Бриджит Джонс: на грани безумия

19.15. Попыталась изобразить из себя Линду Евангелисту былых дней, уложив челку наискосок, и в итоге стала похожа на Гитлера.

Пышу праведным гневом на идиота Паоло. Как можно столь жестоко обойтись с человеком? Как? Ненавижу парикмахеров, воображающих о себе черт знает что и к тому же садистов. Подам на Паоло в суд. Обращусь в Международную амнистию, напишу на телевидение и в газеты.

Нет, в таком душевном состоянии в спортзал идти нечего.

19.30. Позвонила Тому рассказать о своих страданиях. Он посоветовал отнестись к произошедшему философски и подумать о буддийских монахинях, которые вообще ходят лысыми. Он прав. Больше не буду переживать. Еще он спросил, решила ли я, у кого хочу взять интервью.

– Э-э, я была так занята… – виновато протянула я.

– Слушай, пора бы уже шевелить задницей! – Господи, во что же он превратился там в Калифорнии. – Кто тебе по-настоящему интересен? – продолжал он. – Кого из известных людей ты хотела бы проинтервьюировать?

Я задумалась, и вдруг меня осенило.

– Мистера Дарси!

– Кого? А, Колина Ферта?

– Да! Да! Мистера Дарси! Мистера Дарси!

Значит, теперь у меня есть проект. Ура! Найду координаты его агента и договорюсь об интервью. Все получится чудесно. Я проработаю все имеющиеся материалы и в совершенно новом свете представлю… Ой. Однако же. Надо бы подождать, пока челка отрастет. А-а-а! Звонок в дверь. Надеюсь, это не Марк. Он ведь четко сказал: завтра! Спокойствие, только спокойствие.

– Это Гари, – проговорил голос из домофона.

– О, Гари! Надо же! – с деланной радостью воскликнула я, судорожно пытаясь сообразить, кто же это такой. – Как поживаете?

– Замерзаю. Вы меня впустите?

И тут я узнала его голос.

– Ах Га-а-а-ри! – с еще большим чувством воскликнула я, выказывая просто бурный восторг.

Схватилась за голову. Что он тут делает?

Он поднялся. На нем был заляпанный краской строительный комбинезон, оранжевая футболка и странноватая клетчатая куртка с воротником из искусственной кожи.

– Привет! – сказал он, присаживаясь к кухонному столу таким манером, точно он мой муж.

– Вы знаете, Гари, – начала я, – я, вообще-то, немного занята.

Он молча принялся скручивать папироску. И тут мне стало страшно. Вдруг он маньяк и хочет меня изнасиловать? Но ведь Магду он не пытался изнасиловать. По крайней мере, насколько я знаю.

– Вы здесь что-то забыли в прошлый раз? – напряженно спросила я.

– Да нет, – ответил он, продолжая скручивать папироску.

Я бросила взгляд на дверь, раздумывая, не лучше ли броситься прочь из квартиры.

– Где у вас фановая труба проходит?

– Гари!!! – Я почти кричала. – Пожалуйста, уходите. Уходите. Ко мне завтра приходит Марк, мне нужно что-то придумать с челкой и позаниматься гимнастикой.

Он сунул папироску в рот и встал.

– Пойдем заглянем в ванную.

– Не-е-ет! – завопила я, вспомнив, что на раковине у меня стоит открытая банка осветлителя для волос на теле и валяется книга «Чего хотят мужчины». – Может, вы зайдете в другой…

Но он уже двинулся вперед, открыл дверь, выглянул на лестницу и пошел в спальню.

– У вас тут окно во двор имеется?

– Да.

– Так, посмотрим.

Вся на нервах, я стояла в дверях спальни. Он открыл окно и высунулся. Похоже, он все-таки куда больше интересуется трубами, чем мной.

– Так я и думал! – победно воскликнул он, возвращая голову в комнату и закрывая окно. – У вас тут куча места, можно расширить квартиру.

– Боюсь, вам придется уйти, – произнесла я, приняв решительный вид и двинувшись назад в гостиную. – Мне надо выйти по делам.

Но он уже спешил мимо меня к лестнице.

– Да, значит. Можно расширить квартиру. Но придется сдвинуть фановую трубу.

– Гари…

– Можно еще одну комнату сделать, с небольшой террасой на крыше. Здорово получилось бы.

Терраса на крыше? Еще одна комната? Я бы могла устроить себе кабинет и начать новую карьеру.

– И во сколько это обойдется?

– М-м-м. – Он печально покачал головой. – Пойдемте-ка в паб, посидим, подумаем.

– Не могу, – твердо произнесла я. – У меня дела.

– Ладно. Тогда, значит, я подумаю и вам позвоню.

– Отлично. Очень хорошо! Всего доброго!

Он взял куртку, табак и бумагу для папирос, открыл сумку и с горделивым видом выложил на кухонный стол какой-то журнал.

Дойдя до входной двери, он обернулся и, многозначительно глянув на меня, сказал:

– Страница семьдесят один. Чао-какао.

Взяла в руки журнал, думая, что передо мной «Архитектурный дайджест», но оказалось, что это «Клевая рыбалка». На обложке был изображен мужчина с огромной склизкой серой рыбиной в руках. Стала листать журнал: на каждой странице мужчины с огромными склизкими серыми рыбинами. Дойдя наконец до страницы семьдесят один, я увидела напротив статьи об искусственных приманках сияющего гордой улыбкой Гари: на голове джинсовая кепка с какими-то эмблемами, а в руках огромная склизкая серая рыбина.

Четверг, 27 февраля

58,5 кг (сброшенные полкило – это волосы), сигареты: 17 (все из-за волос), калории: 625 (аппетита нет – из-за волос), воображаемые письма адвокатам, защитникам прав потребителей, в Министерство здравоохранения и т. д. по поводу надругательства, совершенного Паоло над моими волосами: 22, походы к зеркалу с целью проверить, насколько отросли волосы: 72, отрастание волос: 0 мм, несмотря на все приложенные усилия.

19.45. Осталось пятнадцать минут. Только что опять посмотрела на челку. Из ужасной кикиморы я превратилась в ужасную-преужасную кикимору.

19.47. Гитлер на месте. Почему это произошло именно перед самым важным в наших отношениях с Марком Дарси днем? Почему? Одно утешение, что появилось некоторое разнообразие: теперь я не рассматриваю в зеркале бедра в надежде, что их объем уменьшился.

Полночь. Когда в дверях показался Марк Дарси, у меня дыхание перехватило.

Он вошел не поздоровавшись, вынул из кармана какой-то конверт и протянул его мне. На конверте было мое имя, но адрес Марка. Конверт был уже вскрыт.

– Он давно лежал среди моей почты, – произнес Марк, опускаясь на диван. – Сегодня утром я его по ошибке открыл. Извини. Но оно, возможно, и к лучшему.

Вся дрожа, я достала из конверта открытку.

На ней были изображены два ежика, глядящие на стиральную машину, в которой крутятся трусы в обнимку с лифчиком.

– От кого это? – любезным тоном осведомился Марк.

– Понятия не имею.

– Имеешь, – произнес он тем милым и нежным тоном, который означает, что сейчас тебе тесаком отрубят нос. – От кого это?

– Я же сказала, – глухо проговорила я. – Понятия не имею.

– Прочти, что там написано.

Я перевернула открытку. Красными чернилами там было накарябано: «С Днем святого Валентина! Увидимся, когда ты придешь за своей ночной рубашечкой. С нежностью, С.».

На лице моем застыла гримаса ужаса. И тут зазвонил телефон.

У-у-у-у! Я решила, что это Джуд или Шерон – с очередной, не предназначенной для Марковых ушей рекомендацией по поводу отношений с ним. Метнулась было к телефону, но Марк придержал меня рукой.

– Привет, куколка, это Гари.

О боже. Как он смеет так со мной фамильярничать?!

– Значит, это… по поводу того, о чем мы в спальне говорили… У меня есть кое-какие идейки, так что звякни мне и я подъеду.

Марк опустил глаза и быстро-быстро заморгал. Потом втянул в себя воздух и провел тыльной стороной ладони по щеке, как будто хотел собраться с силами.

– Так, – выдохнул он. – Может, объяснишь?

– Это мастер, – мне хотелось подойти и обнять его, – которого ко мне Магда прислала. Гари. Тот, который полки так кошмарно повесил. Он хочет сделать мне дополнительное помещение между спальней и лестницей.

– По-нят-но. А открытка тоже от Гари? Или от Иоанна? Или от какого-то другого… Тут заурчал факс. Что-то пришло. Марк вытащил бумагу, глянул на нее и протянул мне. Почерком Джуд там было нацарапано: «Кому нужен Марк Дарси, если за десять фунтов можно купить вот это?» Надпись была сделана поверх рекламной картинки, изображающей вибратор и тянущийся к нему язык.

Пятница, 28 февраля

58 кг (единственное светлое пятно на горизонте), причины, по которым люди ходят на мюзиклы: не берусь заниматься их подсчетом; причины, по которым Ребекку стоило бы оставить в живых: 0; причины, по которым Марк, Ребекка, мама, Юна, Джеффри, Эндрю Ллойд Уэббер и пр. хотят разрушить мою жизнь: неясное кол-во.

Нужно сохранять спокойствие. Нужно сохранять позитивный настрой. То, что все это случилось одновременно, – катастрофически неудачное стечение обстоятельств, тут двух мнений быть не может. Вполне понятно, что Марк сразу же ушел. Правда, он сказал, что позвонит мне, когда успокоится и… Ха! До меня дошло, от кого эта чертова открытка! Наверняка от парня из химчистки. Когда я приходила, чтобы вывести его на чистую воду, я ведь сдала ему ночную рубашку. А адрес дала не свой, а Марка – на случай, если мошенник окажется не так прост. Господи, сколько же в мире психов и ненормальных. А мне еще сегодня на «Мисс Сайгон» идти, будь она неладна.

Полночь. Поначалу все шло не так уж плохо. Собственно, вырваться из дома, где я пребывала в тюрьме собственных мыслей и после каждого похода в туалет названивала в «1471», было для меня большим облегчением.

Веллингтон вовсе не походил на несчастную жертву культурного империализма. Он чувствовал себя вполне уютно в одном из костюмов моего папы, годов этак пятидесятых, и его запросто можно было принять за официанта одного из лондонских кафе, решившего провести свободный вечер в театре. Он с достоинством держал себя с мамой и Юной, которые с возбужденным чириканием суетились вокруг него. Я пришла с опозданием, поэтому только в антракте сумела обменяться с ним парой слов.

– Необычно это, наверное, – находиться в Англии? – спросила я, сразу почувствовав себя тупицей, потому что и так понятно, что для него это необычно.

– Это интересно, – ответил он, внимательно глядя на меня. – А по-вашему, тут необычно?

– Так что? – встряла в разговор Юна. – Где же Марк? Он ведь тоже собирался прийти, разве нет?

– Он работает, – глухо произнесла я.

Тут к нам, пошатываясь, подошел пьяный дядя Джеффри и с ним папа.

– Тот предыдущий тоже всегда говорил, что работает, а? – пророкотал Джеффри. – Вечно моей малышке Бриджит не везет, – продолжал он, похлопав меня по спине до опасного близко к заднице. – Улетают один за другим! Тю-тю-у-у!

– Джеффри! – сказала Юна и как ни в чем не бывало добавила: – А у вас в племени, Веллингтон, есть женщины старшего возраста, которые никак не могут выйти замуж?

– Я не женщина старшего возраста, – прошипела я.

– Этим занимаются старейшины племени, – пояснил Веллингтон.

– Вот-вот, я всегда говорила, что это самое правильное. Правда, Колин? – самодовольно произнесла мама. – Ведь это же я посоветовала Бриджит встречаться с Марком!

– Но чем старше женщина становится – неважно, есть у нее муж или нет, – тем больше уважения к ней проявляет племя, – сказал Веллингтон и подмигнул мне.

– Можно мне к вам переехать? – угрюмо спросила я.

– Не уверен, что вам понравится запах стен в наших домах, – рассмеялся он.

Потом мне удалось на секунду остаться наедине с папой и шепнуть ему:

– Как все складывается?

– Не так уж и плохо, – ответил он. – Похоже, Веллингтон довольно милый парень. А с бокалом в зал пройти разрешается?

Второй акт стал для меня кошмаром. На гулянку на сцене я почти не обращала внимания, погрузившись в водоворот все более и более мрачных мыслей о Ребекке, Гари, вибраторах и ночных рубашках.

К счастью, сразу после представления мне не пришлось ни с кем говорить, потому что выплеснувшаяся в фойе толпа так орала – видимо, от восторга, – что слышать друг друга не было никакой возможности. Мы загрузились в «рейндж ровер» Джеффри и Юны. Юна села за руль, Джеффри с ней рядом, папа весело хихикал на откидном сиденье в багажнике, а я была зажата между мамой и Веллингтоном на заднем сиденье. И тут произошло нечто невероятное и совершенно ужасное.

Мама нацепила на нос огромные очки в золотой оправе.

– Не знала, что ты стала носить очки, – поразилась я. Мама, для которой это столь нехарактерно, готова признать, что годы берут свое.

– Я не стала носить очки, – беззаботным тоном ответила она. – Светофор, Юна.

– Но они же на тебе. – Я ничего не понимала.

– Нет-нет. Я их надеваю, только чтобы вести машину.

– Но ты же не ведешь машину.

– Ведет, ведет, – кисло ухмыльнулся папа, а мама завопила:

– Юна! Внимательно, «форд» сигналит!

– Это не Марк ли там? – вдруг произнесла Юна. – Он же вроде бы работой занят.

– Где? – повелительным тоном спросила мама.

– Вон там, – ответила Юна. – Да, кстати, я говорила? Оливия с Роджером поехали в Гималаи. Там, наверно, все туалетной бумагой завалено. Вся гора Эверест.

Я посмотрела в том направлении, куда указала Юна, и увидела Марка – в темно-синем пальто и белоснежной рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами; он выходил из такси. А потом, словно в замедленной съемке, глазам моим предстала высокая худая блондинка, вылезающая с заднего сиденья того же такси. Она смеялась, повернувшись в сторону Марка. Ребекка.

В машине разразилась буря эмоций такой силы, что вынести эту пытку было просто невозможно. Мама с Юной чуть с ума не посходили от негодования за меня: «Это просто омерзительно! Сказал, что будет работать, – и на тебе, с другой женщиной под ручку! Уж я позвоню Элейн и задам ей перцу!» Джеффри пьяным голосом прогундосил: «Улетают один за другим! Тютю-у-у!» – а папа тем временем пытался всех утихомирить. Молчали только мы с Веллингтоном. Он держал меня за руку, крепко и спокойно, и не говорил ни слова.

Мы доехали до моего дома, и он вылез из машины, чтобы выпустить меня. За спиной у меня раздавалось: «Его ведь жена бросила, да?» – «Вот именно. Нет дыма без огня».

– В темноте камень кажется буйволом, а при свете солнца он есть то, что он есть, – сказал Веллингтон.

– Спасибо, – поблагодарила я его и неровным шагом пошла к дому, раздумывая про себя, как бы мне превратить Ребекку в буйвола и поджечь, но так, чтобы дыма было не слишком много и Скотленд-Ярд не переполошился.

Суббота, 1 марта

22.00. Дома. Очень мрачный день. Мы с Джуд и Шерон отправились в терапевтический поход по магазинам, а потом все вместе пришли ко мне, чтобы освежиться перед вечеринкой, на которую подруги решили меня отвести, дабы отвлечь от траурных мыслей. К восьми вечера хмель уже ударил нам в голову.

– Марк Дарси – голубой, – провозгласила Джуд.

– Конечно, голубой, – прорычала Шерон, готовя нам еще по стаканчику «Кровавой Мэри».

– Вы правда так считаете? – спросила я, в момент почувствовав прилив сил: предположение удручающее, но очень утешает.

– Ты же обнаружила мальчика у него в кровати? – задала вопрос Шерон.

– А какие еще у него могут быть причины сбежать к такой высоченной дылде, как Ребекка, у которой нет понятия о женственности, нет ни груди, ни задницы, – в сущности она мужчина! – воскликнула Джуд.

– Бридж, – проговорила Шерон, пьяными глазами глядя на меня. – Боже мой, когда я смотрю на тебя под таким углом, у тебя откровенно вырисовывается двойной подбородок.

– Спасибо, – скривив рот, ответила я, наливая себе еще бокал вина и снова нажимая кнопку на автоответчике. Джуд с Шерон закрыли руками уши.

«Привет, Бриджит. Это Марк. Я вижу, ты на мои звонки не отвечаешь. Мне кажется… я… я очень… Мы… Я думаю, я по крайней мере должен остаться тебе другом, поэтому надеюсь, что ты… что мы… О господи, просто позвони мне поскорее. Если хочешь».

– Совсем оторвался от реальности, – проворчала Джуд. – Сам ушел к Ребекке, а говорит так, будто ничего не случилось. Ты должна отстраниться, Бридж. Так что, мы на вечеринку идем?

– Д-да. Кем он себя возомнил? – шумела Шерон. – Должен остаться тебе другом! Подумать только! Ты ему скажи: «Милый мой, мне не нужно, чтобы человек был рядом только потому, что он мне что-то должен!»

Тут зазвонил телефон.

– Привет. – Это оказался Марк.

На сердце нахлынула неуместная волна любви и нежности.

– Привет, – с готовностью отозвалась я, одними губами шепнув подругам: «Это он».

– Ты получила свое сообщение? То есть мое сообщение.

Шерон ткнула меня в коленку и прошипела:

– Скажи ему, давай!

– Да, – холодно ответила я. – Но так как я получила его всего через пару минут после того, как увидела, как ты вылезаешь из такси вместе с Ребеккой в одиннадцать вечера, настроения тебе перезванивать у меня как-то не возникло.

Шерон воздела кулак в воздух с возгласом «ура!». Джуд рукой прикрыла ей рот, а потом показала мне два больших пальца и потянулась к бокалу с шардоне.

На том конце повисло молчание.

– Бридж, почему ты постоянно делаешь скоропалительные выводы?

Я закрыла ладонью трубку и шепнула подругам:

– Он говорит, я делаю скоропалительные выводы.

Шерон в ярости чуть не выхватила у меня трубку из рук.

– Скоропалительные выводы? – повторила я. – Ребекка уже месяц за тобой хвостом бегает. Ты бросаешь меня из-за проступков, которых я не совершала. А потом я вижу, как ты вылезаешь из такси вместе с Ребеккой.

– Это случайно получилось, я могу объяснить. И ведь я прямо перед этим тебе звонил.

– Да, и сказал, что должен остаться мне другом.

– Но ведь…

– Давай-давай! – шипела мне Шерон.

Я сделала глубокий вдох.

– Должен остаться мне другом? Милый мой… – Тут Шерон и Джуд в экстазе упали на пол. «Милый мой!» Я говорила прямо как Линда Фиорентино в «Последнем соблазнении»[9]. – Мне не нужно, чтобы человек был рядом только потому, что он мне что-то должен! – решительно продолжала я. – У меня самые чудесные, преданные, мудрые, веселые, заботливые и внимательные друзья. И если бы мне пришлось быть тебе другом после того, как ты со мной обошелся…

– Как… как обошелся? – несчастным голосом спросил он.

– Если я останусь тебе другом… – Решимости у меня уже поубавилось.

– Давай-давай! – шипела Шерон.

– …тебе очень, очень повезет.

– Что ж, все понятно, – проговорил Марк. – Если ты не хочешь слышать моих объяснений, я больше не буду досаждать тебе звонками. Всего доброго, Бриджит.

Я положила трубку на место и ошеломленно глянула на подруг. Шерон лежала на ковре и победно помахивала в воздухе сигаретой, а Джуд хлестала шардоне прямо из бутылки. Вдруг у меня возникло чувство, что я совершила чудовищную ошибку.

Через десять минут раздался звонок домофона. Я побежала к двери.

– Можно войти? – спросил приглушенный мужской голос. Марк!

– Конечно, – обрадовалась я и повернулась к Джуд и Шерон: – Не могли бы вы это… в спальню уйти?

Они с раздраженным видом стали подниматься с пола, и тут дверь в квартиру открылась. Это оказался не Марк, а Том.

– Бриджит! Ты такая худенькая! – воскликнул он. – О господи. – Он прошел на кухню и плюхнулся на стул. – О боже. Жизнь – дерьмо. Выдумка злобного, жестокого…

– Том, – оборвала его Шерон, – мы тут, вообще-то, разговаривали.

– А тебя, черзьми, несск недель не ввдели, – с обидой в голосе и еле ворочая языком проговорила Джуд.

– Разговаривали? И не обо мне? О чем же тогда? О господи, чертов Жером, чертов, чертов Жером.

– Жером? – в ужасе переспросила я. – Жером-воображала? Я думала, ты навсегда с ним порвал.

– Пока я был в Сан-Франциско, он столько сообщений мне наоставлял, – пролепетал Том. – В общем, мы опять стали видеться, и сегодня я намекнул ему, что мы могли бы снова стать парой, и полез к нему целоваться, а он сказал, он сказал… – Том злобно потер один глаз, – что я ему не нравлюсь.

Мы потрясенно замолкли. Жером-воображала совершил страшнейшее, подлейшее, непростительное преступление против всех законов чести.

– Я никому не нравлюсь… – Том запричитал. – Я неудачник в любви, теперь это точно.

Мы мгновенно активизировались. Джуд схватила бутылку с вином, Шерон обняла Тома за плечи, а я принесла стул со словами:

– Нет, нет, что ты!

– Тогда почему он так сказал? Почему? Почему-уу-у-у-у?

– Этж свршенно ясно, – сказала Джуд, протягивая ему бокал. – Жером-вображжла натурал.

– Как пить дать, натурал, – подтвердила Шерон. – Я, как только увидела этого парня, сразу поняла, что он не гей.

– Натурал, натурал, – хихикнула Джуд, – натуральный… хрен собачий.

5

Мистер Дарси, ах, мистер Дарси

Воскресенье, 2 марта

5.00. У-у-у. Вспомнила, что вчера случилось.

5.03. Зачем я так поступила? Зачем? Зачем? Не могу ни снова уснуть, ни встать.

5.30. Как быстро бежит время, когда у тебя похмелье, – прямо мистика. Это потому, что мыслей в голове крайне мало. Когда человек тонет, все наоборот: жизнь проносится перед глазами и один миг длится целую вечность, потому что мыслей очень много.

6.00. Ну вот, полчаса так и пролетело, потому что мыслей у меня совсем не было. Уф. Голова очень болит. О господи. Надеюсь, меня вчера не стошнило на пальто.

7.00. Вот незадача: нигде не пишут, что случится, если в день выпить не две порции алкоголя, а больше, – точнее, если выпить за один вечер недельную норму. Может, лицо станет багровым и нос шишковатым, как у гнома? Или превратишься в алкоголика? Но в таком случае все, кто был на вечеринке, куда мы пошли-таки вчера вечером, стали алкоголиками. А те, кто не пил, наверно, уже и так алкоголики. Хм.

7.30. А если я беременна и употреблением спиртного нанесла вред ребенку? Нет, беременной я быть не могу, у меня только что закончились месячные, и с Марком никогда больше секса не будет. Никогда. Никогда.

8.00. Самое ужасное – сидеть одной посреди ночи и не иметь возможности ни с кем поговорить или хотя бы спросить, насколько сильно я вчера напилась. В памяти всплывает, что я вчера говорила, фразочки одна другой кошмарнее. О боже. Вспомнила, что по дороге домой дала нищему пятьдесят пенсов, а он мне в ответ вместо «спасибо» сказал: «Да ты пьяная в стельку».

И еще вдруг вспомнилось, как мама в детстве говорила мне: «Нет ничего хуже пьяной женщины». Я опустившаяся, пропащая женщина. Надо пойти еще поспать.

10.15. Чувствую себя получше. Наверно, похмелье кончилось. Открою-ка занавески. А-а-а-а-а-а-а-а! Как может солнце так ярко светить утром?

10.30. Прямо сейчас скачу в спортзал. Больше никогда не буду пить. Так что самое время сесть на скарсдейлскую диету. Вывод: случившееся вчера пошло мне на пользу, потому что дало толчок к началу новой жизни. Оч. хор. Ура! Все станут говорить… Ой, телефон.

11.15. Это оказалась Шерон.

– Бридж, я вчера очень страшно напилась?

Я вообще не могла вспомнить, видела ли на вечеринке Шерон.

– Нет, не волнуйся, не страшно, – ответила я, чтобы ее подбодрить. Уверена, если бы она по-настоящему страшно напилась, я бы вспомнила. Я собрала все свое мужество и спросила: – А я?

Повисло молчание.

– Нет, ты была просто милашка.

Ну вот, все прояснилось: просто похмельная паранойя. Ой, телефон. Это он!!!

Звонила мама.

– Бриджит, почему это ты еще дома? Ты же через час должна быть у нас. Папа уже готовит десерт!

11.30. Черт, вот черт. Она же в пятницу пригласила меня к ним на обед, и спорить с ней сил не было. А потом я слишком сильно напилась, чтобы напрочь про это не забыть. Никак нельзя снова не приехать. Или можно? Так. Надо сохранять спокойствие и поесть фруктов, потому что благодаря энзимам из организма выводятся токсины. Попробую съесть чуть-чуть, надеюсь, меня не вырвет. А потом позвоню маме – когда нерешительность меня покинет.

Аргументы в пользу поездки

Удастся проверить, не вызовет ли обращение с Веллингтоном претензий со стороны Комитета по расовому равенству.

Представится случай поговорить с папой.

Проявлю себя как хорошая дочь.

Не придется сражаться с мамой.

Аргументы против поездки

Подвергнусь пытке в виде разговоров про происшествие с Марком и Ребеккой.

Меня может стошнить на стол.