Спаситель с нашего двора

Искренне Ваш

Семен Давыдович Ланской».

– Ну как вам? Переварили? – Аркадий Владимирович явно получал удовольствие, видя наши растерянные лица.

– И вы основываетесь только на этом?! – совершенно неожиданно для себя я схватил со стола документ, и помахал им в воздухе.

– Спокойно. Это хоть и копия, но и она слишком ценна, чтобы просто так ей размахивать. Вам и этого мало. Что ж. Мы, конечно, отыскали Осипова, упомянутого в письме, и остальную часть той команды. Скажу больше: Евгений Михайлович в здравии и еще вполне трудоспособен. Когда он ознакомился с посланием из прошлого, то просиял, и признался, что самолично запустил Ланского. Он терзался угрызениями совести весь последующий отрезок жизни, ведь был почти уверен, что поспособствовал гибели своего наставника. Он любезно согласился возглавить всю научную работу по восстановлению телепорта. Сам аппарат нашли в полуразобранном состоянии. Также отыскали замечательно сохранившиеся дневники Ланского и журналы экспериментов, которые очень пригодились для дальнейшей работы. Полгода команда ученых работала в лаборатории. Два месяца ушло на то, чтобы собрать такой же аппарат в условиях, приближенных к первому веку нашей эры. Еще месяц на то, чтобы минимизировать объем самых необходимых деталей прибора. Евгений Михайлович рапортовал недавно: все готово, удалось расфасовать все необходимое в два комплекта пилотов. Расчеты перепроверяются, и, пожалуй, все готово к отправке. Это что касается надежности и работоспособности прибора. Теперь перейдем к пункту номер два: выбор телепортавтов. Мы задали известные нам параметры. Итак, студенты Ленинградского политехнического. Мы полагаем, что Семен Давыдович по привычке написал «Ленинградский». Для него городом на Неве всегда останется Ленинград, ведь он телепортировался до переименования оного в Санкт-Петербург. Мы вычислили всех Андреев и Александров. Дальше нам на помощь пришли дневники ученого. Еще в далекие восьмидесятые, описывая оптимальную модель пребывания в ином времени, Ланской считал самой продуктивной работу двух телепортавтов. И выбор напарников предлагал производить следующим образом: не просто отбирать двух самых лучших, наиболее подготовленных, а изначально отдавать предпочтение единомышленникам, подружившимся задолго до эксперимента. Тесная психологическая связь позволяет более продуктивно работать, понимать друг друга, а в условиях другой цивилизации может стать дополнительным фактором, объединяя людей общими воспоминаниями. Такой вот он, Семен Давыдович. Да у них целому поколению подобные идиллические настроения свойственны. Стихи, бардовские песни всякие. «Шестидесятники», короче. «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».

– Это не «шестидесятники», это Митяев, по-моему, – зачем-то встрял я.

– Да какая разница. Ну что, теперь наш выбор стал для вас более очевиден?

– А кто тогда те четверо, с которыми мы встретились в первый день в тренировочном центре? – спросил Андрей, перебивая шефа.

–Я думаю, вы догадываетесь, как их зовут.

– Еще два Андрея и два Александра?

– Какие молодцы. Смекалистые мне попались парни.

– Но почему тогда мы, а не они?

– Ну, это, по-моему, очевидно: эти вакансии – для самых лучших.

Я почему-то сразу представил, что Аркадий Владимирович говорит все то же самое, слово в слово, второй группе, а потом третьей. И еще не ясно, кто из нас дублер, а кто основной состав. И что окажется предпочтительней: покорять пространство и время, золотыми буквами вписывая свои имена в мировую историю, или остаться вторым, дублирующим, но все же живым составом.

6

Я брел по песчаной косе уже около получаса. Одиночество ничуть меня не тяготило. Наоборот. Честно говоря, я очень боялся первого контакта. Мысли, одна другой страшнее, словно теснились в очереди, и я их с трудом отгонял. То мне представлялось, что тут обитают одни вампиры или людоеды, а значит, мне не продержаться здесь и дня. Или еще хуже: что это совсем другая планета и на ней вообще нет людей. Холодок пробегал по спине. Я продолжал двигаться, внимательно изучая горизонт.

На пути попалась возвышенность, и с нее я увидел на берегу несколько рыбацких лодок. Около них виднелись люди. Вот он, час истины. Ноги слегка подкашивались, но я справился и уверенным шагом направился в сторону лодок.

Иногда ждешь какого-нибудь события с благоговейным трепетом. Готовишься к нему, представляешь, что оно станет чем-то особенным, изменит мир. А оно оказывается самым заурядным, рядовым моментом в жизни. Ничего особенного. Так бывает.

Что-то похожее было и с моим первым контактом. Никаких там: «О, пришелец из будущего, мы ждали, когда ты снизойдёшь до нас! Теперь мы знаем, что не зря прожили жизнь, нам есть, что рассказать внукам, и не страшно умирать!».

Я поздоровался. Со мной поздоровались в ответ. Спрашиваю, как добраться до Иерусалима и далеко ли идти. Мне спокойно показывают направление; говорят, что к вечеру доберусь. Спрашивают, не куплю ли у них рыбу недорого, я вежливо отказываюсь, узнаю, какой сегодня день, прощаюсь и ухожу. Словно вышел во двор и поговорил с мужиками из соседнего подъезда. Причем выяснилось, что мой греческий намного лучше, чем их.

Долина Кедрон отделяла меня от священного города. Могущественные стены Иерусалима издалека казались аккуратными белыми квадратиками, которые могли бы уместиться на ладони. За час ходу квадратики разрослись в неимоверные, необъятные глыбы, закрывавшие собой весь горизонт. Чем ближе я подбирался к стенам, тем больше становилось народу вокруг.

Безусловно, радовало, что никто не обращал на меня никакого внимания. Я гармонично вписывался в общую массу, ничем особо не выделяясь.

Появиться в Иерусалиме желательно было именно в субботу, чтобы не болтаться в столице зря. Я без проблем провел один день в пригороде и сейчас через Золотые ворота вошел в город. Я отлично знал, куда нужно идти, но если бы даже это было не так – все равно можно было только плыть в потоке людей. Все они двигались прямо к храму.

Монументальное строение с золотой крышей, блиставшей на солнце, сильно меня впечатлило. Чем ближе я подбирался к зданию, чем сильнее захватывало дух. Огромная махина вызывала трепет и даже страх. В мирском дворе, или дворе язычников, было особенно многолюдно. Сюда могли заходить и иудеи, и язычники. Я словно попал на рынок. Ряды жертвенных животных чередовались с рядами менял и продавцов всякого сопутствующего товара для жертвоприношения. Ланского и Андрея искать нужно было здесь. Я стал расхаживать взад и вперед, внимательно всматриваясь в окружающих. Задача была не из легких. Я чувствовал себя героем старого советского фильма, договорившимся о встрече «в шесть часов вечера после войны». Несколько раз мое сердце ёкало: навстречу двигались мужчины, похожие на Андрея, чуть реже – на профессора. Выручала спецподготовка: нас научили сканировать, и сразу выявлять соответствие или несоответствие лиц. Симметрия линий, расположение глаз, ушные раковины, тип овала, и многое, многое другое. Мне, как пограничнику, достаточно одного взгляда, чтобы сопоставить все данные и опознать нужный объект.

Я нарезал несколько кругов по вымощенному камню. Время уходило. Если я сегодня никого не встречу, придется ждать неделю. Паники, конечно, не было, но досада начинала разрастаться, рисуя унылые картины бестолкового ожидания следующей субботы. И тут в толпе проступило одно лицо. Я подошел поближе, чтобы удостовериться, затем закрыл глаза, восстанавливая в памяти малейшие детали фотопортрета, и прикинул снова. Соответствие – процентов восемьдесят. Я еще понаблюдал за объектом и подошел вплотную. Нужно было проверять дальше.

–Телепорт, – сказал я вполголоса. Объект приподнял только взгляд – не голову. Пауза показалась мне такой долгой, что я уже готов был ретироваться.

–Телепортавт.

И добавил по-гречески:

– Идите за мной.

7

Дом моего провожатого находился в благополучном районе рядом с верхним городом. Отсюда открывался прекрасный вид на дворец Ирода Антипы, а с другой стороны выглядывала золотая крыша храма. Дом соседствовал с роскошными виллами. Элитный райончик, ничего не скажешь. Когда мы вошли за массивные ворота, то оказались в небольшом изысканном дворике с зеленым садом, греческими скульптурами и искусственным водоемом. Тут же умещались несколько построек в римском стиле. Во дворе нас встретили слуги. Стоило моему спутнику махнуть рукой, как те словно испарились, полностью исчезнув из вида.

– Как Вы находите мое скромное жилище?

Мы молчали всю дорогу, и я только сейчас смог, повернувшись на голос хозяина, без стеснения его рассмотреть. Человек, стоявший передо мной, сильно отличался от героя черно-белых изображений 80-х годов, которые я изучал в процессе подготовки: очки в тонкой квадратной оправе, никакой растительности на лице, на голове пушок. Теперешний же мой собеседник обладал великолепной ухоженной бородой, усами и бакенбардами. Отсутствие очков изменяло взгляд. С фотографий на меня смотрел задрипанный инженеришка из провинциального НИИ, а здесь – холеный мужчина преклонного возраста. Если бы не спецподготовка, то узнать этого человека представлялось маловероятным.

–Миленько тут у Вас… неплохо устроились, – мещанское замечание вырвалось само собой – не иначе как от чувства неловкости.

– Это все наше советское прошлое. Я всегда чувствовал, что уравниловка, призванная приучать нас к аскетизму, рождает стяжательство, скрытую страсть к вещам и стремление к роскоши. Грешен. Каюсь. Кстати, мы до сих пор не представились. Семен Давыдович Ланской, хотя Вы, конечно же, в курсе.

– Александр Земин, очень приятно.

Мы обменялись рукопожатиями.

– Заждались, заждались мы Вас, любезнейший. Сначала к столу, или помыться с дороги желаете?

Меня совершенно обескуражил такой простой и очень русский прием.

– Дом у Вас просто замечательный, – вполне искренне заметил я, чем вызвал приступ гордости хозяина за свое детище. Я стал намеренно подливать масла в огонь:

– А это что? А это?… Не может быть! Да? Что Вы говорите!

Должен заметить, что вилла действительно была выше всяких похвал.

Позднее, уже за столом, я расспросил Ланского об Андрее.

– Думаю, завтра вы как раз сможете встретиться. Он с последователями одного учения должен вернуться в Иерусалим. Андрей сейчас ведет кружок по интересам. Да нет, не принимайте же Вы все так буквально. Давай я не буду пересказывать то, что ты сможешь узнать завтра и сам. Расскажите лучше о себе.

Впоследствии я привык к манере Ланского начинать общение размеренно, корректно, только на «Вы», но с ускорением речи перескакивать на «ты», а замедляя повествование, снова возвращаться к «Вы».

Около получаса я отвечал на простые вопросы Давида Семеновича. Мне это напомнило встречу односельчан: покинувший родную деревню давно, встретил только что оттуда прибывшего, и не переставал расспрашивать. Затем настал мой черед.

– Давид Семенович, меня не перестает мучить один вопрос. Как вам удалось так замечательно тут устроиться?

– Ну… Вообще-то я прибыл в Палестину… уже почитай, более восьми лет! Да, брат. Как время летит. С домом, с богатством моим все элементарно. Я ж не просто ученый. Я инженер-изобретатель. Как только появился в Иерусалиме, пораскинул мозгами и стал искать аудиенцию с великими мира сего. К кому же идти, как не к римскому префекту Иудеи – Понтию Пилату. Ни на какую личную встречу сразу рассчитывать не приходилось. Через подчиненных я передал префекту всего один чертеж. На следующий день меня пригласили к нему лично. Я принес с собой еще десяток таких бумажек. Главное, что среди них было, – проект нового дворца с огромным количеством технических новшеств. Нужно понимать, что жестокий и алчный Пилат терпеть не может Иудею и хочет обратно в Рим. Я предложил ему нечто такое, чего нет даже в сердце великой Римской империи. И он купился: ощущение превосходства над самим Римом решило в конечном итоге все. Я получил работу, уважение и деньги. А с виллой мне помог Агриппа первый. Его, внука Ирода Великого, Калигула провозгласил царем Иудеи уже позднее. Агриппа сам отыскал меня через подданных и доверил реконструкцию дворца. По его же протекции меня провозгласили иудейским старейшиной. Как-то так все и вышло.

Я с восхищением смотрел на немолодого собеседника. Казалось, этому великому магу подвластно все.

8

На другой день я стоял недалеко от Золотых ворот и наслаждался теплой апрельской погодой. Профессор сказал, что Андрей вместе с другими последователями нового учения (нужно было еще узнать, какого: Ланской на эту тему особенно не разглагольствовал) войдут в город через те самые ворота.

Через час-полтора наметилось некое оживление. Большая группа людей двигалась издалека в сторону ворот. Ей навстречу набиралась другая – в основном зеваки вроде меня. Я пока не мог разглядеть своего друга. Процессия приближалась. Центром всей этой массы людей был один человек – наверное, лидер. К нему стекался весь людской поток. Я пригляделся. Сомнений не было. В центральной фигуре я признал своего друга. И люди к нему шли не просто так: Андрей двигался сквозь толпу желающих получить благословение, задать вопрос или просто коснуться его. Он напомнил мне мегазвезду, проходившую через толпу фанатов. Я втиснулся в живую стену, продвигаясь к нему поближе. Ученики Андрея действовали, как профессиональная команда телохранителей: не давали зажать своего учителя в кольцо и расчищали дорогу. Андрей останавливался выборочно перед некоторыми особо активными горожанами. Иногда кому-то что-то говорил или просто накладывал руки. Подталкиваемый толпой, в один момент я оказался с ним совсем рядом. Наши глаза встретились.

– Саша, мне нужно многое тебе сказать.

– Ты что делаешь, Андрей?

– Ты о чем?

– Обо всем этом.

Этот диалог вели только глаза. Мы ни проронили не слова. Потом с его губ слетела всего одна негромкая фраза:

– Сегодня ночью я приду в дом Иосифа Аримафейского.

Андрей проследовал с эскортом дальше, но шагов через десять обернулся, наградив меня немного влажным взглядом и довольно усталой извиняющейся улыбкой. Я только сейчас понял: Иосиф Аримафейский – это Семен Давыдович.

Я практически вбежал в дом Иосифа Аримафейского. Забыв об осторожности, я чуть не начал говорить по-русски в присутствии слуги. Оценив ситуацию одним взглядом, Семен Давыдович взмахом руки избавился от лишних глаз. Слуга поклонился ему и стремительно покинул комнату.

– Успокойтесь, Александр. Успокойтесь. Согласен, это было жестоко, отправлять Вас навстречу с Иисусом, о Господи, Андреем, ничего не объясняя. Но поймите: я боялся, и, надо заметить, небезосновательно, что мои слова превратятся для Вас в пустой бред. И сколько бы времени я ни потратил, Вы все равно отнеслись бы к ним, мягко говоря, с недоверием. Давайте посмотрим на эту историю под другим углом, и тогда, надеюсь, Вам станут более понятны поступки и, главное, устремления Андрея. Но сначала выпьем-ка вина. Ночь предстоит длинная.

Семен Давыдович подошел к столу, разлил вино из глиняного кувшина в две чаши. Одну протянул мне:

– Замечательное вино. Надо попросить Андрея еще нам такого из воды приготовить.

Видя мое изумление, Ланской прыснул, давясь смехом.

– Простите, не мог сдержаться. Больно уж вид у Вас, Александр, беспомощный. Надеюсь, это не перебор? Ну, простите, право. Это отличное вино из прошлогоднего урожая. Здесь вода, если успели заметить, не совсем чистая, с минеральными солями. Даже я до сих пор не могу привыкнуть. Поэтому предлагаю вина. В Союзе- то я вообще почти не пил, а тут пристрастился, знаете ли… Продолжим?

Когда несколько лет назад ко мне после субботней службы подошел незнакомец и произнес знакомое Вам слово, я чуть не упал в обморок. Он повторил его дважды, и откуда-то из глубин моего сознания, вырвалось аналогичное, но немного другое: «Телепорт» – «телепортавт». Я не знал, что это пароль. Я лишь помнил само слово. Помнил, потому что сам его придумал. Ведь еще нет никакого послания для потомков, прочитав которое ко мне отправят людей из будущего. Я его еще не написал. Пока не написал. Но непременно напишу. И вот какая картина получается. В будущем я придумал термин, который вы должны использовать как пароль для общения со мной в прошлом, который я, услышав от вас в прошлом, напишу в послании для будущего. Вот где настоящий взрыв мозга. Я специально остановился на такой, казалось бы, мелочи, чтобы наглядно продемонстрировать Вам, Александр, что телепортавт сам являет собой точку преломления времени. И еще раз повторюсь. Если рассматривать вещи под таким углом, то Вам, мне кажется, будут понятнее поступки Андрея.

Он с самого начала был одержим идеей разыскать Иисуса Христа или хоть какие-нибудь упоминания о нем. Согласно современным околоисторическим документам, церковным каноническим или самому понятному и более объективному подсчету по григорианскому или юлианскому календарю, исчисляемым от «Рождества Христова», – евангельские события должны были произойти уже лет двадцать назад. Первые полгода Андрей изучал документы и много общался с фарисеями Иерусалима. Затем за полгода он обошел основные храмы Иудеи. Никаких результатов. Еще полгода он мучился сомнениями, сидя у меня в Иерусалиме, но так как от Вас, Александр, все еще не было никаких вестей, Андрей отправился в свой первый поход по местам пребывания Христа, описанным в Библии. Стал расспрашивать людей об Иисусе из Назарета, ну и невольно рассказывать о его деяниях и принципах христианства, все больше общаясь с ними. Как ты, наверное, уже успел заметить, народ здесь довольно темный. Никаких развлечений, кроме казней, базаров да субботнего служения. К Андрею примкнули последователи, готовые помочь ему отыскать нового мессию. Одержимость идеей плюс хорошее образование, ну и, безусловно, отточенная веками христианская доктрина в устах Андрея, родила нового харизматичного наставника. Он обошел Иудею, Самарию, Галилею, Идумею и пришел к ужасающему выводу. Никакого Иисуса Христа, а значит, и зародившегося христианства в Палестине не было, и нет. Помню, у нас состоялся один разговор…

«Возможно ли, что Иисус явит себя миру позже?»

Я сильно сомневался.

«Последний исторический шанс для его появления только сейчас. Посуди сам. Понтий Пилат уже не молод, первосвященник Кайафа совсем стар. Ирод умер очень давно. И с каждым годом вероятность исторической стыковки евангелий стремительно приближается к нулю. Ты же сам понимаешь, сколько пройдох и откровенных бандитов в Палестине называют себя мессиями. И ради чего? Бунта против римлян? А еще сюда приплюсовываются вечные «пролетарские ценности» – забрать все у богатых, и раздать бедным. Какая любовь к ближнему, какое самопожертвование? На их фоне фарисейские догмы выглядят куда предпочтительней».

Уж не знаю, может именно тогда Андрей и решился…

Я несколько раз просил его объяснить, что им двигало, когда он принял такое решение? Однажды, он мне доходчиво все объяснил. Хочешь знать?

Ланской смерил меня своим хитрым прищуром, переходя на «ты».

– Нет? Лучше спроси сам. А я без лишней демагогии просто пройдусь по фактам. Андрей собрал своих последователей, и объявил им, что ночью Бог явился к нему в видении и сообщил: «Не ищи больше Иисуса из Назарета, ибо Я нашел его. Отныне Я даю тебе это имя, и нарекаю тебя Иисусом Христом. Моим сыном». А дальше мы ждали Вашего, Александр, прибытия. Вернее, я ждал каждую субботу в храме, а Андрей стал по крупицам воссоздавать деяния Христа. Оказывается, вера одного сильного человека может если не все, то очень многое. Мы, конечно, все время держали связь. Почти три года скитаний по Палестине, и результат, я думаю, Вы видели сегодня в городе. Многие кричат: «Осанна», а мне вспоминается переписанная с кассетника у моего продвинутого лаборанта-меломана композиция Эндрю Ллойда Уэббера: «Jesus Christ Superstar».

И Семен Давыдович промурлыкал финальную мелодию рок-оперы.

9

Андрей пришел часа через два. Мы обнялись. Теперь я мог его как следует рассмотреть. Бороды и волосы мы отрастили еще в процессе подготовки, так что внешне он оставался прежним, но при этом сильно изменился. Просто для меня с момента телепортации прошло меньше недели, а для Андрея – около четырех лет. Выглядел он, пожалуй, еще старше. Заматерел. Появилась внутренняя уверенность и какая-то сила, свойственная влиятельным политическим деятелям. Но, в отличие от них, в Андрее не было никакого высокомерия.

– Жалко, что тебя так долго не было, – Андрей похлопал меня рукой по плечу.

– Ну а ты успел уже делов натворить…

– И не говори.

– Я до сих пор в себя не могу прийти.

– Да, Саш. И я тоже.

– Ну, объясняй. Рассказывай. А то у меня такое ощущение, что после телепортации у меня наметились серьезные проблемы с логическим мышлением.

– Тебе интересно, почему я так поступил?

– Очень.

–Тогда постарайся не перебивать. Мне, если честно, и так не просто. Приходится каждый раз убеждать еще и себя.

Помнишь арт-проект наших бравых ФСБ-шников – «Израиль. Зарождение новой эры»? С помощью него мы отрабатывали разные модели поведения, стратегии интеграции в палестинское общество. Так вот. Ученые мужи много дискутировали, вырисовывая исторически достоверную картину этого времени, но были солидарны в одном: немногие верили в божественное происхождение библейского Христа, но все до одного говорили о неком Иисусе – реальном прототипе евангельского Мессии. Основываясь, кстати, на достоверных документах. Это были «Иудейские древности» Иосифа Флавия – неважно, греческая рукопись, или ранний перевод на сирийский язык; раннехристианские авторы – Ориген, Тертуллиан и Феофил Антиохийский…

Поверь: я прошел, исколесил вдоль и поперек, всю Палестину. Искал хоть какое-нибудь упоминание, или маленькую общину последователей. Ничего. Не было, и нет. А вот теперь главный вопрос. Что будет, если сейчас не найдется прототип Иисуса? Как зародится христианство, и зародится ли оно вообще? Куда денутся более ранние, начиная с первого века, свидетельства римских историков Корнелия Тацита или Лукиана о мучениях первых христиан, принявших смерть за веру? Конечно, можно надеяться, что веку эдак к третьему ученые мужи что-нибудь подобное да придумают. Но это может быть чем-то совсем другим. Что станет с нашим миром? Если не будет Христа, то не будет и фундаментальной мировой религии.

–Так может это и к лучшему? – не выдержал я. – Ты представляешь: свободные, не затуманенные никакими предрассудками светлые головы человечества. Никаких догм. Вера в людей. В Прогресс. Это же новый виток развития!

– Ну, это только на первый взгляд так кажется. Полагаешь, я об этом не думал? Посмотри на людей вокруг. Они бедные, больные, несчастные и недалекие. Человеческая жизнь здесь ничего не стоит. Прогресс и свобода – это удел умных, цельных, здоровых, богатых, в конце концов. А как же остальные? Им остается только злиться, роптать, но терпеть унижения, не понимая, почему жизнь к ним так несправедлива. Вера позволяет каждому надеяться, что их страдания не напрасны. Я могу еще много говорить про любовь, про очищение души, про надежду, пускай призрачную, на лучшую жизнь… Вместо того, чтобы ненавидеть, лучше знать: Бог воздаст обидчикам по заслугам, и, возможно, простить их самим. Верить в справедливость, пусть не на земле, а на небе.

– Андрей, я знаком с библейскими доктринами. Но это все лирика.

– Да нет же. Как тебе объяснить-то? Попробую зайти с другой стороны. Допустим, ребенку нужно растолковать, что такое хорошо, а что такое плохо. Как у Маяковского, помнишь? Что делать? С детства заложить правильную формулировку добра и зла, чтобы отпечаталось на всю оставшуюся. Когда ребенок вырастает, понятия «хорошо» и «плохо» воспринимаются им часто иначе. То же самое и с религией. Настанет время, когда человечество, возможно, перерастёт церковные догмы, как дети вырастают из маленькой одежды. Но, как хорошее воспитание, в нем навсегда отпечатаются христианские ценности. Не имея возможности вовремя принять понятия «хорошо» и «плохо», человек может остаться животным.

– Поубедительней, конечно, но больно уж как-то далеко от нас, – не унимался я.

– Хорошо. Если не будет Христа, то не будет не только фундаментальной мировой религии – не будет привычного геополитического уклада и мировой государственности, не будет самого большого пласта мирового культурного наследия. А теперь главное: не будет того будущего, из которого прибыли мы.

Ты разве до сих пор не понял? Будущее изменится. Может не быть той страны, из которой мы переместились: вспомни про православные корни нашей государственности, про «третий Рим». Знакомых и близких людей тоже может не быть. Телепорта, да и нас самих там может не быть… Теперь ты понимаешь? Единственный путь к возвращению и шанс оставить все как есть – это воссоздание Христа и его учения здесь и сейчас.