Бой-КОТ. Дело доверчивого ветеринара

«Какой чудак, – подумал кот, – пишет работу с конца. Может, он еще не придумал, что разместить в центре?»

Он проследовал к месту, которое художник оставил на холсте пустым, и, усевшись на кротовьей куче, принялся вылизывать себя. Кто как не котектив заслужил быть в центре внимания? Тот заметил тщеславную выходку Ричарда и, бросив на него беглый зоркий взгляд, снисходительно улыбнулся.

– Котика не нарисуете? – шумно прокашлявшись, спросил Лыжин.

– Давайте я сам решу, что мне рисовать, хорошо? – мрачно посмотрел на полицейского художник.

– Хорошо-хорошо, – смутился Лыжин. – А это ведь вы тот самый Андриенко? Помню, жаловались как-то соседи по даче на какого-то художника, что шумел сильно, – мстительно вспомнил он.

– Ну, я Андриенко. Не знаю, о чем это вы, – ответил тот, поправляя очки. – У меня был перфоманс, и я его закончил до одиннадцати вечера. Давайте вы будете своей участковой работой заниматься, а я – своей.

– Ладно, не будем мешать. – Лыжин растерянно потер свой курносый нос с парочкой веснушек, повернулся и побрел обратно к машине. Нужно было загрузить Прапора и ехать дальше, благо оставалось буквально двести метров.

Перед воротами усадьбы Азарова капитан затормозил и долго сигналил. Наконец автоматические ворота открылись и впустили гостей. Проехав немного по дорожке, он остановил своего динозавра немецкого автопрома и открыл двери. Ричи радостно выскочил наружу, за ним, пыхтя, вылез Прапор.

– Вы, котики, пока погуляйте тут, а я пойду важными делами заниматься, – наставническим тоном проговорил капитан. Прапор утвердительно мяукнул, а Ричи проигнорировал этот дешевый выпад и решил осмотреться.

Участок Азарова впечатлял с первых же секунд. Монументальный забор скрывал от прохожих не только уклад жизни магната, но и его своеобразные представления о мире. Пестрое поместье одновременно поражало несуразностью и пробуждало желание рассмотреть все элементы несовместимого архитектурного ансамбля.

Высокий цоколь в классических пропорциях, округлая парадная лестница позднего барокко, скульптуры, изображающие вавилонских крылатых львов обрамляли вход, подчеркнутый греческим портиком в коринфском стиле. На фронтоне красовалась Афина с масонской пятизвездочной рогатой совой в окружении богатырей и ветеранов Второй мировой, увешанных медалями, как новогодняя елка. Этажи были украшены полосами с орнаментами эпохи Возрождения и средневековой Персии. Над парадной лестницей красовалось большое округлое световое окно в стиле модерн.

О русском модерне напоминали резные деревянные наличники и ставни окон. Всю эту несуразную роскошь венчали готическая остроконечная черепичная крыша и маленькие, поздней готики, французские башенки. Во дворе росли персиковые и миндальные деревья. Слева тек искусственный ручеек и располагались сад камней, японская пагода и пруд, в котором резвились жирные золотые карпы, а справа находилась часовенка.

Прапор присвистнул, в восторге созерцая все это благолепие. Его мысли приняли отчетливо гастрономический оборот. Толстяк облизнулся, время от времени кривясь от колик в животе.

– А представляешь, чем кормят у Азарова на кухне? – мечтательно закатил он глаза. – Обрезки осетрины, гусиная печень с грибами, лосось тартар с лимоном.

– Прапор, дружище, у тебя гастрит, твое обжорство до добра не доведет. Тебе нужно кушать овсяночку, жевать травку, – улыбаясь, заметил Ричи. – Думай о деле, а не об осетрине, об осетрине позабочусь я.

– Он еще и издевается над толстым кот… Уй, прихватило! – скорчился Прапор.

Ричи укоризненно поглядел на него.

– Нет-нет, все нормально. Позову я еще тебя когда-нибудь, ай!.. – угрожающе пробормотал обжора.

Дверь в особняк открыл человек в дорогом костюме и белых перчатках. В поджарый птичий вид его вносили некоторую сумятицу старомодно подкрученные усы.

«Прислуга напоказ, – подумал Ричи. – Перчатки и костюм этот человек надевает крайне редко, брюки чуть велики, пиджак мал, манжеты, вместо запонок, застегнуты на булавку». Ну а самым вопиющим фрагментом костюма шикарного дворецкого был ненастоящий галстук-бабочка – простой бантик, пришитый на резиночку.

Интерьер дома выглядел более пристойно и сдержанно, чем можно было ожидать, исходя из внешнего убранства здания. Дубовые лестницы поднимались, огибая стены прихожей, на второй этаж, пол был выложен мозаикой из битого мрамора и морской гальки. Хаотично выложенная по краям мозаика превращалась в орнамент с античным павлином в центре. За округлым дверным проемом находился просторный зал. Там стоял гарнитур в стиле ампир с золочеными фигурными ножками в виде крылатых сфинксов и львиных лап.

Вдобавок вся комната была уставлена стеллажами, сплошь забитыми разнообразными бронзовыми, костяными, деревянными и керамическими статуэтками, посудой, медалями и монетами в прозрачных боксах. Предметы со всех уголков планеты, разных времен, стиля и подлинности. Рядом с японскими нэцке ютились фарфоровые статуэтки из Майсена, иранские поилки, тюркская керамика, полинезийская деревянная мелкая пластика, индийская бронзовая посуда, модерные пресс-папье, современные китайские поделки и еще черт разбери что. Объединяло эту коллекцию только одно: везде были изображены птицы. Аисты и гуси, орлы и петухи, попугаи и страусы – везде только птицы. По скромным прикидкам Ричи, только одной полочки хватило бы любому «двуногому» для безбедной старости.

Азаров сидел в самом углу большого зала на стареньком венском стуле за кокетливым круглым модерным столиком и попивал кофе из потерной кружки с нарисованным петухом и надписью «Удачи в новом, 2005 году».

– Здрасьте, Даниил Эдуардович, – неловко откозырял Лыжин.

– Явились наконец, – проворчал тот. – Вас только за смертью посылать. А время идет! Где мой павлин?!

– Будем искать, – виновато потупился капитан. – Я же к вам, собственно, по делу…

– Ну? – Азаров со стуком поставил кофейную кружку на стол.

– Мне нужно, чтобы вы рассказали о павлине все, что знаете. И ваши подозрения, если они есть.

– Я вам еще в прошлый раз рассказал, что у меня украли моего павлина Минкульта! Этого мало?! У нас тут в каждом доме по павлину?! У меня связи в МВД, не найдете его – вас тут через сутки не станет! Совсем обнаглели, раскормили морды от безделья! – Азаров снова грохнул кружкой по столешнице. При этом он почему-то смотрел на Прапора.

– Все же давайте к делу… – с тихим упорством попытался перевести тему Лыжин. – Какой именно был ваш павлин?

– Павлин… Павлин – чудо природы! – Мечтательная улыбка озарила круглое лицо бизнесмена. – Я купил своего Минкульта в Иране год назад. Там в Тегеране есть огромный рынок, животными на нем тоже торгуют. Я хотел себе канареек купить, чтобы веселее в отеле жилось. Но тут увидел его… Тогда он еще совсем маленьким был – года три, по павлиньим меркам, считай, подросток. Они до двадцати лет живут. Но краси-и-ивый, не передать! Только взрослые перья отрастил. Так вот, павлин обыкновенный, Pavo cristatus, возраст – приблизительно четыре года, цвет – синий. Хвост шикарный, огромный. Высота вместе с хвостом – ну где-то так, – показал он рукой отметку выше стола. – Что еще… Орет только противно, гад. Потому он и Минкульт – красивый, перья распустил, типа, аристократ, вышагивает по двору. А как жрать захочет – вопит, как последняя чайка. И гадит так же.

– Так и запишем, – усмехнувшись, черкнул что-то в своем блокноте Лыжин. – А как он пропал?

– Как-как, – снова заворчал Азаров. – Был – и нету. Вечером был, утром не стало. Клетка открыта. Никто ночью не ходил туда. Управляющий мой спал, скотина, беспробудно. По крайней мере, он так говорит, – хмуро добавил бизнесмен.

– А кто мог украсть павлина? Вы не подозреваете никого?

– Да кто угодно! Красивая птица, ее можно продать за бешеные деньги. Видимо, какие-нибудь оборванцы выкрали, понадеялись на легкую добычу. Кому нужен павлин? Всем нужен! Кого подозреваю? Всех! И вас тоже! – Азаров потряс пальцем в направлении Лыжина. – Кстати, что это еще за кошки тут бродят?

Ричи, до этого тихо сидевший в дверном проеме, решил стремительно ретироваться. Судя по всему, «двуногие» договорили, и больше ничего интересного услышать не удастся. Значит, пора самому разнюхивать, что к чему.

Глава пятая,

в которой был возвращен Минкульт

Ричи отправился на поиски улик. Поместье манило незнакомыми запахами. Первым делом нужно было осмотреть место преступления, и он подался во двор, где располагался мини-зоопарк Азарова. По правде сказать, он больше напоминал ухоженный скотный двор. Овечки и козы в просторных загончиках, индюки, индоутки, декоративные утки, гуси, просторный вольер с фазанами и глухарями, рядом конюшни с орловскими рысаками. Над домом прислуги – голубятня. В дальнем конце двора за садом – соколятня.

Ричи внимательно осмотрел вольер, где еще недавно находился павлин. Дверца закрывалась на простую щеколду, значит, похитителем мог быть кто угодно, имеющий доступ к вольеру. Свежая соломенная подстилка – скорее всего, вчерашняя: никто не будет менять подстилку в пустом вольере. Перья, птичий помет и, что самое важное, следы борьбы отсутствовали. Это уточняло время похищения. Павлина выкрали этой ночью. Дело в том, что павлины, как и куры, ночью абсолютно слепые и спят довольно крепко. Выкрасть такую птичку без лишнего шума не составило бы особого труда.

Потом он пошел посмотреть на хищных птиц. Сначала задумался (чисто теоретически, разумеется) о том, чем отличаются на вкус соколы от, скажем, дворовых голубей, но острые когтищи пернатых, пристальное внимание их зорких глаз и огромные выгнутые клювы улетучили гастрономические фантазии котектива в момент. Ричи сглотнул, понимая, что, если бы не клетки, добычей мог стать он. Такая птичка вполне могла позавтракать павлином, но вряд ли это бы осталось незамеченным. Тем более среди пернатых не было сов, а ночное время похищения наиболее вероятно. Оно вообще было бы стопроцентным, если бы не одно «но»: обслуга поместья могла участвовать в похищении и замести следы.

Судя по разговору с Лыжиным, Азаров был требовательным и несколько высокомерным: сочетание, которое редко нравится обслуживающему персоналу. Ричи отправился в домик прислуги, ловко заскочив на подоконник, уселся и стал осматривать комнату, где ночуют садовник и смотритель (это было видно по сменной одежде, висевшей у двери на вешалке).

– Так-так-так, – муркнул он в предчувствии разгадки. Сквозь развевающиеся ветром шторы открывалась картина вчерашнего пиршества: под столом расположилась батарея из бутылок молдавского вина и крымского портвейна, на столе в недопитой бутылке красовалась веточка цветущей сирени и ветвь финиковой пальмы – Ричи видел такую в доме Азарова, три грязных стакана, два из них с недопитым вином. Несколько пустых тарелок, в одной из них красовался сложенный из бумаги петушок. Кровати две, стакана три, стула три. Выбор вин не вполне соответствовал вкусам тружеников сервиса.

Очень неуместно и подозрительно выглядел арт-объект – составленный кем-то от скуки букет в стакане с недопитом вином. Ричи охватили смутные подозрения. Котектив представил себе, как двое из этой троицы улеглись спать, оставив скучающего собутыльника – любителя прекрасного. Этот третий и был похитителем. Дело за малым – узнать, кто он. Последующий осмотр комнаты не дал никаких новых улик.

Наш котектив решил еще раз осмотреть поместье Азарова. Слишком много деталей могло ускользнуть при первом, беглом осмотре. Войдя в дом, он сразу взбежал на второй этаж, обставленный с не меньшей роскошью. Немало было западноевропейских охотничьих натюрмортов, в большинстве своем – копийных или неудачно отреставрированных. Несколько полотен показались Ричи вполне оригинальными.

В бытность свою молодым котом, он жил со своим «двуногим» в Петербурге, часто прикармливаясь у добрых столовщиц Российской государственной библиотеки. Там и познакомился с котом – смотрителем хранилища Эрмитажа Каракаллой. Страшное имя римского солдатского императора тот получил от музейщиков за внушительные размеры, горделивое поведение, рыжесть и мордатость. На самом деле толстая наглая морда скрывала характер тонкого и кроткого эстета. Ричи любил коротать промозглые тоскливые питерские вечера в разговорах и прогулках по хранилищу с Каракаллой. От него он и получил некоторые дилетантские познания об искусстве.

В рабочем кабинете Азарова Ричи обнаружил нечто, что заставило его взвизгнуть от удивления и досады. В просторной светлой комнате на столе красовалась японская статуэтка нэцке с сюжетом «Ронин, ворующий курицу», и большая, явно поддельная, судя по искусственно напыленной патине, бронзовая китайская чаша Цунь, изображающая павлина – жар-птицу. Рядом лежала картина без рамы, изображающая купающихся в пруду у пагоды гусей, картина современная, настолько современная, что пахла свежей краской. Написана она была здесь, во дворе Азарова, смелой рукой профессионального академического живописца, в правом нижнем углу красовалась подпись – «Андриенко».

Разбитая мисочка сложилась? Ричи необходимо было растолковать это все «двуногому», а заодно обследовать дом художника. Он задумался. Лыжин сидел внизу и не видел этой картины. Подавать звуковые сигналы не получалось – капитан никогда не обращал на это особого внимания. Прапор тоже не был готов ему помочь: толстяк развалился где-то во дворе и в теньке наблюдал за бабочками.

«Эстет нашелся, – недовольно подумал Ричи. – Значит, придется действовать как можно топорнее, чтобы этот человек уж точно все наконец понял».

Котектив прикинул диспозицию. Азаров за столом на нижнем этаже, Лыжин на стульчике перед ним, как провинившийся школьник. Шума нужно много…

Ричи вздохнул и, разбежавшись, запрыгнул на столик, сбросил с него пару книг и картину, задев ее своим туловищем, а затем с громкими возгласами убежал за дверь. Уж такое эти человеки должны были заметить.

И точно – Азаров разразился руганью по поводу «этих чертовых животин», а Лыжин кинулся наверх. Вслед за ним поспешил и хозяин.

«За птичками погнался», – усмехнулся про себя капитан, но тут тень сомнения скользнула по его лицу, и он спросил вслух:

– А откуда у вас эта картина?

– Да есть тут один художник, сосед, дача у него справа, – проворчал Азаров. – Рисует вроде неплохо, вот купил у него пару вещей.

– А не Андриенко его зовут, часом? – Лыжин определенно начал что-то подозревать, как радостно отметил Ричи.

– Угу, – подтвердил Азаров. – Он тоже птичек любит. У него дома такой ара живет!.. Огромный, яркий, просто образцовый.

– Так-так… А часто он заходит к вам?

– Да постоянно. Придет с кучей эскизов и давай показывать. Ну, понятно, что ему постоянно на новые очки денег не хватает, или еще на что. Но работы иногда хорошие приносит.

Ричи был счастлив. «Двуногие» в конце концов дошли до нужных выводов! А Лыжин тем временем засобирался уходить.

– Надо еще сходить проверить кое-что, – неопределенно сообщил он бизнесмену. – Так, котики, вы где? – Когда Ричи позвал Прапора, и они двинулись к машине, капитан посетовал: – Жалко вас запирать. Вы же будете хорошими котиками? Посидите тут тихо на улице?

Прапор мяукнул что-то, что Лыжин принял за согласие и сразу направился к соседям. Ричи немного подождал и побежал следом.

Дом художника был небольшой старой дачкой, к которой рукой некоего творца были приделаны странные и неожиданные детали. Над входом красовалась резная фигурка павлина, флюгер на крыше представлял собой традиционного «петушка», а деревянные резные перила на крыльце были украшены изображениями перьев. Из стоящего у крыльца продырявленного чайника росла маленькая елочка, а рядом примостился облезлый мопед. Ричи хмыкнул и просочился в дверь.

Внутри интерьеры бабушкиной дачи были точно так же загадочно разбавлены самыми неожиданными деталями. Кроме того, комната служила еще и мастерской, поэтому кругом лежали кучки самых разных предметов – от полузасохших овощей до вазочек странной формы, черепов и скелетов в натуральную величину, разбросанные карандаши, ножи, тряпки, измазанные краской, кисти, пустые бутылки (Ричи усмотрел тот же крымский портвейн) и птичьи перья в невероятных количествах.

Андриенко стоял у окна перед мольбертом, одетый в узкие темно-красные джинсы и «олимпийку», а в зубах его дрожала трубка. Пуская дым почти в лицо Лыжину, он возмущался:

– Вы меня не понимаете и не поймете. Я художник. Я знаю, что мне нужно на моей картине. Мне не хватает ровно одной детали, и для искусства я сделаю все, что в моих силах.

– Но это называется кража, – с мрачным упорством уговаривал Лыжин, вглядываясь в картину, которую уже видел сегодня. Но сейчас на месте пустого пятна были намечены очертания павлина, расхаживавшего по двору за окошком.

– Называйте как хотите, – выпустил очередной клуб дыма Андриенко, – но мне нужно завершить работу. Вы не понимаете. Когда есть вдохновение, нельзя не доделать и бросить на середине. Это все равно что очень хотеть пить и выпить только глоточек…

– Ваш сосед переживает! – попытался Лыжин воззвать к его совести.

– Да что случится с птичкой? Допишу – отдам, – парировал художник.

– Это кража, – повторил капитан.

– Пока не допишу, ничего никому не должен отдавать. Все для искусства.

– Почему вы тогда просто не одолжили павлина?

– Он бы мне не дал, – тяжело вздохнул Андриенко. – А мне надо было, я и взял. Павлин – символ богатства и процветания. На моей картине просто должен быть павлин, я так увидел. Он будет символом богатства и процветания нашей родины. Ее расцвета. Такого же яркого, как его перья, и такого же неожиданного среди всех этих пасторальных березок. Никто же не ждет ни расцвета, ни павлина. А он есть. И будет. Короче, я никому ничего не отдам, пока не закончу.

– Вы должны отдать, иначе я вас арестую, – почесав затылок, твердо произнес Лыжин.

– Художника будут судить за идею! – воскликнул Андриенко. – Вернулись времена инквизиции! Что ж! Ломайте руки, волоките в ваши застенки! Я готов! Горите костры! Я погибну, но мое искусство не умрет!

Ричи начала утомлять эта бессмысленная борьба. Он сделал несколько кругов по комнате, стараясь ничего не задеть, и вылез в окно. Павлин, как ни в чем не бывало, ходил по двору. Кажется, он вообще не замечал разницы между своим вольером и художническим двориком.

– Ну, сколько вам нужно времени на то, чтобы доделать вашу работу? – уже умоляющим тоном расспрашивал Лыжин. Ричи даже стало жалко капитана.

– Не знаю, – грустно пожал плечами художник. – Может, вечер, а может, две недели.

– А чем вы его кормить будете?!

Андриенко задумался. Его слезы моментально высохли.

– Пока он у меня полбатона склевал.

– Что ж так птицу мучаете! А если ему надо витаминов каких-нибудь? Вы не подумали? Мертвый павлин на картине уж точно не будет означать благополучие! – Видимо, Лыжина внезапно посетило вдохновение, и он начал вдохновенно вещать о том, о чем не имел ни малейшего понятия. – Павлины же нежные птицы, у них не наш режим. Им тепло нужно, своя клетка, еда особенная. А вы его во дворе батоном кормите!

Художник снова задумался, потом согласно кивнул:

– И вправду. За павлином, как за расцветом нашей родины, надо тщательно следить! Ведь это такие хрупкие и нежные материи! Это же не дворовые куры… Это красота! Это нежность! Изящество! Символ! Тонкие материи! Ладно, так и быть. Только во имя красоты. Я закончу как можно быстрее и верну его в среду, где он будет в сохранности.

– Хозяину? – уточнил Лыжин.

– Хозяину, – вздохнул Андриенко.

– Сегодня?

Художник не ответил, отпил из одной из стоящих на подоконнике бутылок несколько немаленьких глотков, выглянул в окно и взял в руки палитру…

Уже через полчаса все сидели в шикарной гостиной Азарова. Тот на радостях велел даже налить художнику чаю с огромной прибавкой рома. Расположились в удобных креслах, которые составили полукругом специально, чтобы дать возможность капитану Лыжину рассказать все подробности задержания преступника. Это был его звездный час. Он расхаживал по гостиной, заложив за спину свои длинные руки, и, невероятно гордый собой, говорил:

– …Проезжая мимо художника, я сразу почувствовал, что с этим человеком что-то не так. Но что? Когда я спрашивал его сегодня утром, как его дела, он отвечал как-то нервно и скомканно. Поэтому, закончив опрос свидетелей в доме, я сразу поехал к озеру. Мы разговаривали, казалось бы, ни о чем, но я внимательно осматривал окрестности и наблюдал за Андриенко. Наш знаменитый художник все продумал, кроме одного! Он все время бросал взгляд в сторону перелеска. И я подумал, что это может значить. Под видом поиска вот этого кота, – все взгляды впились в Ричарда, скромно чистящего когти на подушечке возле камина, – я, не вызывая подозрения, приблизился к перелеску и обнаружил схрон с птицей. С Андриенко у нас завязалась борьба, но, как видите, мне удалось выйти из нее победителем. Петр Сергеевич, теперь слово за вами – что с ним делать? Сразу в изолятор или?..

– А мы дадим ему слово, – разрешил Азаров. – Мне интересно, что толкнуло немолодого уже и довольно обеспеченного человека на преступление?

– Да я!.. – вскинулся Андриенко. – Да я из любви к искусству! Я давно уже размышлял о том, как сделать натурализм ближе к народу. Многие думают, что это направление изжило себя с приходом фотоаппаратов, что оно скучное. И мне захотелось сделать эпатажную картину. «Красота без границ», где на фоне нашего невероятно красивого озера раскрывал бы свой хвост прекрасный павлин. Это была бы бомба! Ведь все знают, что я пишу лишь то, что вижу. Я не знал, как даже приблизиться к вам, как попросить на время вашего Минкульта, ведь птица прекрасна, и вряд ли вы бы мне ее дали… И я… улучил момент. Павлин был рядом с воротами. Я схватил его и побежал! Я ничего не планировал этого, все само собой получилось!

Лыжин довольно потирал руки, а Азаров благодушно улыбался.

– А нельзя ли взглянуть на картину? – обратился бизнесмен к своим служащим. Один из них буквально растворился в воздухе и, спустя мгновение, снова материализовался с картиной в руках.

Сосисочные облака оставались на месте, озеро все так же блестело на солнце, листва на деревьях, казалось, трепетала на ветру. Ричи задумчиво смотрел на полотно, и с удивлением ловил себя на мысли, что картина ему нравится. Азаров тоже с интересом разглядывал пейзаж.

– А вот здесь должен был стоять Минкульт… – задумчиво протянул он.

– Ну да! Представляете, как гармонировало бы его оперение с окружающим пейзажем! – подхватил Андриенко. – Удержаться было невозможно!

– Капитан Лыжин?

– Я!

– Я принял решение. Выражаю вам огромную благодарность за помощь в поиске павлина, даже вознаграждение вам выплачу. Лично! Хотя могу и через кассу…

Лыжин медленно и скорбно покачал головой, мол, зачем бухгалтерию беспокоить.

– Но заявление свое заберу, – продолжил Азаров. – У меня появилась идея. Уважаемый! – обратился он к художнику. – А как вы посмотрели бы на совместный проект? У меня скопилась масса интереснейших артефактов. Почему бы вам не написать серию картин в наших окрестностях, но с использованием моих находок? В конце концов, почему бы не вложиться в развитие отечественного художественного искусства? Я думаю, нам следует прямо сейчас обсудить детали. Всего доброго, вознаграждение вам выдадут на выходе. И котов не забудьте, заберите.

Ричард гордо спрыгнул с подушечки и, задрав хвост, пошел к дверям, всем своим видом демонстрируя свое превосходство над невоспитанным хозяином дома. Прапор поспешил следом…

«Скромность кота Ричарда не знает предела. Он никогда не спешит рассказывать новым знакомым о том, что является широко известным в узких кругах котективом. Но такова судьба всех великих сыщиков – стоит им где-нибудь появиться, как тут же случается преступление… – размышлял чрезвычайно довольный собой Ричи неделю спустя. – В конце концов, «двуножье» или кошачье преступление – какая, по сути, разница? Мася снова смотрит с восхищением, ее язычок щекочет ухо, а вибриссы нежно подрагивают… Я готов к новым расследованиям…»

Глава шестая,

которая начинается и заканчивается слезами

Ричи выглянул в окно – там лакомились сушеными бычками «казанская сиротка» Булочка, которая недавно поселилась в соседнем доме, и его любимая Масюня.

– Хм, в Казани моря нет, у нас тут тоже… Странно, где это они сушеных бычков откопали? Не в камышовом же котловане за лесом… – Ричи облизнулся.

– Дорогой! – повернулась к нему Мася, почувствовав его взгляд. – Иди к нам! Посмотри, какие замечательные котяточки растут у Булочки! Просто ангелочки!

Тут только Ричи заметил три крохотных хвоста, которые нервно дергались в боевом экстазе у заброшенной собачьей конуры – там уже давно никто не жил, но запах, видимо, сводил котят с ума.