Колкая малина. Книга четвёртая

Валерий Горелов

Колкая малина. Книга четвёртая

Нашим родителям и моим сверстникам, принявшим Христа, посвящается…

«И делом правды будет мир, и плодом правосудия – спокойствие…»

Исаия 32:17

Часть I. Венок

Венок

Я жил среди людей и оставался одиноким,И не всегда по собственной вине,Но ещё мальчонкой, рахитом кривоногим,Со всеми не хотел быть наравне.Дикая малина, как девка крепостная,Краснея, выпускает терновые шипы.Она себя блюдёт, колючая и злая,И ты её такую пробуй, полюби.А я сплету венок из её ветвей,И, конечно, он не будет триумфальный,Ведь я совсем не голубых кровей,А всего лишь житель коммунальный.И в этом моя воля, и в этом моя сила,Там мои разлады и там мои согласия.Жизнь барачная каждый день учила,Что такое честь, а что есть безобразия.Венок не будет красоваться под тризну на могиле,Наряжённый в ленты поминальные.Его не будет там, где ели и где пили,И даже там, где торжества пасхальные.За поиски любви и постоянства,За то, что не боялся ни стужи, ни огня,За одиночество и приступы упрямстваПускай венок наденут на меня.

Родина моя

По траве зелёной гуляет косаИ луговые соцветия срезает,А берег речной целует волнаИ лодку пустую качает.Из травы подсохшей постель себе смастрячуИ буду в небо ночное подглядывать.Там стану для себя искать удачуИ тайные желания загадывать.Перестала лодка с берегом шептаться,Закатились в воду облака.Я не буду с тобой прощаться:Мы в жизни мерцаем, как два светлячка.Трава в июле пахнет земляникой,И я целую тебя, не спрося,И сплю под Луной светлоликой,И вижу твои синие глаза.Они – как луговые васильки,И как в горной руде бирюза,И мы бежим с тобою напрямки,И под ногами ночная роса.Утром меня цапля разбудила,Прохлопотав крылами прямо у лица.Солнышко слегка мир позолотило,Просыпалась Родина моя.

Акварели

Надо, чтобы дни цвели, как акварели,В самых ярких и сочных тонах,Чтоб там радуга цвела, и свирели пели,И золотом кресты горели на церквах.Пусть будет чистое небо вокруг,Как отражение в голубых глазах,И нежная душа, и солнечный круг,И восторженная музыка в сердцах.У нас никогда не будет помех,И мы свои вёсны любовью продлим.И пусть время одинаково для всех,Но уже не будет больше долгих зим.Пусть упрёком будет только поцелуй,Не прерывайте песни шансонетки.И только к самому себе ревнуй,А птицу счастья выпусти из клетки.Снова оттепель приходит в города,И забубнили первые капели.Птица счастья не осталась без гнезда,И мы, хоть на чуток, но постарели.Не стоит ни о чём страдать или жалеть,Но только помни наяву или во сне,Что надо малое дитя собой согретьИ увидеть девочку в стареющей жене.

Тень на плетень

Мы не видим ни порядка и ни связей,Даже в том, что рядом каждый день,Все далекие от сказок и фантазийИ наводят тени на плетень.В гнёздышке синички – яичко к яичку,А рядом у травинки выросла травинка,Камышинки сами заплелись в косичку,И тихо подгребает утка-мандаринка.Скользит на длинных лапках водомерка,А лягушка с восхищеньем смотрит на неё.У каждого с утра своя примерка,И у каждого на всё своё чутьё.Бабочка расправила крылья расписные,Сегодня на поляне земляничнойОна исполнит танцы показные,И кузнечик подыграет на струне скрипичной.Под берёзкой выросли лисички,А в тёплых листьях прячутся ежата.И не нужны ни точки, ни кавычки —Здесь на каждой страничке цитата.Всё это и есть великая наука,Ту, что величают тайной сотворять,А остальное всё – бессмыслица и скука,Потому что не умеет восхищать.

Птенчики

Стоят осинки у дороги,У них листики – как мелкие монетки.Какие радости, такие и тревоги,А мальчишки с нашей улицы бежали с «малолетки».Где-то хитростью, а где-то мордобоями,Прекрасно понимая, что пауз не бывает,Нас дяденьки и тётеньки делали изгоями,Просчитав, что птенчик не летает.Поседели волосы у старого товарища,Дряхлеет, прогибаясь, отчий дом.Здесь от радужных надежд остывшие пожарища,А время становилось глухонемым врагом.Оно не ведало ни пауз, ни отсрочек,Ни разу не поверив и не проиграв.Он превратился в ленту из тире и точек,Это нашей скорбной жизни телеграф.Время не играет в догонялки,Там одни и те же правила игры:Мы пытались выжить по шпаргалке,Но не получилось спрятаться в тени.Не придётся ждать и выбирать,Когда в одной посуде покой и круговерть.Если есть за что, смейся и страдай,Но жизнь без пульса времени превратится в смерть.

Подорожник

Серёжки на ольховнике ветерок качает,Бабочка-капустница по траве порхает,На проводах чирикают городские птицы,Всегда у лета длинные ресницы.Они в зените солнце помогут задержать,А там умеют лучше друг друга понимать,Где больше света и теплаИ даже узенькая тень не пролегла.На красную клубнику слетаются сороки,Наверно и у лета бывают свои сроки,Но совсем не надо грустить или сердиться,Если лето в осень накренится.Осень отцветёт багровыми цветами,Отплачется холодными дождями,Зароются поглубже семена,И обида будет прощена.Посыплет белый снег,Наступят холода,Но нам тепло холодным январёмИ только потому, что мы вдвоём.Теперь её рука в моей руке,А её голова – в моей голове;Она – как колдунья, а я – как безбожник,И нам обоим снится лето и пыльный подорожник.

Красота

Всем надо оттолкнуться и надо разбежаться,И здесь у красоты большие шансы.Считалось, что она не может ошибаться,И для неё всегда готовы реверансы.А тот лицом совсем невзрачный,И весь какой-то некомфортный.Был у него разбег неудачныйИ, конечно, прыжок не рекордный.Но у красивых тоже запала не хватило,И этих, и тех обыграла судьба:Она им больше ничего не предложилаИ второго шанса не дала.В жизни мало показать себя красиво,Нужно что-то кроме этого уметь.А те, кто тянет за собой лукаво и игриво,Судьбой приговорены поглупеть.Себя уже не надо любить или стесняться,Теперь всё это не продать и не купить:Все достоинства умом будут исчисляться,И справедливо, что с лица воды не пить.Красота – не ремесло и не профессия,И она не способна спасать.А жизнь, она совсем не фотосессия,И правильные позы не будет выбирать.

Впроголодь

Не рубите канаты тупым топором,Умейте всё решить одним ударом.А если всё получится молчком,То это не покажется кошмаром.Во дворе салаги чинят самокат,На столбах расселись чёрные вороны,Дядька на скамеечке читает самиздат,А кто-то на верёвке сушит панталоны.На гитаре брынькает юноша влюблённый,Собаки у помойки ловят жирных мух,Не старый ещё дедушка, медалью обойденный,Письма фронтовые вспоминает вслух.Всё это, наверно, постановочные сценки,Так, наверно, сочиняли рапортички.Они писались прямо на коленке,Но в них не забывали проставлять кавычки.В чугунной сковородке нажарили картошку,И хорошо бы на закуску мочёный помидор.Похоже, в прошлом веке всё было понарошку,Для чего и расширяли общий кругозор.Рылись на помойке две белые вороны —Эти всегда впроголодь живут.Им, конечно, принесут венки на похороны,И где на радостях как надо отхлебнут.

Двое

Под одной крышей не ужиться двум поэтам,Пусть они самых мелких дарований.Всё их общение кончается приветом,Уже присутствие друг друга – предмет негодования.Каждый сам с усами Музу заманитьНа шампанское и дольки мармеладные,С ней любезно поболтать и как-нибудь склонитьНа рифмы сладострастные.А двоих она, конечно, застесняется,Не станет пить и делать пируэты.И вроде как в обиде распрощается,И без вдохновения останутся поэты.И будет брошена перчатка,И будет вызов на дуэль,Но случилася осечка и перезарядка,И ничью объявит кукла Аннабель.И родилось третейское решение:Разъехаться по разным городам,Чтобы у каждого осталось своё мнение,А Муза забегала по разным адресам.Сладкие предчувствия в капкане самомнения —В этом состоянии не чувствуется срама.Но Муза не пришла, пришли одни сомнения,И скисли на диванах оба графомана.

Доверие

Все в жизни чем-то злоупотребляли,Может и не ведая, а может и со зла,Кому-то не додали, а где-то смухлевали,А выгода сама собой пришла.Гнилое искушение – в щёлку подсмотреть,А себя не обделить – рыцарский закон.Никто никому не даст умереть,Если не дрогнешь, идя на обгон.Последним маршрутом летит мотылёк,И его не поставишь на паузу.У каждого доверия свой срок,А всё что потом, превращается в кляузу.Доверие людей – ресурс возобновляемый,Дураков всегда было не счесть;У таких избранник будет невменяемый,И они себе начислят три раза по шесть.Доверием, как шлюхой, злоупотребляют,И мимо интереса не пройдут,Их демоны пинками подгоняют,А те, кто часто доверяют, долго не живут.Протяните мне навстречу рукиИ отпустите собаку с цепи.Я сегодня пришёл без кольчуги,Не зная доверью цены.

Долги

Дождь осенний холодом ругалсяВ надежде меня как-то обуздать,Но ноябрь попусту старался:Было поздно что-либо менять.Потом декабрь взялся вразумитьИ стучался в окна по ночам.Они меня хотели застыдить,Что я не знаю цену собственным долгам.Я не пытался перед ними оправдаться,Мне нужна другая параллель:Я буду каяться и как-то объяснятьсяЛишь тогда, когда придёт апрель.Когда на подоконниках капели отзвенят,А по веткам, как мурашки, почки побегут,Чувства прежние во мне заговорятИ меня за собой поведут.И вдруг окажется, что не было долгов,И я как птица Феникс встрепенусь,Потрачусь на большой букет цветовИ снова в те же двери постучусь.Когда сам себе надумаешь долги,Даже не пытайся с ними рассчитаться:Жизнь сама прополет сорняки,А ты, не разобравшись, не спеши прощаться.

Забудьте

Нигде не обучают науке забывать,И нет учебников по этой дисциплине,Нас учили узнавать, напоминать и упреждать,И помнить все исходы и причины.И мы грузились всем, что видели и слышали,Холодным и горячим, жидким и комком,И даже тем, что плохо разглядели и расслышали,Будь то благостью или фальшаком.Помнится красивое, как сладкая конфетка:Клевер на покосе и ржавое железо,На Жигулёвском пиве этикеткаИ патриотическая песня Марсельеза.А всё тревожное в себе – как рука в наколках,А непонятное клубится как туман,И где-то на совсем не дальних полкахХранятся в памяти измены и обман.Если своим чувствам воли не давать,То это и станет началом конца.Не старайтесь всё в себе держать,Это будет выбор мудреца.Память так устроена – в ней нету запятых,Забудьте всё плохое и оставьте благодушие,Вы ощутите много радостей земных,Это очень важно – уметь забыть ненужное.

Заточение

Если удача не пришла,За ней надо идти самому;А если закусила удила,То не прячься в нейтральном углу.На сцене в кабаре играет джаз,А окольцованную птицу в клетку посадили.Ей не хватает восхищённых глазПод замком в двухкомнатной квартире.Птица увядает, как ландыш на жаре,И затухает, как Венера на рассвете;Так и роза замерзает в декабре,И улыбка в недописанном портрете.За окном играют полонез,Попался в мухоловку мотылёк,И уже не бьёт волна о волнорез,Слишком тускло тлеет фитилёк.Тот, кто целовался один раз,Немного знает про любовь,А кто не видел жизни напоказ,Тот не знает, как густеет кровь.Повидавшая в жизни слепая старухаК ней постучится в окноИ тайно нашепчет на ухо,Что не там свобода, где платят хорошо.

И вдруг

Земля никогда не сгорает дотла,Она где надо подсластит, но тут же и подсолит.Ей не сдвинуться с орбиты и не сойти с ума,Она все смертные грехи за нас замолит.А мы её за это яростно терзаем,Дразня при этом матерью своей.Чем до сих пор живём, не понимаем,Но страшимся быть хоть чуточку добрей.Мы в неё за вечные щедротыОт рождения, как табун зверей,Зарываем все болезни, срам и нечистоты,В помойку превращая свою же колыбель.Человек не стал царём природы,А сделал из себя царька зверей:Издревле и до сих пор рождаются уродыИ выясняют, кто кого сильней.И ВДРУГ на кораблях затихли дизеля,И уснули на бетоне самолёты,В небе и на море тишина,Китам – глубины, а орлам – высоты.Пилы в тайге перестали визжать,И забурлили ручейки в своих протоках,Люди отказались природу покорять,Услышав, наконец, своих пророков.

Кайф

Отправьте меня в КаппадокиюПолетать на воздушном ша́ре:Хочу победить свою фобиюПрогулкой в высотном кошмаре.И чтобы там, за облаками,Меня туман ознобил,И чтобы, как фанерка, гнулся под ногамиВ корзине жиденький настил.И выли тонкие верёвки,Как сильно перетянутые струны,И чтобы там без всякой подстраховки,А лишь в надежде на милость фортуны.Ни рук, ни ног, верблюжья спина,Уши посиневшие и сопли на щеках —Это фирменная местная игра,Главный кайф которой – первобытный страх.Нету в мире лучших балансиров,Чем этот толстый и бескрылый самолёт,И оскаленные морды пассажиров,У которых кровь неправильно течёт.Выживали все за редким исключением,Но их друзья потом не узнавали.Они на ваш вопрос ответят с полным убеждением,Что вы в жизни просто кайфа не видали.

Катюша

Трясут лохмотьями бомжи,Чечётку на зубах отстукивает кто-то,На клочке газеты – куражи,И участковый матерится для отчёта.Они где-то отмутили литровку первачаИ собрались праздник отмечать:Недавно в такой день закончилась война,А тут на свой манер умеют поминать.Однорукий пехотинец в грязной майкеПесню отжимал у полгармошки,Пританцовывал безногий на порванной фуфайкеИ пел, как воет небо при бомбёжке.В карманах участковый притащил картошки,И ему грозится баба с барачного окна.Подкрались воробьи и поклевали крошки:Их тоже отогрела мирная весна.У сгоревшего танкиста отсутствует лицо,Но он Катюшу тоже петь пытается.К его пальцу приварилось обручальное кольцо,Но он человеком выглядеть старается.О таких не эстетично было вспоминать,И их угнали за сто первый километр,А там, чтобы калеку закопать,Нужно-то всего лишь кубометр.

Комсомольская правда

Газетные статьи, как тексты из талмуда,В них ищут скрытый смысл и тайные знамения,А там – набор из фраз мычал, как чудо-юдо,Какой там может быть резон и предопределения?Передовица – руководство к действию,Где не говорят о собственном недуге,Но часто – о заботе и содействии,Да о правках в исторической науке.Сияли на наглаженном мундиреПять заслуженных наград.Им романтические марши посвятилиИ выходили с ними на парад.Слава увлекала за собой,Но как всегда она гуляща и вертлява,А порой была приветлива с тобой,Как на рыле бегемота балаклава.Её по номерам и датам подшивали,После того, как верность подтвердили.Её до тряпки разминали и одно место подтирали,Но где-то глубоко в душе любилиЗа то, что помогла разжечь костёр в лесуИ закулёчить двести грамм конфет.Она всю нашу молодёжь держала на весу,Но ей теперь, как и другим, назад дороги нет.

Только она

Недолго мой самолётик бумажныйБелым мотыльком в воздухе парил —Его шмель протаранил лохматый и важныйИ в цветущий клевер приземлил.Летопись жизни воспетаОт поклона матери-природе,От кружения пчелиного балетаИ малиновки, поющей на восходе.Кто в этом не пытался разобраться,Тот в собственном доме – в гостях.А у тех, кто умеет ждать и влюбляться,Цветы прорастут на камнях.Не надо рваться к равновесиюИ к старому искать новые подходы:На всякое спасение и всякую агрессиюЕсть право только у природы.На листке тетрадном в линеечку косуюВсегда имеешь правильный наклон.Можешь озираться в сторону любую,Но тебя всё время гонят под уклон.Не забудьте свою главную примету,Повторите клятвы и пароли,Когда скитаться пойдёте по светуВ поисках лучшей доли.

Медуза

С утра в Газпроме полный паралич:Вечный двигатель нашли на хуторе заброшенном.Его на кузне смастерил КузьмичС рябым лицом, немного перекошенным.Двигатель, похожий на «Медузу»,Ни в питье, ни в пище не нуждался,Но форы выдавал всему ЭкибастузуИ ключиком на десять разбирался.Который год на хуторе спеют ананасы,А Кузьмич завёл себе гарем;Всё превращалось в цветущие пампасы,Которые бывают во время перемен.«Медуза» за секунду испаряет лом,А на десяток километров лампочки горят.В энергетике случится перелом,Когда об этом все заговорят.Спалили Кузьмича студенты-практиканты,Они на хутор забрели в поисках фольклора.Они вели себя, как оккупанты,И то, что они видели, дошло до прокурора.«Медузу» разобрали и изъяли,От объяснений отказавшись наотрез,А Кузьмича втихую расстреляли.Вот так не состоялось чудо из чудес.

Мода

Моя дама – нарочито грустная,Потому что нечего надеть,А в исполнении тоски – до того искусная,Что и самому хочется реветь.У неё с нарядами – полная разруха:Мода снова шкуру поменяла.Теперь что было год назад – срам и показуха,Вот барышню мою грусть и обуяла.Выщипала брови, губы накачала,На ляжках розы в красном цвете наколола,И грудь на пять размеров больше стала,А задницу отклячила для общего прикола.Теперь всё это никуда не влазит,Даже в старый адидасовский костюм.А если мини с декольте, то бабушек колбасит:Наши бабушки не любят сладенький изюм.Умеют у нас барышни закатывать концерты,На них уже ни силы, ни терпения.Когда-то красота требовала жертвы,А теперь настырно вымогаются вложения.Возможно, что от бедности разврат,И в прошлогоднем она точно сказочное чудище.И если не засунуть ни перед и ни зад,То, может, подойдёт монашеское рубище?

Моралистам

Наш колхозный конюх, колченогий дед Хома —Неизвестной войны доброволец —Всегда шарашится с собакой по кличке «Кутерьма»И хвастает, что он – орденоносец.Хотя у нас в колхозе каждый знал,Что он был затаившийся троцкистИ прошёл не фронт, а Беломорканал,А то, что наболтал – художественный свист.Но был в колхозе и реальный медалист,Которая рекордные надои выдавала,К ней даже сватался районный активист,Но только она дважды отказала.Она была идейной комсомолкойИ, конечно, неприступной моралисткой,Но точно не какой-нибудь кошёлкой,Только может быть чуть-чуть идеалисткой.Каждую субботу к концу вечерней дойкиМы прятались в чапыжники у дальнего колодца,И за полчаса до вечерней зорькиНам очень потаённое увидеть удаётся.Она вытаскивала ноги из резиновых сапогИ нас сахарными ляжками дразнила.Вот такой у нас случился педагог,Она, похоже, нас давно уже спалила.Из-под телогрейки вываливала грудиИ долго полоскала их в колодезном ведре,А мы захлёбывались в этом абсолюте,Как тонут новички в карточной игре.В сумерки ушло виденье чародейское,Застегнув под горло телогрейку.Пусть будет так, ведь дело-то житейское,И ценой всего в одну копейку.

Мультфильм

Она сидела на скамеечке в оранжевых колготках,У неё колени были словно апельсины,А у меня в кошёлке две бутылки водки,А на мне штаны из серой мешковины.У неё в глазах глубинная тоска,Она была как Сонная Лощина.А у меня ещё два плавленых сырка,И на роже двухнедельная щетина.Ещё и солнце не пришло в зенит,А мы расположились по-людски перекусить.Мимо голый пробежал, наверно, трансвестит,Но нам такие не мешают жить.Она представилась мадам Бонасье,А я, конечно, страстный д’Артаньян.Но только по злой воле кардинала РишельеУ нас всего один занюханный стакан.И она спросила после первого стакана,Знаком ли я с текущими расценками.Но я, как персонаж любовного романа,Всё рвался закусить её коленками.Всё это подобно муляжу,И тут совсем не порнофильм.А если кто не понял, подскажу:Пред вами антистрессовый мультфильм.

Мы

Мы где-то обосрались, а где-то перебдели,Вот такое всё оно – в подтекстах.Но мы не все ещё песни допелиИ не на всех проявились рефлексах.Мы свои правильно загулы понимали,Но, может, не всегда помнили финалы,Потому про нас бесстыдно врали —Про кухонные драки и сексуальные скандалы.Мы в полном пролетарском пониманииИ с его обычным лексикономВнушали всем: чтоб оставаться в процветании,Нужно дружить с гегемоном.Мы себя не оскверним деньгами:Это с буржуйского тумана.Мы на мир смотрели советскими глазамиЧерез подзорную трубу гранёного стакана.Мы и чёрным хлебом будем сыты,И будем верны своему комдиву:Ещё не все диктаторы добитыИ только мы несём мир всему миру.Мы – имя существительное и местоимение,И кругом одно лишь пролетарское пространство,И одно лишь истинное мнение:Вот такое оно и есть – мировое мессианство.

Нашенские

Кому-то в руки восход, кому закат по ногам,Чьи-то песни нарасхват, а кто-то просит в долг,А нам мудро рассуждать – совсем не по годам,И не надо в нас искать рассудительность и толк.Мы найдём свои заборы и овраги,И мало будем строить, больше разрушать.Простите рыцари плаща и шпаги:Нас не учили лирой созидать.Мы на других играем инструментах,Мы схоронили лирику и схоронили физику,А самим хотелось жить в моментахИ настырно ретушировать заплёванную вывеску.Мы были в новобранцах и даже в ветеранах,Нам наплевать, где всплыть, и плевать, где тонуть —В бурных океанах или в водочных стаканах.Нас приучили приобнять и тут же оттолкнуть.Тосты и призывы в праздник ПервомайскийДля нас звучат откуда-то извне,Вроде в гости заявился Бендер-ЗадунайскийИ нашептал, что истина в вине.Мы, конечно, нашенские парни,И готовы к разным перипетиям.Мы уживёмся и в овчарне, и на псарне,За что спасибо дорогим учителям.

Не повторяется такое никогда

Она со школы полюбила хулигана,Он казался рыцарем без страха и упрёка.На районе не было круче донжуана,И она к нему сбегала с последнего урока.А её любил пацан с соседнего двора,Всё в кино пытался пригласить,А она уже тогда была звезда,И он её мог только рассмешить.А хулиган после первого срокаСтал наркозависимым подонком,И появлялся от наскока до наскока,Чтобы потоптаться по детским распашонкам.Его убила в подворотне сволота,И она вздохнула с облегченьем,Плохо понимая, в чём её вина,Но воспринимала это как спасенье.Годы испарились, как талая вода,И ей казалось всё уже прошло,А молодой мужчина с соседнего двораСнова пригласил её в кино.Она была глупа и безрассудна,И, конечно, виновата больше всех,Но как бы уже неподсудна,Ведь два раза не казнят за один и тот же грех.

Обобществлённая

Меня последними словами материли,А один засранец даже в драку лезть пытался.Все дружно меня сволочили,Словно я в измене Родине признался.Меня назначили фигурой отрицательной,А в оправдание рта не давали открыть.Приговорили к порке показательной,За какие-то проступки пытались проучить.Много непонятного может получиться,Если не найдётся, кто тайну разболтает.Когда никто ни за кого не может поручиться,Каждый сам себя за это оправдает.Как сосулька с крыши, на меня свалилась новость,Которую точно не ждал, не гадал:Вроде бы как мне доверили общественную совесть,А я её по «буху» где-то потерял.А общественная совесть – как общественная баня:С холодным скользким полом и забеленным окном,Где, хозяйственным мылом себя задурманя,Совесть прикрывается фиговым листом.Совесть – тот хрупкий хрусталь,Которым всё время друг друга стращали;Но если и была обобществлённая мораль,То её уже давно перепродали.

Поводырь

Только в недописанном романеУдалось сорваться подкаблучнику,И только захмелевший в вагоне-ресторанеДоверится случайному попутчику.Кто-то сразу загремел из огня в полымя,Его пытались забодать ветвистыми рожищами.А те, гордо выставляя собственное имя,Лезли обниматься грязными ручищами.Это Гера наставила Зевсу рогаИ с Олимпа прописалась к вам в хрущёвку,И вы теперь её избранник и слуга,Будете водить её в фабричную столовку.Не нужна амброзия, если есть любовь,Нет ничего вкусней перловой каши.И всё вокруг не в глаз, а в бровь,И в самом натуральном антураже.На нервной почве вызрели прыщи,И без присмотра стадо разбежалось.Никто уже не знает, кому нести дары,И что реально, а что лишь показалось.Врачеватели лечите, святители крестите,Пусть будет мир холодный и горячий,Но вокруг внимательно смотрите,В какую сторону вас тянет поводырь незрячий.

Повседневность

Завязли в повседневности возвышенные цели,И затаились самые благие намеренья,Но может мы их никогда и не имели,А всё, что было – суета или сомненья?Мы, возможно, и искали справедливости,Но только хлопотали каждый за себя.Нету правил измерения наивности,И каждому своя досталась западня.Один искал прорехи в неизбежности,Другой всё время ждал особого сигнала,Пока его жевала корова повседневности,И тёща до конца не заклевала.Уже неделя превращается в минуту,И грохот наковальни ожиданийНабатом призывает к самосудуВо спасение души от мутных оправданий.Мы не сумели разогнуться и идти;И таких во многом можно упрекать,Которые пригрелись взаперти,А должны были на Марсе яблони сажать.У повседневности родилась импотенция,У неё свои прописаны пути.И это не зараза, это – индульгенция:Мечтать о том, что будет впереди.

Под шкурой

Не придумали лекарства против страха,И одному мерещится чёрный воронок,А другому угрожает шапка Мономаха,И разбегается под шкурой холодок.Как парализованные ходят топ-модели,Они себя блюдут по специальности,А на кого-то только посмотрели —Они уже запели в правильной тональности.Кто умеет криво ухмыляться,Тот идейно будет предавать,А если задним числом придёт извиняться,То ему раньше было нечего сказать.Нам бы с паршивой овцы – шерсти клок,И каждому зарплату по лояльности,А те, кто плохо поняли урок,Будут лихоимцы и бездарности.Заведите им дневник для поведенияИ не пускайте провинившихся гулять,А если не проявят достаточного рвения,Опять мозги придётся зачищать.Пусть своя рубаха ближе к телу,Но только не рожайте новую натуру,Подведя себя к тому пределу,Где рубаха прорастёт в овечью шкуру.