Партия в любовь. Повести и рассказы

Партия в любовь

Повести и рассказы

Павел Макаров

© Павел Макаров, 2018

ISBN 978-5-4490-6123-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие автора

В этом сборнике помещены истории и рассказы, короткие и длинные, грустные и веселые, а также одна повесть. Не сомневаюсь, что все поняли, что означают фразы «без этого» и «с этим», а кто еще не догадался, то пусть вспомнит телепередачу «Про это». Приятного чтения.

Без этого

С Днем Рожденья, Колька

У меня есть школьный друг Колька. Когда я в Одессе, я всегда хожу к нему на день рождения, тем более, если это круглая дата. Это традиция. Все началось с третьего или четвертого класса. Точно – с третьего, Кольке исполнилось десять лет. Помню, первый раз у Кольки было человек двадцать, весь класс и еще ребята со двора. Колькина мама, Елизавета Антоновна, добрейшая женщина, накрыла огромный стол на день рождения своего единственного сына, которого она воспитывала сама. Особых яств на столе не было, но картошечка, килечка, помидорчики с огурчиками были приготовлены с душой. Мы ели и бесились, прыгали со шкафа на шкаф, суматоха, крики. Нам было не до еды. Шкафов было много, особенно книжных. Елизавета Антоновна работала библиотекарем и очень любила книги. Мы бесились до тех пор, пока Елизавета Антоновна не вынесла огромный торт, такого я никогда и нигде не ел. Это был кремовый торт с орехами, с хрустящими коржами. Она поставила его на стол, но прежде чем позволила нам наброситься на него, сказала тост.

– Дорогой сыночек, первый раз ты празднуешь День Рождения в таком большом кругу друзей. Я желаю тебе, что бы у тебя в жизни всегда было много друзей, чтобы они поддерживали тебя, а ты бы поддерживал их. Жизнь бывает непростой, но если вы будете преданы друг другу, то у вас все получится, и вы преодолеете все сложности.

Нам понравились эти слова, хотя мы ничего не поняли. Конечно же, мы преодолеем все трудности. На радостях от осознания этого факта мы уплетали вкуснейший торт, запивая его лимонадом.

Я был у Кольки и на его двадцатилетие. Я подарил ему двадцать пять рублей. Гостей было человек десять, но из класса, из нашей школы только я один. Остальные – новые колькины друзья-сокурсники из полиграфического института. Не знаю, зачем Колька поступил в этот институт, думаю, что за него решила Елизавета Антоновна. Она ценила все, что было связано с книгами. Колька был веселым, жизнерадостным, за это я его любил тогда и люблю сейчас. На столе были все те же милые картошечка с килечкой, помидорчики и огурчики. Мы много смеялись, Колька и его новые друзья вспоминали смешные ситуации из их студенческой жизни, пародировали преподавателей. Мы уже были взрослыми, и пили вино и шампанское. Елизавета Антоновна сказала тост.

– Дорогой сыночек, я рада, что у тебя так много друзей. Я желаю тебе реализации всех твоих жизненных планов, чтобы у тебя получилось все, что ты задумал, чтобы ты встретил женщину, которая бы стала тебе верным спутником и чтобы твои друзья всегда были бы с тобой.

Мы дружно чокались за Колькино будущее, а затем уплетали вкуснейший торт, который умела готовить так только Елизавета Антоновна.

Когда Кольке исполнилось тридцать лет, я как раз собирался уезжать в Киев. Меня назначили национальным менеджером. Я трудился довольно успешно в сфере коммерции. Я специально задержался на несколько дней в Одессе. Не мог не пойти к Кольке на день рождения.

У Коли дома ничего не изменилось, старая мебель приходила в упадок. Шкафы, на которые мы прыгали в детстве, подозрительно покосились. Кроме меня, Кольки и Елизаветы Антоновны была только соседка тетя Люда. Колька пытался улыбаться, но глаза у него были невеселые. Общественная формация поменялась, и Колька никак не мог найти себе в этой новой жизни места. После института он успел поработать пару лет в типографии, потом пару лет на заводе, там он был душой компании. Затем началась новая эпоха, завод закрыли, Колька мыкался, пытался найти занятие. Я слышал, что он пытался заняться коммерцией, но его облапошили. Уж не знаю, кто отдал его долги, может быть мама. Колька был несерьезным, я бы никогда не имел с ним никаких дел. Он был непутевым, но беззлобным парнем. Он нигде не работал. Я по-прежнему любил его.

На столе была неизменная картошечка с килечкой, я слышал запах заветного торта. Елизавета Антоновна была немного осунувшейся, но столь же спокойной и уверенной женщиной. Как всегда она сказала тост:

– Дорогой сыночек. Я поздравляю тебя. Ты сейчас в прекрасном возрасте, у тебя скоро возраст Христа. Мы все в тебя верим, у тебя все получится. Я желаю тебе, чтобы все, что ты задумал в своей жизни, исполнилось бы. Никогда не сдавайся и верь в свою звезду. Желаю тебе, чтобы ты встретил спутницу жизни, которая будет тебе верной подругой на всю жизнь.

Я чокался и пил, и искренне желал, чтобы Колька встретил женщину. Только я никак не мог себе представить эту женщину, которая будет любить и будет верной подругой человеку, у которого нет, никогда не было и, вероятно, никогда не будет ни копейки денег.

После этого дня рождения я не видел Колю много лет. Я трудился в столице, туда переехала вся моя семья. Я часто выезжал за границу, и лишь иногда вспоминал Колю, его маму. Когда вспоминал, я пытался, но не мог представить себе, как они живут.

Незадолго перед сорокалетием Коли я снова оказался в Одессе. Мы встретились с ним, он пригласил меня на день рождения. Колька был неунывающим парнем. Он по-прежнему нигде не работал. Как он жил, одному богу было известно. Но я любил его, он был из той породы людей, которые радуются каждому дню, тому, что светит солнце, тополек шевелится, и сегодня нет никаких неприятностей. Возможно, неприятности будут завтра, но так тоже завтра, а не сегодня, а значит, нет повода к унынию. При старой системе Колька вполне бы мог всю жизнь протирать штаны в каком-нибудь НИИ, получать зарплату инженера, возможно, он смог бы даже жениться и иметь детей. Но в сегодняшней жизни таким нет места. Мы вспоминали смешные случаи из нашего детства, нам было хорошо. Колька рассказал мне, что он ходит на море, играет в волейбол. Он вообще неплохо выглядел. Он не пил много, молодец. Он попросил одолжить ему сто долларов, я одолжил.

Я с волнением зашел в так хорошо знакомую квартиру. За десять лет почти ничего не изменилось. Покосившийся шкаф был привален к стене. Я увидел паутину на окне, чего раньше никогда не было. Елизавета Антоновна сильно постарела. Она уже была на пенсии. Но взгляд ее был по-прежнему твердый. Она улыбнулась, пожала мне руку. Нас было трое, никого больше не было. Соседка тетя Люда умерла. Мы сели за стол, долго молчали, как люди, хорошо знающие друг друга, уплетали картошечку с килечкой. Потом я рассказал немного о своей работе, жене, своих детях. Елизавета Антоновна сказала тост.

– Дорогой сынуля. Я тебя поздравляю с Днем Рождения. Сейчас у тебя трудный период. Но в жизни все всегда налаживается. И у тебя все будет хорошо. Ты не одинок, у тебя есть я, твоя мама, есть твой преданный друг, настоящий. А настоящих друзей не может быть много. Я пью за тебя, за твое здоровье, за твое будущее. В сорок лет жизнь только начинается.

Мы дружно выпили, а затем, как всегда, Елизавета Антоновна поставила на стол этот удивительный торт, который никто в мире не умеет готовить так, как это делает она.

Завтра у Коли день рождения, ему пятьдесят. Он по-прежнему нигде не работает, но не унывает. Его голос был достаточно бодрый, когда я позвонил ему. Я уже пять лет работаю в Германии, в головном офисе. Сейчас сижу в аэропорту Мюнхена, жду вылета и пишу. Своих сыновей я отправил в Париж на экскурсию, а сам вот еду на свою родину, в дорогую Одессу. Я подарю Коле двести евро, ему деньги сейчас нужны. С женой я это обсудил, она согласна. Я не могу не приехать к Кольке на день рождения, на его юбилей. Не приехать мне было бы неудобно перед Колей и, прежде всего, перед Елизаветой Антоновной. Она неважно себя чувствует, почти не выходит из квартиры. У нее что-то с ногами, ей тяжело сойти с третьего этажа. Но я знаю, что будет вся та же картошечка с килечкой, помидорчики, огурчики и вкуснейший торт, ради которого стоит проехать полмира. И еще я знаю, что скажет Елизавета Антоновна, когда поднимет бокал вина.

Друзья далекого детства

Еще когда мы жили на старой квартире в центре Одессы, во дворе, где я вырос, у меня была своя гопкомпания. Мы все были почти одногодками. Аркаша, Лепа, Беня, Серый и я. Все, кроме Бени, жили в нашем дворе, Беня жил в соседнем. Он еще и учился в другой школе. Но был липшим нашим корешем. После школы мы обычно шли играть в футбол в парк, недалеко от дома. Беня всегда заходил в наш двор, жонглируя мячом, останавливался в самом начале, поднимал голову вверх, глядя на окна моей квартиры на четвертом этаже в глубине двора, и кричал, что есть мочи: «ПААВЛЕК! Идем в футбик играть!». Подниматься на четвертый этаж старого дома ему явно было лень. Я в этот момент, как правило, обедал и порывался убежать из-за стола, но мама меня всегда останавливала – «Надо доесть!». Но надо было и дать понять Бене, что я его услышал, иначе он продолжал бы кричать на весь двор «Паавлек!» без остановки. «Сейчас иду», – выкрикивал я в окно, быстро доедал и бежал, сломя голову, играть в свой любимый футбол. На кодовый крик «Паавлек!» вылетали, также, Аркаша, Лепа и Серый. Двор, как правило, отмалчивался, зная, что сейчас крики закончатся и вся гопкомпания исчезнет, и во дворе снова воцарится тишина и покой.

В парке был небольшой пустырь, там мы и играли. Штангами служили деревья, два пирамидальных тополя и две акации. Подключались мальчишки с других дворов. Я демонстрировал высокое индивидуальное мастерство обводки, Лепа удивлял всех своими мощными ударами с любых дистанций, Беня, который был полноватой комплекции, мало бегал, и постоянно стоял в офсайде. Но зато много забивал. Если ты все время стоишь у чужих ворот, обязательно забьешь. Серый предпочитал играть в обороне, а Аркаша, который занимался борьбой, и в футбол играл с нами скорее из солидарности, но зато хорошо стоял на воротах, – помогала спортивная реакция. Играть мы могли часами, три часа, четыре, пять часов. Никакой усталости. Пока чья-то мама не приходила, наконец, и не кричала: «Сколько можно? Уже семь часов. Ты обещал на час. А уроки когда будешь делать? Быстро домой!» Игра разваливалась, и мы, вымазанные в пыли с головы до ног, но дико счастливые шли домой. Назавтра повторялось все то же самое.

Но мы не всегда играли в парке. До этого, когда были поменьше, мы пробовали играть и в нашем дворе. Наш дом был построен в самом начале двадцатого века. Тогда это был доходный дом, предназначенный для сдачи квартир в аренду. Как во всех таких домах, двор был длинным и узким, ради экономии места, отчего казалось, что ты находишься внутри глубокого колодца. Поэтому наша игра добром не кончилась. Дело даже не в том, что в гулком каменном дворе удары мяча были подобны ударам молота, и не в том, что мы имели ярого врага в лице тети Бопси с первого этажа, которая грозилась порезать мяч, но дело еще и в том, что стекла стоили дорого. Однажды Лепа продемонстрировал свой коронный удар, свой сухой лист. Мяч не просто полетел в окно, он выбрал такое окно на втором этаже, в которое ни по каким законам физики не должен был попасть. Удар был крученный, залетел за угол и разбил огромное панорамное стекло в квартире, где жил инвалид войны. Скандал был неописуемый. Стекло стоило большие деньги по тем временам – семьдесят рублей. Лепа был не из зажиточной семьи, отца у него не было, и наши родители сбросились, кто сколько мог, чтобы Лепа заплатил за стекло. После чего мы ушли в парк.

А зимой мы играли в хоккей. Но это был особый, одесский хоккей. Одесская зима не способствует хорошему льду, и чаще всего мы играли просто на асфальте маленьким резиновым мячиком. Его так и нужно было называть – «хоккей на асфальте». Но клюшки были настоящие! Для игры мы облюбовали бельевую площадку, которая находилась по дороге в парк. В качестве ворот мы использовали деревянные ящики, или просто клали два камня. К этому одесскому хоккею мы относились очень серьезно, для нас это был именно хоккей, в котором мы считали себя специалистами. Иногда все-таки выпадал снег, и на бельевой площадке становилось скользко. Тогда появлялась шайба. Ох, и больно же она билась! Никакого специального хоккейного снаряжения у нас отродясь не было. Многочисленные синяки были гарантированы, но разве они колышат мальчишку в двенадцать лет? Иногда мы брали шланг с водой у доброй соседки и заливали настоящий лед. Некоторые прохожие громко ругались, но мы совершенно не могли понять, что не так. Ведь мы играли в очень серьезный взрослый хоккей, хоккей на льду. Но, по-видимому, где-то в душе мы чувствовали, что все-таки в этом хоккее что-то не то, чего-то не хватает. И однажды Беня пристал к нам, чтобы мы все купили коньки. Мне эта идея не понравилась, но Беня умел выкрутить все так, как ему надо. Моя мама послушно дала мне денег на коньки, мы все отправились в спортивный магазин «Динамо». Лепа тоже пошел с нами, хотя мама ему денег на них не дала. Мы с умным видом купили коньки, и сразу поторопились опробовать их в игре. Лепа хотел подключиться к нам в обычных ботинках, но мы его не пустили. Не хотели портить чистоту игры. Он понуро сидел в стороне на перилах, а мы даже не почувствовали, как ему было больно. Зато мы играли в настоящий, взрослый хоккей на льду. С клюшками, шайбой и коньками. Мы побили бы любого, если бы кто-то сказал, что мы играем не в хоккей. Но никто ничего не говорил. А нам было не до того, чтобы смотреть по сторонам, так как все наши усилия были направлены на то, чтобы удержаться на ногах. Нужно ж не просто не упасть, нужно еще и проехать, а в руках нужно держать клюшку, а этой клюшкой нужно еще совершить обводку, и сделать щелчок. Столько всего нужно. Но мы упрямо вставали после каждого падения и пытались сделать щелчок. По-моему, было даже пару забитых шайб, и кажется, Бене удалась одна обводка. Мы были счастливы после игры, что, наконец, играли в настоящий взрослый хоккей на льду, но больше к нему не возвращались. Никто об этом и не вспоминал. Так и получилось, что на коньки я вставал только один раз в жизни.

Зато в хоккее на асфальте и в футболе мы были чемпионами нашего хутора. Иногда устраивались встречи двор на двор, улица на улицу. Мы почти всегда выигрывали. Почему мы так сильно играли? Не знаю. Мы были фанатами футбола и хоккея. Хотя никто из нас не ходил в футбольную школу. Такие мы были самородки.

Какими мы были в те десять-двенадцать лет? Разве в этом возрасте между мальчишками есть какая-то разница? Кого-то водят на борьбу, кого-то на шахматы, а кого-то никуда. У кого-то папа моряк, а у кого-то папа – простой работяга. Кому-то папа привез джинсы, а кому-то починил велосипед. И все, никакой разницы больше нет. Это потом, во взрослой жизни выясняется, что один – добрый, другой – подлый, третий – умный, четвертый – фартовый, а пятый – непутевый.

Мама Бени работала в продовольственном магазине неподалеку. Когда я приходил за сметаной, она наливала мне банку до самых краев. Тогда я еще не понимал, что это значило в то, дефицитное советское время.

Я учился в одном классе с Аркашей, Серый и Лепа были на год старше. Аркаша взял надо мной шефство. Он защищал меня от хулиганов, которые водились у нас в школе. Все знали, что он занимается борьбой и может «вломить». А еще все знали, что мы живем в одном дворе и дружим. Драки в школе были, но нас это не касалось. И между собой мы не дрались. У нас во дворе никогда не было драк. Мы могли посмеяться друг над другом, поиздеваться, поехидничать, но друг на друга мы руку не поднимали никогда. Мы дружили. Мы ходили на дни рождения друг к другу, устраивали конкурсы, получали подарки.

Когда мне исполнилось четырнадцать лет, моя семья переехала на новую квартиру в новый спальный район города, который был далеко от центра. Я еще пару раз заходил в старый двор, но потом потерял всякую связь с друзьями. Иногда мама рассказывала мне новости старого двора, когда случайно встречала кого-то в городе из бывших соседей. Через несколько лет, когда я уже был на первом курсе института, пришла страшная весть. Маме позвонила соседка со старого двора. Аркаша попал под машину, и его не стало. Мы пошли на похороны. На похоронах был Лепа с мамой, но Бени и Серого не было. Странно было видеть своего товарища, такого молодого, лежащего в гробу, изуродованного. Кто-то шепотом говорил, что он то ли был пьян, то ли еще что. А кто-то шептал, что ничего подобного, водитель виноват. Но через маму я знал, что в старом дворе не все ладно.

Через много лет, а я уже окончил институт и работал, я услышал, что Серого посадили в тюрьму за наркотики, дали пять лет. Они с Беней одно время подсели на это дело основательно. Куда-то ездили, в какие-то поля, что-то там то ли собирали, то ли выращивали. Там Серого и поймали. Бене вроде удалось выкрутиться.

Лепа после окончания училища уехал с мамой в Америку. Я о нем почти ничего не знаю. Можно было бы поискать в соцсетях, но я не помню его фамилию.

Воспоминания о старом дворе почти стерлись из моей памяти. Тридцать лет прошло. У меня уже совсем другая жизнь, дети заканчивают школу. Бизнес идет потихоньку, про старых друзей я и не вспоминаю. Все это в таком далеком тумане. Но вот однажды, пару лет назад, недалеко от дома, где я живу, я встретил… Беню. Он стал, конечно, старше, но все такой же толстый, и все такая же хитрая улыбочка на устах. Лицо его было красным. Я узнал, что, оказывается, Серого уже нет в живых. Т.е. он пропал. Однажды ушел куда-то и никто не знает, что с ним, он больше не появлялся. Может и живой. Мама Бени умерла уже давно. Сам Беня плавал матросом, был женат, но сейчас разведен, в мамкиной квартире живет его бывшая жена с дочкой, а он у какой-то подруги на хате. Сначала я был настороженным, памятуя о Бениных приключениях молодости, но оттаял, услышав его рассказ. Вроде он ничего так. Я показал ему на дом, в котором живу, мне даже захотелось его пригласить. Но тут вдруг, неожиданно, посреди разговора, он попросил меня одолжить денег, сто долларов. Он просил очень настойчиво, не так как это обычно делают люди. Я вообще никогда никому не одалживаю денег, мои бизнес-партнеры знают, насколько я щепетилен в этих делах, но тут я почему-то вспомнил, как его мама наливала мне полную банку сметаны. И одолжил. Беня был счастлив, пообещал деньги отдать, мы расстались, причем я не взял ни его адрес, ни его телефон. Через неделю, он вдруг снова нарисовался возле моего дома, и снова, уже без прелюдий, попросил одолжить ему еще сто долларов. При этом он клялся, божился, умолял, что отдаст, просто деньги ему нужны на лечение дочки. Нужно знать меня, я никогда не одолжу денег тому, кто мне не вернул предыдущий долг. Но Беня меня уломал. Не могу поверить, я снова одолжил ему сто долларов. Но это еще не конец истории. Через еще одну неделю он нарисовался и в третий раз. На этот раз почему-то снизил планку, и просил только пятьдесят на срочные лекарства, и божился, что скоро отдаст. Мне стоило невероятных усилий отказать ему. Он ушел очень обиженным. Потом я как-то раз видел его в городе, он сделал вид, что не заметил меня. Неужели это тот Беня, с которым мы в детстве играли в футбол? Тот, с которым мы были так равны? А сейчас, как на разных полюсах планеты. Того Бени уже точно нет, и никогда и не будет. Ну да ладно, пусть так, я помню его добрую маму, я это сделал ради нее. Больше я Беню не видел.

Как-то недавно я проходил возле своего старого двора. Хотел заглянуть внутрь, но ворота закрыты кодовым замком. Я постоял, посмотрел на них. Те ли самые ворота, или новые? Не знаю, раньше они всегда были открыты, и я не обращал на них внимание. Да и давно это было. Я попытался подобрать код, но бесполезно. Я постоял минут десять, ожидая, что, может быть, кто-нибудь пройдет, но никого не было.

Странно, что я вот стою тут, тридцать лет спустя, полный сил, энтузиазма, живущий новой, совсем другой жизнью, возле закрытых ворот своего двора, где прошли самые счастливые дни моего детства, а моих друзей давно уже здесь нет, двое умерли, один давно уехал черт знает куда, а четвертый умер для меня. Действительно ли все это было здесь? Странно все это.

Душевные люди

Вокруг нас полно душевных благородных людей. Добрых, отзывчивых. Есть они и во власти, неправда, что там одни черствые люди. Неправда. Вот и наша райадминистрация озаботилась тем, как помочь людям, кому сейчас трудно в наше непростое экономическое время. Душевные, отзывчивые люди. Много они сделали хорошего, столько всякой помощи придумали. Вот даже знаете, о чем подумали, – о том, что социально незащищенным слоям нужно как-то и где-то подстричься бесплатно, не ходить же по городу заросшими, если нету денег. И неэстетично и портит внешний вид города. Здорово придумали, кто придумал это – благородный душевный человек.

Стали в райадминистрации раздавать талоны на бесплатную стрижку и обязали центральную парикмахерскую оказывать незащищенным эти услуги. Прекрасно придумали, это был порыв души благородных, неравнодушных людей.

Получила один талон, в том числе, Прасковья, мать троих малых детей. Хоть и трое детей, а все равно ж женщина, нужно выглядеть прилично. То-то! Пошла Прасковья, мать троих детей, в эту парикмахерскую. На входе сидит там такая дородная женщина, зовут ее Зина, распорядитель, по совместительству уборщица, сразу видно, что очень добрая, душевная. А дальше в коридоре сидят посетители, несколько человек. Прасковья дает Зине талон на бесплатную стрижку, та смотрит на него, но ничего не понимает. Видит только печать райадминистрации.

– Что это? – спрашивает Зина.

– Это… Ну, это – как-то неловко мямлет Прасковья. – Это талон на бесплатную стрижку.

– Что за талон? Как это бесплатная?

– Ну, это в районной администрации дали.

– В районной…. Сейчас спрошу у заведующей, – Зина кричит что есть мочи – Валентина Сергеевна! Тут женщина с каким-то бесплатным талоном пришла.

Валентина Сергеевна высовывается из окошка, что напротив.

– Что за талон? А ну дай сюда.

Она протягивает руку через коридор, дотягивается до вытянутой руки Зины, берет талон и несколько секунд с недоумением смотрит на него.

– Сейчас позвоню в райсовет, узнаю, что они еще там придумали – говорит она и прячется за окошком.

Любое дело, даже в высшей степени благородное, требует внимательности и последовательности в исполнении.

– Алло, райсовет? – Валентина Сергеевна говорит очень громко, ее слышат все в парикмахерской, а может быть даже еще и на улице – А что Вы тут нам прислали женщину с талоном каким-то на бесплатную стрижку?… А-а, теперь поняла, а то-то я смотрю. Значит, это для неимущих сейчас выдают. Ага, поняла. Значит, оказать услугу и оприходовать… Талоны собирать, и потом сдать. Хорошо! Сейчас все сделаем. Зина! – кричит она истошно, хотя Зина находится от нее в двух метрах. – Зина, значит, это сейчас бедным такие талоны выдают. Нужно подстричь женщину.

Прасковья слегка волновалась, но была рада прояснению ситуации.

Зина встала со своего командного пункта и повела Прасковью в женский зал.

– Нужно подстричь, подстригем… Девочки, – сказала Зина, когда вошла в зал – значит, по решению райадминистрации мы сейчас будем оказывать бесплатные услуги обездоленным.

Благородное дело никого не оставит равнодушным, дамский мастер Изольда слегка скривилась, дамский мастер Яна слегка удивилась, дамский мастер Карина никак не изменилась в лице.

– Кариночка, ты сейчас свободна, возьми женщину, – попросила Зина.

Кариночка усадила Прасковью в кресло, строго и внимательно, профессиональным взглядом посмотрела на нее и начала стричь. Как стричь, она не спрашивала, в бесплатные услуги такие вопросы не включаются. Прасковья смотрела на себя в зеркало, на лице ее даже были слезы от благодарности душевным и неравнодушным людям. Между тем, Кариночка почти закончила стрижку.

– Валентина Сергеевна, – громко крикнула она. – А на нищих лак выделяется, или так подсушить?

– Так подсуши, Кариночка, – прокричала Валентина Сергеевна, – убогие у нас будут идти без лака.

Как прекрасно, когда профессионально, быстро и четко решаются вопросы вспомоществования и благотворительности.

Прасковья уже выходила из парикмахерской, когда услышала голос Зины.

– Карина! Голодранцам мы белые простыни давать не будем. Вот есть одна фиолетовая, в следующий раз ее бери.

Душевные, благородные, неравнодушные люди!

Жизнь коротка

Муж Марфы поехал на заработки в Италию. А що робити? Дитятко народилось, гроши потрибны, а во всей округе нигде никакой работы не сыщешь. Давно все поразваливалось. Только будки со сникерсами и марсами стоят. Есть, конечно, подсобное хозяйство, но це таке – щоб с голоду не помереть. Марфа с мужем недавно одружилась, два роки тому. Ох и веселая свадьба была, сколько было надежд. Но на все надежды и мрии нужны гроши, так уж жисть устроена. В округе, где Марфа с мужем живут, каждый четвертый – заробитчанин, где-то в Европе на стройках кантуется, а сюда гроши присылает и раз в году приезжает. Но то не беда – и в Италии живут люди, нешто не так?