Идеальные мужчины

– По-моему, я все тот же. А вот вы без меня здорово изменились. Наталья замуж вышла. Ты…

– Наталья замуж вышла? – удивилась мать. – Это хорошо. Пусть будет счастлива. Все равно вы с ней были не пара. Твое счастье впереди. Просто, когда оно придет, ты его смотри не упусти,– погрозила она пальцем.

– Хорошо вам, счастливым, рассуждать,– заметил Олег, заражаясь доброй атмосферой, царящей в доме матери.

Мать расспрашивала его, рассказывала о своих беседах с профессором, одним ухом прислушиваясь к веселому постукиванию посуды и пению, доносящемуся с кухни.

– Ну-ка, Олежек, помоги, давай-ка мы здесь стол приготовим, да поможем Вячеславу Михайловичу. – Она стала убирать со стола. – Там, в шкафу, ты знаешь где, достань скатерть.

Мать ловко впрягла его в работу. Она была умелым командиром в семейных делах, а особенно по части праздников. И она чувствовала его одиночество и растерянность.

За столом много шутили, говорили о классической музыке и изобразительном искусстве. Олег заставил мать и Вячеслава Михайловича продемонстрировать хваленый дуэт. Вячеслав Михайлович со знанием дела разобрал пару его картин, висевших у матери в квартире, и обещался навестить Олега в его "логове".

– В логове только медведи живут,– смеясь, сказал Олег.

– И неженатые художники,– сказал Вячеслав Михайлович.

– Ну нет, мой сын не медведь. Он идеальный и воспитанный мужчина. А профессор Сидоров обещал, что он женится, – защищала Олега мать.

– Что, так и обещал? – наигранно удивлялся Вячеслав Михайлович.

– Так и обещал, – утверждала мать.

– А вначале вы показались мне сущим медведем, – сказал Вячеслав Михайлович.

– А вы показались мне слесарем из ЖКО, только в мамином халате,– не остался в долгу Олег.

– Да, что есть, то есть. Красавцем я никогда не был. Костюмы даже не умел носить, они висели на мне, как на вешалке. И хоть все это и важно, но, уверяю вас, счастье не в этом.

– В чем же оно, счастье? – спросил Олег.

– Жить для другого человека,– уверенно ответил Вячеслав Михайлович. Вот мама твоя знает, я рассказывал ей, сколько я концертов в ее честь сыграл. Я, может, и музыкантом стал неплохим только благодаря любви к твоей маме. Какие у нее волосы были в юности – коса с руку толщиной, хоть она и сейчас красавица,– улыбнулся мамин друг, взглянув на любимую. – А душа – будто огонек внутри горел,– сказал он.

– Ну что ты, Слава, – смущалась похвалам мать, но чувствовалось, что ей это было приятно.

– Да, все это не забыть…– продолжал Вячеслав Михайлович. – У тебя замечательная мама, Олег. Лучшая мама на свете! Какая еще смогла бы пожертвовать своим талантом ради ребенка? – спросил он и сам же ответил: – Никакая!… Мы тебе, наверное, кажемся стариками? Ты не осуждай нас. Это трудно понять, но в каждом возрасте хочется счастья и любви. Уж кто-кто, а мама твоя этого заслужила!

– Слава, ты ему целую лекцию прочитал! – мягко упрекнула мать друга. Но чувствовалось, что она была во всем с ним согласна. О том, что между ними царят взаимопонимание и любовь, легко можно было заключить по нежным взглядам, какие бросали они друг на друга.

– Олежек, сегодня ты остаешься у нас,– потребовала мама в конце вечера.

– Да, да. И никаких возражений,– подхватил Вячеслав Михайлович. И это " у нас" совсем не коробило Олега. Но все же он собрался домой. Свет от чужого счастья не очень греет. Каждому хочется своего, личного. К тому же, где-то в душе мелькала мысль об отце.

Жизнь потекла своим чередом. Теперь его окружали счастливые люди, и, как все счастливые, отзывчивые на чужое несчастье. С Вячеславом Михайловичем Олег подружился, оценив его чуткость, тактичность и вкус к прекрасному.

Вскоре выяснилась причина скоропалительного замужества Натальи. Она была беременна. Ее мужем стал тот самый врач Сергей. О муже она говорила мало, и было непонятно, счастлива она или нет. Об их с Олегом совместном прошлом Наталья никогда не вспоминала.

Но прошлое умеет возвращаться.

Глава 22

Не сразу привык Олег к новой матери и новой Наталье. От душевной сумятицы зачастил в бар неподалеку, в компанию подвыпивших людей. Откровения случайных знакомых, начищенные до блеска фужеры в руках ловкого бармена, мелодичная музыка не избавляли от тоски, но как-то отвлекали. Иногда Олегу было противно оттого, что он делает. Но теперь некому было контролировать его и выставлять оценки за поведение.

В тот день, когда Олег встретил в баре Алика Мухина, кажется, он набрался больше обыкновенного. На душе было тоскливо. Искусственная радость завсегдатаев заведения еще больше добавляла тоски.

Алик будто рентгеном просветил его взглядом, сделав скорбную мину:

– Слышал, слышал. И друзья бросили, и женщина замуж вышла. Бывает! – сочувственно зачмокал он. – А держишься хорошо! Почти «идеально»,– съязвил он, прищелкнув пальцами, с удовольствием ощупывая взглядом нетвердо стоящего на ногах Олега. Цепкий взгляд его маленьких глазок не отпускал собеседника, и хвостик шевелящийся на спине напоминал мышиный: – Я ведь знал, что так будет. Удивлен, что ты раньше этот эксперимент не покинул. Ну что он тебе дал? Талант чуть не растерял. Друзья тоже разбежались. Давай отойдем,– взяв у бармена бокал, -увлек его Алик. – Друзья-то твои, видно, были не настоящие,– усаживаясь вместе с Олегом в темном углу, сказал он с поддельной грустью. Его жалость и участие действовали на рассудок Олега усыпляюще. Он даже забыл, что перед ним «тот самый» Алик Мухин. А хитрый журналист уловил податливость собеседника, быстро сообразив, что говорить дальше. Мысль его сработала моментально, и в голове уже зрел план.

– А талант-то у тебя… ого-го, талант настоящий! – вкрадчиво с серьезной миной сказал он, наблюдая за переменами в лице Олега. – Жаль, если после всех опытов профессора он может испариться.

– Один яд у тебя на языке, Алик, – чуть заплетающимся языком, сказал Олег, но похвала была ему приятна.

– Какой яд? Правду говорю! Кто сейчас вспомнит Олега Дубова? А ведь имя твое гремело!

– Зато имя Алика Мухина не поблекло,– уныло спорил Олег.

– Да, мне клиника на пользу пошла. Я теперь зам. главного редактора газеты,– счастливо улыбнулся он, показав острые зубы. – И по этому поводу давай выпьем! – поднял он бокал: – До дна!– проследив за выполнением своей команды, торжественно продолжил:– Сам понимаешь, связи у меня теперь огромные,-значительно посмотрел он на Олега. Выдержал паузу, наполнив ее сознанием собственного величия. – Хочешь, похлопочу за тебя, организую фотоколлаж твоих работ в «Огоньке» или в «Мире искусства»? Я теперь со Смоляковым на «ты». Можно и в нашей газете это сделать, увидев мелькнувший в глазах Олега интерес, оживился: – А что? Давай с этого и начнем. Пришлю тебе завтра талантливого журналиста или лучше журналистку,– подмигнул он. – Напомним народу о его гениях! – нарочито громко закончил он.

– Это было бы неплохо, – машинально согласился Олег.

Откинувшись в кресле, Алик дружески подмигнул Олегу.

– Все будет как надо! – заверил он, потягивая коктейль. – Покурим? – достав из кармана куртки сигареты, кивнул на дверь.

– Не курю,– с сомнением сказал Олег.

– Брось ты все эти профессорские штучки! – весело рассмеялся журналист. – Человек же сам себе хозяин.

Он все же увлек Олега в коридор, в компанию курящих женщин. Там он много говорил, вызывая восхищенные взгляды девушек, ахи, охи. От сигаретного дыма, радостного возбуждения, от выпитого у Олега кружилась голова.

Потом они опять сидели за столиком, и Алик рассказывал смешные истории из журналистской практики. Бармен отмерял им по каплям водку сквозь ломтик лимона.

– Нет, больше не могу,– отказался Олег от выпивки, чувствуя, что теряет над собой контроль.

– Ну тогда снимочек на память. Ты – гений. Ну-ка сделай лицо гения! – скомандовал Алик, преодолевая вялое сопротивление Олега, щелкнув фотоаппаратом и убрав его в сумку, висящую на спинке стула и снова взялся за рюмку, широко улыбаясь. – А своих друзей не жалей. Пустые они все. Ничего из них не получится. Один ты из них настоящий мужик. И Наталью не жалей. Баба она и есть баба. Как кошка: кто погладит, к тому и идет.

– Зачем ты так?

– Да нравится она мне очень!

– И поэтому ты про нее пакости говоришь?

– Какие пакости? Смогла окрутить доктора – и молодец! Дай бог всем такого семейного счастья! Только я жениться не собираюсь и тебе не советую. Вот подружку завести рекомендую. Ну так я тебе журналистку пришлю? – снова хитро подмигнул он.

– Присылай, пожалуй,– согласился Олег, не умея потушить зародившееся в душе искорки тщеславия, теша призрачные надежды на успех.

–Где они, твои друзья? Почему не видят, что человеку плохо? Что у него душа болит? – вопрошал Алик, неистово потрясая кулачками.

В одиннадцать бар закрывался, бармен уже дважды недовольно косился на них, и когда Алик, бережно обняв, вел товарища к выходу, Олегу стало казаться, что именно Алик и есть его спасение.

Заботливый журналист отвез Олега на своей машине домой, и расстались они почти друзьями. А буквально на следующий день, не дав Олегу проспаться как следует, нагрянула молоденькая бойкая журналистка, наговорила ему кучу комплиментов по поводу его таланта. Обращалась к нему так, будто он достиг невесть каких вершин в изобразительном искусстве. И хоть Олег чувствовал неискренность в восторженности девушки, в том, как она всплескивала руками и закатывала глаза, подпрыгивая от радости, он забылся, поддаваясь лести. Девушка разглядывала его работы, фотографировала их во всех ракурсах, сделала несколько снимков самого художника.

Болела голова от вчерашнего, а еще больше от навязчивой журналистки, которая умудрилась-таки затащить его в постель. А может быть, он сам совсем забыл о тормозах. Так захотелось ему поверить, что кто-то любит его не только как художника, но и как мужчину.

Вечером позвонил Алик и сообщил, что материальчик – ах! – и в пятницу он выйдет в их газете.

– Скоро у тебя не будет отбою от поклонниц. Верочка просто всем все уши прожужжала, такой ты очаровашка, – озорно закончил Алик. Круговерть последних дней заглушила голос совести. Девчонка из газеты провела с ним еще две ночи.

Вдохновленный мнимым успехом Олег, взялся за работу. Ведь для того, чтобы вышел фотоколлаж в «Огоньке», нужны хорошие акварели. А фотоколлаж Алик тоже обещал, ссылаясь на какие-то знакомства…

Олег дважды выходил на пленер и вдохновенно рисовал на морозе храм и часть города. Он готов был благодарить Алика за возвращенное желание творить, ему казалось, что все у него получается. Вокруг него собирались любопытные. Его узнавали, восхищались. И он поверил вновь, что не лишен таланта. Пригласил по телефону маму и Наталью для просмотра новоиспеченных шедевров. О газете пока решил не говорить.

Глава 23

Наталья пришла в пятницу с газетой.

– Олег, это что? – спросила, бледнея еще больше при виде веселого Олега. – Как это могло случиться? – взмолилась она, протягивая ему статью.

Пока он читал, она нервно ходила по комнате, не обращая внимания на его вернисаж. – Накануне Олег все заставил новыми акварелями.

Статья получилась. Алик не зря радовался. Он поместил на видном месте именно ту фотографию из бара, где Олег с неестественно блестящими глазами и поплывшими губами пытался изобразить из себя гения. В лице не было не единой мысли. Подборка картин была бездарна, это было очевидно даже дилетанту. Зато текст отличался пафосным восторгом, чувствовалось перо не опытной, но очень стремящейся стать известной, глупенькой журналистки Верочки. Пожалуй, она еще искренно считает, что сделала Олегу этой статьей благо! По всему тексту красной нитью проходила мысль о связи «успехов» Олега с экспериментом профессора Сидорова. Это уже Алик постарался. И в названии статьи «Да здравствует талант!» слышалась насмешка.

Олег схватился за голову:

– Ой, какой же я дурак! – Вдруг спала с глаз пелена. Все, что было в эти дни, бритвой прошло по сердцу. От стыда захотелось стать маленьким или исчезнуть совсем.

– Как ты мог ему поверить??? Он же уничтожил тебя! Теперь на тебя будут показывать пальцем. Ты хоть бы со мной посоветовался.

– Не знаю, не знаю я, как так получилось. Какое-то затмение нашло. Как-то очень быстро все …Мне подумать было некогда. Впрочем, какое может быть оправдание! – то садился, то вскакивал Олег. – Значит, я полное ничтожество,– заключил он, потирая виски. – Ничтожество!!! – прошептал он с уверенностью.

Как непрочна радость, особенно если она не на чем серьезно не основана. Запоздалые страстные раскаяния Олега, Наталье были неприятны:

– Брось ты носиться с собой. Только ты и есть на свете,– недовольно сказала она. – Ты человека подвел, хоть это-то ты понимаешь? Боже мой! Куда делось твое спокойствие, рассудительность,– возмущалась Наталья, пытаясь быть спокойной. – Ты читал, что они пишут? Что ты стал таким после участия в эксперименте.

– Но как можно так извратить все?

– Олег, ты что, только что родился? Чего ты хотел от Алика Мухина? Надо работать больше, а не гоняться за легкой славой. Что ты сделал за последнее время? – кивнув на любовно расставленные на диване картины: – Что это за мазня?

Буря чувств: стыд, обида, отчаяние разрывала сердце Олега. В груди закипали слезы.

–Ты не имеешь права так рисовать! – нервничала Наталья. – Твои карандашные наброски из клиники и то лучше. Да ты сам все понимаешь! – махнула она рукой.

– Да,да,да… А ведь Алик прав. Я действительно абсолютно бездарен. И все это – дерьмо,– в аффекте стал рвать Олег картины, рисунки, которыми так недавно гордился. Но сердечная боль все росла в нем, и непонятно откуда взявшаяся тяжелая темнота заполняла его изнутри. – Вот! Вот так! – разбрасывал он по сторонам осколки картона. Слез уже не было. Осталась только злость.

Художник! Лучше бы работал оформителем в театре. Ни на что большее ты не способен, – бормотал он. – Гений!!! Смех! Ха-ха!» – судорожно вырывалось у него сквозь отчаяние.

– Олег! Олег! – пыталась успокоить его Наталья, впервые видя своего друга таким, но это ей не удавалось. – Не все ведь так плохо. И в этих работах есть крупицы таланта.

– Ах, крупицы! И где они? Под каким микроскопом их смотреть? «Идеальный мужчина»! «Идеальный художник»! – с нажимом цитировал он слова статьи. – Дерьмо собачье! Ничтожество! Вот кто я, – разошелся Олег, круша все вокруг, не заметив поначалу, как осела на пол Наталья, схватившись за живот.

Сделав судорожный круг по комнате, Олег очнулся:

– Наташка, ты чего,– кинулся к ней, услышав, как слабым голосом она говорит в трубку: «Сережа приезжай… Да, к Олегу. Да, плохо…» – Тебе плохо? Прости меня, я такой дурак. Боже, какой же я дурак! – будто протрезвел он, мигом остыв. – Я счас…– Перенес он ее на кровать, подложив под голову подушку. – Чем тебе помочь? – вглядываясь в бледное лицо Натальи, спросил он.

Внезапная буря остыла в нем, уступив место растерянности и страху.

Наталья лежала, прислушиваясь к боли.

– Ничем. Сейчас пройдет. Так уже было. – Она затихла. Только бы не повторился приступ. Волноваться ей нельзя. «Ну что за ребенок этот Олег!» – невольно брало ее зло.

– Успокоился? – спросила она, взглянув на него.

– Успокоился. И ты не волнуйся, Наташ,– уговаривал он ее, присев на корточки перед кроватью. От волнения за нее у него появилась дрожь в руках.

– Что ты еще натворил за эти дни, рассказывай, – потребовала она. – Что это за журналистка? Ты знаком с ней? Как ты мог доверить ей статью?

Олег, сбивчиво, не жалея себя, рассказал ей обо всем, присев на краю дивана. Ему нужно было облегчить душу. «Я же мужчина», – оправдывался он.

– Какой ты мужчина? Мужчина держится достойно в любой ситуации,– жестко сказала Наталья. – А статья? Наплюй на нее. Подумаешь, Алик. Их газете никто не верит.

Олег пристыжено стал собирать с пола обрывки картона.

– Тебе лучше? – спросил с заботой в голосе, оглянувшись на нее.

– Теперь лучше,– ответила она с легкой улыбкой. «Что ты будешь делать с этим мальчишкой!» – Извинись перед профессором. И докажи работой, что ты действительно художник.

Приехал Сергей, заставил обоих выпить лекарство, обругал Олега.

– Ты что не знаешь, что она беременна? Ей необходимо лечь на сохранение. А ты, ты – будущая мать, зачем ты пошла к нему с этой газетой? – попало и Наталье. По тому, как стал заикаться Сергей, было видно, что он очень обеспокоен.

Больше Олег не пил. Много работал. Днем стоял на площади с другими художниками, предлагая свои картины…

Он начинал понемногу взрослеть.

Он привыкал к белому городу, «чужим» близким людям, холодному дому.

По вечерам дом казался ему особенно пустым. Холодный ветер с колючим снегом бил прямо в окна, не заклеенные с осени, забирался в самую душу. Было тоскливо. Среди ночи внезапно гасли фонари на улицах, и Олег слушал, вперившись взглядом в темноту окна, как завывает вьюга. Монотонно капал на кухне кран, отсчитывая секунды и часы жизни.

Чувствуя свою вину перед Натальей и зная занятость Сергея, Олег сам вызвался проводить ее в Москву на лечение.

Часть 2

Личная жизнь

Глава 1

День Олега начинался поздно. Он вдыхал свежий воздух, льющийся в приоткрытую форточку, наслаждался тишиной в доме и за окном, чувствуя силу и уверенность в себе, удивительную ясность в голове. А ведь спал-то всего несколько часов. Часть образов, теснившихся в душе, успел воплотить на бумагу, а часть их так и осталась неуловимой.       Накануне долго бродил по лесу. Он любил бродить в сумерках по знакомым тропкам, когда сиреневая дымка покрывала снег, и природа замирала, чувствуя в себе движение весенних соков, любил выходить в ночь, вдыхая спящее дыхание природы, встречать бело-розовый весенний рассвет.

Этот домик Олег с женой приобрели год назад. Вдова скульптора Щекина запросила за него очень высокую цену, но Олег выбрал именно его и не пожалел. Он быстро обжился в мастерской скульптора. Огромная, с серыми стенами и фрамугами под потолком, она казалась немодно тусклой. Это в век полета дизайнерской мысли, сумасшествия цвета, в век излучающих цвет и аромат красок, когда все вокруг слепило многоцветием! И это была мастерская художника с мировым именем. Олег был консервативен, он не любил излишеств. А впрочем, у мастерской была своя тайна. Когда серые стены ее бывали увешены картинами и искусно освещены (помогал старый друг – электрик от Бога), мастерская будто оживала. Увидев однажды снятый знакомым журналистом ролик по телевидению, Олег и сам не узнал своей мастерской. Правильно освещенные стены подавали в выгодном свете его произведения. Олег поторопился продать картины, пока цена не переросла истинную их стоимость. Таков был спрос. Он был честным художником, а эти пейзажи не являлись шедеврами, не то что сделавшие его знаменитым "Русская береза" и "Плачущая ель". Мало кто знал, что живыми эти картины сделали образы любимых им женщин.

Сейчас, когда лучшие его картины хранятся в известных музеях мира, когда его выставки объехали полсвета и повсюду продаются альбомы с репродукциями его картин, а его "Девушка-мать" потрясает умы и сердца своим трагизмом, он мог бы и успокоиться. Чего еще желать? У него красавица-жена, имя в мире искусства. В свои тридцать шесть он счастлив и способен творить дальше. Если нужно, он готов работать сутками без сна и отдыха. Если дает Бог вдохновения, конечно. Бывают дни и ночи, когда он работает, не замечая времени, не ощущая своего тела, как сегодня.

Олег искал. В картине должен быть свет, свет в конце тоннеля. Чтоб он манил и сиял, чтоб ясно было: вот к нему надо идти, вот так надо жить! Он рисовал лес, чащу, сломанные деревья, правил эскиз за эскизом, отбрасывал, компоновал… Бурелом и яма с водой. А в ней обманчивый свет отраженной луны, которая вот-вот померкнет, но хочет напоследок заманить путника в ловушку

Сколько в его жизни было этого бурелома, обманчивого блеска, мнимого успеха, темного, как чаща, порока! Как долог был путь к себе, словно путь по незнакомому лесу!

Работал он всегда быстро, почти лихорадочно, не вытирая пота, выступившего на лбу и висках. Сердце билось неистово. Успеть, поймать миг! Он по опыту знал, что вдохновение не может длиться долго. Вскоре холодный рассудок опустил его на землю, только радость осталась от соприкосновения с чудом. Дорабатывая днем ночные труды, он видел, что многое никуда не годится, отмечал удачные фрагменты, набрасывая их на полотно. Но главное, он, кажется, нащупал то место, где на его картине должна была начаться тропинка к свету.

– На сегодня хватит,– решает обессиленный Олег и идет на кухню.

Здесь солнечно. Лес за окном светлый сквозной – смешанный. Только елки кажутся мягкими и пушистыми. Хлопотунья белка прыгает у самой верхушки, так и чудится, что она заглядывает к нему в окно. Часы, встроенные в кухонный шкаф показывают полпервого.

Приготовить обед для Олега не проблема. Чему-то он научился за время одинокой жизни, чему-то в клинике профессора Сидорова. Олег категорически отвергает женскую помощь. Даже когда приезжает его заботливая мамочка, он не позволяет ей за собой ухаживать. Ведь он мужчина! Теперь его черед отдавать ей любовь и заботу. Хотя мамочка теперь не одинока. Выйдя замуж за Владислава Михайловича, она будто помолодела. Надо же, человек отчаивается, теряет надежду, а, оказывается, рядом есть тот, кто тебя любит.

Жаль, что отец мало прожил…

В еде Олег себя не ограничивает. Любит мясо и сладкое. С детства сохранилась у него привязанность к шоколаду. Холодильник всегда набит разными вкусностями на случай гостей. Эмме вот только ничего этого нельзя. Она – балерина…Эмма! -его тонкая белая березка!

Сердце его пронизывает нежность. Он вспоминает, как увидел ее впервые на сцене Большого театра, воздушную, будто подсвеченную изнутри. Потом они жили в ее маленькой квартирке в Москве.

Как все было глупо, по-детски! Тогда он рисовал много, но как-то непродуманно – растворился в своей любви к ней, стал балетоманом. Лишь пара акварелей сохранилось с той поры, они и сейчас висят в спальне. Одна из них написана под балетными впечатлением, он назвал ее" Лунные бабочки". – Светлый легкий образ кружащихся в танце балерин, в одной из которых легко угадывается Эмма. Русые волосы, собранные назад, удлиненный разрез глаз, тонкие кисти рук. Светящийся ореол лица. Что бы она была, просто девчонка, если бы не это ее внутреннее свечение. Она часто уезжала на гастроли, приезжала взвинченная, усталая, а однажды сказала, что ей не нужен идеальный мужчина, и не нужен мужчина вообще. Вот тогда он удалил в клинике капсулу и собирался уже уезжать из Москвы, но объявился Виталий.

Об успехе Эммы за границей Олег узнал из газетных статей. А позже пришел и собственный успех. Звонки, телеграммы, редкие встречи,– вряд ли кто-нибудь кроме них самих назвал бы их брак счастливым. Сейчас Эмма опять заграницей, на этот раз в Париже. Будет звонить вечером, как они договорились.

Олег привычно прибирается в кухне. В доме у него порядок. Он сам занимается уборкой, готовкой, стиркой. При современном уровне техники это нетрудно. За делами чувства и мысли приходят в будничное состояние. Чтобы совсем переключиться на обычную жизнь, он выходит на часовую прогулку. Обдумывает дела на день: съездить в город за продуктами, заехать в автосервис, проверить машину – что-то с ней не в порядке.

Скоро и до этих мест доберется весна. Солнце уже вовсю растапливает снег, но в лесу он еще держится. С радостью замечает Олег появление новых птиц, дышащую теплом на проталинах землю.

Олег идет по подтаявшей тропке. Пахнет талым снегом, корой деревьев, еще непонятно чем, солнечным и радостным. Совсем не хочется быть одному. Как там сказал Бунин: " Весна ждала любви…" Совсем у него в голове сумбур, от бессонницы что ли?

Глава 2

Мелодично запел телефон.

– Олежек, не помешала,– как всегда деликатно спросила мама.

–Что ты, мама. Рад тебя услышать. -Мать у Олега – беспокойная по натуре, но сейчас ее, видимо, еще что-то тревожит.

–Я вот… чего звоню,– с паузами говорит она, и Олегу предается ее тревога. – Ты бы попросил Виктора помолиться за своих. Все же упрямая твоя женушка -беременная уехала в такую даль.

– Все сделал, мам. Накануне ее отъезда у него были.

– Я так переживаю, так переживаю. Это ведь первый мой внук. Она еще молодая, не понимает, что дети – это главное, вот и вытворяет, все что вздумается.

– Мам, она понимает. Она с врачом советовалась. Все будет хорошо.

– Ну и ты не переутомляйся. За тобой и поглядеть там некому.

– Мам, я ведь у тебя идеальный. Ну что со мной случится?

– Идеальный…,-повторила мама, ворча. Трубка затихла, послышались обрывки разговора. – Олег, вот Владислав Михайлыч тебе привет передает, говорит: смотри новости, что-то про твоего профессора передавали. Говорит, тебе может быть интересно. Тебя касается, слышишь?