Рядовой для Афганистана

– Нет! Я сам! – уперся я и закинул сумку с парашютами за спину.

– Странные они какие-то сегодня. А, так это спецназовец, смотри у него автомат короткий, а может радист? Не, это точно спецназ, смотри, у него даже стропорез есть, вон шнурок из кармана торчит, – наперебой обсуждали меня солдаты. – Ладно, поехали к лесу, там кажется, кто-то снова висит! Ну, давай брат, с первым прыжком тебя! – дружелюбно крикнули они мне.

БМД рванула с места и поплыла по глубокому снегу, словно пушинка.

– Спасибо, братаны! Вам тоже не хворать! – захрипел я, стараясь быть солиднее.

Боевая машина десанта виртуозно и стремительно побежала в сторону соснового леска снимать с деревьев незадачливых парашютистов. Я бодро зашагал вперед, радуясь и светясь от счастья. Особенно меня радовало то, что я разобрался с управлением парашюта и не упал на сосну. Что толку от такого диверсанта: висит как елочная игрушка, подходи и бери в плен. Только зря учили олуха. Жалко такого, как мотылек в паутине трепыхается…

На пункте сбора собрались офицеры и наблюдают за снижающимися парашютистами в бинокли. Я доложил старшему лейтенанту Семенову, который уже пил чай с баранками, об успешном выполнении прыжка и отправился на обед в расположенную по близости походную кухню. Повар отвалил в мой котелок огромную порцию гречневой каши с тушенкой, выдал масло, налил в кружку сладкого горячего чая и предложил хлеба столько, сколько смогу съесть.

– Боец, смотри внимательнее! – улыбнулся повар.

– А что? – не понял его я.

– Стропу не проглоти!

– В каком смысле?

– Улыбка очень широкая, не ровен час, купол в рот залетит!

– Серьезно?

– Так говорят. С первым прыжком тебя!

– Спасибо, конечно! А у тебя сколько прыжков? – поинтересовался я и отпил немного чая.

– Ох-ты, шустрый какой! Между прочим, я старшина сверхсрочной службы, в десанте уже четыре года. И у меня уже целых сорок пять прыжков. Есть и ночные, а это братан, не днем прыгать. Как филин летишь, когда ноги ставить к приземлению не видно.

– Круто, и что все годы на кухне кашеварите товарищ старшина? Все четыре года?

– Конечно, а что плохого? Солдата кормить надо, десантник, он пожрать горазд.

– А домой когда собираешься?

– А чо я там делать буду! Здесь я уже привык и зарплата не хилая.

– А, где живешь? Вкусно, блин, готовишь, – все не унимался я.

– Спасибо, ку-щяй, поправляйся, – улыбаясь, с акцентом сказал повар. – Живу я в Фергане, почти на границе с Афганистаном. Домой не хочу, я семью кормлю: отца, мать, сестер и маленького брата. Вот, написал рапорт в Афганистан, жду вызова из штаба, через месяц надеюсь, что полечу. Там знаешь, какая зарплата? Хорошая, брат, очень хорошая.

– Хрен с ней, с зарплатой. Не боишься, там ведь не санаторий, раз десантуру посылают?

– Честно? Боюсь, очень! Вообще не люблю войну, ненавижу! А ехать надо, служить, выполнять интернациональный долг. На свадьбу копить, на калым. Знаешь, какая у мэнэ невеста? У-у, мой персик, сок Ферганской долины. А если убьют, что ж, плохо будет всем, очень плохо. Плакать будут…

– Тебя не убьют, – тихо сказал я и приступил к поеданию каши.

– Почем знаешь?

– Кто тебя убивать станет? Ты и басмачам обед сваришь, да такой, что все довольны будут!

– Э-э, зачем так говоришь? – слегка обиделся повар.

– Шучу я, хороший ты мужик, за что тебя убивать-то? У тебя и тюбетейка, наверное, есть?

– Конечно, и не одна. Почему спросил? Масло еще хочешь? – улыбнулся повар.

– Нет, объелся, спасибо большое и ни пера, ни пуха тебе, в Афганистане!

Через полчаса собралась почти вся рота, кроме двух курсантов, приземлившихся на лес. «Батя» и «папа» ротный объявили торжественное построение. Ротный вызывает каждого новоиспеченного десантника из строя, жмет руку, вручает «Берет ВДВ» и знак «Парашютист СССР». Я сжимаю свой значок в кулаке, он тяжелый и приятно покалывает ладонь острием звездочки на куполе. Голубые береты сверкают на наших стриженых затылках, над нами высокое синее небо. А в небе белые как снежинки купола. Прыгают офицеры дивизии. Скоро весна…

Старшие прапорщики Закидухин и Грибанов тоже здесь. Они прыгнули вместе с нами и их лица помолодели и зарумянились. Прыжок с парашютом, по их словам, отличная прививка от старости и хандры. Закидухин собирает у курсантов вытяжные парашютные кольца, все же три парня упустили свои кольца в снег. Теперь их можно найти только летом, если не опередит местная детвора. Грибанов собирает стропорезы, все в наличии, отлично. На желтых и добрых гражданских автобусах «Икарусах» мы едем домой.

После отбоя взвод поднял Цибулевский, чтобы лично поздравить нас с первым прыжком и предупредить.

– Десантники! Теперь у каждого из вас есть знак и берет! В батальоне были случаи воровства. Если узнаю, что у нас есть вор, придушу лично и дисбата не побоюсь! Но и того, кто потеряет свой берет или знак, тоже не пожалею! Чмошник получит дюлей, а потом будет рожать потерю! Ясно?

– Так точно, товарищ сержант! – гаркнул взвод.

– Усе, салаги, теперь я старший сержант! Поздравляйте командира! Завтра хочу молока и турбинок…

– Тов-стар-сержант! У нас ведь денег нет, – сказали братья Гончаровы.

– Есть, завтра зарплата за два месяца придет.

– О-о! Ура! – раздался радостный гул по всему строю.

– Смир-на! Так, кто прыгнул и не дергал за кольцо, как я учил? Есть хоть один?

– Я, курсант Одуванчиков! – зачем-то сказал я.

– Курсант Кинжибалов! – поддержал меня Витек.

– Гм, честно не ожидал, курсанты! Держи краба! – «замок» крепко пожал мою ладонь, неужели дружба?

Ро-та, отбой в ВДВ! И не шевелись…

Новый день принес нам новые старты. Началась специальная лыжная подготовка. Мы получили нулевые лыжи, березовые и широкие, почти как охотничьи. До обеда роты смолят свои лыжи. Через пару дней нам обещан пробный марш-бросок на лыжах на десять км. Цибулевский не обманул, за пару часов до ужина в роту явился старшина Грибанов с парашютной сумкой наперевес. Опять что-то принес? Посреди центрального прохода поставили стол и накрыли его куском зеленого сукна. Прапорщик разложил на столе списки роты на денежное довольствие. Вызывает по одному. Дошла моя очередь.

– Одуванчиков? Ага! Подходи, получай денежное довольствие и расписывайся, – сказал Грибанов, потирая у себя под носом.

– Есть!

Я изучаю наименование столбцов, из которых складывается наша зарплата. Оклад рядового Советской Армии – семь рублей, прыжок с парашютом – три рубля пятьдесят копеек. Ага, вот еще интересный столбик – доплата за службу в войсках специального назначения – один рубль. Итого одиннадцать рублей, пятьдесят копеек за декабрь 1984. И за ноябрь, неполный месяц – пять рублей.

Штрафы за потерянное вытяжное кольцо – шесть рублей, за потерянный нож-стропорез – сорок семь рублей. Но это не про нас, в нашей роте «штрафников» нет…

Мы летим над Северным Ледовитым Океаном. Семенов стоит и молча смотрит в бездну за открытой дверью самолета, ранца с парашютом на нем нет. Я как всегда стою за командиром с парашютом и в ужасе наблюдаю, как «Фантомас», он же наш выпускающий, отрывает болтающуюся на одном крючке дверь и бросает ее в проплывающее мимо облако. Потом кладет свою единственную руку в черной перчатке, вторая безвольно висит похожая на муляж, на плечо взводного и спрашивает трубным голосом:

– Готов? Герой!

– Нет! Не готов, где мой парашют? – спрашивает Семенов, оглядываясь на Фантомаса.

– Меня это мало волнует! Ха, – страшно смеется фантомас. – Когда я воевал в Индо-Китае в составе «Иностранного легиона» Франции и был «зеленым лягушонком», меня выбросили без зацепленного карабина! Ха-ха! Считай без парашюта! Запасные мы не брали, чтобы взять больше патронов и гранат. Мне повезло, я зацепился за ногу, пролетавшего мимо нашего парашютиста. Потом я вынес его труп с поля боя, за что и получил медаль за личную смелость. Этакий кругляш из серебра не самой первой пробы. Жалко Боба, у него было сто прыжков и такая накаченная задница. Это только боевых, на джунгли. Его подстрелили прямо в воздухе. В том бою мы потеряли почти батальон парашютистов. Батальон отличных парней, мечтающих о невестах и детях. Их больше нет здесь, а я есть, я помню их и плачу, но слез моих не видно. Я приземлился без царапины! Или мне это только кажется, и я не могу смериться, что такой же труп, как и они? Нет, вроде живой!

– А руку вы там потеряли? – спрашивает удивленный Семенов.

– Ха-ха, нет, это фальшивая, настоящая всегда под пиджаком, на револьвере! Вдруг этот коротышка инспектор Жуфь нарисуется, – негодует фантом.

– За что вы так ненавидите его?

– Скорее это он меня! Эта скотина стояла сзади меня во время того десантирования в джунгли и не предупредила, что мой карабин не пристегнут! Это они, так потешались над молодыми парашютистами. В том бою его контузило, и он получил такую же медаль как у меня, провалявшись пять часов под пальмами. Везунчик и выскочка! Ну, приготовься, и только попробуй потерять кольцо или стропорез, зачмырю, лягушонок!

– У меня нет кольца! Только один рубль в кармане за службу в войсках специального назначения и значок парашютиста!

– Вот и купишь мне на него турбинок и молока! Ха-ха! Пошел! Если приземлишься!? Ха-ха-ха!

– Ма-ма-аа…! – кричит взводный, выпрыгивает из самолета и успевает при этом схватить Фантомаса за лицо.

Я оборачиваюсь на мгновение и вижу ухмыляющегося Жана Маре. В ужасе я устремляюсь вслед за командиром в надежде поймать и спасти его. Я лечу в небе и вижу внизу маленького командира. Сейчас я долечу до него, схвачу и только тогда дерну кольцо. Огромный серебряный самолет удаляется от меня медленно, сверкая цифрой «13» на хвосте… Звучит непонятно откуда, запоздалая сирена…

– Сашок, вставай, учебная тревога, опять нас куда-то забросят! – услышал я сквозь сон голос Вити Кинжибалова, теребившего меня за плечо.

– Может, прямо во Вьетнам или Афган! На Вашингтон, Париж, Лондон? Чего уж мелочиться! Мы же радисты-диверсанты, нам по фигу, все равно куда! За рубль! – я ворчал, потер заспанные глаза и быстро оделся. Любопытно, смог я спасти взводного во сне. А вот он и сам пришел! В теплом и широком зимнем бушлате, в овечьей шапке-ушанке, словно колобок. Странный сон, но интересный.

– Взвод, становись! Равняйсь! Смирно! – командует взводный. – Получен приказ «Совершить лыжный марш на пятнадцать километров и провести боевые стрельбы из автомата». Получать оружие! Вперед, солдаты…

Глава VII. Афганистан. Начало мая, 1985 год

– Подъем, «духи»! Хватит спать, вставайте, «дедушки» знакомиться с вами будут!

«Началось», – догадался я и растолкал Виктора.

Мы стоим посреди ночи, в центре нашего кубрика, к которому уже начали привыкать, как к дому родному.

– Ну, ча-а, «слоны», рассказывайте кто вы, откуда прибыли? Почему такие борзые с первых дней? – сказал один длинный ефрейтор «дед» со смуглым лицом и играет длинной цепочкой с ключами от оружейки. Это гвардейский ефрейтор Чайковский, сейчас он дежурный по роте.

– А ча, рассказывать, мы вроде знакомы, уже пятый день во второй роте! – как можно смелее огрызнулся я.

Витек смотрит в пол.

– Прилетели мы из Гайжюная, отдельный учебный парашютно-десантный батальон связи. Я – Саня Одуванчиков с Урала, а это мой друг… Витька, – сказал я и косо посмотрел на друга, – говори… – шепнул я Витьку.

– Я Виктор Кинжибалов, с Алтая, – проснувшись, ответил Виктор.

– Так! Парашютисты, гордые, лабусы! Запомните «духи», для простоты общения ваши позывные: первый будешь Одув, а второй Кинжбек! Ясненько?

– Да мне как-то по…! Мы не лабусы и уж точно не «духи», – здорово разозлился я и зарычал, – «духи» «за колючкой», в чалмах ползают!

– О-о, ничего себе, «душара» борзый, давно я таких не видел! – сказал длинный ефрейтор, подошел ко мне сбоку и взял меня за шею.

Я смело смотрю ему прямо в глаза и размышляю «Тощий, сволочь, легко можно завалить с первого удара, но нельзя, из уважения. У парня много боевых выходов, раз он начал говорить первым, за всех «дедов».

Длинный с усмешкой отпустил меня, а потом неожиданно размахнулся своей цепочкой и попал мне между ног. Удар приходится вскользь по мошонке, но мне хватает, и я с трудом сдерживаю слезы.

– Борзый и не воспитанный, – добавил ефрейтор сквозь зубы.

– Слушайте оба внимательно, – с кровати встает еще один «дед» ефрейтор, Колян Бонько, – мы до года летали, и вы будете! Сильно вас мучить никто не собирается, но сигареты, если любой «дед» попросит, всегда должны быть. Так заведено, еще до нас!

– Все что ли? – встрял еще один «дед» рядовой, Ваня Кашин. – Пусть ХБ и носки мне стирают, мы по-черному шуршали, и они будут!

– А чай «дедушке» принести и печенья в постель – этого никто не отменял. Уважать старость надо! – поддержали его остальные, покачивая выбритыми затылками.

– А блинчики на боевых, кто нам будет жарить? – замычал «дедок» интеллигентного вида, Кочнев Юра.

Мне стало смешно и интересно, ого, блинчики на боевых жарят, весело! «Черпаки» не спят, внимательно наблюдают за развитием ситуации.

– Ну что, молодежь, все всосали, вопросы есть? – подошел к нам младший сержант Ваня Невдах, поигрывая своими кругленькими мускулами.

Старшина Калабухов молчит, соблюдая полный суверенитет и нейтралитет.

– А для начала посмотрим, как вы умеете отжиматься. Упор лежа принять, встать на кулачки! – скомандовал сержант Землянухин.

Мы молча подчинились команде старшего по званию, в конце концов, качка – это спорт, а не унижение.

«Много их, «дедов», целых двадцать три, – размышляю я, – правда отъявленных беспредельщиков, человек пять, остальные под ними «шестерят» или дуркуют, так называемые ротные шуты, злые гномы. «Черпаков» двенадцать человек. Эти волчата помалкивают, но по принципу стремления к сильному, всегда на стороне «дедов». Это правильно. С «черпаками» придется драться. В итоге мы двое против тридцати пяти закаленных и пропеченных солнцем десантов, – продолжаю я размышлять и делаю, наверное, уже полсотни отжиманий».

– Встать, смирно! Пресс к осмотру! – скомандовал сержант и сделал несколько отточенных ударов в живот мне и после – Витьку. Больно бьет, сволочь, если у моего смелого и угрюмого дружка выступили слезы.

– Ладно, пусть спать идут, наверное, хватить на первый раз, – несмело встрял в середину представления Петя Петров, наш «комод».

– Чего ты Петя вякаешь, забыл, что ли свое «духовство»? Не мешай салаг воспитывать! – заворчали «деды».

– Мы так и не услышали, все ясно? «Душары», – не унимается Невдах, – «фанеры» к осмотру! – закричал он и сильно ударил меня в грудную клетку отточенным ударом кулака.

Я не успеваю поставить блок, но все же немного отклоняюсь назад и гашу силу удара. Сержант переключается на Витька, проделывая с ним тот же финт.

– Дежурный по роте на выход! – внезапно закричал дневальный «на тумбочке», оповещая приход в казарму дежурного по батальону офицера.

– Всем спать, рота отбой! Сдохли, – прорычал Калабухов.

Спал я как убитый, крепко и безмятежно. Мозг мой с жадностью впитывал все происходящее и с нетерпением ждал новых событий. А «дедульки» пусть шибко не дергаются, я прилетел вместе с командиром и, откровенно сказать, чувствую себя в полной безопасности. Их понять можно, они шуршали, будучи молодыми по полной программе, а сейчас хотят вернуть себе хоть часть потерянного когда-то личного достоинства. Особенно стараются те, что прогибались и унижались больше. В глазах «дедов», я прочитал некую неуверенность в том, что мы будем их бояться. Этот феномен я объясняю так: все они прошли обучение в Ферганской десантной учебке и среднеазиатская манера общения у них – нам не знакома. Их «деды» называли своих молодых «духами», баранами, верблюдами и горными ослами. Прыгали они с парашютами среди гор и приземлялись на раскаленную, выжженную солнцем пустыню, ломая себе ноги и копчики. Настоящие горные барсы, с первых дней службы узнавшие, что иной дороги кроме как в Афганистан, у них нет. Ведь Ферганский учебный полк ВДВ, есть приемный покой перед выброской за речку Пяндж.

Ферганцев отправляли в самые опасные дыры, Кабул – голубая мечта и везет единицам. Они бегали марш-броски по горным ущельям, таская на спине как горбы свои радиостанции и РД, набитые булыжником, песком или кирпичами. Им не давали пить, вырабатывая привычку терпеть часами без капли влаги. От этого их печень съежилась и высохла, и делала их на десять, а то и двадцать лет старше. Они не хотели есть, им снилась вода – реки чистой воды. Но им наливали «чай» из верблюжьей колючки. Чтобы его пить, нужно быть действительно полным циником по отношению к себе. Они стали выносливыми и сухими, подобно саксаулу. Они пили из желтых от глины ручьев и бросали туда таблетки пантоцида. В их глазах не осталось слез. Стада мух садились на их лица во время редкого отдыха, и солдаты заболевали дизентерией и желтухой, проклиная свой выбор. Платили им тоже по семь рублей и рубль за службу в частях быстрого реагирования – Советском воздушном десанте. О чем мечтал каждый из них, наверное, о том, чтобы остаться там, в Туркестанском Округе, а не прибыть в 40-ю Армию, в опасный и проклятый Афган, сулящий только одно – «цинковый саркофаг».

Просто выжить, выскочить из этого замкнутого круга, не понимая за какие грехи их давно списали на военные потери. По сути, все они смертники, рабы, первой в мире страны, строящей развитой социализм на костях своих юниоров.

Мы же, напротив, десантники из Литвы – «белая косточка, голубая кровь десанта», избалованные морским ветерком с Балтики, лыжными прогулками и выходом в увольнение, в Каунасский музей чертей, к примеру. Мы – счастливчики, готовящиеся служить в «ГДР», Москве, Пскове, Рязани, Туле, в Иваново, или еще в каком-нибудь другом добром русском городке. Мысли об Афганской командировке для нас – экзотика, сулящая продолжение приключений в «курортной зоне». Мы – лабусы, не понимающие и не признающие манеру общения ферганцев, и по этой причине они не знают, как же нас приручить, как заставить всего бояться. По этой же причине я не сопротивляюсь жесткому обращению «дедов», уважая их тяжелый опыт и внутреннюю солдатскую усталость, их пожелтевшие белки глаз, будто от местной пыли, которая внутри них.

Мы просто пока не поняли куда попали, что уже пять дней мы стоим на краю пропасти под названием война. Для нас эта увлекательная игра, где пули летают, но конечно не попадают, а враги не реальны и добры, словно мы в гостях у прекрасной сказки «Тысяча и одна ночь». Наш детский мозг не хочет принять то, что это не русская сказка о доброй щуке, но древняя сказка востока, где калиф или падишах с легкостью рубит головы своим слугам, женам, наложницам, подданным, рабам и военнопленным – неверным. Где дикие племена враждуют друг с другом до последней капли крови и не хотят подчиняться ни своему королю, ни грозному завоевателю.

Горнист разбудил спящий городок десантной дивизии. Солнце появилось внезапно и уверенно поползло наверх. Ночная прохлада улетучивается вслед за ночью. Бесчисленный отряд лягушек и черепах прячется в трещинах и расщелинах бесконечных горных перевалов. Мы выбегаем на зарядку. Форма одежды – голый торс. Редкий день, когда вся дивизия отдыхает от боевых действий и с азартом и мальчишеством устремляется на пробежку. Мы бежим батальон за батальоном по огромному кругу нашей дивизии. Где-то за танковым батальоном, десантники выбегают за ограждение городка и уже бегут по окраине Кабула. Местные пацаны выбегают из домов и что-то кричат нам вслед, похожее на дерзкое и оскорбительное. Незамужние девушки выбегают из своих мазаных домиков подхваченные азартом увидеть невиданное и недозволенное зрелище, и потом, поймав несколько сотен взглядов молодых жеребцов, закрывая лица руками, скрываются в дувалах62. На краю этой улицы стоит вооруженный до зубов наш бэтэр. Мы обегаем его и возвращаемся обратно в городок дивизии. В усилители по всему городку кричит Валерка Леонтьев: «Ну, почему, почему, почему? Был светофор зеленый, а потому… что был он в жизни влюбленный!» Смешная городская песенка и под нее прекрасно бежится. Словно мы в Москве, где-нибудь в Сокольниках. Видно начальник по физической подготовке дивизии человек с большим чувством юмора. После кросса батальоны переходят на шаг и располагаются на гимнастическом городке «полтинника». Кто-то из солдат запрыгивает на брусья, кто-то виснет на перекладине. Разведрота занимает сектор для отработки элементов рукопашного боя. Они лупят ногами и руками по автомобильным покрышкам, подвешенным на цепи бревнам, отпускают тумаки и «калабахи» своим «слонам», потом начинают качать их тут же на камнях. Разведчики выделяются ростом и накаченными мускулами. Взгляды и движения их резки и нервозны. Волос на головах практически нет. На плечах у всех «дедов» наколки, указывающие на их принадлежность к «Спецназу ВДВ». Наши «дедки» даже не смотрят в сторону разведчиков.

– Петя, эй, а что мы не идем колеса пинать, – спросил я своего «комода».

– Хочешь дюлей от разведчиков схлопотать? Это у них быстро! Я смотрю, ты смелый стал! Мало мы вас ночью воспитывали, сегодня значит добавим.

– Есть, товарищ гвардии сержант! Всегда готовы! – с издевкой ответил я.

– Э-э! Одуванчиков, ты чо-о веселый такой? Смотри у меня, солдат, а ну запрыгнул на турник! Двадцать раз начал подтягиваться…

Я висну на перекладине и к своему удивлению кое-как, но делаю одиннадцать подтягиваний. Видно жаркий климат идет мне на пользу. Прибалтийский жирок исчезает, а мышцы становятся более эластичными. Витек смог подтянуться пятнадцать раз. Он свысока смотрит на меня, каков герой. Разведчики уходят, некоторые закуривают. Молодые разведчики, понурив головы, плетутся следом. Ха, а ведь я или Виктор могли попасть запросто и к ним. Радисты нужны в каждой роте. Нет, братцы, мой «комод» Петя и Миша Калабухов мне нравятся больше. Разведка это реальные «рэксы»! Звери!

«Деды» дают сигнал, и мы занимаем сектор рукопашки. Я выбрал себе бревно, обмотанное грубой веревкой, и стал молотить по нему кулаками и локтями, впадая в полное остервенение. «Что со мной происходит, может, выходит то, что нужно оставить в прошлой жизни, навсегда? Мое детство? Или делаю очередную попытку настроить себя на жесткую реальность, в которую я попал по собственной инициативе и безрассудству. Ведь если я сейчас не настроюсь на волну военной обстановки, то меня просто может все это уничтожить, как физический объект». Дембеля заметили мою злость, но не подали вида. Я немного запыхался и пока переводил дух, заметил одного парнишку, с которым учились в Каунасе. Он с улыбкой направлялся ко мне – это был мой приятель Славка Четкин

– Привет, Санек, ты что ли, я тебя не узнал! – крикнул он. – Ты так на бревно взъелся, будто это душман! Ха-ха! Ты где, как устроился? – Слава был доволен и спокоен.

– Славик! – обрадовался я. – Наконец-то, одна родная мордашка появилась! Я во второй роте нашего батальона. Мы радисты-переносники. Главное, что с Александром Семеновым в одном взводе.

– А, я понял, это ваш взводный, который летел с нами в Афганистан.

– Ну да. Он по ходу сам не ожидал попасть взводным в роту переносников. Ехал как командир в роту командно-штабных машин. А ты сам-то, в какой роте, быстрей рассказывай! Как у вас «деды», боевые? – спросил я и стал торопиться.

– А чо, «деды»… нормальные «деды». Попал я в ремонтный взвод, будем радиостанции ремонтировать, которые повредятся во время боевых. О, взводный у нас прикольный, анекдоты нам вечером рассказывает. Мы ржем. Ха, кадр, в общем, прапорщик Д-д-д-дрозд! – засмеялся Славка и запрыгнул на ближайшие брусья.

– Взводный прапор? Что за фамилия у него странная? – поинтересовался я.

– Фамилия обычная – Дрозд. Просто, когда он говорит, то сильно заикается, контуженый на всю голову. Его машина подорвалась вдребезги, а он цел. Дали ему «За Отвагу». Осталось ему здесь полгода, потом предупредили, что сразу спишут из ВДВ, из-за сильного заикания. Он не хочет, поэтому пишет рапорт, чтобы еще на два года в Афгане оставили. Даже расплакался, кому я, говорит, нужен такой на гражданке. Даже учителем в школу не возьмут, или завхозом. Мужик хороший, добрый. Прикинь, Санек, он мечтает здесь познакомиться с афганочкой и остаться жить здесь с ней. Если, конечно, Афган станет новой республикой в составе СССР.

– Слушай, а наш прапорщик, он же старшина роты, тоже контуженый – после подрыва, но тут все наоборот. Диагноз – псих и садист. Мы с Витьком его ненавидим.

– Да, со старшиной вам не повезло. Посмотреть бы на него, – сказал Четкин и ловко спрыгнул с брусьев.

– Нет, ерунда, пустое… тут все сложнее, абсолютно чужая страна, воздух не такой как в Фергане… Я в смысле – присоединить к Союзу, – поразмыслил я и продолжил, – Славик, а «деды» молодых бьют, то есть вас? – спросил я в надежде услышать горькие вещи и посочувствовать другу.