств видео или фотофиксации, например, при помощи камер видеонаблюдения, которыми напичканы улицы нашего города, вокзалы, станции метро, магазины и дома. Но только в том случае, если целью публикации данного изображения является поимка правонарушителя, а само фото подтверждает противоправность действий запечатленного на нем лица.

То есть, если автомобиль сбил человека и скрылся с места преступления, для поимки водителя мы можем опубликовать фото с изображением номерного знака. Если на фото видно, как демонстрант швыряет камень в полицейского, бутылку с зажигательной смесью в витрину магазина или громит чей-то автомобиль, мы также можем показать широкому кругу наших читателей его лицо.

Но! Все обстоит совершенно иначе, если попавший в кадр человек, является законопослушным гражданином. А именно таким по умолчанию и является каждый гражданин нашей страны, пока его вина не доказана. Именно поэтому, если ты приглядишься, – Олле Якобссон нацелил в меня указательный палец, – то увидишь, что в большинстве случаев на газетных фотографиях лица людей как будто специально размыты. Замечал?

– Не знаю… – я пожал плечами в ответ.

– А ты обрати внимание! – ответил Олле Якобссон. – Я серьезно!

Я перевел взгляд на Андерса Хольма и увидел, как тот кивнул, подтверждая слова теперь уже вальяжно развалившегося в своем кресле хозяина кабинета, который тем временем продолжал говорить.

– Точно такая же ерунда с интерактивными картами в интернете. Открой любую в режиме «Панорама», и ты увидишь, что попавшие в кадр лица людей и номера автомобилей там тоже размыты. А знаешь, почему? Потому что, куда ни плюнь, везде неприкосновенность личной жизни. Потому, что в наше время каждый, кому не лень, чуть что – начинает вопить о том, как «проклятые журналюги» ущемляют его права! Каждый вонючий засранец начинает предъявлять свои претензии или подавать в суд, в надежде вытрясти из владельца газеты хоть что-то… А сами-то только и рады тому, что засветились… Поди еще специально лезли под камеру!

– Так вы боитесь, что эта девушка подаст на вас в суд? – спросил я.

– Я не боюсь. Мне просто неприятна такая мысль, потому что я считаю, что, если ты попал в газету, то должен быть счастлив, а не кидаться снимать с говна пенку!

– Теперь я вас понимаю, – ответил я, – и могу смело заверить, что руководство газеты может не переживать. Даже если эта девушка и обратила внимание на свою фотографию, судебное разбирательство вас точно не ожидает.

– Что же тогда вам нужно? – Олле Якобссон снова окинул нас с Андерсом Хольмом слегка встревоженным взглядом.

– Просто расскажите, что вам известно об этом снимке, – ответил я. – Как получилось, что его не обработали должным образом перед тем, как сдать газету в тираж?

– Ну, раз уж ты в курсе… – добавил Андерс Хольм.

– И помогите определить место, где был сделан снимок, – добавил я. – Мне нужно узнать, что это за перрон изображен на снимке. Какой вокзал? В каком городе? Потому что это явно не Стокгольм…

– Знаю только, что заведующий отделом иллюстраций и техник, через которого проходило это фото, уже получили по шапке и были лишены премии за свою халатность. Последнему даже пригрозили увольнением, если адвокаты этой дамочки вдруг поднимут волну и подадут иск в суд. А вот с местом, где был сделан снимок, я вам точно не помогу.

– Мы можем поговорить с заведующим отделом иллюстраций? – спросил Андерс Хольм.

– Его сегодня нет. Он дома. Точнее, в больнице. У него жена рожает.

– А с техником? – уточнил я.

Олле Якобссон пожал плечами и ответил:

– Эти ребята обычно круглыми сутками тут сидят… Если не работают, так рубятся в онлайн-игры по выходным. Пошли, посмотрим, кто из них сегодня на месте…

Втроем мы дружно покинули кабинет. Пересекли разделенный перегородками на тесные комнатушки «оупенспейс» редакции и снова пошли по коридорам и лестницам. Потом Олле Якобссон остановился перед одной из дверей, из-за которой доносился какой-то гул, перемежающийся прерывистым стрекотом, и взволнованные голоса. Что-то смутно знакомое.

Без предупредительного стука он открыл дверь, бесцеремонно ввалился в темную комнату и щелкнул выключателем на стене. Сразу несколько человек, которые сидели, сгорбившись перед мониторами компьютеров, резко встрепенулись, как один сорвали с голов большие наушники и испуганно обернулись. На экранах по-прежнему мелькали облаченные в камуфляж фигуры – их виртуальные подопечные, вооруженные автоматами и винтовками.

– Вот, полюбуйтесь! – усмехнулся Олле Якобссон. – Что я и говорил!

Мы с Андерсом Хольмом переглянулись, стоя на пороге, и, не знаю как он, а я почему-то сразу вспомнил Нигерию. Стрельба и эмоциональные переговоры по рации – вот, что мы слышал из-за двери несколько мгновений назад. Эти ребята развлекались, виртуально убивая друг друга и таких же игроманов где-нибудь на другом конце света. Я же еще совсем недавно видел жертв подобных побоищ в реальной жизни. Меня даже слегка передернуло.

– Все, кроме Ларса Окессона могут пойти покурить… – строго произнес Олле Якобссон.

– А чё сразу Ларс Окессон? – пробубнил себе под нос молодой длинноволосый парень в джинсах и толстовке с выцветшим изображением среднего пальца и соответствующей надписью.

Остальные четверо, молча, поднялись со своих мест и, протиснувшись между мной и Андерсом Хольмом, удалились прочь по коридору.

– Чё опять не так? – продолжил Ларс Окессон, отвернувшись от монитора и повернувшись к нам в кресле, но потупив взгляд. – Чуть чё, сразу Ларс, Ларс… Можно подумать, я один тут по выходным рублюсь в стрелялки! Я вам чё, козел отпущения? Или, раз облажался однажды, теперь можно всех собак на меня повесить? Давайте! И убийство Улофа Пальме на меня валите тоже! Похрену, что мне тогда еще года не было! Пускай, буду я во всем виноват!

– Заткнись, придурок! – осадил его Олле Якобссон. – Эти люди хотят спросить тебя про ту фотографию для статьи от двадцатого сентября.

Жестом он показал мне, чтобы я закрыл дверь.

Я закрыл ее, и мы с Андерсом Хольмом подошли ближе.

Парень заерзал. Получилось так, что мы втроем, еще толком не задав вопроса, угрожающе нависли над ним, а он продолжал сидеть перед нами в своем кресле и всем своим видом давал понять, что здорово струхнул. Затравленно смотрел снизу вверх то на одного, то на другого, то с какой-то мимолетной искоркой надежды на своего коллегу, который привел нас к нему.

Не знаю точно, для чего, но возможно, чтобы усилить уже полученный эффект, я на всякий случай снова развернул страницу с фотографией прямо напротив лица Ларса Окессона и спросил:

– Узнаешь?

Ларс Окессон кивнул.

Во мне кипела непонятная смесь эмоций. С одной стороны, из-за того, что этот чудила не обработал фотографию, как было положено, я узнал, что Элис Бергман жива. Я радовался, как ребенок. С другой стороны, я осознавал, что больше года своей жизни потратил на идиотское самобичевание и даже саморазрушение. И это меня злило, пробуждая чертовски сильное желание врезать этому беспечному придурку. А еще я переживал за Элис, потому что из-за его халатного отношения к работе, те, кто так же, как и я, считал ее погибшей, теперь могли начать активно ее искать. А мне меньше всего хотелось, чтобы кто-то причинил ей вред.

– Какого хрена ты не сделал то, что от тебя требовалось?! – я непроизвольно повысил голос.

– А чё?! – взвизгнул Ларс Окессон, косясь на Андерса Хольма, наверное, потому что тот своей комплекцией больше походил на человека, который может причинить ему физический вред. – Я, знаете, сколько материала обрабатываю за день? Знаете? Не знаете… Вот! Чё такого? Подумаешь, пропустил одну физиономию! Тоже мне – беда!

– Пропустил единственное лицо, которое смотрит в объектив? – с отсутствующим видом спросил Андерс Хольм. – Это странно…

Ларс Окессон вопросительно посмотрел на Олле Якобссона.

– Скажи то, что нам сказал! – ответил тот. – Просто скажи, как все было на самом деле…

Я превратился в сплошной слух. Андерс Хольм скрестил руки на груди и, нахмурившись, тоже принялся внимательно слушать.

– Вечером в понедельник девятнадцатого сентября я уже собирался идти домой. Я хотел раньше уйти, у меня свидание было назначено, и я отпросился у своего руководителя, но тут прибежал Хуго Линдберг из новостного отдела. А вы его знаете! – Ларс обратился к Олле, и тот кивнул ему в ответ.

– Хуго Линдберг – тот еще паникер! – пояснил Олле Якобссон. – Этот такой взъерошенный крикливый старикашка. У него еще среди наших сотрудников и прозвище такое – «паникер». Из старой гвардии, бывший военный, который всю свою жизнь стремился попасть в разведку, да не получилось. Видимо, из-за не затыкающегося рта не взяли. Мой отец с ним был знаком и именно так о нем отзывался, а я склонен верить отцу. В общем, Хуго в разведку не попал, но все равно никак не успокоится. И теперь на каждом углу пытается отыскать заговор. Продолжай, Ларс.

Ларс продолжил, а я вдруг понял, что сделал Олле. Сказав нам, что не собирается сдавать никого из своих коллег, он продал с потрохами мелкую сошку вроде Ларса Окессона, и охотно поддакивал ему, вставляя свои комментарии. По сути, все-таки сдал своих коллег, но не сам, а при помощи затравленного сотрудника, которого не просто наказали, лишив премии, но и готовы были вообще пустить в расход, уволив, если дело примет скверный для газеты оборот. Очень удобно.

А картина вырисовалась следующая. Накануне выхода свежего номера «Экспрессен», который утром двадцатого сентября должен был появиться на прилавках всех газетных киосков, вдруг обнаружилось, что статья, которую готовил один из журналистов, по причине компьютерного сбоя пропала. Восстанавливать текст, над которым до этого долгое время кропотливо работал не один человек, времени не оставалось. Нечего было сдавать в печать.

И тут появился Хуго Линдберг. Этот вредный и заносчивый старикан с ущемленным самолюбием, напомнил руководству о своей статье, которую однажды забраковали просто потому, что тема тотальной слежки, учиненной американским АНБ, уже набила оскомину, и читатели просто-напросто пролистывали подобные материалы. Не удивительно, что даже такая посредственная работа, как статья Хуго неожиданно пришлась очень даже кстати. Ее незамедлительно приняли в работу, отдали на проверку Олле Якобссону и дальше – для подготовки в печать, но о подходящей для этой статьи иллюстрации никто так и не позаботился.

И тогда снова отличился Хуго Линдберг, который сказал, что идеальным вариантом может стать кадр, вырезанный из записи, сделанной какой-нибудь камерой видеонаблюдения. Времени оставалось в обрез, поэтому никто не стал спорить. К тому же по счастливой случайности у Хуго был друг, который работал в центре обработки информации, куда на временное хранение стекались данные со всех камер слежения, установленных на вокзалах страны.

Фотоматериал тоже не пришлось долго ждать. Приятель Хуго просто вырезал и переслал ему двадцатисекундный кусок первой попавшейся видеозаписи, датированной шестнадцатым сентября. Хуго Линдберг сам выбрал кадр – очень удачный, надо сказать, и именно с ним ввалился в технический отдел в тот самый момент, когда Ларс Окессон уже собирался уходить.

И Ларс, естественно, никуда не ушел, потому что ему было поручено срочное дело. Точнее, ушел, но немного позже, чем рассчитывал, и свидание сорвалось. Впрочем, работу свою он в итоге тоже не выполнил до конца. Ларс сделал все, что было положено, но впопыхах не сохранил результат последней правки, а именно: торопился и не зафиксировал размытие лица. Сдал в печать фотографию, на которой лицо незнакомой девушки по-прежнему оставалось четким. Допустил ошибку, которую утром обнаружил заместитель главного редактора.

– По итогам в минусе остался только я… – грустно констатировал Ларс Окессон. – Девушка, которую я обхаживал хрен знает сколько, пытаясь уговорить пойти со мной на свидание, теперь со мной не разговаривает, потому что я сам на это свидание не пришел вовремя. За свою оплошность, которую я признаю, я получил нагоняй от начальства, и при хорошем раскладе еще три месяца не буду получать премию. В худшем случае – меня просто уволят и впаяют штраф! Буду должен своему работодателю! Круто! Даже этот старый засранец Хуго Линдберг – просто герой на моем фоне. Принял удар на себя и своей говеной статьей спас престиж газеты, который я едва не уронил и не разбил вдребезги…

– Ну, все! – с выражением усталости на лице всплеснул руками Олле Якобссон. – Хватит себя жалеть, страдалец! Сам виноват! Надо быть внимательней на рабочем месте! И думать о работе, а не о бабах!

– Я, между прочим… – хотел возразить ему Ларс Окессон, но я жестом попросил его умолкнуть.

– Хуго Линдберг сегодня здесь? – спросил я, обращаясь к Олле Якобссону. – Он в редакции?

– Нет, – ответил тот. – Старина Хуго уже почти две недели как на больничном. Лежит в больнице. С почками проблемы…

– Тогда слушай меня, Ларс, – обратился я к молодому технику, как можно более спокойно. – Слушай и запоминай. А главное, поверь мне. Я гарантирую, что из-за этой фотографии у тебя больше не будет проблем, потому что изображенная на ней девушка никогда не подаст в суд на вашу газету. Ей это не нужно! Думаю, что подобная шумиха, для нее самой крайне невыгодна. Но мне нужно, чтобы ты ответил еще на один вопрос, потому что я не хочу тратить время на посещение в больнице ворчливого старика, который ссытся под себя и оттого пребывает в еще более скверном расположении духа. Вспомни, Хуго Линдберг говорил, где был сделан этот снимок? На каком вокзале?

– Нет…

– Черт!

Я почувствовал, как на меня накатила волна злости, и заскрипел зубами так, что с них вот-вот должна была посыпаться эмаль. Но тут Ларс Окессон меня в очередной раз удивил. И не только меня, потому что Андерс Хольм и Олле Якобссон от неожиданности встрепенулись, когда тот вдруг едва слышно произнес себе под нос:

– Я и так могу сказать вам, что это за вокзал…

– Ну? – хором спросили мы.

– Это центральный железнодорожный вокзал Мальмё.

– Ты уверен? – переспросил я.

– Я родился в Мальмё, мистер, как вас там! Думаете, я не узнаю вокзал в своем родном городе? На снимке платформа 1b, заполненная людьми. В самом верху снимка справа, если присмотреться, видно край информационного табло и время отправления поезда…

– И что это за поезд?

– Мальмё-Копенгаген.

10

Теперь я точно знал, что в 15:30 в пятницу 16 сентября 2016 года девушка, которую я знал под именем Элис Бергман, ждала поезд на платформе железнодорожной станции в Мальмё для того, чтобы отправиться в Копенгаген.

Меня просто трясло от волнения.

Неужели я напал на след? Вот так просто? Благодаря случайно попавшей в газету фотографии и оплошности сотрудника технического отдела, что в наше время принято называть человеческим фактором.

Мне не было известно ровным счетом ничего о том, как она жила до этого дня с момента нашей последней встречи. Я не знал, что с ней могло произойти потом, после того как она попала в объектив камеры видеонаблюдения на железнодорожном вокзале. Две недели – большой срок. За это время можно добраться в любую точку земного шара. Но мне был известен ее маршрут в тот самый день. Или хотя бы его часть: Мальмё – Копенгаген.

Элис ездила в Данию. Но зачем? Или же, наоборот, возвращалась туда из Швеции? Но у нее не было никакого багажа, даже наплечной сумки для документов, что весьма странно для человека, который куда-то едет. А может, она встречала кого-то? Это могло объяснить отсутствие багажа. Или провожала? А если так, то кого? Но никто из присутствовавших на снимке людей не походил на ее спутника. Вопросов по-прежнему было гораздо больше, чем ответов.

Но и то немногое, что мне удалось узнать, стало бальзамом для моей души. Я знал, что в тот день и час она была жива – стояла на перроне, одетая в мешковатые штаны в стиле «милитари» и грубую брезентовую куртку с откинутым на спину капюшоном. Элис – девушка, в которую я однажды безнадежно влюбился – такая непохожая в этом образе на ту, которая когда-то меня соблазнила своими зелеными глазами, точеной фигуркой, облаченной в легкое летнее платьице, и трепетными разговорами о нашем совместном будущем. От ее строгого тревожного взгляда из-под каре с челкой веяло какой-то вынужденной решительностью, а плотно сжатые аккуратные губки только усиливали это ощущение.

– И что ты думаешь?

Я оторвал взгляд от газетной страницы и посмотрел на Андерса Хольма. Мы уже вышли из редакции и теперь снова сидели в его машине. Задумчиво глядя на меня, он барабанил пальцами по рулю.

– О чем ты?

– Что собираешься делать дальше? – переспросил Андерс Хольм.

– Я не знаю… Поеду в Мальмё…

– Серьезно?

– Да.

– Зачем?

Я пожал плечами в ответ.

– Не хочу тебя расстраивать, но ее там не будет.

– Знаю, Андерс. Я знаю… Но она там была, и я хочу найти это место. Хочу побывать там и хотя бы просто постоять на том перроне.

Андерс Хольм усмехнулся.

– Что? – спросил я.

– Только не вздумай ждать ее там, как чертов Хатико! – ответил он.

– Этого делать я точно не собираюсь…

– А что тогда? Ну, приедешь, посмотришь, постоишь там… А потом?

– Вернусь обратно. Вернусь и буду жить дальше. Зато меня не будет мучить мысль, что я не сделал чего-то, чего мне очень хотелось…

– Мне всегда казалось, что последний романтик на этой чертовой планете – я. Но ты меня переплюнул, дружище! Честное слово!

Знаешь, я достаточно поколесил по миру и сам несколько раз влюблялся так, что сердце рвало на части, когда приходилось расставаться, но я никогда, ни разу в жизни не пытался потом найти ту или иную девушку.

– Почему?

– Наверное, потому что я трус.

– Трус? – удивился я. – Ты человек, который лезет под пули в горячих точках по всему миру, чтобы другие имели хотя бы малейшее представление о том, что происходит за пределами их комфортной жизни. И ты называешь себя трусом?

– Мне за это платят. Поэтому мной движут жажда наживы и страх забвения. Иными словами: алчность и тщеславие. А ты готов рисковать просто потому, что увидел в газете фото девушки, которую считал погибшей, и хочешь побывать там, где, ты точно знаешь, ступала ее нога. Это и есть настоящая смелость.

Я снова пожал плечами, свернул газетную страницу с фотографией Элис и сунул ее во внутренний карман куртки. В голове крутилось много вопросов. А не слишком ли далеко я зашел? Не пора ли остановиться? Зачем мне все это? Что и кому я хочу доказать своим безрассудством?

– Когда собираешься отправиться? – спросил Андерс Хольм.

Я коротко ответил:

– Сегодня.

– Поездом?

– Наверное…

– Будь я озадачен поисками того, кто внезапно скинул хвост, то первым делом отправил бы своих людей на вокзал и в аэропорт… Те ребята, что следили за отелем, так просто не сдадутся!

– Э-э-э… Наверное, ты прав… – я задумался и почесал затылок.

– Ты ведь не хочешь попадаться им на глаза. Так?

– Ну, да… не хотелось бы…

– Тогда идеальный вариант – на машине. Путь не близкий – шестьсот километров. Ехать часов шесть, если без остановок… Но в прокат тачку ты не возьмешь. Могут проверить по кредитке… А за наличку ни одна приличная контора тебе машину не даст.

– И наличка у меня осталась в номере, в сейфе. Собственно, как и все вещи…

Но Андерс Хольм сразу же решил эту проблему. Иначе бы он не был тем, кем являлся – совершенно безбашенным типом из всех, кого я когда-либо знал.

– Поедешь на моей машине! – вот, что он сказал, а потом изложил свой план действий, который непостижимым моему уму образом внезапно созрел в его абсолютно безумной голове.

И мы именно так все провернули. По настоянию Андерса Хольма я пересел за руль, чтобы привыкать к автомобилю, и мы поехали обратно в район Сёдермальм, где находилась моя гостиница. По пути остановились возле небольшого магазина, где Андерс Хольм купил самую простую спортивную сумку. Потом он пошарил в бардачке и вынул из него простецкий кнопочный мобильник и зарядное устройство к нему.

– Вот! – он показал их мне. – Свой телефон не включай, пока не поймешь, что готов снова встретиться с теми, от кого прячешься. А пока пользуйся этим.

Я кивнул в ответ.

Потом Андерс Хольм вышел возле станции метро Зинкенсдамм, а я объехал квартал и припарковался на Лундагатан, но не стал глушить двигатель и опустил оба стекла с водительской стороны. Стал ждать. Все, как договорились.

Исходя из того, что людям Юрия Валентиновича не была известна личность моего приятеля, они не должны были среагировать на его появление в отеле. Сам Андерс Хольм, вооружившись купленной несколько минут назад сумкой, электронным ключом от моего номера и кодом от сейфа, в котором лежала вся моя наличность, отправился за моими вещами.

И, надо сказать, что те пятнадцать минут ожидания тянулись для меня целую вечность. Состояние тревоги. Неопределенность. Вдруг, мы все-таки ошиблись? Вдруг, они его ждали там? Или меня, а пришел он…

Разыгравшееся воображение рисовало страшные картины того, как бесстрашный Андерс Хольм с разбитым в кровь лицом сидит в моем номере, привязанный к стулу, и плюет в лицо пытающему его Феликсу. В какой-то момент я уже был готов отправиться ему на помощь, но тут он сам появился в зеркале заднего вида. Быстро шел по улице, держа в одной руке спортивную сумку. А это значило, что у нас получилось. И еще то, что здесь наши пути расходились на неопределенное время. В груди защемило от чувства досады, потому что у меня не было возможности от души поблагодарить этого человека за ту помощь, которую он мне оказал.

Андерс Хольм прошел мимо, даже не замедлив шаг. Но за эти несколько секунд он успел закинуть сумку в открытое окно на заднее сиденье своего «Сааба», за рулем которого сидел я, и напутственно хлопнуть ладонью по крыше. А еще он сказал:

– Уматывай отсюда!

Я так и сделал. Вывернул руль и нажал на газ. Даже не помню, попрощался или нет. Слова «спасибо» и «до встречи» вертелись в голове, пытаясь пробиться сквозь пульсирующий от волнения шум в ушах, но я так и не понял, произнес я их или просто подумал. Так и расстались.

А потом я вырулил на Хорнсгатан и двинул к выезду из города. То и дело поглядывал в зеркала в надежде убедиться, что за мной нет хвоста. Но так и не смог этого определить. Опыта в подобных делах у меня не было. А потом шведская столица осталась позади, и я прибавил газу, ориентируясь по указателям на Норрчёпинг.

Под Сёдертелье сделал первую остановку, чтобы перевести дух, заправить полный бак и купить карту автомобильных дорог, потому что пользоваться своим телефоном мне было нельзя, а в том кнопочном аппарате, который мне оставил Андерс Хольм, из полезных приложений были лишь калькулятор и будильник. Но и его я пока не стал включать. Потом открыл сумку, которая лежала на заднем сиденье, и обнаружил в ней все свои вещи, включая ту сумку, с которой прилетел в Швецию, деньги и документы. Андерс Хольм запихнул туда даже часть купленных мной сегодня и оставленных в номере продуктов. Я с удовольствием съел сэндвич с тунцом, запил все банкой колы, снова сел за руль и помчался дальше, мысленно ругая себя за безрассудство.

Дорога была легкой. Но внутреннее напряжение спало после того, как я преодолел около трети пути и миновал Линчёпинг. Мысли сменяли одна другую. То я думал об Элис и представлял, где она может быть и чем занимается в этот момент, то об Андерсе Хольме и надеялся, что у него не будет проблем из-за того, что я втравил его в подобную авантюру, то о том, как в ярости рвет и мечет Юрий Валентинович. Конечно же, вспомнил об Анатолии, который находился черт знает где на другом конце света – в Индонезии. Думал о матери, которая осталась в Москве и наверняка волновалась за меня. Хотел даже включить свой телефон и отправить ей сообщение, но все-таки решил не рисковать и отказался от этой идеи.

Мимо проносились указатели с названиями населенных пунктов: Мьёльбю, Эдесхёг и совсем небольших городков, расположившихся один за другим вдоль берега озера Веттерн. За Йёнчёпингом, когда уже стемнело, я взял немного левее и устремился на юг. Спустя какое-то время, за окном мелькнул указатель Вернамо. Не останавливаясь, я развернул карту и сверился с маршрутом – две трети пути.

Я протянул еще немного, но, когда почувствовал, что было бы неплохо посетить туалет, свернул на небольшую стоянку у придорожного кафе в районе Юнгбю. Там я удовлетворил все свои естественные потребности, размялся и, наконец, включил полученный от Андерса Хольма телефон. Экран сначала моргнул, а потом загорелся ровным голубым светом.

Первое, что я отметил – это то, что заряд батареи был почти полным. Потом посыпались уведомления о пропущенных вызовах. Всего восемь. Все звонки были сделаны с одного и того же номера, который не был привязан к внутреннему телефонному справочнику. Справочник, кстати, тоже оказался пуст – я это проверил. А потом пришло короткое сообщение: «Ты в порядке? Перезвони. Это я – Андерс».