Британские интеллектуалы эпохи Просвещения: от маркиза Галифакса до Эдмунта Берка

В концепции Хейнемана немало спорного, и прежде всего вызывает сомнение в правомерности подобного расширения хронологических рамок. Вероятно, определение хронологических границ тесно связано с тем, что именно вкладывал каждый из ученых в само понятие «Просвещение». И если для большинства ученых, Просвещение – это, прежде всего, интеллектуальное антифеодальное движение в переходную от феодализма к капитализму эпоху, то его границы будут определяться последними десятилетиями XVII века (Славная революция 1688 – 1689 гг. и ее законодательство; выход в свет работ Джона Локка «Два трактата о государстве» и Исаака Ньютона «Закон о гравитационном притяжении») и концом XVIII века. Но если видеть в Просвещении, главным образом, просветительство, при котором отдается приоритет распространению знаний и образования в народе, тогда классификация Хейнемана вполне уместна.

Еще одна проблема, вызывающая дискуссии среди ученых, касается характерных особенностей английского Просвещения. К таковым историки чаще всего причисляют: его постреволюционное происхождение, оптимизм идеологов, особый их интерес к проблемам этики, экономическим и историческим сюжетам, непоследовательность и умеренность в мировоззрениях большинства мыслителей, а также практицизм28. К перечисленному мы дополнили бы, условно говоря, «партийность» просветителей, о чем исследователи упоминают крайне редко. К примеру, Н.М. Мещерякова, хотя и признавала, что все просветители принимали участие в политической борьбе, придерживаясь «торийской» или «вигской» ориентации, однако, как правило, вставали над партийными разногласиями и в своих рассуждениях «отвергали обе партии», что удивляло автора, увидевшего в том «парадокс»29. Действительно, некоторые просветители видели в партиях тори и вигов «зло» для нации. Однако при этом они руководствовались собственной партийной принадлежностью, признавая необходимость существования партий в структуре государственного правления. Вызывает у нас сомнение и утверждение Мещеряковой о том, что Дефо и Болингброк «видели преимущества в одной общенациональной партии»30. Между тем, в период раннего Просвещения, совпавшего со временем становления двухпартийной системы, просветители поддерживали существование партийной оппозиции. Когда же они говорили об «усилении партий», то имели в виду не общенациональную, а каждый «свою», вигскую, либо торийскую партию31. Просветительское движение самым тесным образом переплеталось с партийной борьбой. И в этом, на наш взгляд, заключалась еще одна характерная особенность английского Просвещения.

В концепциях западных ученых также отсутствует единая точка зрения на данную проблему. К примеру, г. Портер полагал, что идеалы Просвещения в Англии не конфликтовали с существующим общественным строем. Более того, конституция страны после Славной революции вобрала в себя «центральные требования» Просвещения: гарантию личной безопасности, усилившуюся роль парламента в политике, принцип веротерпимости. Главная же особенность английского Просвещения, на его взгляд, заключалась в том, что в формировании и развитии ее Англия шла первой32.

Итак, подведем итоги. Обращение к трудам, прежде всего российских ученых, изданных за последнюю четверть века, позволяет констатировать, что английское Просвещение изучено достаточно основательно. В последние годы наметилось обращение историков к новой проблематике. Это и исследование исторической (В.В. Высокова) и педагогической мысли Просвещения (Т.Л. Лабутина, Д.В. Ильин), гендерный анализ трудов просветителей (Л.Е. Маргарян), их дипломатическая деятельность (Е.В. Иерусалимская), влияние идеологии партий на просветительское движение (М.А. Ковалев), парламентская деятельность просветителей (Т.Л. Лабутина, С.Б. Семенов). В то же время продолжают оставаться нерешенными проблемы, для которых требуется комплексное междисциплинарное исследование с привлечением различных специалистов. Только совместные усилия ученых позволят добиться полного и объективного изучения столь многогранного и яркого интеллектуального движения, каким являлось Просвещение в целом, и английское в частности.

Представленная монография является совместным трудом двух специалистов по истории английского Просвещения. Введение, а также главы с первой по шестую написаны Т.Л. Лабутиной33, авторство главы с седьмой по десятую принадлежит М.А. Ковалеву. Авторы выражают надежду, что их труд окажется не только познавательным для специалистов, но и вызовет интерес широкой аудитории читателей.

Глава первая

Маркиз Галифакс и его «Новогодний подарок для леди»

В 1688 г. в Лондоне вышла небольшая книга с оригинальным названием «Новогодний подарок для леди, или Наставление дочери». Очень быстро она сделалась популярной, выдержала на протяжении пятидесяти лет 25 изданий. Секрет широкой известности «Наставления дочери» заключался в том, что это было первое в истории Англии произведение, посвященное нравственному воспитанию юных аристократок. И хотя автор – видный государственный деятель Англии, королевский министр, публицист и просветитель маркиз Галифакс адресовал книгу своей дочери Елизавете, она по сути дела стала руководством в жизни для многих англичанок. Более того, книга Галифакса сделалась своеобразным «эталоном» дамского чтения не только в Англии, но и далеко за ее пределами, была переведена на французский, голландский и другие языки.

Книга Галифакса была далеко не единственным произведением маркиза. Да, и сам автор представлял собой личность неординарную даже среди таких ярких фигур просветителей, как Дж. Локк, Д. Дефо, Дж. Свифт, лорд Болингброк. Более того, можно утверждать, что Галифакс был одним из первых (если не самым первым) просветителем и идеологом просветительского движения в Англии. А если добавить к сказанному, что маркиз Галифакс являлся не только оригинальным и интересным мыслителем, но и важной фигурой в государственной и политической жизни страны в правление Стюартов, то станет понятным, почему этот деятель заслуживает особого внимания исследователей. Между тем в России имя Галифакса до недавнего времени оставалось практически неизвестным даже специалистам. Наше знакомство с его творчеством впервые произошло во время работы над монографией, посвященной изучению истории политической мысли раннего английского Просвещения34. И уже тогда мы убедились в необходимости более глубокого исследования творчества этого талантливого деятеля стюартовской эпохи.

Издатель сочинений Галифакса У. Рейлих обращал внимание на необычайную актуальность его произведений для политиков ХХ столетия. Он полагал, что они могли бы «немало для себя почерпнуть» в трудах маркиза, отчего стали бы сами выглядеть «умнее». Ученый сетовал на то, что имя Галифакса оказалось для многих поколений англичан «почти забытым», что может вызвать лишь «стыд и сожаление»35. Рейлих сравни вал Галифакса с одним из самых знаменитых просветителей европейского масштаба – лордом Болингброком и приходил к неожиданному для современных ученых выводу о том, что «социальные сентенции» и политические принципы маркиза отличались большей глубиной, нежели те, которыми был известен его знаменитый соотечественник. Высокую оценку Галифаксу дал также известный британский историк Дж. Гуч, называвший его «самым утонченным и оригинальным мыслителем эпохи Реставрации». Гуч уверял, что Галифакс по праву занимал видное место среди «классиков» литературы и что его прекрасные и меткие афоризмы не уступали в мастерстве изречениям известного мыслителя Франции Ф. Ларошфуко. Более того, на взгляд ученого, в стюартовской Англии вообще было только два выдающихся политических писателя: Томас Гоббс и … маркиз Галифакс36. Ученые обращали внимание на заметный вклад, который Галифакс внес в оформление идеологии европейского Просвещения. Галифакса называли «предвестником Бёрка», поскольку ему удавалось облекать идеи в форму, приводившую их в движение. Трудами маркиза восхищался великий Вольтер, которому особенно импонировала деятельность Галифакса на поприще «взращивания литературных талантов»37.

Галифакс являлся не только оригинальным мыслителем и талантливым политическим писателем. На поприще государственной деятельности он также оставил заметный след. По мнению английского историка XIX в. Т. Маколея, «меж государственными людьми, окружавшими королевский двор, Галифакс «по гениальности» был первым»38.

Деятельность Галифакса в качестве высшего государственного чиновника пришлась на время правления трех монархов, каждый из которых доверял ему самые ответственные посты в управлении. При Карле II Галифакс был спикером парламента и королевским министром. При Якове II – президентом Тайного совета, а при Вильгельме Оранском – лордом – хранителем малой печати. И, как признают историки, на всех должностях маркизу удавалось сохранить «значительность и авторитет». Галифакса уважали, с ним советовались, его в равной мере опасались, когда он был в оппозиции и когда находился на посту королевского министра. На взгляд ученых, трудно было найти равных Галифаксу по талантам и административным способностям39.

Несмотря на то, что зарубежные ученые признавали Галифакса оригинальным мыслителем, талантливым политиком и администратором стюартовской Англии, его творческое наследие оставалось слабо изученным. На этот факт обращал внимание британский ученый Э. Рид40. Пространная биография Галифакса, принадлежавшая перу британской исследовательницы г. Фокскрофт41, да несколько статей – все, чем располагает мировая историческая наука об одном из первых идеологов европейского Просвещения.

Отечественным исследователям имя Галифакса до недавнего времени оставалось практически неизвестным. Учитывая это, мы сочли необходимым поближе познакомить российского читателя с оригинальным мыслителем эпохи раннего Просвещения.

Георг Севиль (1633 – 1695 гг.) – первый маркиз Галифакс родился в Торнхилле. Он происходил из знатного и богатого дворянского рода, проживавшего на севере Британии, в графстве Йоркшир. Род Севилей находился в родстве с самыми древними и известными семействами королевства. Родственниками Георга являлись лорды Шрусбери, Стаффорд, Шефтсбери, Сандерленд и другие видные государственные и политические деятели Англии. Короче говоря, будущий маркиз был тесно связан со многими из тех, чьи имена заполняли английскую историю XVII века. Отец Георга – Уильям Севиль был депутатом Короткого парламента, а затем мэром Шеффилда и Йорка. Роялист по убеждениям, он верой и правдой служил королю Карлу I, на стороне которого сражался во время гражданской войны, решительно отражая натиск армии Т. Ферфакса. В разгар революционных событий 30 –летний Уильям скоропостижно скончался, оставив огромные владения, которые не успел конфисковать Оливер Кромвель, в наследство сыну. Поэтому, когда Георг достиг совершеннолетия, он стал известен как один из самых богатых людей в королевстве. Мать Георга – Анна Кавентри также происходила из знатного рода. Ее отец был лордом – хранителем малой печати. Отличавшаяся хрупким телосложением и слабым здоровьем она проявила мужество и решительность, когда на замок в Шеффилде, где проживала ее семья, напали отряды Кромвеля. Собрав всех своих слуг и домочадцев, Анна Севиль организовала оборону замка, сумев отразить вылазки нападавших.

Воспитанием Георга и его начальным образованием Анна занималась сама. Она была убеждена в том, что сына следует держать в строгости и умело контролировала учебный процесс. Высшее образование будущий маркиз получил в университетах Парижа и Женевы. Вообще о молодых годах Севиля мало что известно. По замечанию мемуариста Дж. Эвелина, Георг был очень богатым, остроумным, а в юные годы «до некоторой степени положительным человеком». Все это он сохранил и в зрелые годы. Что же касается взглядов Севиля, то они, как считал его современник, «сделались менее позитивными»42.

После реставрации монархии в 1660 г., когда на английский престол вступил сын казненного короля Карла I – Карл II Стюарт, Георг возвратился на родину и поселился в живописном местечке Раффорде, что в Ноттингемшире. Он жил в замке, окруженном лесным массивом, некогда принадлежавшим аббатству. К тому времени Георг уже обзавелся семьей, женившись в 1656 г. на красавице Дороти, урожденной графине Сандерленд. Семейная жизнь складывалась удачно: у них родилось четверо детей – дочь Анна и трое сыновей. Однако семейная идиллия нарушилась в 1670 г., когда супруга Георга скоропостижно скончалась. Обремененный хлопотами по дому и заботами, связанными с воспитанием детей, Георг, несмотря на память о «прекрасной Дороти», вдовствовал недолго. Через два года он женился вторично, взяв в жены младшую дочь графа Пьергонта из Торсби – Гертруду. От этого брака родилась дочь Елизавета, которой Галифакс и посвятил свое знаменитое произведение «Новогодний подарок для леди, или Наставление дочери»43.

Политическая карьера Севиля началась в 1664 г. с его избрания в палату общин. На первых порах Георг особой активности в парламенте не проявлял, но постепенно освоился и, разобравшись, что к чему, решил объединиться со своим родственником графом Ковентри и его другом графом Бэкингемом. Благодаря активным усилиям этих парламентариев, премьер – министр страны граф Кларендон подал в отставку. Новое правительство оценило их поступок по заслугам. Поскольку Георг Севиль был очень богатым человеком, это обстоятельство всегда служило прочным барьером для возникновения возможных слухов о его занятиях политической деятельностью из корыстных побуждений.

Пожалуй, именно в силу его неподкупности палата общин назначила Севиля в 1668 г. главой парламентской комиссии для разбирательства скандала, связанного с финансовыми злоупотреблениями на флоте. В том же году король Карл II пожаловал ему титул виконта, и новоиспеченный лорд переместился в верхнюю палату парламента. Когда же высокопоставленный чиновник У. Темпль предложил королю свой проект о создании новой структуры Тайного совета из числа самых богатых и влиятельных лордов страны, Карл изъявил желание, чтобы в его состав непременно вошел Галифакс. Требовательность, прямота и честность, а также критика правящего кабинета министров помогли Галифаксу быстро завоевать уважение коллег в палате лордов. «Его ум был плодовит, остер и обширен, – писал о Галифаксе Т. Маколей. – Его изящное, ясное и одушевленное красноречие, при серебряных звуках его голоса, было наслаждением палаты лордов. Его разговор блистал мыслью, фантазией и остроумием». Галифакс встретил самый радушный прием и при дворе, где «прелесть его обхождения и беседы сделали его всеобщим любимцем». Он не нуждался в деньгах, но, как предполагал Маколей, «сан и власть сильно прельщали его». И хотя Галифакс утверждал, что расценивал титулы и высокие должности, как «приманки» для глупцов, и ненавидел «суету, пышность и торжественность», царившие при дворе, предпочитая всему этому уединение в замке родового поместья, его поведение, на взгляд историка, плохо согласовывалось с его уверениями44.

По долгу службы маркиз теперь вынужден был немало времени проводить в столице, и потому в 1673 г. вместе с семьей он перебирается в только что отстроенный особняк на Кинг – стрит в фешенебельном районе Лондона. Жизнь шла своим чередом. Авторитет Галифакса на поприще службы укреплялась день ото дня. Король доверял ему самые деликатные поручения: назначив тайным советником, направил маркиза с визитом во Францию, чтобы поздравить Людовика XIV с рождением сына, а заодно «провентилировать» вопрос об отношении французского монарха к заключению союза Англии с Голландией. После успешного завершения миссии король ввел Галифакса в состав комитета по внешней политике. Там маркиз начинает тесно сотрудничать с такими известными государственными и политическими деятелями Англии, как Темпль, Эссекс, Шефтсбери. Все складывалось прекрасно, и казалось, что ничто не сулило плохих перемен. Однако происшедший в стране в конце 70 –х годов так называемый «исключительный кризис» многое изменил в судьбе маркиза.

В последние годы правления Карла II в стране резко обострилась борьба между тори и вигами, что обусловливалось нагнетанием антикатолических настроений в обществе. Летом 1678 г. священник Титус Оатс сообщил в Тайный совет о том, что располагает сведениями о якобы готовящемся заговоре католиков, которые вознамерились убить короля и возвести на трон его брата, известного своей приверженностью к католицизму герцога Йорка, будущего короля Якова II. Нелепые домыслы о заговоре порождали в стране панику. Власти прочесывали дома католиков в поисках оружия. На улицах столицы день и ночь дежурили вооруженные отряды милиции. В условиях разыгравшейся в стране антикатолической истерии парламент занялся рассмотрением билля «О исключении герцога Йорка на престолонаследия». Этот закон, в свою очередь, послужил причиной острых дебатов в парламенте. Борьба сторонников и противников «исключительного билля», продолжавшаяся около двух лет, с 1679 по 1681 гг., положила начало политическому кризису в стране, который в конечном счете завершился роспуском парламента.

Галифакс не остался в стороне от происходящих событий. Именно ему историки приписывают решающую роль в отклонении парламентом «исключительного билля». Хотя Галифакс осуждал католицизм, он, тем не менее, выступил против данного законопроекта, полагая, что его принятие приведет к гражданской войне в стране, тогда как все опасения в отношении судьбы протестантизма в случае вступления на престол короля – католика можно было бы устранить через введение особых ограничений прерогативы монарха. Поэтому, когда в октябре 1680 г. билль «об исключении» в очередной раз обсуждался в палате лордов, Галифакс использовал все свои красноречие и убедительные аргументы, чтобы повлиять на ход голосования. Как писал Маколей, маркиз защищал «дело герцога Йоркского» речами, которые даже по прошествии многих лет «помнились как образцовые произведения логики, остроумия и красноречия». Говорили, что именно благодаря ораторскому искусству Галифакса судьба билля решилась окончательно: он был отклонен большинством голосов. Так, на взгляд Маколея, «гениальность Галифакса поборола всю оппозицию»45. Между тем подобный поступок встретил неоднозначную реакцию среди политиков. В то время как король в знак признательности пожаловал Галифаксу титул графа, оппозиция объявила его предателем.

Вообще, надо признать, отношение Галифакса к существующим политическим партиям было непростым46. Он высказывался против создания постоянных «враждующих лагерей», стараясь дистанцироваться от их «неистовой борьбы», и подобная неприязнь к партиям послужила причиной изоляции маркиза в среде политиков. Галифакс явно недооценивал роль партий в управлении государством, полагая, что без них вполне можно обойтись. В некоторых своих произведениях он старался даже не упоминать названий партий: так они были ему антипатичны. Партии возбуждали «презрение» маркиза, в особенности ему были противны «низкие уловки и неразумные крики их демагогов»47.

Тем не менее Галифакс не сумел остаться в стороне от партийной борьбы, а вскоре и сам начал «обращаться в вига». Он стал критически отзываться о правлении абсолютной монархии в Англии и защищать привилегии парламента, утверждая, что жизнь «не имела бы никакой цены», если бы свобода и собственность граждан зависели от произвола «деспотического властелина»48. Подобные речи маркиза не могли вызвать симпатий короля. Усилившееся раздражение Карла « подогревалось» сетованиями его брата. Герцог Йорк считал « неприличным » далее терпеть в должности лорда – хранителя малой печати человека, бывшего в душе республиканцем.

Между тем маркиз Галифакс не был ни республиканцем, ни вигом. Пожалуй, можно признать, что среди политиков он занимал особое место благодаря своим исключительным дарованиям, способностям и природному уму. Маколей писал о Галифаксе: «Ум у него был острый, скептический, неистощимо плодовитый на различия и возражения, вкус утонченный, чувство смешного необыкновенное, нрав тихий и миролюбивый, но разборчивый и отнюдь не расположенный ни к доброжелательству, ни к восторженному удивлению»49. Такой человек, на взгляд историка, не мог оставаться постоянным союзником какой –либо одной партии. Галифакс всегда был строг к своим союзникам и дружески относился к противникам. Философский склад ума, сдержанный темперамент, изысканные манеры способствовали формированию Галифакса в умеренного политика. Постепенно маркиз сделался защитником «среднего курса и разумного компромисса».

Однако умеренность во взглядах и поступках, а также стремление примирить враждующие стороны вызывали к нему недоверие со стороны обеих партий. «Когда он действовал заодно с оппозицией, – писал Маколей, – в нем подозревали придворного шпиона; когда же он присоединялся ко двору, все тори пугались его республиканских доктрин»50. Друг маркиза епископ Дж. Бёрнет признавал: Галифакс не умел придерживаться в политике твердой позиции, он продвигался вперед и отступал назад и «менял позицию так часто, что в конце концов ни одна из сторон уже не доверяла ему»51. Недоброжелатели окрестили Галифакса «триммером». Маколей объяснял, что этим словом называют человека, который «из личных видов попеременно поддерживает противоположные партии». Подобных людей, утверждал историк, в обществе презрительно называли «вертушками»52.

Однако маркиз не только не обижался на свое прозвище, напротив, он им гордился. Для разъяснения собственной позиции Галифакс в 1684 г. издал свой первый политический трактат «Характер триммера», в котором выражал недоумение, почему столь «безобидным словом», как «триммер» («соглашатель») называют «чудовище, которым впору пугать детей и женщин»53. На взгляд Галифакса, «триммер» – это правильное размещение груза на судне с целью его уравновешивания (одно из значений глагола to trim – Т.Л.). К примеру, если пассажиры столпятся на одной стороне судна, то оно может легко опрокинуться. Чтобы этого не допустить, необходим соответствующий противовес – «триммер». Применительно же к политической и общественной жизни «триммер» – это всего лишь «третье мнение», отличное от правительственной и оппозиционной точек зрения.

В своем памфлете Галифакс подробно освещал самые различные вопросы: о законах, государственном правлении, религии, внешней политике правительства и т.д. Судя по его высказываниям, он являлся большим почитателем законов. Галифакс видел в законах «необходимые цепи», способные «связать непокорные страсти людские». Ведь если дать волю человеческим страстям, то они превратят государство в состояние «варварства и враждебности», и потому «всем хорошим» человечество обязано законам, а «всем плохим» – отсутствию таковых. Галифакс считал, что подчиняться законам страны должны не только подданные, но, в первую очередь, сам правитель. Король никогда не станет «великим», если будет относиться к законам без должного уважения54. Своим произведением Галифакс еще раз подтвердил, что является убежденным сторонником конституционной монархии, а не республики, в симпатиях к которой его нередко обвиняли. Трактат Галифакса, «содержательный и выразительный, наполненный мыслями и рассуждениями», Дж. Гуч расценил как «величайший политический памфлет XVII века»55.

После смерти Карла II в 1685 г. на английский престол вступил его брат Яков II Стюарт. В правительстве начались перестановки, которые затронули и Галифакса. Новоиспеченный король вначале отобрал у маркиза малую печать, а затем назначил его председателем Тайного совета. «Я его хорошо знаю, и не могу иметь к нему доверия, – объяснял свои действия король приближенным. – Что же касается места, которое я ему дал, то оно только покажет, как мало он имеет влияния». Разногласия с королем начались очень скоро, что и привело в конечном счете к отставке Галифакса. Причиной же отставки послужило нежелание председателя Тайного совета поддержать намерение короля отменить знаменитый Хабеас корпус акт, заложивший основу создания правового государства в Англии.

Отставка неугодного королю высокопоставленного чиновника неожиданно произвела впечатление на политиков Парижа, Вены, Гааги. Они принялись превозносить «ум и добродетели уволенного сановника таким образом, что в Уайтхолле очень обиделись»56. Отношения между королем и опальным министром еще больше ухудшились. Хотя Галифакс в свое время, что называется, «спас корону» для Якова, выступив в парламенте против «исключительного билля», его неприятие католицизма и абсолютизма, к которым благоволил новый монарх, привели маркиза в конечном счете в ряды оппозиции. Когда в 1687 г. Яков издал Декларацию о веротерпимости, которая открывала широкие возможности католикам для участия в государственном правлении, Галифакс возмутился. Он написал памфлет «Письмо к диссентеру», главной направленностью которого было воспрепятствовать католикам занимать ответственные посты в государстве. Автор утверждал, что вся религиозная политика короля была построена «на парадоксах». В то время как католики считаются единственными «друзьями свободы», все протестанты попали в число тех, кому не следует доверять. Возражая против политики короля, памфлетист в то же время призывал парламент к «сдержанности», полагая, что королевскую декларацию все – таки следует признать законной. Протестанты же должны объединить свои усилия, оставаться «спокойными, стойкими и убежденными сторонниками своей религии и законов страны». Только тогда они смогут противостоять давлению со стороны короля, и не позволят католицизму утвердиться в стране.