Дальние страны

Осень. Первый раз в первый класс: как раз накануне первого сентября попала мне на глаза, то есть в руки, книга «Жизнь Клима Самгина» Максима Горького. Книга физически «читаема», однако содержимое для моих лет необычно, в процессе чтения мне стали чудиться внутренности человека, кишки и прочее, как у животных, как у свиньи, которую взрослые потрошили однажды в моё присутствие. Не дойдя до конца книги, не дочитав, впала в горячку. …Прихожу в себя на несколько секунд: я на полу, а надо мной мама, пытается укрыть меня простынёй, и эта белая простыня, и сама мама кажутся мне такими огромными, боюсь, обрушится, придавит меня простыня:

– Мама, не надо, не надо…

Снова теряю сознание…

Пропустила первое, второе, третье сентября… Наконец, сижу в классной комнате, за последней партой. Мама – моя учительница, в классе я должна её звать по имени-отчеству, Мария Константиновна.

А «Жизнь Клима Самгина» так и осталась недочитанной.

В мамину зарплату едем на грузовиках-попутках в город Бикин. Ходим по базару, на прилавках ломти хлеба – миллион рублей ломоть. Мама покупает один ломоть нам с ней, и ещё – конфеты «подушечки» с фруктовой начинкой.

Месть. Научилась мстить. Сама. Самоучка. Способы отмщения рождались изнутри в виде сценариев. Сначала был Володя Пирожок, который принёс и положил под дерево ранетки, на котором я сидела, что-то завёрнутое в лист лопуха:

«Это тебе, гостинец».

Сказал так и убежал. Я слезла с дерева, разворачиваю лист – а там другой лист лопуха. Развернула – третий лист, четвёртый… В последнем, внутри – собачьи какашки.

«Ну, погоди, Пирожок…» Думала-думала, и придумала: в классной комнате огромная печь для обогрева. Между печью и стеной классной комнаты узкий проход. Забросила туда, в самый дальний угол, мячик, приготовила веник-голик… Пирожку:

– Володь, достань мне мячик…

Пирожок зашёл в тупик, достал мячик, а на выходе его ждёт голик:

– Вот тебе, вот тебе…

Учитывая то, что мне семь, а Пирожку – четырнадцать, победа особенно ценна.

Следующий объект мести – Тонька Ковток: сказала о моей маме плохое слово. Скорее всего, она повторила это слово за её матерью, которая, очевидно, ревновала маму к Тонькиному папе дяде Мите, точнее, к его назойливым визитам к нам. Слово резануло слух и вызвало желание наказать, то есть отомстить. Придумала: позвала погулять после дождя. Через шоссейную дорогу от школы – площадка, где побывал трактор и разворотил почву, оставив кучу комьев грязи. Вот туда-то я и завела клеветницу. Пропустила вперёд, сама отстала на несколько шагов. Взяла в руки огромный ком грязи… окликнула. Как только Тонька обернулась, запустила ей грязь прямо в лицо:

«Это тебе за маму».

Ночью мама разбудила:

– Говорят, ты бросила девочке в лицо грязь. Это правда?

– Правда.

– Почему?

Молчу в ответ. Она не узнает почему.

«Давай закурим». Мама едет по делам в Пожарское, в РОНО, меня поручает присмотру старшим, четырнадцати-пятнадцатилетним девочкам. Девочки эти дают мне почитать свои альбомы, а сами убегают в лесок, что за школьной оградой, курить. Я с интересом читаю рукописные песни, чаще всего об Алтайском крае, о крутизне дорог, несчастной любви шофёра. И там же – рисованные красивые цветы, красные розы. Никогда не видела розу в жизни. Рисую розу: лепесточки по спирали. Хочу быть равной с этими девчонками, тоже курить… Рву и сушу траву, трава сохнет быстро, делаю папироску-самокрутку и выхожу на крыльцо с альбомом в руках, закуриваю, сажусь: в одной руке папироска, в другой альбом, с алтайскими историями. Отрываюсь от чтива для затяжки: у входа во двор школы – мама, застыла от изумления, ничего не может сказать. Гашу свою папироску.

«Ружьё заряжено». Мама организовала народный театр. Сцена – местный клуб. Актёры – деревенское население, в основном молодёжь, играют замечательно. В один прекрасный воскресный день театральный коллектив едет на грузовике в Пожарское, и я вместе со всеми. Мне выпадает развлечь публику в антракте чтением стихотворения о кошке, которой хозяева долго искали подходящее имя, пока не пришли к такому заключению: «Не назвать ли нам кошку Кошкой!» Успех! О нас напишут в районной газете! И обо мне не забудут: «Девочка-младшеклассница прочитала со сцены…». Вечером с мамой возвращаемся домой, укладываемся спать в нашу деревянную кровать. Слышен шорох в коридоре. Что-то упало? Мама обращается ко мне громким басом:

– Сынок, а у нас ружьё заряжено?

Я не успеваю отреагировать «какое ружьё, мама», как она толкает меня в бок и шепчет: «Отвечай: заряжено, папа…» И я отвечаю:

– Заряжено, папа…

Она: «Громче „заряжено, папа“».

– Заряжено, папа!

Шорохи продолжаются. Мама повторяет свой вопрос басом, заряжено ли ружьё, а я повторяю мой ответ «заряжено, папа»… Шорохи прекращаются. Рано утром мама выглядывает в дверь; выходит в коридор, потом зовёт меня: «Посмотри». Я выглядываю в коридор – вижу огромного серого кота, проникшего через открытую форточку, и теперь крепко спящего на подоконнике. Мы с мамой смеёмся.

Зима. У дома Пинчуков стоит бездействующий по причине зимы комбайн. Играем в войну, и комбайн с нами тоже. Мороз. Надина сестра Маня зачем-то лизнула металлический поручень, да и примёрзла языком. Закричала, мы кинулись её отрывать, оторвали, а кончик языка остался на поручне. С тех пор Маня будет картавить. Хорошо ещё, что красивая.

Весна. В лесу, что за школьной оградой, хрупкие деревца ольхи свесили серёжки – божественно красивые, самые первые весенние цветения! В Сибири подснежники, а здесь – ольховые серёжки. В мае расцветут белыми душистыми цветами ранетки, сливы… Но всё же самые первые и самые красивые – ольховые серёжки.

…В один прекрасный весенний день у Нади с Маней появилась на свет сестрёнка, назвали Тоней. Без отца – потому что никто не видел никакого дяди около тёти Паши. В Сибири таких детей называют «суразята», а на Дальнем Востоке – «байстрюки». И Тоня стала расти не по дням, а по часам.

Летние каникулы, детская площадка:

– А мы просо сеяли, сеяли,Ой дид-ладом сеяли, сеяли!– А мы просо вытопчем, вытопчем,Ой дид-ладом вытопчем, вытопчем.– А чем же вам вытоптать, вытоптать,Ой дид-ладом вытоптать, вытоптать.– А мы коней выпустим, выпустим,Ой дид-ладом выпустим, выпустим.– А мы коней в плен возьмем, в плен возьмём,Ой дид-ладом в плен возьмем, в плен возьмём.– А мы коней выкупим, выкупим,Ой дид-ладом выкупим, выкупим.– А чем же вам выкупить, выкупить,Ой дид-ладом выкупить, выкупить.– А мы дадим девицу, девицу…

«Девицу» хозяева просяного поля объявляют «дурочкой, дурочкой», но обратная, то есть встречная сторона обещает её «вылечить, вылечить»… Вот так две шеренги ребят держатся за руки, поют, движутся навстречу друг другу. Мы, девочки, по очереди в качестве выкупа, то есть «дурочек», переходим из одной шеренги в другую. Действие происходит на детской площадке, в соседней деревне Федосьевке, куда нас с Надей отправили, напутствуя словами «там вас хоть покормят», и привёз колхозный шофёр дядя Стёпа. Первую ночь накануне заезда мы с Надей спали в доме одной из наших воспитательниц, спали на полу, и я никак не могла унять урчания в желудке. На следующий день мы уже в помещении школы, классная комната и есть наша детская площадка, тут спим на полу все вместе, едим и играем. Иногда кто-нибудь из нас получает из дома гостинец, скудный гостинец – времена голодные. Однажды мне передали бутылку мёда. Зачем-то я на спор выпила всё, и потом прошла ночь в приступах рвоты. А ещё раз проснулась в луже: описалась. Что ели – не помню. Главное, мы что-то ели.

За пару дней до окончания смены приезжает дядя Стёпа и говорит: «Велено привезти девочку домой», – показывает на меня. Надя:

– Я одна не останусь, поедем вместе!

Едем вместе, и приезжаем в Надаровку. Надя идёт к себе, а я к себе, к помещению школы. Но помещение школы закрыто на замок. Стучу в дверь, стучу в окно – никаких признаков маминого присутствия. Удалось-таки открыть окно и влезть внутрь. Походила по пустой квартире… Голодно, а дома шаром покати. Заглянула под кровать: а там три (три!) пол-литровые банки с вареньем из голубики. «Если я столовой ложкой немножко зачерпну – будет не замечено…» Опомнилась, когда осталось в банке наполовину. Тогда открыла вторую банку с той же идеей… Опомнилась – половина. Взялась за третью – та же история, половина. Задвинула все три наполовину пустые банки под кровать и вылезла в окно погулять. Гуляла в лесу за школьной оградой до вечера, до сумерек. Прихожу домой, вижу мамино сердитое лицо, оказывается, дядя Стёпа ошибся, перепутал, чья мама просила девочку домой: то была тётя Паша, то есть Надина мама, а не моя, моя меня не ждала, моей меня кормить нечем. И обнаружена пропажа варенья, приготовленного на зиму. …Била меня мама палкой, да так, что я слегла на неделю. Помню эту палку – сучковатая, шероховатая, полуметровая. Ещё вспоминается почему-то покрытой березовой корой – хоть я не помню, чтоб на Дальнем Востоке водились берёзы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Пимы, валенки. Здесь и далее, если не указано иное, даётся перевод слов с чалдонского (челдонского, чолдонского) диалекта, являющегося одним из сибирских старообрядческих говоров.

2

Прихожая.

3

Особенностями чалдонского диалекта является произношение звука [ш] как долгого и твёрдого, стяжение гласных: «лесна» вместо «лесная» и др.

4

Мелколиственный лес.

5

Имя дедушки, оставшегося в Сибири.