Древнерусская государственность

Котляр Н. Ф

Древнерусская государственность

Предисловие

О древнерусском государстве, которое отечественные источники XI–XIII вв. называют Русью или Русской землёй, а историки – Киевской или Древней Русью, написаны десятки книг и великое множество статей. Достаточно вспомнить среди работ последнего полувека фундаментальные сочинения Б. Д. Грекова1, В. В. Мавродина2, Б. А. Рыбакова3, П. П. Толочко4 и многие другие.

Однако почти все историки прошлого и настоящего в трудах древнерусской тематики уделяют основное внимание собственно истории Киевской Руси – политической, экономической, культурной. Проблема развития самой государственности остаётся как бы на втором плане. Даже в книге В. В. Мавродина «Образование Древнерусского государства» тема генезиса и эволюции государственности звучит тихо и приглушённо.

Между тем изучение истории государственности восточных славян IX–XIII вв. представляется чрезвычайно важным. История Киевской Руси нуждается в дальнейших углублении и конкретизации исследований, разработке проблем, которые раньше не всегда представлялись самостоятельно существующими и рассматривались в процессе создания трудов обобщающего характера. К ним относится и проблема восточнославянской государственности.

Исследовательская работа в области древнерусской истории имеет ту специфическую особенность, что круг основных источников, прежде всего летописей, сложился примерно полтора века назад и с тех пор заметно и принципиально не расширялся. В наши дни нет ни малейшей надежды на находку не то что ранее не известной летописи или хотя бы не известного её списка, но даже страницы, нескольких строк источника, не ведомого специалистам. Сказанное относится и к другим видам памятников древнерусской письменности. Эпиграфический же материал (берестяные грамоты, граффити на стенах храмов и различных археологических предметах) лишь добавляет отдельные детали и штрихи, но вряд ли способен внести принципиально новое в сложившиеся взгляды историков на тот или иной вопрос.

Поэтому, как мне представляется, в наше время изучение истории Древней Руси должно вестись двумя основными путями: 1) нахождение и обоснование ранее не установленных связей между фактами, явлениями, процессами и личностями и 2) оригинальное прочтение и интерпретация уже известных и комментированных сведений источников. В сочетании с привлечением археологических памятников, фонд которых ежегодно накапливается, и усовершенствованием исследовательского инструментария историков эти методы могут принести успех.

Обозначенная в заглавии этой книги тема в большой степени остаётся мало изученной. Обобщающих же работ по ней вообще не существует. В связи с этим автор не претендует на всестороннее и исчерпывающее её решение. Моя работа представляет собой серию очерков на заданную тему. Одни проблемы изучены более подробно, другие – менее; некоторые вопросы лишь поставлены или намечены. Основное же внимание сосредоточено на следующих проблемах: причины возникновения восточнославянского государства; основные факторы его развития; социально-экономический характер общества, в котором оно родилось и развивалось; государственная структура, её создание и эволюция; способы узаконения передачи верховной власти; форма государства и государственного правления; системы администрации, судопроизводства, взимания даней и повинностей; экономические, политические, культурные и идеологические факторы, способствовавшие развитию древнерусской государственности.

Как уже отмечалось, историография Древней Руси необычайно обширна. Сам характер написания этой книги и её ограниченный объём не позволили прибегать к обстоятельным обзорам научной литературы по каждому вопросу. Отсутствует в ней и чуть ли не обязательное (в плане следования давней традиции) историографическое введение. Взгляды предшественников предметно и конкретно рассматриваются в процессе работы. Во главу угла исследования поставлен источник: древнерусские летописи, свидетельства которых представляются мне далеко не полностью использованными и истолкованными в аспекте темы моей работы. Само исследование, как мне кажется, носит источниковедческий аспект, когда при изучении информации того или иного памятника письменности много внимания уделяется времени и месту его создания, особенностям текста, степени аутентичности его древнерусских известий – в тех случаях, когда используются более поздние летописные своды.

Надеюсь, что эта книга будет интересна и специалистам, и широкому кругу любителей истории5. Дискуссионность многих её положений, думается, не принадлежит к недостаткам работы.

Глава первая

Образование восточнославянского государства

1.Общий взгляд на проблему

Причины, хронология, основные этапы и обстоятельства образования государства в восточнославянском обществе поныне остаются мало изученными. Между тем эта тема уже более двухсот лет пребывает в фокусе внимания отечественных историков. Существующие теоретические построения в своём большинстве страдают излишними социологичностью и схематизмом, опираясь больше на логику, чем на объективный и кропотливый анализ свидетельств источников, пусть даже немногочисленных и часто противоречивых. Почти все исследователи солидарны во мнении, что Древнерусское государство родилось из союзов восточнославянских племён, однако пути его генезиса едва намечены.

В теоретическом плане проблема складывания государственности в раннесредневековых обществах принадлежит к кругу наиболее сложных и наименее исследованных. В последние годы количество публикаций на эту тему выросло. В преобладающем большинстве труды этой проблематики появляются в науке Запада и США. По разным причинам они остаются неизвестными большинству украинских, российских и белорусских исследователей. А ведь такие работы, хотя и построенные в основном на западноевропейском или американском материале, содержат важные теоретические положения и выводы, имеющие универсальный характер.

Марксистская методология, к тому же упрощённо и вульгарно истолкованная советскими историософами, объясняет возникновение и развитие государственности социально-экономической эволюцией общества. Ныне дилетанты призывают историков отказаться от поиска какой бы то ни было взаимозависимости между социально-экономической формацией и общественным развитием человечества. Но попытки абстрагирования от материальных условий жизни – а именно им отдаётся основное внимание при формационном штудировании истории – никого и никогда ещё не привели к успеху. Другое дело, что, наряду с общественно-экономическим развитием человечества, при исследовании его политической и социальной жизни необходимо учитывать и другие факторы: эволюцию самого этноса (племени, народности, нации и др.), культурно-ментальный фактор, особенности идеологии (религии) и др.

Теперь стало особенно модным – вновь среди дилетантов – стремление закладывать в фундамент исторического исследования главным образом этнокультурное развитие того или иного народа. По существу, возрождается в весьма элементарном виде народническое направление, основанное более ста лет назад. Кажется, что может быть привлекательнее, особенно для любителя старины?! Мол, сам народ создавал собственную культуру и государственность. И это в общем соответствует действительности. Но при этом народ никогда не переставал существовать в конкретных социально-экономических жизненных условиях. На мой взгляд, просто невозможно отказаться от изучения государствообразующих процессов в рамках социально-экономической истории, в параметрах развития общественной формации.

Само по себе исследование этнической истории наталкивается на большие трудности прежде всего через неразработанность понятийного аппарата. В последнее время дилетанты, особенно на Украине, часто высказывают сомнения по поводу правомерности термина «народность», прежде всего в отношении древнерусской. Они предлагают заменить его словом «этнос». Но ведь это вовсе не тождественные и не равноценные понятия. Этнос не обязательно связан с определённой территорией жизни и определённой социально-политической структурой (племенем, союзом племён, княжением, государством). К одному и тому же этносу могли принадлежать и считать себя принадлежащими к нему люди, связанные общностью языка и культуры, где бы они ни находились в мире. Например, славяне Балканского полуострова в X–XII вв. составляли единый этнос, но разные народности. Потому что, в отличие от этноса, народность есть территориально целостный этносоциальный организм6.

Этнокультурным и этносоциальным исследованиям препятствуют и трудности источникового плана. Археологические памятники мало могут помочь в деле этнической идентификации и дифференциации. Ведь этнос и археологическая культура – вовсе не одинаковые по содержанию понятия. А письменные источники средневековья различают людей, как правило, не по этнической принадлежности, а главным образом по конфессиональному признаку, политическому фактору или при помощи противопоставления: свой – чужой7.

В последние годы в научном мире ведутся кропотливые исследования в области теории этноса, однако до единства или хотя бы сближения взглядов по многим вопросам среди учёных пока ещё далеко. Хотя почти все исследователи сходятся на том, что так называемых материальных признаков этнической общности (происхождение, принадлежность к расе, язык, культура, обычаи) оказывается недостаточно для размежевания людей на племена, народности, нации. Поэтому многие этнологи связывают понятие этнической принадлежности со сферой коллективного сознания, которая исследуется социальной психологией. Иначе говоря, одно из первых мест в этнической идентификации занимает самоощущение человека. Не каждая крупная общность людей образует общность этническую, но лишь такая, которая апеллирует к единству происхождения или исторической судьбы и предусматривает возможность отдельного территориально-политического существования8. Следовательно, роль этнического самосознания представляется особенно большой. К сожалению, проявления такого сознания редко прослеживаются в памятниках письменности эпохи раннего средневековья на Руси, т. е. XI–XIII вв.

Исследование этнических процессов серьёзно затрудняется и тем обстоятельством, что термин «этнос» (так же, как и «феодализм») – не средневековое или античное определение, а современное слово. Поэтому учёным трудно удержаться от привнесения в него современных понятий. На большом материале письменных историков средневекового Запада установлено, что авторы того времени в качестве характеристик этнического единства (которое они, понятно, называют иначе) выделяют общность обычаев, языка и закона. Это же видим в «Повести временных лет», когда Нестор характеризует различные славянские племена: «Имяху бо (славяне. – Н. К.) обычаи свои, и закон отец своих и преданья, кождо свой нрав»; и в другом месте: «А язык словенски един»9.

Как отмечают современные специалисты, все признаки этноса, названные древними источниками, представляются дискуссионными, а в сумме не дают оснований определять этническую общность индивидов или групп. Очевидно, определение этнической принадлежности выполнялось средневековыми авторами в контексте политики, а сама категория этноса воспринималась как функция обстоятельств, имевших основное значение при установлении отношений господства и подчинения10.

Таким образом, изучение этнической эволюции, процесса образования народа само по себе оказывается недостаточным для определения закономерностей и особенностей государствообразования в Восточной Европе, да и в любом другом регионе Земли. По поводу самого термина «народность», вероятно, можно спорить. Возможно, этнологи в будущем предложат иное определение. Что же касается древнерусской народности, то как её ни называть – народностью или, например, этносоциальной и культурной общностью, – политически и национально не предубеждённый исследователь должен согласиться с тем, что источники XI–XIII вв., прежде всего летописи, рождают у читателя ощущение одного народа, обитавшего на общей территории от Чёрного моря до озера Ильмень, от Карпат до Волги. Это вовсе не означает, будто бы эта народность была монолитной.

Все процессы и явления времён средневековья вообще отличались относительным характером. Относительным было и единство древнерусской народности. Её составные части, союзы племён и племенные княжения, отличались друг от друга языковыми, культурными и бытовыми особенностями. Но то, что их объединяло, было сильнее того, что разъединяло.

Поэтому в штудиях проблемы образования древнерусской народности следует учитывать социально-экономические условия её жизни, соответствующие процессы и явления, происходившие в восточнославянском обществе. При этом не обойтись без изучения обстоятельств и хронологии эволюции феодализма на восточнославянских землях.

Долгое время советские историки абсолютизировали роль социально-экономических отношений в бытии общества. Состоянием производительных сил и производственных отношений, ходом их развития мы универсально и прямолинейно объясняли часто едва уловимые в источниках особенности жизни духовной, культурной, религиозной. Ныне многие впали в иную крайность, вообще отбрасывая роль общественно-экономических факторов в эволюции человечества и рассматривая как самостоятельные и не зависимые от суровых реалий жизни процессы истории культуры, духовности, религии и др. Дошло до того, что даже среди части специалистов стало модным избегать вообще понятий, связанных с формационным изучением исторического процесса: родоплеменной и рабовладельческий строй, феодализм, капитализм. Историческое начальство даже заменило термин «феодализм» другим: «средние века». В Институте истории Украины АН Украины отдел истории феодализма переименован в отдел истории средних веков. Однако эти понятия различны по содержанию и не синхронны по времени. Так, производственные феодальные отношения на Украине длились по крайней мере до конца XVIII в., тогда как период средневековья завершился не позднее последних десятилетий XVI в.!

изучение исторического процесса принадлежит к основным теоретическим основам мировой науки нашего времени. Не случайно абсолютное большинство учёных у нас и за границей охотно пользуются терминами «феодализм» и «капитализм». Эти понятия родились задолго до того, как к ним обратились К. Маркс и Ф. Энгельс. Они отражают объективную реальность исторической эволюции общества, делая акцент на главном в человеческих отношениях: характере собственности, социально-экономических и иерархических связях между членами общества, структуре последнего.

Обращусь для иллюстрации сказанного к творчеству крупнейшего знатока и теоретика истории средневековья на современном Западе – французского учёного Жака Ле Гоффа. Он считает, что феодальная система была универсальным способом экономической эксплуатации, схема которой при всём хронологическом и географическом разнообразии остаётся одной и той же. «Феодальная система, – пишет он, – это, в сущности, присвоение сеньориальным классом – церковным и светским – всего сельского прибавочного продукта, обеспеченного трудом крестьянской массы. Эта эксплуатация осуществляется в условиях, которые лишают крестьян возможности участвовать в экономическом прогрессе…». Ж. Ле Гофф видит в феодализме систему личных связей, иерархически связывавших членов высшего слоя общества. Поскольку наиболее важные вопросы общественной жизни сосредоточились вокруг земельных пожалований сюзеренов вассалам, это подводит под феодализм аграрную базу и даёт ясно понять, что феодализм – это, прежде всего, система землевладения и землепользования11. Однако французский учёный не абсолютизирует роли феодальных отношений в истории средневековья. Не стоит этого делать и нам12.

2. Государственность как продукт классового общества?!

Именно упрощённым и догматическим пониманием и толкованием процессов общественно-экономического развития человечества и была, вероятно, рождена мысль, в сущности, до сих пор господствующая в отечественной исторической науке: будто бы государственность есть непременно продукт классового общества, применительно к славянам – общества феодального. Засвидетельствованное письменными источниками существование государства, в нашем случае – Древнерусского, признавалось, да и поныне признаётся решающим доказательством бытования… феодального способа производства на Руси. Этот, по существу, парадоксальный тезис долгое время почти никто не подвергал сомнению. Даже такой глубокий и авторитетный знаток древнерусской истории, как Л. В. Черепнин, разделял его: «Очень трудно определить: где искать грань, с которой можно было бы начинать историю феодальной формации. Если понимать под последней систему социально-экономических отношений и соответствующих им политико-юридических форм, то, очевидно, такой гранью может служить образование феодального государства. На Руси это произошло в конце IX в.»13. Вне сомнения, учёный имел в виду объединение восточнославянских Севера и Юга, ознаменовавшееся утверждением князя Олега в Киеве в 882 г. – согласно сомнительной для IX в. хронологии «Повести временных лет».

Между тем хорошо известно, что и в доклассовых обществах существовало немало государств. В Восточной Европе – аварское VIIVIII вв., хазарское VIII – IX вв., монгольское XIII в. Мне могут возразить: мол, дело здесь в особой специфике социального развития кочевнических этносов. Но мало кто сомневается сегодня в существовании государственности у скандинавов в конце IX–X вв., когда они переживали эпоху разложения родоплеменного строя.

Государственным образованием в родоплеменной среде было, на мой взгляд, и славянское «Государство Само», возникшее в VII в. на Среднем Дунае. Чешский славист А. Авенариус, посвятивший «Государству Само» статью, вместе с тем вовсе не считает его настоящим государством, как бы не замечая, что в своей работе приводит два главных признака государственности в этой стране: отчуждение власти от народа и организацию населения по территориальному принципу. Выразительным признаком, отличающим территорию «Государства Само» от других славянских областей, пишет он, было возникновение племенной структуры на ранней стадии эволюции общества. Этот процесс был столь быстрым и последовательным, что археологи не могут локализовать отдельные племенные территории (названия самих племён до нас не дошли)14. А. Авенариус допускает разрушение племенной структуры Само в процессе аварского завоевания. Однако упомянутый процесс носил исторически объективный характер, и его нельзя объяснить лишь внешнеполитическим, пусть и чрезвычайно важным фактором. Аварское вторжение и господство не нарушило структуры восточнославянского союза дулебских племён, о котором рассказывается во введении к «Повести временных лет».

Эту жёсткую связь между зарождением государственности и складыванием классового общества последовательно отстаивал академик Б. Д. Греков. В книге «Феодальные отношения в Древнерусском государстве» (1935) он рассматривал это государство как феодальное уже для X в. Эта мысль подверглась резкой критике со стороны известных учёных старшего поколения: Н. Л. Рубинштейна, С. В. Бахрушина, В. А. Пархоменко. Они отрицали саму возможнось существования феодальных отношений в Киевской Руси IX–X вв., ставя заодно под сомнение и существование в то время самой этой державы, объединяющей всех восточных славян15.

Однако Б. Д. Греков, вероятно, ощущая поддержку институтов официальной идеологии, видевшей в особенно раннем существовании феодального государства на Руси доказательство её извечного вхождения в круг передовых стран Европы, а возможно, находясь под давлением этих институтов, в течение второй половины 30‐х гг. настойчиво отстаивал мысль о возникновении этого государства как феодального в IX в. И всё же под влиянием упрямого неприятия его взглядов и не утихавшей конструктивной критики16 историк в годы Великой Отечественной войны был вынужден признать дофеодальный характер Киевской Руси IX–X вв.17 Но ненадолго.

В конце 40‐х и особенно в начале 50‐х гг. в советской историографии, вновь под идеологическим давлением партии, утвердилось стремление отодвинуть как можно дальше во времени начала феодального общества и государства на Руси. Причины кроются в политических претензиях и амбициях партийно-государственной верхушки – провозгласить страну, только что победившую в изнурительной войне, исконно самой передовой в мире. Отсюда в значительной степени и пошли печальной памяти борьба против «космополитов» и назойливое стремление объявить едва ли не все открытия мировой науки и техники сделанными на Руси и в России. Официально признанный глава советской исторической науки, уже пожилой и тяжело больной Б. Д. Греков, вероятно, не нашёл в себе сил избегнуть подобного удревнения государственности и феодализма на Руси. В своих трудах того времени, в частности в последнем прижизненном издании «Киевской Руси»18, он стал относить начало восточнославянской государственности к VII–VIII вв., одновременно предложив рассматривать как полуфеодальный период VI – VIII вв. А Киевская Русь, возникшая в IX в., с самого начала была феодальным государством. Эти мысли историка, не имевшие подтверждений в источниках, на долгие годы воцарились в нашей историографии.

Безусловное и прямое увязывание государственности с существованием феодального общества отразилось и на работах историков последующего времени. Например, В. Д. Королюк, меньше всего заслуживавший упреков в догматизме, предложил считать начальным рубежом раннефеодального периода для всех славян – западных, южных и восточных – VI–VII вв., отметив при этом, что в VII в. источники отмечают у всех трёх ветвей славян первые попытки создания относительно крупных политических формирований. В. Д. Королюк считал наиболее ранней и элементарной формой славянской государственности племенные княжения19. Но источники не дают оснований думать, будто бы в тех княжениях существовали феодальные отношения.

Большинство современных историков не разделяет всё же мнения о существовании феодальных отношений в восточнославянском обществе до X в. Недостаточная аргументированность этого положения постоянно вызывала критику у нас и за рубежом. Своеобразной реакцией на подобные априорные мысли можно считать работы И. Я. Фроянова, утверждающего, будто восточнославянское общество оставалось родоплеменным не только в VIII–IX, но и в X–XI вв.20 По его убеждению, восточные славяне, в среде которых в X–XI вв. происходили важные и принципиальные изменения в социальноэкономической, политической и культурной областях, были лишённой развития, застывшей общностью. С этим решительно нельзя согласиться.

В советской историографии неоднократно предпринимались попытки определить время, характер и конкретно-исторические условия перехода восточнославянского общества от союзов племён к государству. Эта последовательность в его развитии, которая теоретически представляется несомненной, нечётко и невыразительно отражена в источниках. В соответствии с духом времени в конце 40‐х – начале 50‐х гг. историки искали очень ранние славянские протогосударства, на фундаменте которых могла сложиться Киевская Русь. С. В. Юшков, например, утверждал существование Антского государства IV–VI вв., а также Волынского, или Карпатского, VI–VII вв.21 Его утверждение основывалось на трудах современных ему археологов, относивших к славянам большинство памятников материальной культуры Восточной Европы первых столетий нашей эры. Теперь археологи и историки уже не видят в союзах антских племён стойких и сколько-нибудь централизованных политических образований. Это же касается Волынской (Карпатской) «державы», которая в действительности была союзом или несколькими союзами племён.

Ради справедливости стоит заметить, что С. В. Юшков вовсе не считал предложенные им сверхранние восточнославянские государства феодальными. Один из немногих историков своего времени, он не связывал столь непосредственно (как абсолютное большинство его коллег) государственность с наступлением феодализма на Руси. Среди разновидностей дофеодальных держав он называл и такие, что возникали в процессе разложения родоплеменного строя. С. В. Юшков настаивал на многоукладности таких дофеодальных («варварских») государств, полагая, что в них существовал и феодальный уклад, роль которого с течением времени возрастала. Киевскую Русь IX–X вв. он относил как раз к дофеодальным государствам22.Труды С. В. Юшкова были новаторскими и во многих отношениях опередили даже некоторые современные нам теории социальной сущности восточнославянского общества и начального этапа существования государственности на Руси.

Трудно возражать против того, что исследование предпосылок рождения древнерусской государственности следует начинать с VIVII вв. – времени создания союзов славянских племён, расселявшихся на восточноевропейской равнине. Но подобная работа связана с трудностями, которые вряд ли удастся преодолеть. Главный письменный источник, этногеографическое введение к «Повести временных лет», в рассказе о расселении славян опирается почти исключительно на фольклорную традицию (родовые и исторические предания, легенды, дружинные песни и др.), и поэтому ему присущи обобщённость свидетельств о славянских племенах, неясность хронологии их распространения в Восточной Европе и объединения в большие и малые союзы.