Полная версия
Цветок эмигранта. Роза ветров. Антология
«Этот апрель…»
Этот апрельЧем-то напоминаетНоябрь.Только цветётДерево во дворе.Дерево как будто замёрзлоНа воздухе.«Все несчастия мира…»
Все несчастия мираОт злобы и болтовни.«Осень Юры…»
Осень Юры.Старость мамы.Движется напиток в рот.Ты подвинь к себе газету.У варенья вкус лесов.Выпей чая,Что не к спеху.«В поле катится карета…»
В поле катится карета.В ней дама с веером сидит.Жук ползёт по вееру,Гитарист играет гамму.«Птица падает в пике́…»
Птица падает в пике́И выходит белым лебедемВо сне.«Как сказать то…»
Как сказать то,Что сказал.«Расколота ваза…»
Расколота ваза.Вода минеральная.Женщина в шортах.Беспорядок в желаниях.«Платоническая любовь хороша…»
Платоническая любовь хорошаПод платанамиС платиновыми кольцами.«Глупость и наглость…»
Глупость и наглостьНе воспринимаютСтрадания.«Американка в автобусе…»
Американка в автобусеС аппетитными ногамиИ с немецким яблоком в руках.«Я не обязан…»
Я не обязанСкакать по квартире,Как сломанный танцор.«Поэзия – заплыв в прекрасное…»
Поэзия – заплыв в прекрасное,А не сатира на другие рифмы.«Мой диагноз…»
Мой диагноз —Модернистское барокко.Мой стиль – модернистское барокко.Я поэт.«Белый шум лингвистики…»
Белый шум лингвистики.Это сленг техноИли сумасшествие?«Люди живут в пространстве…»
Люди живут в пространствеВещей и денег.Виталий Амурский / Париж /
История и человек – не раздельно, но связанные незримо и имеющие общие болевые точки – такова центральная тема этой подборки, открывающейся стихами о тех событиях, которые произошли в Европе 80 лет назад. То есть, и так давно, и так недавно… Здесь же, в привычном для него русле размышлений, автор пытается понять минувшее и настоящее, обращаясь к опыту собственной жизни, прежде всего, увы, измеряемой невосполнимыми утратами. Однако доминирующим началом для него остаётся не пессимизм, а спокойный, взвешенный реализм.
«Небо над Европой цвета олова…»
Небо над Европой цвета олова.Над Уралом и над Руром дым,Риббентропу пожимает руку Молотов,Чтобы в Польше пожинать плоды.Скоро звезды красные и свастикиКоршунами взвеются над ней.Дипломаты, право, не схоластики,Всё, что дальше – маршалам видней.А в Варшаве кофе пьют со сливками,Жизнь течёт без видимых тревог,Розы схожи с золотыми слиткамиВозле храмов и у синагог.Будоражат Лодзь звонки трамваев,В краковских харчевнях пир горой,Но уже Вторая МироваяНаплывает тучей грозовой.По штабным приказам (скорбь КассандрыВ эти дни, должно быть, глубока)Скоро прозвучит «подъём» в казармахВермахта, – пока не в РККА3.Комсоставу там ещё положеноОтдыхать, и не важна цена,Чтобы угощать подруг мороженым,«Рио-Риту» в парках танцевать.Служба же – не шахматная партия,Чтобы в ней обдумывать ходы:Ждёт ли тебя Польша, ждёт ли Балтия,Буковине надобен ли ты?..«Был ворошиловский стрелок…»
Был ворошиловский стрелок,Член МОПРа4.О том напомнил лишь брелокНа поле мокром.Сентябрьский дождик моросилБезмолвно,И дым чуть смазал неба синьБлиз Львова.Урок памяти
Осенью 1939 года в Германии отмечалось 190-летие со дня рождения Гёте, а в СССР 125-летие Лермонтова. В Бресте же (тогда Брест-Литовске) 22 сентября состоялся советско-германский военный парад
Ржавчина каски дырявойДа потемневший крест…Танки ГудерианаПомнятся ли тебе, Брест?Я не о сорок первом,С ним никаких морок —Там всё просто и верно.Я про другой урок.Тот, где без Гёте и Лермонтова,Под барабанный бой,Наши флаги и ВермахтаРеяли над тобой.Hommage а la pologne
1Тихий шорох леса,Как молитв латынь.Неподъёмность весаС именем Катынь.В траурном базальтеЛиц пропавших блеск.Губы и глаза теПомнишь ли, Смоленск?Помнишь ли под веткамиБлики меж теней —Пуговицы светлыеС польских кителей?2Подкованный, как верный конь, латыньюЗнакомый дух со вкусом иноземстваПронзает безнадёжностью КатыниИ безотрадной памятью Козельска…Чту неизменно силу воли шляхты —Не той, что в прошлом титулы носила,Но той, что сквозь гулаговские шахтыМогла дойти до стен Монте-Кассино.О звонкий горн у губ Эмиля Чеха5И маки те на склонах каменистых,Тревожащие душу мою чем-то —Тем, без чего достоинства не мыслю.«О, лет военных измождённый лик…»
О, лет военных измождённый лик,Седая быль змеящихся окоповИ тех солдат, что смерть встречали в них,Отечество прикрыв от новых готов…Когда ж сжимала боль слова у губИ для кого-то замирало время, —Живые (фотографии не лгут)Хранили свет, в его победу веря.Но опускали головы, когда,Преодолев невиданные беды,Как очереди к тюрьмам шли года,Украшенные флагами Победы.Забыть ли это, вглядываясь в даль,Где желтизна исчезнувшего солнцаНапоминает старую медальС надменно-гордым силуэтом горца!..В уроки прошлого, где смерть приходит вмиг,В свидетельства, что человек – не падаль,Хотел не раз я вникнуть, но не вник.Не получилось, и не знаю: было надо ль?«Найти б вокзал мне и перрон…»
Найти б вокзал мне и перрон,Вагон и место,Чтоб в путь, где с фабрикой «Рот Фронт»Чуть слаще детство.Где после дождика в четверг,Вне всех законов,Возможно полетать поверхДворов знакомых.А там вовсю сирень цветёт —Цветы набухли,Что, кажется, сбегут вот-вот,Как молоко на кухне.«Увидеть город свой я был бы рад…»
Увидеть город свой я был бы рад,Но не таким, как в нынешние лета,Когда он превратился в Москвабад,Как горько шутят в строчках интернета.Что мне до фруктов из Махачкалы,До шашлыков с чеченскою приправой —В душе остались старые дворы,А не торговцев бойких дух и нравы.Восточный быт, конечно, создал Бог,Чтоб было в нём и сладко, и не тесно,Я ж из тишинской печки колобок,Из серого, как жизнь былая, теста.Улица красина
Улицы знакомое названье,Что к кольцу Садовому вела,Не забуду и, признаюсь вам я,Дорога мне так же, как была.Рассуждать о нынешней – не дело,Голубятен прежних больше нет…Сколько ж птиц оттуда улетело,Выпорхнуло в небо сколько лет!Впрочем, пусть она не стала краше,Но подчас, подобная сестреЛедокола памятного «Красин»,Движется, как к Нобиле, ко мне.Мысленный разговор с Никитой Сарниковым
Наверное, в соседстве с Араратом,Ваш воздух ныне звонче, чем хрусталь,А здесь всё тот же – просто сыроватый,И остальное, в сущности, как встарь.Дни иногда пусты или нелепы, —Жаль лишь, что не пришлось увидеть вамПариж, одетый в жёлтые жилеты,Но (к счастью) и горящий Нотр-Дам.Я горечи такой давно не помню,И до сих пор как фильм non-stop во мнеВеликий храм, построенный с любовью,Корёжащийся в бешеном огне.Сейчас же серость за оконной рамой,Да дождика бессмысленная дробь,Как будто небо и земля на равныхПогружены в одну и ту же скорбь.Вообще, опять капризничает климат —Впрок усомниться, что весна уже,А хорошо, конечно, было б скинутьГруз зимних дней, дав отдохнуть душе.Апрель, 2019Плач по Парижскому Побору Нотр-Дам
холодный как без дров камингде стены в сажесказать бы надобно аминьно кто же скажетсквозь брешь меж небом и стенойсмотрю в него яего печалью неземнойсебя неволятак в прошлое как в лес нырнувгде густ орешникосознаёшь что не вернутьвремён сгоревшихАлексей Глуховский / Баден-Баден /
Алексей Глуховский родился в Москве апреля 1955 года. Окончил факультет журналистики МГУ. Работал на радио. С 2001 года живет в Германии, в Баден-Бадене. Стихи пишет с юности, много лет занимался художественным переводом с немецкого, французского, сербского языков. Поэтические переводы печатались в сборниках издательства «Художественная литература», в «Литературной газете» и др. Автор сборника стихотворных переводов «Слова» (Москва 2013), а также поэтических книг «Лирика» (Нью-Йорк, 2015), «Вид из окна» (Москва, 2017), «Знаки времени» (Москва, 2018). Лауреат Всемирного поэтического фестиваля «Эмигрантская лира – 2018» в Льеже (Бельгия). Лауреат международной поэтической премии «Образ» за 2018 год.
Картина
Висит картина на стене —сквозная дверь в чудесный мир,где в обрамлении тенействолов торжественный ампир.Где тот, кто их возвёл на трон,своей отеческой рукойвенчал подобием корон —вечнозеленою листвой.И среди этих райских кущ,владычествуя надо всем,как ветер вольный вездесущ,здесь поселился насовсем.Висит картина на стене…Иль это дверь от входа в рай?Она не поддаётся мне,как к ней ключа ни подбирай.«Погоди, постой…»
Погоди, постой,не суетись,не пытайся всё начать сначала.Из бокалапод названьем жизньна сегодня выпитоне мало.Обещай же всёдопить до дна,всё – до капли,чтоб не расплескалось.Чтоб от полнотелого винапослевкусье терпкое осталось.Беда
Беда приходит по утрам,стучится в двери беспардонно —с лицом унылым почтальона,в печальных строках телеграмм.Когда ленивые мозгикак будто судорогой сводити чёрт-те что в них происходит…А за окном ещё ни зги.Беда приходит невпопад:в разгар любви, в момент веселья.Как средь весеннего цветеньянежданный с неба снегопад.Навалится, как снежный ком,как с гор сошедшая лавина,и оставляя без помину,нас погребает целиком.«Есть запах арбуза…»
есть запах арбузау нового снегакоторый хрустит у меняна зубахесть привкус тревожностив оттиске следачто кем-то оставленвозможно в бегахесть белая мертвенностьголой берёзыи зимнего солнцагорящий янтарькогда зарождаютсяметаморфозыв себе растворяяосеннюю хмарьНочь тиха
Ночь тиха, а мне не спится.Справа дышит мой сосед.За окном луна томится,источая бледный свет.Спят больничные палаты.Легковесна и быстра,добрым ангелом крылатымоблетает их сестра.Посчастливится кому-то,кто очнётся ото сна:каша манная наутро,и за окнами – весна.И надежда на поправку,и сомнений – никаких…Лишь сосед на койке справаподозрительно затих.Зимняя зарисовка
Убеленный снежной негой,скрыт шарфом до самых глаз —что-то я отвык от снега,от его холодных ласк.От его прикосновенья,от дыхания зимы…Снега чудное свеченьепокоряет силы тьмы.Ноги стынут до озноба,им в тепло бы поскорей.Кособокие сугробытают в свете фонарей.«Крик затаён внутри отчаянья…»
Крик затаён внутри отчаянья,в него, как в клетку заключён.А в чём тогда исток молчанья,какие тайны прячет он?Молчанье – редкое уменье,которым трудно овладеть:как не презреть чужого мненья,его выслушивать уметь.Оно из тех искусств, которымвсю жизнь учиться – не позор.…Что смотришь на меня с укоромсквозь глаз прищуренных зазор?Ты тоже учишься молчаньюиль просто нечего сказать?Иль это так кричит отчаяньеот невозможности молчать?«Я знаю, что когда-нибудь умру…»
Я знаю, что когда-нибудь умру —не от болезни или ностальгии,однажды не проснувшись поутрупод саваном заснеженной России.Меня церковный хор не отпоёт,друзья не соберутся на поминки.Январский ветер снегом занесёт,с трудом ко мне пробитые тропинки.Пускай за всё ответит снегопад,что громоздит высокие сугробы.Под белой простынёй укрывшей сад,земли отогревается утроба.«Давайте жить, пока живётся…»
Давайте жить, пока живётся,плясать,пока – о двух ногах,а если помирать придётся,чтоб не испытывали страх.Не верьте предсказаньям лживыми хиромантам всех мастей:пока желания в нас живы,мы остаёмся всех живей.Не поддавайтесь зовам ложным,свой путь единственный верша.Не всё ещё так безнадёжно,пока в нас теплитсядуша.Но если вдруг сломалось что-то,зашло в тупикнарушив ход,она возьмётся за работуи чудо вновь произойдёт.«Писать стихи…»
Писать стихи —что за охота?Дела бывают поважней.Но недосказанноечто-торукою ведает моей.Как солнце зрея на востоке,свою покинув колыбель,стихов предутренние строкив дверную просочатся щель.Разбудят, сон мой растревожив,погладят солнечным лучом…Они приходят осторожно,как будто вовсени при чём.И в наступившем озаренье,как в утре после темноты,легчайший плод стихотвореньянарушит тайну немоты.«Ах, вы ночки, мои ночки…»
Ах, вы ночки, мои ночки!В полусне, в полубредудоведу себя до точки,до предела доведу.Как в тюремной одиночке —ни присесть и ни прилечь…В голове сплошные строчки…Эту голову б да с плеч!Ах, вы ночки, мои ночки!Как бы мне вас пережить…Вот уже и ангелочкирядом начали кружить…Лицемерие
на земле слишком малосвободного местасловно в шлюпкево время кораблекрушеньякто-то сгинули имя его неизвестноа кто выплылпродолжил по мукам хожденьеперемешано всёкак в домашнем салатекак в помойном ведрекак в еде некошернойкто-то слёзы прольёто безвестном солдатену а после возьмётавтомат лицемерномежду злом и добромне такая уж пропастьмежду правдой и ложьювсё меньше различьеуступает нахальствуневинная робостьи бесстыдствонапялило маску приличья«Лети, душа, за тридевять земель…»
Лети, душа, за тридевять земель,как лепесток из доброй детской сказки.Туда, где звезд густая нонпарельи Млечный путь залит молочной краской.Беги душа от суеты сует,от лжи и от людского равнодушья.Лети туда, где ярок божий свет,покуда как свеча он не потушен.Ты засиделась, милая душа,и я с тобой присяду на крылечко…Уже пора, наверно, не спешанам теплое подыскивать местечко.«Засыпают последние розы…»
Засыпают последние розыв умирающем нашем саду.Под холодным осенним наркозом,у озябших берез на виду.Не согреют еловые веткиих своим ароматным теплом,лишь старанием доброй соседкипо весне они вспыхнут кустом.Мои стихи
мои стихи совсем как детии непослушны и смешныне спят при выключенном светебоятся в доме тишинысловами с радостью играюти не ложатся допозднавсё то что сложно упрощаютиз мухи делают слонана них порою нет управыкак захотят себя ведутпо-детски ищут легкойславыи плачут если не найдут.Гея Коган / Бремен /
Родилась, жила, училась и работала до 1995 года в Риге. Инженер-химик технолог. Посещала Студию молодых литераторов при СП. (когда была молодая). Публикации в Латвии, Германии, России, Украине, Израиле, США. 5 сборников с 2000г. по 2016 г.
Тёмное время
Свет желтовато-мутныйсеет окно сквозь шторы.Тёмное время суток.Спешные разговоры.На лаконичность мода.Короток день, как прочерк.Тёмное время годаполдень сближает с ночью.Год – он всего лишь веха,меньшая из отметин.Тёмные годы векабыли во всех столетьях.В каждое, будто внове,двери срывая с петель,входит средневековье,как Ежи Лец заметил.«Я впадаю в тебя, как впадает река…»
Я впадаю в тебя, как впадает рекав океан, от заката подсвеченный алым,на неблизком пути разбивая бокао своих берегов сиротливые скалы.Косяки моих рыб у тебя в глубине,беспредельность почуя, резвятся беспечно,но седая волна, прокатив на спине,их назад возвращает течением встречным.Я с собой приношу столько лишних даров —их уже собралось, что на сердце отметин:почерневшие брёвна разбитых плотови прибрежных ракит отсыревшие плети.Так спокойно лицо уходящего дня:света сизый опал, тихий шелест прибоя…Теплой солью его ты впадаешь в меняи по венам течёшь, наполняя собою.Риск
Я рискнула однажды родиться на свет —он мерцал так призывно и близко —и, наивно не зная, что выбора нет,поддалась искушению риска.Меня вдоволь швыряло то кверху, то вниз,я не раз пустоту обнимала,но теперь понимаю: оправдан был риск,хоть не я рисковала, а мама.И пуститься на риск соблазняла тетрадьс разлинованной голубизною:в ней рискнула однажды пять слов срифмовать,не поняв, что рискую судьбою.Я синицу поздней в заоконный просторотпустила из рук, не жалея,когда гордый журавль за вершинами горбыл над жизнью не властен моею.Он однажды слетел, чтоб испить из ручьямоего, непонятно-знакомый.Я рискнула коснуться ладонью плечау дверей уже общего дома.Не лукавлю, что вовсе уже ни о чёмне жалею, но выигрыш краше.Я рискнула вчерашним остывшим борщомради нынешней пенистой чаши.Что нам завтра сулит, что стоит на кону,и длинна ли последняя главка?Но сегодня я только покоем рискну,как не самой высокою ставкой.Городок
А мне не довелось увидеть дедав глухом провинциальном городке,ни двор его, облитый душным цветом,ни маленькую пристань на реке,где он стоял, быть может, у причала,глазами провожая пенный след.Так вышло, что война была сначала,а я позднее родилась на свет.Нет ни письма, ни снимка – всё за краем,куда ступить и заглянуть нельзя,накрыла темнота, и я не знаю,быть может, у меня его глаза.Дед был не стар, когда с женою рядомупал в песок седою головой,но нету за кладбищенской оградойна памятнике имени его,и памятника нет, и нет могилы —всё заровнял железный ураган,но я по тем дорожкам не ходила,а больше по проспектам дальних стран.Чтоб стала связь неодолимо кровной,хватило малой капельки свинца,и я своей не знаю родословной,за исключеньем отчества отца.Там из трубы исходит струйка дыма,как будто из кувшина джин, гляди!Но для меня все меньше представимо,что в дедов дом смогла бы я войти.Его язык мне был бы непонятени непривычен жизненный уклад,но сквозь листву мельканье светлых пятентакое же, как много лет назад.И городок, весною в белой пене,зимой приняв покорно снежный плен,стоит, уже слегка осовременен,подштукатурен, в усиках антенн.Покрыты черепицей новой крыши,и в садиках такая благодать!Но там никто мой оклик не услышит,да мне, по сути, некого и звать.«Недосмотренным сном, недодуманной мыслью…»
Недосмотренным сном, недодуманной мыслью,тенью, быстро мелькнувшей под птичьим крылом,золотистым лучом, проскользнувшим по-лисьи,взмахом чьей-то руки за трамвайным окном;юной радуги в небе улыбкой лукавой,вздохом ветки, упавшей в лесную постель,и неверной, смешной, мимолётною славойГреческий салат
К малиновой заре добавь густую просинь,пузырчатый присол каймы береговойи птичий кавардак, вплетённый в гривы сосен,раскинувших шатры над самой головой.Я северу верна, но вот сюжет весёлый!как, Аттика, тебе придётся эта весть:Эгейских чистых вод танцующий осколокесть в имени моём – признание и честь.У рыночных лотков (здесь Азия, Европа ль?)так плотен пряный дух – хоть режь его, как сыр,но строгий Парфенон и страж веков Акрополь,над городом паря, вернут ориентир.А позже, после дня, когда жара погаснети ляжет сонм теней к ногам кариатид,горячую струю оливкового маслазакат прольёт в залив и берег окропит,и в масло окунёт – так кулинар искусныйагатовых маслин бросает горсть в салат —он ломтик темноты, поджаренный до хрустадорожки под ногой, до стрёкота цикад.В низине меж холмов ночной нектар остужен,и колко холодок вздымается со дна,а греческий салат нам подадут на ужин:мозаика цветов и чаши белизна.Кулинарное
Я примостилась на краюстола, и, ножиком сверкая,сдираю с рыбы чешую,счищаю слизь, водой смываю.Всё в амальгаме чешуи:стол, пол, передник, даже щёки.Да, после эдакой стряпнис уборкой будет мне мороки.Котёл с водой как полынья.Кидаю лук и рыбу следом,морковь кружочками… Семьяждёт с нетерпением обеда.Укроп, лаврушка… Что ещё?Душистый перец – три горошка.Парок садится на плечо,пока помешиваю ложкой.И поперчу, и посолю,заморских специй дам для вкуса,и по тарелкам разольюплод кулинарного искусства.Потом немного погрущу,что день так приземлённо прожит,и это действо опишу,как в оправдание, быть может.«Крутится, вертится синий глобус…»
Крутится, вертится синий глобус, горит восток.Под микроскопом кишат микробы. Идёт урок.Время торопится, вскачь несётся — зачем, куда?Круглым зрачком в глубине колодца черна вода.Осень нахохленной мокрой птицей стучит в окно.В небе журавль, а в руке синица — давно дано.Это ошибка. Расставим сети на журавля.Ночи туманны, а на рассвете белы поля.На перекладине струи виснут и взгляд трезвейнапоминанием, здравым смыслом серьёзных дней.Листья сгребают, и тянет сладко, сквозит дымок.Входит учитель – в руках тетрадки. Начнём урок.Татьяна Ретивова / Киев /
Татьяна Алексеевна Ретивова родилась в Нью-Йорке, в семье русских эмигрантов. Правнучка писателя Евгения Чирикова. Окончила Монтанский университет, получив бакалавр по английской и французской литературе. В 1981 г. получила магистерскую степень по славистике в Мичиганском университете. С 1994 г. живет в Киеве, в настоящее время руководит Арт-Лит Салоном «Бриколаж» и является директором издательства «Кая-ла», которое издает художественную литературу, беллетристику, и нон-фикшн.
Из цикла «Море уронов» 6
Урон неморских путей
Миновав, олименела.Маргинальность заставыО-чур-евшей мяЗаставила гекзаметромОвладеть на перекладных.Sic transit mundi.Необъятная целина распороласьПод грузом легионов с гонцами.Стремглав раскидали ониВехами ландшафты, про-Питанные вражеской кровью.Плоды перепутьев ажИзвергами извиваются.Аксиома язычестваСбившихся с путей.Урон прародины
L'ivresse de la livretteОтождествляется однако.Перлами до рыл,Сагапо эллинской стопой…След простыл лжеспаса,Грят прикол такой-сякой.Ну а я и так всё знаю.И так, и так, и так.Речитативом недочитавших.Итака! Представляешь? Прицел.От священной лани к Ифегении —Шаг до жертвоприношения.Бо, бельмо ты моё одноокое.Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
1
Fordham – во времена Эдгара По сельская местность, где поэт провёл последние годы жизни и написал «Ворона». Сейчас район Бронкса; примерно в часе ходьбы от него – Pelham.
2
Лемберг – немецкое название Львова.
3
В то время как вторжение гитлеровского вермахта в Польшу состоялось 1 сентября 1939года, «Польский поход» РККК (Рабоче-крестьянской Красной армии) начался на две с половиной недели позднее – 17 сентября.
4
Ворошиловский стрелок – человек, имеющий нагрудный знак Осоавиахима и Политуправления Красной Армии, в 30-е годы прошлого века поощрявших стрельбу как вид спорта для укрепления боеспособности страны. Международная организация помощи революционерам, созданная по решению Коминтерна в 1922г. В СССР просуществовала до 1947 г., была особо активна до Второй мировой войны.
5
Эмиль Чех – капрал армии генерала Андерса 18 мая 1944 года протрубивший хейнал в честь победы над гитлеровским гарнизоном в Италии на Монте-Кассино.
6
Море уронов: игра слов по поводу легенды о древнем китайском поэте Ли-Хэ (Ли Чан-цзи), который записывал свои короткие стихи, kuei-ts'ai, на маленьких клочках бумаги, будучи верхом на своей лошаде. Каждый клочок бумаги он бросал (ронял) в черный мешочек с вышивкой, из этих клочков он каждый вечер составлял стихи.
