Сны Лютевилля

Сны Лютевилля

Лина Ди

© Лина Ди, 2023

ISBN 978-5-4498-6225-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Сны Лютевилля»

Автор – Лина Ди;

Редактор – Людмила Терменёва;

Иллюстратор – Monaskrel’ art;

В жизни портового города продолжают происходить загадочные и увлекательные события: один из жителей непостижимым образом превращается в червонного спрута, девушке Джоан всё время снятся сны, в которых она летает, как наяву, а два друга пробираются на закрытую территорию бывшей психиатрической лечебницы и вплотную приближаются к разгадке тайны лютевилльских сокровищ…

Все они и другие жители Лютевилля с нетерпением ждут наступления зимних каникул! Но неожиданно накануне долгожданных праздников разгневанная неизвестно на кого и неизвестно за что старуха в серой шляпе с помощью необычного чёрного порошка и похищенной куклы Джюель погружает жителей Лютевилля в глубокий сон… Проснётся ли город, укутанный мягким снегом, или навечно увязнет в запутанных зачарованных снах?

«Сны Лютевилля» – это второй сборник из 9 рассказов-зарисовок о жизни выдуманного города в Западной Европе первой половины ХХ века:

1. Говорящая книга;

2. Безглазая тень;

3. Червонный спрут;

4. «Бумеранг»;

5. Полёт;

6. Сокровища Лютевилля;

7. Джюель;

8. Сны Лютевилля;

9. Яблоневая ветвь.

Говорящая книга

Проводив долгим взглядом своих слегка раскосых глубоко посаженных глаз алые волнистые облака, высокий человек в клетчатом костюме и начищенных до блеска ботинках – господин Эвандер Ли – вошёл в свой двухэтажный дом пыльно-серого цвета, и, пройдя мимо стен, украшенных изображениями ярких цветов, проследовал вглубь здания, мельком взглянув в сторону кухни, стоящих на столе в вазе бордовых роз, и испечённого кем-то пряничного домика, манящего своим чудесным запахом и сказочными миниатюрными деталями. На секунду его взгляд задержался на свисающих с крыши сосульках из глазури и геометрически точных снежинках, присыпанных в некоторых местах сахарной пудрой, но, удержавшись от искушения, Эвандер через несколько мгновений оказался в своем кабинете, где на чёрном полированном письменном столе у окна стояла его пишущая машинка «Ундервуд» и лежало несколько белых листов. На спинке высокого кресла висело чьё-то блестящее, как чешуя, золотисто-зелёное платье, украшенное перьями – но он к нему не прикоснулся.

Эвандер снял шляпу и повесил её на крючок; включил изысканную лампу пудрового оттенка, украшенную золотым бисером и тончайшей вышивкой, по форме напоминающую полузакрытый зонт на бронзовой ножке, и, подержав в руке несколько мгновений газету с лютевилльскими новостями, отбросил её в сторону.

Вот уже несколько недель писатель откладывал работу над новой книгой, и непокорные пальцы отказывались стучать по клавишам, иногда переживающим ремонт, нежные поглаживания, и даже грубое обращение.

Окружающая атмосфера роскоши и тепла была крайне важна для его внутреннего состояния, и даже если мистер Ли не мог сосредоточиться и окунуться в работу, он думал, размышлял и предавался воспоминаниям исключительно в приятной обстановке.

Многие предметы его интерьера, романтические элементы декора, разбросанные шёлковые и кружевные вещи в доме кричали о наличии в нём женщины – но женщину в этом доме никто никогда не видел…

Да и вообще, гости к известному писателю очень редко захаживали.

Осмотревшись, как будто после продолжительного отсутствия, Эвандер выглянул в окно – пока алые облака уносила ревнивая печаль, обволакивая их серой дымкой, соседские маленькие дети сидели на корточках и внимательно изучали отражение неба в единственной на улице лужице.

– Я хочу, чтобы книга заговорила! – произнес мистер Ли с надрывом в голосе, и резким движением руки задёрнул шторы, представляя, как Мисс Бамбл гордо выставляет его новую книгу на полку своего книжного магазина. Как люди улыбаются, держа её в руках, перелистывая страницы, как она говорит с ними…

Затем, мистер Ли изменился в лице, сел за стол, взмахнул руками, точно пианист перед игрой, и его пальцы очень нежно застучали по круглым маленьким клавишам; казалось, помещение наполнилось тёплым солнечным светом, и сверкающие блики озаряли пишущую машинку и руки писателя. Он мечтал написать такую книгу, после прочтения которой уж точно не захочется уснуть.

Спустя несколько часов в кабинете запахло сладкими женскими духами; мужчина отвлёкся от гремящих и дребезжащих кастрюль, живущих на белом листе бумаги, и посмотрел в зеркало в элегантной ажурной раме…

Безглазая тень

Золотое солнце конца одиннадцатого месяца, потонувшее в закатных облаках, уступило место тёмному короткому вечеру. Тем вечером в Лютевилле разворачивалась самая настоящая свирепая стихия.

Многие жители уже сладко дремали, спрятавшись в своих уютных – или не очень – постелях, но в окне дома номер 17 по улице Лютая можно было рассмотреть тусклый огонёчек света.

Мистер Мелвилль – наверное, в сотый раз – растерянно прохаживался по периметру своего небольшого дома, часто останавливаясь и разглядывая свою бесчувственную тень, чернеющую на широкой и пустой оливково-зеленой стене, пытаясь рассмотреть в своей тени – глаза. Но они отсутствовали…

В последнее время он особенно часто замечал, что, пока его разум был частично охвачен отрывочными видениями, зрение оставалось твёрдой опорой, сдерживающей нарастающее безумие.

Возможно, это безумие начинало существовать уже отдельно от его видений, – мужчина и сам уже не понимал.

Мелвилль вышел во двор. Просидев там некоторое время в открытой беседке, изучая глазами движение листвы сгибающихся в разные стороны деревьев, он вернулся в тёмный дом и рухнул на кровать. Из темноты появилась Луна, и её мягкий свет, струящийся из окна, осветил русые кудри бледного человека и его необычные сверкающие глаза с прямоугольными зрачками, которые Мел не хотел закрывать.

По полу беззвучно пробежала серая мышь; её маленькие глазки мигнули красными огоньками, шёрстка блеснула серебром, – и она также неожиданно исчезла, как и возникла.

Пролежав в потоке этого монотонного света ещё какое-то время, безразлично вглядываясь в спутницу Земли, когда-то напоминавшую ему золотую монетку, мужчина втянул носом непроветренный, затхлый воздух дома и обессиленно поднялся. Пройдя по ковру разбросанных по полу бумаг с зарисовками, покрытых тонким слоем пыли, он вновь обулся, накинул верхнюю одежду, громко хлопнул дверью, и вышел, не закрывая её на ключ. Уходя, он хотел было посмотреться в зеркало, но не стал. В прихожей остались стоять три пары одинаковой обуви, выстроенные в ряд.

***

Косо падал первый снег.

Однако, раньше столь внимательный ко всему вокруг, Мелвилль, лишь бросил безразличный взгляд на летящие точно из фонаря крохотные белоснежные звёзды. Прожектор приоткрывал взору тёмную каменную дорогу, застеленную опавшими багровыми листьями.

Снежинки приземлялись на скрюченные осенние листья одна за другой. Подхватив один из них, холодный ветер покружил его самую малость, и уронил в паре шагов от предыдущего места расположения. Свежие неповторимые звёздочки тут же сменили растаявшие. Но, не пролежав на новом месте и секунды, скукоженный лист раскрошился под тяжёлой подошвой ботинка мистера Мелвилля на множество частей.

Если бы по дороге можно было провалиться и попасть в какое-нибудь другое место, Мелвилль обязательно бы это сделал: он хотел исчезнуть.

Было безлюдно. Дома слева и справа сдавливали узкую улицу, на которой копошились бездомные собаки и кошки разных мастей, пытаясь вытащить из мусорных баков еще не успевшие сгнить объедки.

Пересекая центр города, Мел мог бы услышать пьяные неприличные шутки, доносящиеся из знакомого бара с улицы Каменка, истеричный крик женщины, бранившей мужа в новом доме на улице Пелена, и плач маленьких деток. Но он был глухонемым, и потому звуки не касались его ушей; он продолжал идти, не страшась порывистого ветра, дующего ему прямо в лицо и открытую шею мерзким ледяным холодом, пробирающим до костей, пока очередное видение не застало его в врасплох.

Мужчина ударил себя ладонью по голове, но видение лишь приняло более чёткие очертания. Тогда Мелвилль остановился около величественной мраморной арки и прислонился к колонне. В видении ему предстала незнакомая женщина, стоящая на коленях в Лютевилльском лесу, который жители называли «шипящим». Женщина, одетая в светлое платье с меховой накидкой, была похожа на царицу. Она смотрела прямо перед собой в пустоту на кого-то или на что-то, и произносила какие-то слова. Но вокруг неё не было ни души. Земля и стволы были застелены островками мха. А сквозь окутанные туманом кроны деревьев со всех сторон пробивались лучи света.

Видение прекратилось. Мелвилль тряхнул головой и зашагал дальше.

Обветренное белое лицо его становилось красным, но спокойная и целеустремленная походка, вела его, теперь уже по ухабам, к побережью.

Не спускаясь к береговой линии, Мел нашел самый высокий утёс, и, подойдя к краю, не глядя вниз, начал медленно раздеваться.

Мелвилль расстегнул пуговицы и снял с себя пальто, ботинки, брюки, рубашку, несколько амулетов, нижнее белье, – и всё это аккуратно, выровняв до миллиметра, сложил отдельными кучками – по привычке. Заправив волосы за уши, обнажённый мужчина задержал взгляд на снятых ботинках, будто что-то заметил на них – или что-то вспомнил – и, развернувшись, поднял голову вверх, устремив наконец свой взгляд в бездонную темно-синюю пропасть.

Его тело снова освещала луна, снежинки хаотично облепляли кожу, лицо, глаза. Он точно впервые их заметил, но не шевельнулся.

Осознав, что стоит на краю утёса, он, сделав отчаянный шаг вперёд, расправил плечи и прыгнул головой вниз. Приближаясь к воде, Мелвилль закрыл от страха глаза, не заметив, как у его тени, превращающейся в отражение, появилось другое очертание.

Последовал громкий всплеск, который Мел не мог услышать, ослепительный блеск освещённых луной брызг – и тёмные волны окутали его спокойствием.

Прилежно сложенная рубашка, задираясь на ветру, разворачивалась, как рождественский подарок, а лёгкий браслет из засушенных ягод рябины подняло ветром в воздух и закружило, унося с утёса в поиске нового пристанища.

Червонный спрут

Вначале была полупрозрачная тишина.

Рождение нового дня стало бескорыстным и молчаливым. В «Шипящем лесу» на пне, покрытом мхом и сверкающим инеем, неподвижно сидела серая белка. Казалось, её околдовали и она окаменела, прислушиваясь к посторонним звукам с широко открытыми глазами и навострёнными ушами. Всё в округе оживало.

Где-то неподалёку послышался хруст веток и фырканье большого животного. Это была гнедая породистая лошадь, что блестела даже без яркого солнечного света и взмахивала на бегу переливающейся гривой. Серебристый пар из её ноздрей таял в воздухе так же быстро, как и глухие удары копыт, ускользающие в незримое прошлое.

Наездница – темноволосая статная женщина в кремовом воздушном платье и меховой накидке, прикрывающей её от холода – правила очень властно и строго; каждое движение, совершаемое ею на высокой скорости, было безупречно точным и уверенным. Женщина скакала в гордом одиночестве, и деревья точно расступались от её молниеносного взгляда.

Проведя целую ночь в заброшенной хижине Лютевилльского леса, Фейрли смогла завершить подготовку к важному для неё визиту и окончательно утвердилась в своём намерении.

Тишина сдалась, потерпев поражение, и воспрянувший ото сна, стремительно разогнавшийся ветер вырвался на свободу из плена, зашевелил ветви величественных сосен, листья осин и редких рябин, спускаясь к земле, безжалостно стал отрывать последние листочки черники, оставляя прутики безлиственно-голыми, взбудоражил папоротники и прошёлся по мягкому мху.

Фейрли охватило необъяснимое возбуждение и, выскочив из леса, она лишь прибавила скорости. С неба посыпался мелкий редкий снег.

Глухой стук копыт, вторгшись в разбуженный Лютевилль, превратился в цоканье, отбивая ритм по вымощенной булыжником дороге. Город уже гудел, как большая паровая машина, особенно на главных улицах и рынках, утопая в миллионе смешанных запахов. Что-то продающие вдоль дороги люди испуганно отпрыгивали в сторону перед быстро скачущей наездницей, опасаясь быть раздавленными. На площади находились не только взрослые, но и дети разных возрастов. Бедные дети крестьян и ремесленников очень отличались от избалованных и ухоженных отпрысков аристократов и богачей. С несчастным видом они таращились на витрины булочных со свежей выпечкой, первые ярмарочные телеги со сладостями и ремесленными товарами и появляющиеся повсюду, как по волшебству, первые яркие украшения. Им всё было интересно. Такие, как они, обычно ютились в многоквартирных домах по несколько детишек в крошечной комнатушке или даже в одной на всю семью, в старых бараках… или лачугах для прислуги.

Наездница посмотрела в глаза обернувшемуся к ней чумазому неухоженному ребёнку, и сердце её отозвалось сочувственным ударом, лошадь встала на дыбы, ещё сильнее напугав мальчика, но, развернув животное, она устремилась дальше.

Женщина уже была далеко от этого места, а лицо несчастного мальчика ещё долго стояло перед её взором. Она скакала очень быстро, но успела заметить, как по стальным рельсам, проложенным через город, движется красный двухэтажный вагончик с юными пассажирами. Это был первый увиденный ею настоящий трамвай, в Фейрвилле их пока не было.

Поборов подступающий кашель, Фейрли пересекла несколько знакомых улиц и поднялась на мост над зелёным от ряски прудом, полностью не покрытым снегом, где её лошадь чуть не сшибла огорошенного, чем-то размалёванного клоуна с круглой плетёной корзинкой, из которой доносился детский плач…

Зелёный пруд остался позади, и женщина сбавила скорость; лошадь по кличке Гроза остановилась, и уставшая леди царственно окинула взглядом южную часть поляны за прудом, похожую на заброшенный пустырь. Она-то знала, что прячется за этой зримой пустотой. Ей не нужно было произносить никаких заклинаний, предупреждать о своих крайне редких визитах или долго ожидать приглашения. Буквально через секунду защитная пелена пала, обнажив внушительный викторианский замок, и ворота со скрипом отворились.

Бежево-кофейный каменный замок с серой крышей, местами покрытый зеленью, как и пристройки, совсем не изменился с прошлого приезда, лишь местами поржавевшие ворота обвивал засохший плющ. Всё те же малозаметные трещинки и сколы и такое же равнодушное гостеприимство. Она мысленно провела ладонью по любимому балкону, с которого обожала любоваться прекрасным видом… Женщина тяжело дышала, её грудь волнующе вздымалась под накидкой; из-за нахлынувших воспоминаний кровь бежала по венам в два раза быстрее, ей помнилась каждая песчинка этого мрачного мира. То ли от волнений, то ли из-за начинающейся простуды она всё-таки зашлась в кашле и долго не могла остановиться.

Заведя лошадь во двор замка, наездница прошла по тропинке, усыпанной последними высохшими осенними листьями, в конюшню и привязала Грозу к стойлу, где уже стояли два диких скакуна и лошадь.

– Привет, Демон! Ты прямо такой же, как он.

Она пыталась погладить чёрного вырывающегося скакуна, но тот лишь отдалялся и сильно крутился, как ужаленный.

Покинув конюшню в одиночестве, она пересекла главную дорогу и оказалась у подножья замка. Бойко взбежав по ступенькам и отряхнувшись от дорожной пыли и грязи, брюнетка собралась отворить тяжёлую дверь, но та в тот же миг распахнулась, и перед ней предстал седовласый дворецкий, услужливый прихвостень хозяина замка, и очень низко поклонился, приглашая внутрь.

– Госпожа Фейрли…

– Здравствуй, Пастар.

Войдя в тёмную гостиную, гостья вдохнула привычный запах «дома» и поднялась по дубовой винтовой лестнице на второй этаж. Царящий полумрак был привычен для глаз и сейчас очень успокаивал. Казалось, на дворе глубокая ночь, хотя день был в самом разгаре. Женщина застала Люта в торжественном синем костюме, сшитом на заказ и украшенном золотисто-горчичными цветочными узорами на жилете, в библиотеке, за изучением мифов и легенд о морских чудовищах. Брат жеманно перелистывал страницы, точно актёр, играющий в любительской пьесе при танцующем пламени свечей.

Он искренне улыбнулся ей, отбрасывая вековую ссору в бесконечную пропасть.

– Здравствуй, сестра!

– Так ты уже знаешь?

– Чёртов Червонный спрут… Ну хотя бы он заставил тебя навестить мою скромную обитель…

– Да. Но я прибыла не за этим.

Фейрли изменилась в лице, став серьёзнее, достала из длинного рукава спрятанную в потайном кармане потрёпанную карту и показала Люту движение мистического красного тумана…

В это время чумазый мальчик с женским прозвищем Бонни, встретившийся взглядом с хранительницей города Фейрвилль, добрался до дома, зашёл в свою комнату, похожую на маленькую каморку, и попрощался с невидимыми друзьями. Сев на грязный пол, он стал копаться в старых, потрепанных коробках и нашел наконец любимую и единственную деревянную игрушку – милого ослика, не так давно подаренного бабушкой, с которой он до сих пор жил, очень обрадовался находке и, отряхнув игрушку от пыли, гордо выставил на подоконник. Бонни показалось, что ослик повел глазами и посмотрел в окно, но он тут же одернул себя и, собрав коробки в ряд, встал с пола и вновь позвал невидимых друзей.

«Бумеранг»

Сквозь вечернюю мглу можно было рассмотреть лишь блёклый свет из окон домов и уличных фонарей.

Тайной окутанный, Лютевилль возбуждённо затаил дыхание в ожидании знаменитого маэстро, который в это время уже медленно въезжал в город в расписной карете, взмахивая на поворотах длинными светлыми волосами и периодически постукивая музыкальными пальцами по твёрдым поверхностям. Его шальные глаза светились, зрачки были расширены, и мистер Роквелл мечтательно рисовал в воображении образы местных юных чаровниц и замужних дам, пытаясь рассмотреть сквозь окна кареты спрятанные под головными уборами лица встречных женщин, облепляющих карету, как снежные завалы.

Великий и молодой скрипач, покоритель женских сердец, желанный красавец с сомнительной репутацией Казановы и карточного игрока, с третьей попытки добрался до Лютевилля, несмотря на отговоры импресарио.

Расклеенные на столбах города афиши с анонсом его долгожданного выступления в «Театре Грёз» доводили красоток до исступления. И вот уже, бесцеремонно толкаясь, они, подрагивая от холода, пробивались сквозь молочную мглу к мотелю, чтобы попытаться попасть внутрь и вычислить апартаменты маэстро.

Вдоволь насладившись уличным гулом, Роквелл опрокинул терпкий напиток одним махом, поморщился с довольной ухмылкой и, натерев смычок канифолью, взял в руки инструмент. Сыграв четверть концерта в страстном порыве, увлечённый любимой музыкой и самим собой, он распахнул окно и высунулся наружу.

Необузданная истерия не заставила себя долго ждать, и Роквелл, не закрывая окна до конца, исполнил для своих поклонниц ещё несколько длинных произведений. Подступала ночь, скрипка, раздирающая души, умолкла. Когда он снова выглянул из окна, на его глазах один за другим погасли фонари. Крики у ворот стихли, и он позвонил импресарио для личного разговора, после чего омылся и быстро уснул.

На следующий день, в субботу, после полуденной сухой мерзлоты и по прошествии ошеломительного выступления, разгорячённый и уставший Роквелл, покидающий «Театр Грёз», как и шумная толпа ликующих поклонниц, бывших на концерте, услышали звон колокольчиков, доносившийся с разных концов улиц. По обычаю, так разносили важные и срочные новости. И сейчас напротив театра, примерив на себя маску важного господина, какой-то мужчина твёрдым баритоном призывал ко всеобщему вниманию. Он стоял на высоком табурете, держа колокольчик в одной руке, вытирал капельки пота со лба платком, зажатым в другую, и скандировал: «Слушайте, слушайте!»

Но его голос растворился в женских криках: девушки затеяли драку, пытаясь таким образом «поделить» внимание желанного маэстро. Сам же мистер Роквелл, приближался к карете в длинной шубе из горностая, спасая себя и драгоценную скрипку.

О странном происшествии Роквелл узнал уже от импресарио, с которым поделился новостью ушастый кучер. И они, как и многие другие жители Лютевилля, направились к побережью, чтобы увидеть чудо своими глазами.

Лошади отчаянно заржали, поднялись на дыбы, карета пошатнулась, и неугомонные женщины ринулись догонять ускользающего кумира, цепляясь руками за стёкла и боковые части кареты.

Блондин лучезарно улыбался им в ответ.

Вокруг музыканта мелькали незнакомые люди и улицы. Под ногами, копытами и колесами хлюпала жуткая слякоть вперемешку со сброшенными последними листьями. Из труб производственных фабрик и каменных домов, как джины, готовые исполнить плохие и хорошие желания, вылетали клубы грязного дыма. На ступеньках одного из домов сидела и, потеряв свою куклу по имени Джюель, громко плакала маленькая девочка с ярким бантиком на голове. Она гладила кудрявого большого пса и не хотела возвращаться домой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.