Необычайные истории из жизни людей и бесов

Он никогда не служил в армии, ограничившись военной кафедрой в университете, но свою деятельность не без скромности считал и даже иногда называл защитой Родины. Твидов десятки лет чётко и без сбоев выполнял отведённые ему функции и, как представлял себе, мысленно примеряя мундир, дослужился уже до генерала. «Жаль, времена не те», – досадовал Андрей Афанасьевич.

Сильно напрягаться тоже не следовало. Это простое правило Твидов усвоил довольно быстро. Ещё молодым и бойким парнем на сломе эпох он сумел встроиться в новую систему. Тогда как большинство его одноклассников и старых коллег, многие из которых были, Андрей Афанасьевич не собирался кривить душой, куда талантливее, чем он, свалились на обочине жизни, некоторые спились.

Твидов не пил почти двадцать лет. Это позволяло работать продуктивнее. Скоро ему должно было стукнуть шестьдесят четыре, но о пенсии, как хвастался Андрей Афанасьевич под льстиво-завистливые взгляды подчинённых, с таким здоровьем он даже не задумывался.

Иногда, приезжая на дачу, на свежем воздухе он брался за физкультуру: тягал туда-сюда старенькие чугунные гантели или бегал трусцой по опушке жиденькой лесополосы.

По правде говоря, бегать ему было скучно, от бега его воротило. «В этом же нет никакого смысла! Что я, хомячок какой-то, бегать туда-сюда бесцельно?» – думал Андрей Афанасьевич. Но Настасья Николаевна убеждала мужа, что в его возрасте, наоборот, нужно бегать ещё больше, даже в выходные, тем более что в остальные дни на активный отдых у него всё равно не было времени. На что Твидов лишь отшучивался, что чувствует себя отлично. Ведь он уже не пил и даже никогда не курил. «Стальное здоровье!» – бахвалился он, стуча себя кулаком в грудь, но всё равно уступал под напором супруги и выходил на пробежку.

Забота семьи о нём всё возрастала. Конечно, сначала Твидову было приятно, как приятно чьё-либо неравнодушие каждому живому существу. Но весьма скоро всё это ему приелось и даже опротивело, отчего он уже начинал злиться. Однако Андрей Афанасьевич молчал, сдерживался, лишь выдавливая дежурную улыбку, чтобы не расстраивать Настасью Николаевну. Подсознательно Твидов понимал, что всё это происходит с его супругой не от безразмерной любви к нему, а от безделья.

Недавно подключилась ещё и их дочь Даша. Ей было мало учёбы в университете и парней, поэтому она решила завести собаку. Да так, чтобы гуляли с ней родители, чаще всего – Андрей Афанасьевич. Девушка оставляла за собой право возиться со щенком французского бульдога, которого подарила отцу на 23 февраля, лишь в редкие моменты приливов нежности.

С утра Твидов нашёл от дочери записку – она убежала на пары пораньше. «Чтобы, подключившись к Интернету, посидеть в кафе», – подумал Андрей Афанасьевич. Гулять с Бомом оставалось ему. Твидов глянул на часы – прохаживаться с собакой вокруг дома среди кустов, лавочек и спешащих на работу людей у него не было ни времени, ни желания.

Он выпил йогурт и кофе. Щенок буравил его большими тоскливыми глазами. Глядя на своё отражение в его бездонных зрачках, Андрей Афанасьевич лишь пожал плечами, рассудив, что Даше, когда она вернётся домой после пар, не составит труда подтереть за псом.

Когда Твидов уже собирался выходить из квартиры, ему позвонил водитель Степан – у него что-то заглохло в машине. Он сбивчиво и испуганно извинялся. Подумав, что Степан, в общем-то, не виноват, потому что сломался автомобиль, а не тот, например, где-то успел напиться с самого утра, Андрей Афанасьевич всё равно рассердился.

Он спешил. К десяти назначили встречу в министерстве. Ему ещё нужно было заехать в управление.

Перед такими встречами Твидов немного нервничал. Сегодня от него не ждали никаких выступлений, но он на всякий случай подготовил доклад на несколько страниц, густо сдобрив его цифрами – чтобы отвлечь внимание слушателей.

Выступать Андрей Афанасьевич не любил. Раньше, когда Твидов был моложе и энергичнее, он мог запросто вещать с трибуны хоть битый час, не обращая внимания на аудиторию и то, слушают его или нет. Потом, с годами, увидев, что никому ничего не нужно, и его, как правило, всё же не слушают, лишь оглашая в конечном итоге одобрение или порицание, Андрей Афанасьевич поумерил пыл.

Теперь Твидов подходил к подобным мероприятиям рационально – выступал сдержанно и сухо. «Побольше цифр», – решил он.

Несмотря на опоздание водителя, Твидов приехал в управление ещё до девяти. Андрей Афанасьевич прикинул, что у него есть ещё с полчаса. Запершись в кабинете, он откинулся в кресле. Твидов никого не хотел видеть. Не став вызывать секретаршу Маргариту Тимофеевну, он сам заварил себе пакетированный чай.

3. Хомяков

Накануне Хомяков был у Твидова, где услышал, что на лето их управлению выделили несколько путёвок в новый министерский пансионат на море. О его открытии у них говорили давно, но никто, в том числе и Алексей Петрович, не верил, что туда поедет кто-то, кроме руководства.

Когда Хомяков вошёл в кабинет начальника, тот как раз передавал бумаги Маргарите Тимофеевне и прямо так ей и сказал: «Подготовьте мне список на путёвки».

Пока они разговаривали – таинственно, полушёпотом, – Хомяков делал вид, что ему нет никакого дела до происходящего: он усердно мялся у обитой паркетной доской стены, старательно переступая с ноги на ногу и бессмысленно пялясь в мокрое окно, за которым не было ничего, кроме безликой серости городской весны.

Когда секретарша вышла, Алексей Петрович, ступая всё так же нерешительно и деликатно, немного приблизился к Твидову – тот пил чай и безразлично просматривал какие-то бумаги. Прижав папку с отчётом к узкой груди, из-за чего он даже частично скрылся за ней от начальственного взора, Хомяков сдержанно кашлянул и часто заморгал. Андрей Афанасьевич устало оторвался от стакана и посмотрел на часы – было уже пять.

– Чего тебе? – спросил он, машинально перебирая листки.

– Отчёт готов, – Хомяков заискивающе улыбнулся.

– До завтра не терпит? – Твидов зевнул: он устал, а вечером ещё предстояло гулять с Бомом.

– Всё уже оформлено сегодняшним числом, – Алексей Петрович дружелюбно оскалился.

Андрей Афанасьевич поднял правую руку – Хомяков подал ему бумаги. Твидов бросил папку на стол и вопросительно глянул на подчинённого.

– Что-нибудь ещё? – спросил он, снова зевая – уже неприкрыто, широко, словно гоня назойливого подчинённого вон.

Твидова клонило в сон. Но Хомяков не спешил уходить, чтобы дать ему возможность вздремнуть до окончания рабочего дня хотя бы пятнадцать минут.

– Я слышал, путёвки на море будут давать, – набравшись смелости и потупив взор в ковер, осторожно пробормотал Алексей Петрович.

– Рано ещё о лете думать, – Андрей Афанасьевич принялся сурово разглядывать Хомякова, всё больше злясь оттого, что тот не уходит.

«Следовало бы его выгнать», – подумал Твидов, но не знал, как это сделать.

– Хотелось бы надеяться, – не отставал Хомяков.

– Работай, – буркнул его начальник.

– Это само собой, – Алексей Петрович поклонился и, пятясь, в две секунды добрался до двери и выскользнул из кабинета.

Утром, завтракая со своей женой Марией Анатольевной, Хомяков рассказал ей о путёвках.

– Не с твоим счастьем! – усмехнулась она.

– Не скажи. Ко мне нареканий у Андрея Афанасьевича нет, – похвастался Алексей Петрович.

– Вот увидишь, твой же Мякишев у тебя путёвки прямо из-под носа и уведёт! – не унималась жена.

– Никогда! – разозлился Хомяков.

Он сходил в прихожую и принёс оттуда рабочий портфель.

– Вот! – Алексей Петрович достал стопку бумаг. – Вчера целый час после работы сидел, когда твой Мякишев давно домой ушёл! Всё работал!

– Что это? – спросила Мария Анатольевна, допивая кофе.

– Новый отчёт! – торжественно сказал Хомяков.

– Неужто и новый? – не верила она.

– Я его в будущий вторник должен сдать, а сдам сегодня! – радовался Алексей Петрович.

Хомяков специально приехал в управление пораньше и до прихода Мякишева успел исписать ещё одним отчётом, сдать который следовало только в следующий четверг, целую страницу. Алексей Петрович слышал, как подъехал Твидов, после чего взбодрился и стал писать ещё быстрее. Когда появился Михаил Фёдорович, он уже достал второй лист бумаги и занёс над ним шариковую ручку.

– О Мякишев! – радостно улыбнулся Хомяков и, встав из-за стола, энергично пожал ему руку.

– Погода – дрянь, – пробормотал, как бы извиняясь, Михаил Фёдорович.

Он принялся возиться с заклинившим замком портфеля – должно быть в давке, решил Мякишев, попытавшись поддеть запавшую стальную кнопку канцелярским ножом.

Хомяков смотрел на коллегу, раздумывая, с чего бы начать. Всё утро, работая, он мечтал о море. В последний раз с женой они ездили на побережье ещё до того, как он пришёл в управление. Несмотря на её напускную язвительность, Алексей Петрович заметил, как заблестели глаза супруги, когда она услышала о путёвках.

Даже не сделав себе чаю, Михаил Фёдорович сел за бумаги и принялся быстро писать.

– А я, знаешь ли, всё стараюсь делать наперёд. Заблаговременно! – Хомяков с силой ударил Мякишева кулаком по плечу, отчего тот даже вздрогнул. – Смотри! – Алексей Петрович не без удовольствия бахнул перед ним уже подшитой папкой.

Михаил Фёдорович взглянул на дату. Уважительно кашлянув и посмотрев из вежливости на отчёт ещё пару секунд, он продолжил работать.

Хомяков сел в своё кресло напротив Мякишева, взял приготовленный лист бумаги и принялся размеренно заполнять его аккуратными строчками.

До обеденного перерыва они работали, почти не переговариваясь. Алексей Петрович, исписывая очередной листок, каждый раз радостно вздыхал и пытался привлечь внимание коллеги, многозначительно глядя на него в упор, но Мякишев, не поднимая головы, трудился и не отвечал.

Очередной отчёт Хомякова был готов к полудню. Он достал из шкафа чистую папку и, заполнив исходящие данные, фанатично грохоча дыроколом, подшил очередную стопку бумаг.

– Можно и пообедать, – Алексей Петрович с нежностью посмотрел на готовые две папки и спрятал их в портфель.

– У меня бутерброды, – Мякишев кивнул на целлофановый пакет в углу стола.

– В соседнем доме открылась новая точка кофе. Я угощаю! – не отступал Хомяков.

Он ещё сам не решил, что будет делать, но был настроен решительно. В воображении Алексея Петровича проплывали изумрудные волны, разбивающиеся о золотой песок. Хомяков рассудил, что согласился бы и на пляж с галькой.

Облизнувшись, он представил себе аромат разливного пива и запах тины. Да, думал Алексей Петрович, действовать следовало быстро и напористо. Мякишев ничего не знал, поэтому преимущество было на стороне Хомякова.

Но Михаил Фёдорович продолжал работать и даже отказался от бесплатного кофе. Алексей Петрович встревожился, принявшись прикидывать, уж не известно ли его коллеге о путёвках. Возможно, Мякишев знал о них даже больше, чем он сам, потому и был сейчас так дьявольски спокоен.

Хомяков принялся вспоминать: вчера, вернувшись от Твидова, он застал Мякишева в кабинете. Но до шести часов вечера Михаил Фёдорович дважды куда-то выходил. Алексей Петрович нахмурился: тот вполне мог увидеться в управлении с Маргаритой Тимофеевной и узнать о путёвках от неё. Более того, Мякишев мог встретить и самого Андрея Афанасьевича.

Пить кофе он передумал. Хомяков сел за стол и, напустив на себя невозмутимый вид, принялся проверять предварительные данные за первые полмесяца, изображая крайнюю занятость, лишь иногда поглядывая на Михаила Фёдоровича, – тот всё с той же монотонностью трудился над бумагами.

Время шло. Алексей Петрович начал терять терпение. Наконец Мякишев оторвался от документов и, хлопая глазами, уставился сквозь него.

– Сделаю перерыв, – сказал Михаил Фёдорович, доставая бутерброды.

Хомяков встал и уже хотел уйти. «Пёс с тобой, упрямец!» – злобно думал он. Никакого чёткого плана у него до сих пор не было, но тот факт, что Мякишев никак не поддавался на его бесхитростные уловки, действовал ему на нервы.

– Прямо тут будешь есть? – спросил Алексей Петрович.

– Не в сухомятку, – Мякишев встал из-за стола и направился к двери.

– По кофе? – приободрился Хомяков.

– Схожу в наш буфет, выпью компота, – Михаил Фёдорович скрылся за дверью.

Запаниковав от неожиданности, Алексей Петрович понял, что на всё про всё у него, чтобы не вызвать подозрений, – жалкие секунды. Он хищно осмотрелся. Его взгляд скользнул по отчёту, над которым всё утро работал Мякишев. Не раздумывая, Хомяков выхватил из середины стопки листок и, сложив его вчетверо, сунул под пальто, после чего быстро вышел из кабинета.

4. «Совершенно секретно»

Выпив кофе, Хомяков вернулся в управление. Он собирался избавиться от похищенной части отчёта Мякишева, но каждый раз, когда его рука уже лезла в карман, чтобы достать бумагу и выбросить её в один из мусорных баков, рядом обязательно появлялись какие-то люди. Он вздрагивал и, одёргиваясь, напускал на себя максимально невозмутимый вид, из-за чего даже переигрывал и выглядел по-настоящему подозрительно. Алексей Петрович переживал, что кто-то из шастающих туда-сюда прохожих, вполне вероятно, мог быть из их сотрудников – он же не знал всех в лицо.

Да и вариант тихонько выбросить документ в урну после нескольких провалившихся попыток уже не казался ему столь оригинальным. Найти часть отчёта мог кто-то из бездомных, устраивавших регулярные рейды по местным помойкам. Ещё чего доброго кому-то из них взбредёт в голову отнести бумагу в управление, смекнув, откуда она. Бомжи, думал он, хитрые твари. Порвать листок средь бела дня на виду у всех Хомяков тоже боялся.

Возвращаясь на работу, его вдруг осенило: ведь можно сходить в уборную и избавиться от документа там, просто смыв его в канализацию. Алексей Петрович даже приосанился. Не заходя в свой кабинет, он решил сразу же приступить к реализации этого плана.

Оказавшись в одном из блоков, переоборудованных после сноса части стен и объединения всех квартир на этаже, и уже почти добравшись до туалетной комнаты, Хомяков встретил вернувшегося из министерства Твидова. Его начальник быстро шагал прямо на него со стороны служебного входа, прорубленного из соседнего подъезда, которым пользовался только он сам. Алексей Петрович благолепно попятился и оказался возле дверей приёмной.

– Прошу! – слегка поклонившись, Хомяков отворил её перед Андреем Афанасьевичем.

Всё это время, идя от машины до кабинета, Твидов старательно изучал свои ботинки. Не замечая ничего вокруг, преодолев на автопилоте лестничный пролёт и часть коридора, он размышлял над поручением, которое министр лично вручил ему после совещания.

Министр занимал свою должность второй год. Говорил с ним Твидов впервые. Личная аудиенция в опустевшем кабинете стала для Андрея Афанасьевича приятной неожиданностью, однако он, зная порядки, насторожился. Если бы его хотели поощрить или наказать – это сделали бы непосредственно на совещании. Министр вообще слушал его вполуха, не задавал вопросов, не хвалил и не ругал, чему Твидов был весьма рад.

Когда все встали на выход, Андрея Афанасьевича попросили задержаться. Твидов заметил, что министр отнюдь не выглядит агрессивным, скорее – растерянным.

– Я к вам, Андрей Афанасьевич, по деликатному вопросу, – прищурившись, министр принялся разглядывать Твидова, точно пытаясь решить, можно ли ему доверять.

– Всегда рад услужить! – быстро ответил Андрей Афанасьевич.

– Услуживать нам не нужно, а вот послужить – придётся, – ответил министр, передавая конверт. – Вот распоряжение. Нам надобно изыскать людей, – пояснил он.

Тон его не терпел возражений.

– Позвольте взглянуть?

Твидов осторожно вскрыл конверт. Внутри оказался лишь один листок – скупое указание о необходимости «изыскать человека для специальных нужд».

– Хм, это ведь из другого министерства. Оборонного, – перечитав бумагу два раза, растерянно произнёс Андрей Афанасьевич.

– Не имеет значения, – отрезал министр.

Он холодно смотрел на Твидова.

– Значит, с меня, так сказать, нужен человек? – спросил Андрей Афанасьевич, стараясь через силу улыбаться.

Министр кивнул.

– Всего один?

– С вас – один.

Твидов понял, что с ним ведут хитрую игру, которая в будущем может выйти ему боком. «Сукин кот! Ты осенью после выборов уйдёшь на другую должность, а мне тут ещё работать!» – думал он.

– Позвольте, но как же я всё это оформлю? – Андрей Афанасьевич кашлянул. – Это же человек. Живая душа! Прямо на вас его и оформлять? – спросил он.

– Нет-нет! – замахал большими белыми ладонями министр, словно стараясь отогнать назойливую муху. Его молодое розовое лицо на мгновение скривилось. – На меня ничего писать не нужно. Там есть исходящие данные, – сказал он раздражённо и ещё раз лениво взмахнул пальцами.

– На министерство обороны? – уточнил Твидов.

– Вот туда и напишите. Напишите, что вас просят, – рекомендацию. Изыщите человека, – улыбнулся министр, обрадовавшись, что его поняли, и добавил: – Не тяните. Прямо завтра и присылайте!

– А с бумагой этой что делать? – Андрей Афанасьевич взглянул на переданный конверт – на нём не значился получатель, – только отправитель с адресом министерства обороны.

– Сами решайте. Мне она не нужна, – сказал министр. – Пускай прямо вот сюда и приходит, – он передал Твидову маленький бумажный квадратик, на котором чья-то чужая рука небрежно набросала адрес секретного объекта.

Возвращаясь в управление, Твидов всю дорогу думал о том, что прочитал в распоряжении. В нём говорилось о таинственном проекте. Никакой конкретики о его целях и сути. Лишь подчёркивалось жирным шрифтом, что человека нужно изыскать безотлагательно, в кратчайшие сроки. Человека этого даже никак не называли – ни добровольцем, ни пионером, ни подопытным. Просто им был нужен человек.

Сверху на конверте и на самой бумаге проставили гриф «совершенно секретно». Ещё Андрей Афанасьевич подумал, что министр, передавая документ, не сказал ничего подписать.

Также в распоряжении говорилось, что данный проект приведёт к «вероятному летальному исходу». И больше никаких подробностей.

Сама формулировка «вероятный летальный исход», размышлял он, звучала крайне странно.

Твидов вдруг подумал о морально-этической стороне вопроса. Хотя подобные терзания, как считал он ещё утром, были им давным-давно забыты, Андрей Афанасьевич почувствовал нерешительность. Одно дело – выдавать желаемое за действительное и подгонять цифры под нужные показатели прогнозов и бюджетов, другое – распоряжаться чьей-то жизнью.

Увидев своего подчинённого, Твидов неожиданно придумал, как выкрутиться.

Хомяков ему никогда не нравился. Андрей Афанасьевич даже презирал его – за подхалимство и двуличность. Однако же он ценил подчинённого за усердность и беспрекословность. Твидов даже внёс его фамилию в список на путёвки, но не собирался говорить ему об этом до конца майских праздников – чтобы тот не расслабился раньше времени и не сбавил обороты.

– А, Хомяков! Ты мне как раз и нужен! – Твидов пожал подчинённому руку, отчего тот даже смутился.

– Вы прочитали мой отчёт? – спросил Алексей Петрович.

– Подождёт, – Андрей Афанасьевич взял его под локоть и втолкнул в приёмную.

– Ой-ой-ой, – засуетился Хомяков, зацепившись за порожек и едва не упав на колени перед возникшей перед ними Маргаритой Тимофеевной.

– Не зашибись! – оскалился Твидов и, схватив его за руку, всё так же бесцеремонно затащил в кабинет. – Сделайте нам два кофе! – бросил он секретарше. – Ты ведь хочешь кофе? – спросил Андрей Афанасьевич.

Выпитый в обед кофе и так стоял у Хомякова комом в горле, рискуя вот-вот вырваться наружу, но он кивнул.

Твидов с наслаждением плюхнулся в кресло и хитро глянул на Хомякова. Тот неуверенно переминался и испуганно моргал в ответ.

– А у меня ещё два отчёта готовы. Да вот только в кабинете остались, – наконец, чтобы прервать паузу, нашёлся Алексей Петрович.

– Подождут! – с непонятной весёлостью отмахнулся Андрей Афанасьевич.

Маргарита Тимофеевна принесла кофе. Когда она вышла, никто к нему не притронулся. Они продолжали глазеть друг на друга, – один – хитро, другой – растерянно.

– Хотел у тебя совета спросить, Хомяков, – напустив на себя благосклонный вид, сказал Твидов.

– Весьма рад, – зарделся Алексей Петрович.

– Вот и отлично! – улыбнулся его начальник.

Они ещё некоторое время глядели друг на друга и улыбались. Кофе почти остыл.

– Что ты думаешь насчёт Мякишева? Как он справляется? – спросил Твидов.

– Михаил Фёдорович – отличный сотрудник! – отчеканил Хомяков.

– Вот и хорошо, – вдруг подмигнул ему Андрей Афанасьевич и, взяв чистый лист бумаги, подал его подчинённому. – Вот внизу и напиши, что ты как представитель рабочего коллектива предлагаешь Мякишева.

– Куда? – машинально спросил Хомяков.

– А вот это уже, друг мой, не твоего ума дело, – ухмыльнулся Твидов, но Алексей Петрович смутился. – Не на путёвку, не бойся! Не о море речь! – рассмеялся он.

– Да какое уж тут море. Я вам отчёты лучше принесу, – пошёл в отказ Хомяков.

«Хитёр, подлец!» – подумал Твидов.

– Путёвку, кстати, я решил тебе выделить. Сразу две штуки – тебе и жене. А Мякишеву – нет, пускай работает лучше, – сказал он.

Алексей Петрович сразу расслабился, он уже даже торжествовал, но боялся выдать свой восторг, поэтому старательно сжимал тонкие губы и лишь довольно хмыкал.

– Тут распоряжение из министерства пришло, и гриф, видишь – «совершенно секретно», – Твидов помахал конвертом у Хомякова перед носом. – Показать не могу, сам понимаешь, – добавил он.

– Да мне и не нужно, – начал уже оправдываться Алексей Петрович.

– Вот и хорошо. Человек от управления требуется, но ты мне нужен тут. Работай. А отправим мы Мякишева. Отчёты его, если что, я тебе и перепоручу, – сказал Андрей Афанасьевич.

Хомяков принялся писать.

Когда Алексей Петрович закончил и отпросился в уборную, Твидов приказал Маргарите Тимофеевне позвать Мякишева. На разговор с ним ушло минут десять. Всё оказалось проще, чем Андрей Афанасьевич себе представлял. Михаил Фёдорович даже не спорил, а Твидов, чувствуя, что у него нет сил врать, просто передал ему листок с адресом, сказав, что там ему всё и объяснят.

Рабочее время закончилось. Отпустив водителя и решив взять такси, Твидов пробыл у себя в кабинете ещё час.

Разобравшись со всеми делами, он достал бумагу по Мякишеву. Андрей Афанасьевич вновь задумался, правильно ли он поступил?

Такие вопросы за все годы службы редко посещали его. Подобными рассуждениями Твидов не задавался. Руководствовался он не морально-этическими соображениями, а распоряжениями и циркулярами сверху. Там, наверху, знали, что делали. И ответственность тоже брали на себя. Андрей Афанасьевич твёрдой рукой писал нужные цифры, открывал и закрывал проекты, назначал и увольнял людей так, как от него требовалось. И никак иначе.

Твидов никогда не размышлял о последствиях. Но сейчас, столкнувшись один на один с конкретным человеком, пускай и чужим, даже малосимпатичным, Андрей Афанасьевич засомневался. Каждый раз, пробегая глазами листок, он старался смотреть сквозь строки, чтобы не вчитываться в страшные слова «вероятный летальный исход», оставить в сознании как можно больше белых пятен, за которые можно будет потом ухватиться, чтобы попытаться растворить в них свои воспоминания. Когда в нём однажды заговорит совесть.

Документ Андрей Афанасьевич решил не уничтожать. Он спрятал его вместе с распиской Мякишева в портфель.

Вызвав такси, он сразу поехал на дачу. Дочери он решил позвонить уже оттуда. «Пускай сама с собакой разбирается, не умрут без меня», – угрюмо подумал Твидов.

Выходя из кабинета, он глянул на папки с отчётами Хомякова. Андрей Афанасьевич запер их в ящик стола. «Наверное, перед женой путёвками сейчас хвастается», – раздражённо подумал он, чувствуя себя особенно отвратительно из-за того, что связался с таким мерзавцем.

5. Прощание

Когда Мякишев вернулся домой, дождь из дробных серых капель перешёл в непроглядный ливень. Едва Михаил Фёдорович успел заскочить в подъезд, как небо хлынуло вниз холодным мраком. Он поёжился.

На лестничной площадке пахло ужином. «Котлеты», – понял Мякишев.

После разговора с начальником в голове у него всё перемешалось, а сама беседа была для Михаила Фёдоровича сейчас какой-то бесцветной кляксой, разобрать в которой он совершенно ничего не мог. Бумагу, показанную ему, он читал вскользь. Мякишев больше слушал, что говорил ему Андрей Афанасьевич. А говорил тот весьма пространно.

В итоге, раздумывая о завтрашнем мероприятии, как решил для себя называть эксперимент Михаил Фёдорович, он почти успокоился, решив поверить, что всё не так страшно.

Единственное, что не давало ему покоя, это формулировка «вероятный летальный исход». Твидов объяснял, что под словом «вероятный» следует понимать «возможный», а возможность умереть существует всегда, – даже если он просто будет пить кофе или решит перейти дорогу, – да и исчисляться она может какими-то долями процента и быть по своей сути «теоретической возможностью».