Индульгенции

– В общем-то, ничего особенного я про тот вечер не припоминаю, кроме того, что я выпил, чего давно не бывало.

Короткая пауза, в течение которой мы с Андреем успеваем быстро переглянуться, и я лихорадочно перебираю в уме варианты его алиби, знакомые мне. Ничего не выходит – в голове полнейший бардак.

– Сходив на вторе собеседование и поняв, что мне ничего не светит, хотя по результатам первого меня почти приняли, я и решил накидаться. Прости меня еще раз, Ира, это было именно в тот вечер, ты это точно помнишь.

– Конечно, помню, – киваю я. – Я тебя очень ждала, и вся извелась, и…

– Давайте сейчас по существу, – деловито вставляет Олег. – Подробнее по тому, что было после собеседования.

Я переношу взгляд с Андрея на адвоката, и сейчас мне хотелось бы верить, что он действительно может помочь, но его совершенно бесстрастное, безразличное выражение лица ясно дает мне понять, что он просто не может быть единственным человеком, который может помочь мне и Андрею сейчас. Ну, не может человек с таким каменным лицом кому-то сочувствовать и понимать чье-то горе.

Только как это связано с конечным результатом работы, Ира? Что ты вообще несешь? Он не Мать Тереза и не медсестра Красного Креста, а юрист.

– …и уже там, в баре я здорово налакался.

– А почему?

– По результату собеседования, – Андрей пожимает плечами и говорит так, будто это само собой разумеющееся. – Я был раздавлен тем, что мне отказали, и у меня даже были некоторые соображения на счет того, почему так вышло.

– А именно? – Олег кладет подбородок на ладонь, не отрываясь взглядом от лица Андрея.

– Я знал, что босс той фирмы, куда я хотел устроиться, может быть знаком с Шурой. В этом бизнесе все друг друга знают – в той или иной мере. Одна кухня, одна тусовка. Но я не подумал бы, что меня могут так кинуть через… – Андрей прерывается и покашливает. – Простите. В общем, меня как обухом по голове жахнуло, и я потерялся. Просто не мог пойти домой, к жене, с очередным признанием того, что я – жалкий неудачник…

– Перестань, – не выдерживаю я. – Не смей так говорить о себе. Никогда. Иначе кто, по-твоему, я?

– Давайте отложим эти вопросы на потом, хорошо? – ледяной тон Олега затыкает и меня, и начавшего было снова оправдываться Андрея. – Как долго Вы сидели в баре? Кто-то говорил с Вами, Вы покупали кому-то выпить?

– Нет, точно нет, – качает головой Андрей. – Я просто сидел и надирался. Это отвратительно, но это правда.

– Хорошо. И во сколько он вернулся домой? – обращается ко мне Олег.

– Около полуночи. Может, чуть позже, – пожимаю плечами и морщусь, пытаясь вспомнить тот вечер – отвратительный, но перенесенный мной как-то на редкость спокойно, без особых эмоций, кроме тревоги за Андрея. – Это имеет значение?

– Если вспомните точное время – будет лучше.

– Я попробую поковыряться в телефоне, – киваю. – Дайте время.

– Наверняка, Шура следил за ситуацией, – внезапно начинает цедить Андрей. – Следил за мной. Сукин сын никак не может забыть былых обид и хочет сломать меня начисто.

– Ты знаешь, нас никто не сломает, – неловко пытаюсь подбодрить любимого.

– Это же Шура, а не судебный пристав с гайцовским штрафом, – усмехается Андрей. – Он не простит меня за то, что я оставил его с его мутками и не дал навариться по максимуму, распродать активы а не спустить все так, как того требовала ситуация. Он не из тех, кто просто отпускает.

Я вижу, как дрожат губы Андрея, когда он говорит, и сейчас это начинает меня пугать. Как бы это все не довело его до настоящего нервного срыва и не сломало по-настоящему. Конечно, я верю в него, но все происходящее – это уже слишком даже для самых закаленных.

– Итак, у нас нет толкового алиби, а у них есть результат экспертизы, – говорит вроде как сам себе Олег.

– Экспертизы? Какой еще экспертизы? – Андрей слегка привстает и белеет.

– Генетика говорит против нас, – отвечает ему Олег. – Но мы-то прекрасно знаем, что даже получить материал можно в общественном месте, а подделать экспертизу – вообще не вопрос.

– А как они могли получить какие-то…эээ… генетические образцы? – не понимаю я.

– Волосы, кожа, да что угодно, – машет рукой Олег, будто говорит о чем-то совершенно плевом. – Фактически, достаточно умело проведенного рукопожатия или похлопывания по плечу, чтобы получить правильный образец ДНК и потом нарисовать экспертизу, подтвердить соответствие данных которой дальнейшим проверкам не составит труда. Но я буду пытаться ходатайствовать о проведении другой независимой экспертизы, так что не отчаивайтесь.

– Что мне сейчас делать? – нервно потирая руки, спрашивает Андрей.

– Ждать, надеяться и ни с кем – повторяю, – ни с кем не говорить без меня, – он кидает взгляд на меня и добавляет. – Даже с женой нежелательно.

– Почему? – искренне возмущаюсь я.

– Со временем Вы поймете, – усмехается Олег и закрывает свой ежедневник. – Увы, но времени у Вас на это, скорее всего, хватит.

Судя по взгляду Андрея, он, как и я, понял значение этой фразы в самом худшем ключе, и я ищу, что бы еще спросить у адвоката, но на ум приходят одни истеричные вопли – «Почему?», «За что?», «Как они могли?», и я предпочитаю промолчать, а Олег говорит, что у нас с Андреем есть пара минут, и мы также сидим и молчим, потому что между нами зависло странное чувство, будто…

{10}

…он накрывает лицо руками, и я подхожу к нему и сажусь перед ним и кладу голову ему на колени.

– Ничего страшного, милый, это все временно.

– Не знаю, – он качает головой, отчаянно растирая лоб ладонями. – Я не знаю, пройдет ли это когда-либо.

– О чем ты? – бормочу, не скрывая тревоги.

– Ты же не думаешь, что я поехал домой с работы крытый, под наркотой? Ну, серьезно.

– Конечно, нет, – смущенно отвечаю и встаю. – Я знаю, что ты…

– Нет, ты можешь предполагать, что я мог выкинуть такой прикол, но прощать меня, потому что мы вместе. Но я хочу… – он встает, берет меня за плечи и слегка сжимает, но совсем не больно. – Я очень хочу, чтобы ты верила мне. Чтобы ты поняла, что это была чистая подстава.

– Почему ты думаешь, что я тебе не верю?

Он пожимает плечами и садится обратно. Отпивает немного сока из непочатого стакана. Конечно, меня смутило кое-что в его виде, когда я приехала в больницу, где проводили его освидетельствование. У него были сильно расширены зрачки, и он смекнул, что я это заметила, и объяснил, что сутки не спал, почти постоянно работал, и что такое бывает от переутомления. Тем не менее, врачи решили иначе. Да и полицейские вместе с ними. Когда мне объяснили, что у него могут быть серьезные проблемы, и чтобы закрыть глаза на какие-то неведомые мне нюансы, нужно срочно внести определенную сумму денег, не говоря о крупном штрафе, я словно впала в какой-то ступор и долго не могла понять, что именно происходит и как мне поступить. Когда я вновь увидела несчастное лицо Андрея, испытавшего, как я догадываюсь, муки ада в то время, как его прессовали полицейские, вопрос был решен сам собой. Конечно, я заплатила за него, ведь у него с собой было совсем немного наличных, и, как объяснили доблестные блюстители порядка, «такими суммами вопросы не решаются».

– Мне просто больно от самого факта, что я был вынужден просить тебя о помощи.

– Да это все чушь полная, милый, – немного раздраженно отвечаю я. – Главное – что у тебя не будет больших проблем.

– У меня будут проблемы с работой, – качает головой Андрей.– Какое-то время.

– И что?

– Да понимаешь… – он встает и начинает мерить кухню шагами. – Это просто невыносимо. Я ведь знаю, что освидетельствование поддельное. То есть, я точно знаю, что у меня в крови ничего не было. Понимаешь?

– Зато они на тебе сделали план по наркоманам, – нервно усмехаюсь я.

– Да, – Андрей замирает на месте. – Но тут все не так просто. Есть еще один фактор. В конце концов, не каждого можно вот так выдернуть и не ради каждого менты будут так суетиться, как суетились эти.

– Что ты имеешь в виду? Что тебя кто-то «заказал»?

– Именно. И у меня даже есть мысли на счет того, кто это мог сделать.

– Кто? Ты можешь сказать?

– Пока нет, – вздыхает Андрей и медленно подходит ко мне. – Я просто не знаю, прекратит ли он и остановится ли на этом или устроит мне еще какую-нибудь подлянку.

– Кому же ты так насолил, милый?

– Лучше тебе не знать, – он закрывает глаза. – Обними меня, любимая. Я просто не смогу без твоего тепла рядом. Просто не вынесу этого.

– У нас все будет хорошо.

Я обнимаю его так крепко, как только могу, чтобы он чувствовал, что у него есть семья, которая его любит. Я знаю, что родных у него просто нет, и в этой жизни ему пришлось несладко, а теперь еще и какая-то тень прошлого падает на его только-только наладившуюся жизнь. И все мои трудности – на работе, с головной болью по вечерам, с отношениями в моей разбросанной по миру семье, – кажутся просто пшиком, мелочевкой сейчас. Возможно, иногда нужно сосредоточиться на чужом горе, чтобы понять, насколько незначительны твои якобы неразрешимые проблемы.

Женя медленно мешает кофе и вроде как собирается что-то спросить, но не решается. Так проходит несколько минут, пока я не открываю рот, чтобы выдать очередное формальное «как дела там-то», и меня опережает прямое женино «Что у тебя стряслось?»

– Да, просто… на работе навалилось.

– С тебя не сваливается уже лет пять, но такой убитой на вид ты бываешь далеко не всегда. С Андреем какая-то херня опять?

Догадка Жени заставляет мня прочувствовать укол боли прямо в середину черепа и вздрогнуть. Надеюсь, не очень заметно.

– Опять? С чего бы? – стараюсь изобразить возмущение, но выходит довольно дрянно и больше похоже на извинение.

– Да он у тебя какой-то странный вообще, – пожимает плечами Женя. – Ты, вроде как говорила, что он успешный малый, а по факту – вечно куда-то мотается, за душой ничего нет, поговорить с ним не о чем. Во всяком случае, с трезвым.

– О вкусах не спорят, – отвечаю насколько возможно холодно, хотя голос предательски дрожит.

– Да я-то с твоими вкусами всяк спорить не стану, не мой профиль, – ухмыляется Женя. – Вопрос в том, что тебе с этим жить, и судя по одному обстоятельству, жить еще долго.

– Ты задрала меня своими намеками. Думаешь, он плохой муж и отец только потому, что у него нет дома на Крестовском и личного вертолета?

– Нет, просто потому, что он неудачник.

И вот это была последняя капля. Ну, явно не стоило Жене так перегибать палку, даже с учетом того, что она по жизни простая, как валенок.

– Посмотри на себя, если уж на то пошло.

– Уау, – Женя отодвигается вместе со стулом и принимает оборонительную позу. – А ведь нормально же общались, не?

– Ты начала всю эту хрень, – уже не стесняюсь повышать голос. – Я тебе просто и прямо ответила, а ты начала копаться в моем грязном белье и решила подключить к этому меня саму. Зачем? Давно не ссорились?

– Да уймись ты, львица, – Женя смеется и выпивает полчашки кофе залпом. – Господи, какой же дрянной «паулиг» у них, в Макдоналдсе, и то вкуснее.

– Я так смотрю, ты слила тему?

– Конечно. Нашла дуру, спорить с тобой насчет твоей прелести. Сомневаюсь, что ты кого-то, включая ребенка, будешь защищать так же, как этого гражданина.

– Он мой муж, – почти шепчу в ответ, ощущая, насколько сильно пересохло в горле. – И скоро станет отцом моего ребенка. Я думаю, на этом можно остановиться.

Женя пожимает плечами, и мы молчим снова. Я пытаюсь уцепиться хотя бы за одну мысль, которая не могла бы вывести на разговор об Андрее с последующим выцарапыванием друг другу глаз, но сейчас буквально все, что приходит мне на ум, ведет именно в этом направлении, и я хотела бы, чтобы Женя, с ее вечной жизнерадостностью и этакой милой пошлостью вырулила мое состояние в направлении взлета, ради чего я с ней сейчас и встретилась, но пока ничего не выходит, и я тянусь за кошельком, чтобы…

{9}

…перебираю в уме варианты того, как он отреагирует. Зазевавшись на светофоре, получаю мощную отдачу сигналами сзади и прерываю очередную фантазию. Почему-то каждый раз, когда я хоть на секунду перестою на светофоре, обязательно находится урод, считающий своим долгом посигналить. Причем, сдается мне, всегда это мужик – неудовлетворенный, скучный, жирный и тупой. И среди всего этого мне достался Андрей – бодрый, интересный, разносторонне образованный, хотя и работающий в не самой интеллектуальной сфере. Поэтому я и боюсь спугнуть его моим сегодняшним откровением. Впрочем, исходя из того, что я знаю о нем, ничего плохого не случится, и все же…

Опять зазевалась. Все, больше никаких прогнозов и рассуждений. Будь, что будет. Надеюсь, я достаточно хорошо знаю Андрея, и все пройдет, как надо. Впрочем, необходимо и достаточно того, чтобы он отреагировал на эту новость не так же, как я сама. У меня была истерика со слезами, всякой чушью про то, как теперь жить, и удивленными вопросами узиста на тему того, как я осталась без отца ребенка. А я ведь просто привыкла думать, что я одна и до сих пор переосмысливаю все события в жизни именно с этой стороны.

– Ты почти ничего не ешь, – спокойно, без волнения в голосе, но слегка настороженно замечает Андрей.

Я молча киваю, хотя здесь надо бы придумать какую-нибудь отговорку.

– Что случилось? – он отставляет тарелку и пристально смотрит на меня, изучая, как мне кажется, каждый сантиметр моего лица. – Опять что-то на работе?

– Нет, – понимаю взгляд, хотя хотела бы провалиться сквозь землю. – Нет, там все хорошо.

– А где плохо?

– Да, наверное, нигде, – вздыхаю. – Мне надо тебе кое-что сказать.

– Так смелее, милая, – Андрей пересаживается на стул поближе ко мне и кладет руку мне на плечо. – Тебе от меня нечего скрывать, поверь.

Почему-то в моем затасканном за день сознании возникает ответный вопрос «А тебе?», но это полная чушь, просто результат дикого волнения. Теперь осталось собраться с духом, рассказать долгую предысторию того, как я все узнала и с кем говорила и как это все…

– Я беременна.

Фух. Вот и все, а ты боялась. Главное – не готовиться слишком долго. Теперь следи за его реакцией. Так, глаза отвел. Плохой знак. Очень плохой.

– Вот так вот, – зачем-то добавляю и пожимаю плечами, словно извиняясь.

– И какая неделя?

– Четвертая, – шепчу, предчувствуя какое-то неприятное продолжение.

– Это ужасно, – качает головой Андрей. – Просто кошмар.

У меня мгновенно пересыхает во рту. Такого прямого ответа я, честно говоря, не ожидала, но и задавать уточняющие вопросы не вижу смысла. Просто молчу.

– Ужасно, что ты уже на четвертой неделе, а мы еще не придумали, какое имя дать мальчику, а какое – девочке. А продумывать надо заранее, милая, – он улыбается и крепко обнимает меня. – Я самый счастливый мужчина на свете. Это лучшая новость за всю мою жизнь.

– Правда? – я теряюсь, тону, растекаюсь по его объятьям, и мозг окончательно отключается, оставляя волю чувствам, и я начинаю рыдать.

Андрей успокаивает меня, приносит стакан воды, чтоб мне легче было уняться и начинает строить планы того, как мы обустроим детскую, и что он собирается в связи с этим предпринять. И в этот момент я окончательно понимаю, что счастье, за которым я так гналась все эти годы, но до которого никак не могла дотянуться, настало. Просто пришло вот так, внезапно, на фоне признания, которое могло бы привести к каким-то печальным последствиям, будь Андрей слабым и безответственным ничтожеством, каким его считают некоторые мои знакомые. И теперь я понимаю, что верить в мужчину – значит обеспечивать себе путь к этому счастью. А остальное неважно. Остальное придет.

Я быстро моргаю и оказываюсь у себя на кухне. В какой-то момент я словно отключилась от происходящего и утонула в мыслях так глубоко, что сейчас даже не могу понять, о чем думала. Впрочем, сейчас, стоит мне присесть и хотя бы несколько секунд ничего не делать, как я начинаю думать о том, что будет со мной и Андреем в ближайшие несколько месяцев. Не понимаю, почему, но мне становится жутко тревожно от этих мыслей. Или сначала меня посещает какая-то тревога, а потом уже я начинаю разбираться, с чем она может быть связана, и прихожу только к мыслям о нашем будущем с ребенком. Это странно для женщины, как мне кажется, но я только сейчас, уже забеременев, впервые задумалась о самой возможности иметь детей, смотреть, как они растут, как становятся взрослыми, самостоятельными, как уходят жить своей жизнью и навещают тебя раз в месяц, а то и раз в полгода в выходной. До этого ничего подобного не было, и я всю жизнь жила вроде как в стойкой уверенности, что у меня-то всего этого точно не будет, а будут лишь работа, от которой дохнут кони, ну и я – бессмертный пони.

Поворот ключа в замке заставляет меня вскочить и помчаться в прихожую.

– Привет, – вымучивает с порога Андрей и небрежно целует меня в щеку. – Неужели этот день все?

– Устал? – обнимаю его нежно, но крепко. – Иди сразу в душ. Я сейчас все доготовлю, и будем отдыхать.

– Боже, благодарю тебя за эту женщину, – смеется Андрей.

Я показываю ему язык и ухожу на кухню, старательно виляя попкой – так, чтобы ему это было заметно. Впрочем, в последние дни нам что-то совсем не до секса. Он работает на износ, мотаясь по городу, хотя и зарабатывает меньше меня, сидящей в офисе и перебирающей бумажки. После того, как логистический бизнес, который он вел с партнером, рассыпался, в его жизни настали действительно тяжелые времена, но меня этим было не запугать. Если бы решающим фактором в выборе мужчины для меня были деньги, мне следовало бы облизывать страницы «Форбс» и ждать чуда, но это не в моем стиле. Я понимаю, что ему тяжело сейчас, и что он наверняка думает о разнице наших доходов и прочей чуши, которую навязывает нам общество, но это все не играет никакой роли, когда мы собираемся дома и просто ужинаем вдвоем. Я научилась видеть прекрасное в простых и привычных вещах, и это здорово. Это и есть то, что называют мудростью. К счастью, мне не пришлось ждать сорока или пятидесяти, чтобы достигнуть этого понимания истинной ценности вещей, и времени на то, чтобы насладиться простым семейным счастьем, у меня еще вагон и маленькая тележка.

Я лежу, положив голову на колени Андрея. Уставшая, но довольная. Андрей лениво переключает каналы и оставляет, в итоге, на новостях, хотя мне больше хотелось бы чего-то романтического, нежного, сопливо-розового. Но его слово сейчас – закон, потому что я хочу, чтобы он чувствовал себя здесь хозяином.

В новостях рассказывают о жутком инциденте – муж удушил подушкой гражданскую жену ради того, чтобы жить с любовницей. Сожительница, по его словам, грозила судом если он уйдет – она могла доказать, что они жили вместе три года, а это может являться основанием для раздела имущества. И ради того, чтобы все прошло по-тихому, он пошел на убийство. Где здесь логика, мне не очень понятно, да и думать об этом мне совершенно не хочется, но почему-то эта история меня немного задела – по крайней мере, ее суть кажется мне очень печальной и не только потому, что есть люди, способные на такое, но и потому, что все могло решиться совершенно иначе. Почему-то мне страшно от мыслей об этом и я решаю поделиться этим с Андреем.

– Иногда я не понимаю людей, – вздыхаю я.

– В каком смысле?

– Не понимаю, как можно быть такими жестокими по отношению к тем, кого любишь. Как можно вообще допустить насилие в адрес любимого?

– Я тоже не знаю, – Андрей нежно поглаживает меня по голове, и это немного успокаивает меня – напряженную, готовую к любому ответу. – Никогда не понимал. Мне кажется, все можно решить по-хорошему.

– Но люди, тем не менее, срываются и творят такие вещи, – качаю головой.

– Да плевать на них, – вздыхает Андрей и переключает канал.

Он оставляет какой-то из современных российских мультиков, и это меня вполне устраивает, потому что сейчас мне не хочется думать ни о чем из важного и серьезного, и даже о перспективах того, что будет между мной и Андреем, когда он станет папой, думать лень, и я сосредотачиваюсь на тепле его руки, легонько треплющей мои волосы, и все, что происходило…

{8}

…но я все также держусь особняком, и мне чаще некомфортно в присутствии тех людей, с которыми я провожу пять дней в неделю – то есть, в общем-то, большую часть жизни. Это вообще странно – доверять тем, кто тебя окружает по восемь часов каждый рабочий день, в рабочее время, но встретившись вне офиса – теряться и начинать отстраняться от каждой из бесед, в которую тебя пытаются вписать. Но хуже того – я не знаю, хочу ли я это перебороть.

– Привет, Ирочка.

Я вздрагиваю от этого сильного, уверенного голоса, врывающегося в мое заполненное внутренним диалогом одиночество и пытаюсь что-то промямлить, но из связного получается только глупо улыбнуться.

– Все в порядке? – спрашивает Игорь Елисеев то ли по-хозяйски, то ли встревожено – за его крепким, уверенным голосом спрятано столько интонаций, что разобраться в них совершенно невозможно.

– Конечно, – стараюсь улыбнуться пошире, и прочти сразу понимаю, что становлюсь похожей на умственно отсталую. – Я просто немного…

– Устала? – усмехается Игорь. – Немудрено. Год вышел тяжелым, нет?

– Есть немного, – вздыхаю нарочито тяжко, хотя внутри что-то регулярно вздрагивает, словно призывая сплясать «калинку» прямо посреди банкетного зала. – Все эти провальные тендеры, суды, ФАС…

– У тебя не было провалов, были просто неудачные условия закупки, – Игорь отпивает немного вина, быстро облизывает губы и хмурится. – Забудь. Знаешь, я тут подумал…

– Игорь Михалыч, – абсолютно бестактно врезается в наш разговор Коля Воробьев – коммерческий одной из фирм Игоря, базирующейся в подмосковном Дзержинске; он отчаянно хватается за руку босса и так же излишне энергично ее трясет. – Мое почтение. Как Вы?

– Отлично, – усмехается Игорь. – Но опоздунов все также не люблю.

– Простите великодушно, – подступает к этой компании генеральный той же фирмы, относительно тактично оттесняя меня на задний план. – «Сапсаны» ходят абы как, ей-богу.

– Да-да, и самолеты тоже задерживают, – Игорь оглядывается на меня, и я крокто улыбаюсь, киваю и отхожу, поскольку совершенно не желаю слышать напыщенную болтовню москвичей.

Даже когда ребята из Подмосковья работают на тебя, хозяина из Питера, при всем их постоянном прицеле взглядом тебе в рот, они все равно считают, что познали жизнь куда как глубже. Эта мнительность сквозит во всем, и даже стоя сейчас рядом с Игорем, который с усмешкой смотрит на все эти понты и попытки держаться наравне с тем, кто действительно стоит у руля глобальной системы, причем не по наследству, а по праву основателя, эти двое подмосквичников продолжают что-то из себя строить. Нет, я ничего не имею против Москвы. Красивый город, особенно летом. Но почти все, кого я оттуда знаю, просто конченные козлы, не иначе. А вот Игорь – совершенно другой. Впрочем, какое мне до него дело, если подумать? У него в кармане вся группа из доброго десятка фирм разных профилей, и он считает совершенно другие деньги. Не могу представить, что он мог бы когда-то работать на зарплату. Он один из тех мужчин, которые настолько сильны внешне и по манерам и внушают такое уважение, что невозможно представить их мальчиками с юношескими угрями и первой безответной любовью, равно как и ослабшими безвольными стариками. Кажется, что Игорь всегда был таким – уверенным в себе, надежным, излучающим доверие и…

Ну, что ты там думаешь, глупышка? Какие слова ты хотела себе сказать?

Нет, это не то. Это не имеет смысла даже обдумывать.

Завязывай уже, мы же с тобой в одной лодке, ага?

Ну, хорошо.

…и притягивающим к себе, порождающим желание быть с ним рядом, быть под его защитой. Но у меня уже есть тот, кому я могу доверять, и все эти мысли – лишь абстракции, просто игра воображения. И взгляд его, обращенный ко мне – лишь дань вежливости.

Конечно-конечно, умница, отлично обманываешь себя. Но нет.

Все, отвлечься, не думать о нем. Я ищу взглядом кого-нибудь из своих, по дороге успевая сменить пустой бокал из-под какого-то белого полусладкого на наполненный с шампанским, и пытаюсь вспомнить, который это за вечер, но после третьего счет перестал иметь смысл. Впрочем, такого уж серьезного опьянения я не чувствую. Надо бы намекнуть Игорю, что засранцы небось разбавляют вино водой, дабы мы лопнули от объемов выпитого раньше, чем начнется настоящее веселье.

Лена Харитонова – закупщица из «Ронда», – явно увлечена рассказом директора маленькой питерской фирмы Михаила Сергеевича настолько, что подносит уже пустой бокал ко рту три раза подряд, и я решаю помочь ей в этом нелегком и подхожу к ней с двумя бокалами с золотистым искрящимся шампанским – своим и ее, и ее «Спасибо, Ирочка» и деликатный шаг влево впускают меня в эту светскую беседу в составе Лены, Стаса из продаж, Михаила Сергеевича и молодого светловолосого паренька, лицо которого мне совершенно незнакомо.