Тени утренней росы

Всё в порядке. Всё в полном порядке. Ему не нужна медицинская помощь, а чтобы он потерял способность управлять мотоциклом, требуется пуля в сердце, а не солнечный удар.

И правда, до Аделиано-Кампо мы добрались без приключений. А там, после купания и легкого флирта на пляже, все наши недомогания как рукой сняло.

Поздно вечером, сидя в кресле перед телевизором и ничуть не интересуясь происходящим на экране, я пробую проанализировать сложившуюся ситуацию. Мы познакомились – что тут такого? Мы вместе проводим время – с кем не бывает? И пусть он моложе меня, но лет тридцать-то ему есть наверняка, к тому же, независимо от возраста, наши отношения пока еще не вышли за рамки приличий.

Правда, я думаю о нем. А он, хочется верить, думает обо мне. Но это ничего не значит, вы же понимаете. Я думаю о нем – только и всего. И хотя исходящий от этого парня магнетический флюид по-прежнему представляет угрозу для моего спокойствия, совместными усилиями нам все же удается держать ситуацию под контролем.

5

Прошло чуть больше недели. Мы виделись ежедневно. По утрам, едва продрав глаза, первым делом хватались за трубку телефона, будто соревнуясь, кто кому раньше позвонит. Когда я слышала его голос – низкий, глуховатый, – меня пробирало от макушки до хвоста. И за все это время ни слова о сексе. Словно ни ему, ни мне даже в голову не приходило превратить нашу дружбу в любовную связь.

Беглые ласки, скользящие прикосновения, долгие пристальные взгляды, полные беспричинной скорби… Он вел себя как рецидивист, испытывающий внутреннюю потребность помедлить перед очередным преступлением. Как человек, одержимый желанием, но по какой-то причине считающий своим долгом бороться с ним. Я же просто не могла заставить себя сделать первый шаг, учитывая разницу в возрасте. Быть может, это смешно, но мне казалось недостойным соблазнять мальчишку.

Вопреки обыкновению, я охотно рассказывала о себе, и Нейл внимательно слушал. Должно быть, это и побуждало меня к откровенности. Не часто удается заполучить собеседника, умеющего не только говорить, но и слушать. Большинство людей, как правило, слушает только себя. Этот же обладал уникальной способностью не только слушать не перебивая, но и запоминать услышанное, в чем я впоследствии убедилась.

О себе он говорил мало. Сказал только, что воспитывался в доме своей тетки по материнской линии вместе с двоюродными братьями и сестрой. Об отце почти ничего не знал и не видел ни одной его фотографии. Мать помнил хорошо, но это преимущественно детские воспоминания. Она умерла от какой-то болезни, когда ему было всего десять лет. Старший из братьев, Джеффри, на первых порах относился к нему с плохо скрытой враждебностью, называл «ведьминым сыном», повторяя, по всей видимости, отцовские слова, и норовил подставить, где только можно. Драки между ними происходили чуть ли не ежедневно. Повзрослев, они оставили прежние распри и, встречаясь на Рождество в стенах родного дома, общались безо всякой неприязни. Младший, Хьюго, всегда был тихим, безобидным, послушным ребенком – таким и остался. Нейла он побаивался, как, впрочем, и своего родного брата Джеффри. Кузина-ровесница по имени Этайн вела себя так, будто Нейл был членом их семьи от рождения.

Сын ирландской ведьмы. Рано остался без родителей. Все мои предположения в итоге оказались неверны.

Вскоре мы сообразили, что поездки на дальние расстояния, например, в Кносский дворец, удобнее и приятнее совершать на автомобиле, а мотоцикл оставлять в моем гараже. Несмотря на то, что такое решение напрашивалось само собой, пойти на это Нейлу оказалось нелегко. За руль я его не пускала, так что расстаться на время с мотоциклом для него означало расстаться с независимостью. Я хорошо его понимала, и именно это понимание позволяло мне вдвойне наслаждаться ситуацией. Когда он сидел на пассажирском сиденье, рассеянно поглядывая в окно, и ветер трепал его темные волосы, я чувствовала себя хозяином положения. Ведь если я, боже упаси, не справлюсь с управлением, и машина грохнется вниз с какого-нибудь обрыва или моста, он разобьется вместе со мной. Мне нравилась эта разновидность власти. К тому же у нас появилась возможность по ходу дела корректировать маршрут, делиться впечатлениями и просто трепаться.

Нейл закатывает свою «ямаху» в гараж и ждет меня на обочине дороги.

Ни разу он не поднялся на террасу, не постоял на краю бассейна, не говоря уж о том, чтобы зайти в дом. Впрочем, я не предлагаю. Что и говорить, мы оба ведем себя очень странно.

– Существуют определенные доказательства, что идея посвящения в мистический культ могла зародиться во Франции или Испании среди людей ориньяка[14] или же проникнуть в Европу из Северной Африки. – Он говорит и непрерывно курит, пуская дым из ноздрей, как дракон. – Между кроманьонцами[15] и древними средиземноморскими расами Крита и Балеарских островов существовали явные религиозные и культурные связи: и здесь, и там обнаружены следы сходных тайных общин.

Он сидит, откинувшись на сиденье, расслабленный и грациозный, как балетный танцор. Что, интересно, нужно сделать, чтобы вывести его из терпения, заставить злиться и психовать? Выставив в окно согнутую руку, в которой дымится сигарета, он продолжает развивать свою мысль, даже не подозревая (или все-таки подозревая?), что его собственная история интересует меня куда больше, чем история всех когда-либо живших на земле ориньякцев и кроманьонцев.

Вместе с небольшой группой туристов и их русскоговорящим гидом мы таскаемся по Кносскому дворцу-музею, хотя на улице тридцать градусов жары, а мой непутевый знаток древностей опять без головного убора.

– Хочешь, чтобы я купила тебе соломенную шляпку с бантиком? – злюсь я, при каждом удобном случае заталкивая его в тень. – Панаму в цветочек? Что, так трудно надеть что-нибудь на голову? Посмотри вокруг: все нормальные люди в кепках или бейсболках. И не вздумай упасть в обморок, я тебя на закорках не потащу. Я тебе не мамочка, так что предупреждаю…

– А кто? – паясничает он, благо у нас есть зрители. – Кто же ты мне, дорогая?

– Засранец, – говорю я по-русски, к восторгу своих соотечественников. – Сукин сын.

– Это я понял, – кивает Нейл и поднимает вверх обе руки в знак безоговорочной капитуляции.

После чего запускает руку в карман и достает жеваную бандану черного цвета с черепушками и скрещенными костями. Повязывает на голову, приосанивается: ну что, крутой я чувак? Я в изнеможении закрываю глаза.

Послушать гида тоже в принципе интересно. Меня бесят только многозначительные взгляды кумушек, чьи необъятные формы так и прут из коротких маечек и брючек-капри. Все они уже раскусили нас. Это как дважды два. Русская бабенка, определенно при деньгах, сняла себе молоденького иностранца, одного из тех, что вечно тусуются неподалеку от модных курортных местечек в ожидании спроса на свои сомнительные достоинства. Да вы посмотрите на него – длинноволосый неформал, левша, бездельник, избалованная скотина. И эта дура, которая кудахчет над ним, как наседка.

Нейла все это ни капли не смущает. Наоборот, исподтишка наблюдая за мной и за остальными, он испытывает своеобразное удовольствие, сродни тому, какое получаю я, катая его на пассажирском сиденье своей машины. Экскурсия ему, ясное дело, не нужна, про Кносский дворец он знает больше любого гида, поэтому, не понимая ни слова, просто слушает с интересом русскую речь и наслаждается моим смятением.

Самая грозная и таинственная часть дворца – лабиринт Минотавра – закрыта для посещения. Будто бы из-за угрозы обвала. Но Нейл шепотом сообщает мне, что эта мера предосторожности была предпринята после того, как несколько энтузиастов от науки, а вслед за ними и целая группа археологов-любителей сгинули без следа в мрачном подземелье, причем произошло это не триста лет назад, а совсем недавно, в конце XX века.

– Ты считаешь, Минотавр все еще там? Но ведь Тесей убил его.

– Кто знает, – пожимает плечами мой спутник. – Ведь живых свидетелей не осталось.

На выходе из так называемого коридора процессий к большим южным пропилеям он роняет зажигалку, и стройненькая блондинка лет семнадцати в коротких джинсовых шортиках неожиданно подбирает ее и подает ему. Он рассеянно благодарит. Бормочет своим хриплым баритоном: «Thank you». Мамаша и папаша начинают встревоженно переглядываться. Мой фений[16] и девочка, отстав от группы, обмениваются несколькими фразами, и мне, плетущейся в хвосте, удается разобрать последнюю: «I’m hard to please». «Мне трудно угодить». Подумать только, этот гад сообщает ей, что ему трудно угодить…

Уж не знаю, о чем у них там идет речь, в любом случае это переходит всякие границы. Слава богу, девчонка догоняет своих родителей, а Нейл присоединяется ко мне. Я готова его растерзать.

– Все в порядке? – спрашивает он, не выпуская изо рта сигарету.

– Да, конечно. А у тебя? Тебе не скучно здесь?

Он снимает темные очки и пристально смотрит на меня, щурясь против солнца.

– Мне никогда не бывает скучно.

– Рада за тебя. А дворец царя Миноса представляет для тебя какой-то интерес? Или ты уже столько раз бывал здесь, что тебе знаком каждый камень?

– Дворец хорош. На мой взгляд, сэр Артур Эванс реставрировал его слишком рьяно, но в целом…

На обратном пути он долго молчал, глядя в окно со своей стороны и время от времени делая глоток из бутылки. Пьет пиво, мерзавец. А я – я за рулем.

Так что же произошло? И почему я до сих пор чувствую себя оплеванной?

И вдруг он произнес, вернее, проронил, как роняют камень:

– Ты стыдилась меня.

Прямо в точку. Мгновенно я покрылась потом с головы до ног.

– Да.

Голос мне изменил, поэтому мое «да» прозвучало как «кар-р», к тому же я сказала это по-русски.

– Ты первая женщина, которая стыдится бывать со мной на людях. – Он помолчал, искоса разглядывая мой профиль. – Не думал, что такое возможно.

– Не думал? Понимаю. Ты к этому не привык. – Я почувствовала, как сузились мои глаза, как участилось дыхание. Я крепче вцепилась пальцами в руль. – А почему не привык, как тебе кажется? Может быть, потому что ты красив?

Он коротко кивнул:

– Мне говорили.

Увидишь такого – и перехватит дыхание. Как у той малышки в джинсовых шортах.

– Многие?

– Какая разница.

– В этом-то все и дело, – вырвалось у меня. – Тебе наплевать. Наплевать на то, как ты выглядишь со стороны. Наплевать на то, что подумают люди…

Мне бы помолчать, но нет, куда там. В ступор я впадаю, только когда нужно принять по-настоящему серьезное решение.

– Что они подумают? – Повернувшись на сиденье, он уставился на меня своими невозможно зелеными глазищами. – Но почему тебя это беспокоит?

– Видишь ли, – съязвила я, – это издержки хорошего воспитания.

– Хорошего воспитания? – Он кашлянул, пряча улыбку. – Вообще-то это называется по-другому.

– И как же?

– Ханжество.

Жаль, я не видела его лица, когда он произносил это слово. А может, и хорошо, что не видела, иначе непременно вцепилась бы ногтями. Глядя на дорогу через лобовое стекло, я мысленно сосчитала до десяти и только после этого заговорила:

– Послушай, если ты собираешься продолжать в том же духе, разумнее будет закончить все прямо сейчас. Пока мы еще не…

Я запнулась, подыскивая подходящий эвфемизм для обозначения того единственного, чем мы еще не занимались вместе.

– …не зашли слишком далеко? – услужливо подсказал Нейл.

– Вот-вот.

– А почему ты этого боишься? И что такое, по-твоему, «слишком далеко»?

– Ты знаешь.

– Дай подумать. Ага… вероятно, секс. Ты, как и большая часть населения нашей отсталой планеты, придаешь этому слишком большое значение. Неоправданно большое. Тогда как секс, точнее, совокупление двух особей противоположного пола – всего лишь физиологический акт, затрагивающий, правда, и ментальную, и эмоциональную сферы, но при этом продолжающий оставаться физиологическим актом и ничем более. – Я хотела прервать его, но он с силой сжал рукой мое колено и подался ко мне всем телом, пытаясь заглянуть мне в глаза. – Слушай, Элена, мы вместе уже две недели. За это время я узнал тебя лучше, чем некоторых за целую жизнь. И ты считаешь, что ничего особенного не произошло? Скажи, ты на полном серьезе так считаешь? Что еще не поздно прикинуться незнакомцами, абсолютно чужими людьми? Только потому, что мы еще не ложились в одну постель. А что изменится после того, как ляжем? Объясни мне, бога ради, что изменится? Мы вдруг станем другими? Близкими, любящими, родными… Из-за чего? Из-за того, что моя сперма попадет в твое влагалище? Только это и имеет значение, да? Только это и делает людей…

Я ударила по тормозам так, что его швырнуло на панель приборов. Остановилась у обочины.

– Вон отсюда. Вылезай из машины и добирайся как знаешь.

Ему потребовалась минута, чтобы прийти в себя. С тайным злорадством я отметила, что на лбу у него заблестели мелкие капельки пота. Но голос остался ровным.

– Ты забыла, дорогая, что мой мотоцикл находится в твоем гараже.

– Тогда заткнись и сиди молча.

– Как скажешь.

Я снова выехала на дорогу.

– И прекрати курить. Мне надоел этот запах в салоне.

– Слушаюсь.

Сидеть без движения, не разговаривать и даже не курить было, как мне кажется, нелегко, но Нейл держался. Моя стервозность проявила себя в полной мере, и все же пришлось признать, в его лице я обрела достойного противника – упрямого, злопамятного, красноречивого, изобретательного.

– До завтра? – спросил он, выкатывая мотоцикл из гаража.

Я полюбовалась его стройной фигурой, тонкими, изысканными чертами лица. Породистый мальчик, но слишком много хлопот.

– Извини, Нейл. Я больше не хочу встречаться с тобой. Спасибо за все.

Он уже сидел на своем мустанге, готовый стартовать, но, услышав эти слова, замер, упираясь каблуками в землю, глядя на меня немигающим взглядом.

– Попробуй еще раз, Элена.

– О чем ты?

– Попробуй встретиться со мной еще раз, – попросил он шепотом.

Я нетерпеливо переступила с ноги на ногу.

– Нет, Нейл. Все это бесполезно.

– Предпочитаешь лить слезы над убежавшим молоком?

– Что ты имеешь в виду? – немедленно ощетинилась я.

– Твое прошлое. Твоего бывшего мужа, который многие годы был гарантом твоего безоблачного счастья.

Ни разу в жизни я не била человека по лицу. Не знаю, как это делается, и не представляю, что может вынудить меня совершить столь чудовищный поступок.

Но кулаком в солнечное сплетение я ему все-таки врезала. Он поймал мою руку и рывком подтянул меня к себе.

– Стой спокойно, Элена. Я не хочу делать тебе больно.

– Пусти!

– Нет, пока не выслушаешь. Сколько можно оплакивать свои вымышленные потери? Ты красивая, здоровая, умная женщина…

Заткнись! Мне хотелось завизжать. Заткнись-заткнись-заткнись!.. К счастью, я понимала, что буду выглядеть как дура (каковой, скорее всего, и являлась, вопреки его убеждению), поэтому ограничилась злобным ударом каблука по его щиколотке.

Не меняясь в лице, он до хруста сжал мои пальцы.

– Хочешь еще? Я ведь предупреждал.

– Ч-черт, – прошипела я сквозь зубы. – Я это запомню, учти.

Усмехнувшись, он разжал пальцы и оттолкнул меня.

– Так-то лучше.

Эта скрытая превосходящая сила – вот что всегда застает меня врасплох. Я забываю о том, что мужчина – любой мужчина – по определению сильнее физически.

– И перестань, наконец, лелеять свои несчастья. Пора уже отправить весь этот хлам на помойку.

Я уже взялась за калитку, но тут остановилась как вкопанная.

К чему тащить за собой весь этот хлам?

Боже, я не ослышалась? Тот демон из сна…

– Нейл, – спросила я еле слышно, – ты что-нибудь знаешь об Инанне?

– Конечно. Вечером позвоню тебе и расскажу.

6

– …и вот она облачилась в королевские одежды, готовая войти в страну, из которой нет возврата, в мир смерти и тьмы, где правит ее сестра и ее враг, богиня Эрешкигаль. Опасаясь, что сестра может убить или пленить ее, Инанна велела своему посланнику Ниншубуру ждать три дня, после чего отправляться к остальным богам и просить их о помощи. Спустившись в нижний мир, она приблизилась к замку, у ворот которого ее встретил привратник и спросил, кто она и зачем пришла. «Я царица небес – того места, где восходит солнце». – «Если ты царица небес, то зачем явилась ты сюда – в страну, из которой нет возврата?» Инанна ответила, что пришла поприсутствовать на церемонии похорон мужа своей сестры, господина Гугаланны, и привратник попросил ее подождать, пока он доложит об этом Эрешкигаль. Ему было велено отворить перед царицей небес семь врат, но согласно обычаю перед каждыми вратами снимать с нее часть одежд. Итак, перед первыми вратами была снята шугурра, «корона равнины», с ее головы. Перед вторыми вратами был взят у нее жезл из лазурита. Перед третьими вратами с шеи было снято ожерелье из лазурита. Перед четвертыми вратами с груди были сняты сверкающие каменья. Перед пятыми вратами с руки было снято золотое кольцо. Перед шестыми вратами с груди был снят королевский нагрудник. Перед седьмыми вратами все одежды пресветлой госпожи были сняты с ее тела. Обнаженную, ее подвели к трону Эрешкигаль…

Сама не знаю, что именно в облике или характере этого парня пробудило мою годами пребывавшую в состоянии летаргии врожденную кровожадность. Глядя на его гибкое худощавое тело, простертое на пляжном полотенце или прямо на земле где-нибудь в горах, я часто предавалась фантазиям, которые служили ширмой для моих тайных предосудительных желаний: о греческих юношах, растерзанных вакханками; о царских сыновьях, похищенных и проданных в рабство; о пленных воинах-чужеземцах, чья кровь веками проливалась на алтарь Великой Богини, Матери всего сущего.

Насилие. Меня преследовали мысли о насилии. Поглаживая тонкие запястья Нейла (на правом – золотой браслет), я буквально заболевала. В своих мечтах я видела их скованными стальными наручниками, опутанными веревками, стертыми или даже содранными в кровь. Отчаянный гонщик, насмешник, шут – как бы ты повел себя, случись нечто подобное? Сновидение, прыжок во времени, галлюцинация – все что угодно. Каким бы ты оказался, если бы…

Наличие шрамов, оставшихся на месте порезов, дополнительно подстегивает воображение. Он сделал это. Сделал с досады, со злости. Значит, никаким паническим страхам перед физической болью, перед кровью он не подвержен. В таком случае, почему бы мне… На этом месте я неизменно тормозила и, во избежание недоразумений, поспешно направляла свои мысли в более безопасное русло.

Сегодня он молчалив. Но не оттого, что перегрелся, и не оттого, что ему нечего сказать, – просто опасается брякнуть что-нибудь не то. Я сижу на камне, лениво обозревая окрестности, Нейл растянулся на травке возле моих ног. Дело происходит в тенистой долине, густо заросшей лиственными деревьями и кустарником, в трех километрах от ущелья Коцифи, откуда мы выехали час назад. Здесь не так жарко, как на побережье. Запах душистых трав щекочет ноздри. Я не очень-то разбираюсь в травах, но знаю, где-то поблизости наверняка можно встретить шалфей, тимьян, розмарин и знаменитый критский орегано.

Нарочно стараясь меня раздразнить, Нейл снял рубашку, повесил ее на куст и разлегся передо мной на траве, как сонный ягуар. Застиранные джинсы туго обтягивают бедра, черный кожаный ремень подчеркивает мальчишескую стройность фигуры. Гладкая, загорелая кожа, пахнущая морем, плоские мышцы живота. На рынке рабов ему бы цены не было.

На меня он не смотрит. Лежит на боку, подперев голову согнутой в локте рукой. Один из задних карманов заманчиво оттопыривается, и, бесцеремонно запустив туда руку, я извлекаю складной охотничий нож. Ого! Довольно острый. Я провожу пальцем по лезвию. Откинувшись на спину, Нейл внимательно наблюдает за мной из-под длинных ресниц.

«Можно», – читаю я по его губам.

Можно? Что именно?

После минутных колебаний я легонько подталкиваю его в бок. Повинуясь безмолвному приказу, он перекатывается со спины на живот. Что дальше? Сердце мое стучит как шальное. Но медлить нельзя (что, если он передумает?), поэтому я проворно перекидываю через него левую ногу и с нарочитой небрежностью усаживаюсь верхом. Так-то вот, юноша… Сидеть на его мускулистой заднице очень приятно.

Он бросает на меня взгляд через плечо, и я вижу его улыбку. Коронную улыбочку лгуна, шута и хитреца. Когда она раздвигает его губы, лицо меняется до неузнаваемости. Вот такие типы по ночам совершают налеты на мини-маркеты и бензоколонки, грабят одиноких прохожих и затевают драки на дискотеках.

Стараясь держать себя в руках, я провожу лезвием ножа, для начала плашмя, вдоль его позвоночника. На коже остается тончайшая поверхностная царапина. Но руки-то, руки у него все еще свободны, и он немедленно напоминает мне об этом, щекоча внутреннюю сторону моего бедра. Он дразнит меня! Теперь я должна либо отступить, превратив все в невинную шутку, либо… Либо – что?

Отложив нож, я задумчиво поглаживаю его поясницу над поясом джинсов. Нагибаюсь и, подсунув под него обе руки, нащупываю пряжку ремня. Улыбка сползает с его лица, но он по-прежнему не оказывает ни малейшего сопротивления. Даже наоборот: приподнимается, чтобы мне было удобнее расстегнуть ремень и вытащить его из петель.

– Руки назад.

И вновь он подчиняется, только недоуменно поводит плечами, будто сомневается в серьезности моих намерений.

Старательно я стягиваю ремнем его запястья. Стягиваю туго, не обращая внимания на то, что местами жесткий край ремня так врезается в кожу, что она сразу оказывается стертой до красноты.

– Юный охотник Загрей, растерзанный неистовыми жрицами богини Геры. – Подавшись вперед, я хватаю его за волосы, резким движением оттягиваю голову назад и приставляю лезвие ножа к его шее. – Этот образ волнует тебя?

– Конечно, – отвечает он тихо, не открывая глаз.

– А ты пробовал представить себя на его месте?

Он усмехается краем рта, смущенно и вместе с тем развязно, как человек, которому есть что вспомнить. Я легонько царапаю его острием ножа. Не шею, всего лишь плечо.

– Пробовал, и даже не раз.

– Расскажи мне.

– Совсем недавно я пробовал сделать это перед сном, уже будучи знаком с тобой. А до этого… – Он снова усмехнулся. – Ну, было как-то раз. Много лет назад, еще в студенческие годы. Я заканчивал университет…

– Где?

– В Оксфорде.

Ничего себе! Маленький приемыш получил превосходное образование. Браво, дядюшка и тетушка.

– Так что же случилось в Оксфорде?

– Ну-у… – тянет он, поддразнивая меня уже в открытую, – сама знаешь, эти маленькие университетские городки – там может случится все что угодно.

– Под маской благопристойности, – подхватываю я, нацелившись острием ножа ему под лопатку, – там процветают все пороки мира. Там зреют заговоры, там… ах, гаденыш. Ты будешь отвечать на вопрос или нет?

– А тебе нравится допрашивать мужчину?

– Мальчишку, – вношу я поправку.

– О! – Еще одна короткая усмешка и ни слова больше.

– Учти, я не собираюсь развязывать тебе руки, пока ты не ответишь на мой вопрос.

– В таком случае мы проведем здесь много времени. Конечно, рано или поздно мне захочется есть, пить, курить, да и тебе, моя дорогая, все это до смерти надоест.

– Только это и заставит тебя заговорить? – уточняю я с угрожающим спокойствием. – Я правильно поняла? Только голод, жажда или скука.

Правила игры ему известны. Он говорит именно то, что должен сказать. Изображает строптивого невольника, в то время как я – надменную госпожу. Пока что это довольно забавно, во всяком случае никто не возражает.

– А как насчет боли, мой принц? Тебе разве не больно?

С этими словами я просовываю рукоятку ножа – сложенного, разумеется, – между его скрещенных запястий, после чего с намеренной жестокостью принимаюсь затягивать и перекручивать петли ремня. Нейл оказывает запоздалое сопротивление, сжимая кулаки и напрягая мышцы рук, но этим только укрепляет мою решимость разговорить его во что бы то ни стало.

– Да, – произносит он после паузы. – Есть немного.

Его высокомерие оскорбительно. Улыбка со стиснутыми зубами.

– Ты готов отвечать?

– Остынь, сиятельная, смени гнев на милость. Стоит ли ворошить прошлое? – Он закусывает губу и вздрагивает от смеха. – Ну ладно, ладно, расскажу.

– Что значит «ладно»? Ты делаешь мне одолжение, что ли?

– Нам обоим. Думаю, тебе, как и мне, не очень хочется сидеть тут до ночи.

– Наглец! Впервые вижу такого наглеца. Ну, рассказывай.

– Сперва развяжи, – говорит он тихим голосом, просительно шевельнув кистями рук.

Нагнувшись, я поочередно целую их – левую, потом правую – прикусываю зубами золотой браслет, вдыхаю запах буйволиной кожи от ремня.

– Ладно, не развязывай. Оставь, – произносит Нейл со вздохом. – Вижу, тебе это нравится.