Завтра всё наладится

Хорошо, Машка разговора не слышала, а то уже вовсю ныла бы, что он теряет шанс заработать денег. Да и какие деньги на стихах, смешно.

А всё же жаль, ни одного завалящего образца, всё сжег в шестнадцать лет, стараясь не заплакать и поверить в юридическое светлое будущее…

– Ты слушаешь меня или нет? Говорю, надо завтра минимум два собеседования назначить, сейчас газету купим, в шаурмичную сядем и сразу искать, договорились?

– Может, в парк лучше, Маш? ― робко уточнил Гена и сделал последний глубокий глоток дыма с запахом сырой подснежной земли.

– Вот найдешь куда сходить ― и хоть в цирк!

Вздохнув, Геннадий выкинул окурок и зашагал быстрее, догоняя жену в её стремлении к ларьку Союзпечати. Утро чирикало всеми птицами: «Сейчас бы пива, пиу-пиу, пива-пива…»

Зина

― Вот ты где!

Зина, вздрогнув, уронила книгу.

– Ты напугала меня.

– Тебя не было на уроке. Думаешь, если сидеть в туалете, всё само наладится?

– Не тебе меня учить.

Люда, пожав плечами, кинула рюкзак на плитку и села на него рядом с Зиной. В рюкзаке что-то хрустнуло, старшеклассница поморщилась.

– Да, я через это не проходила, всегда была ведущей, а не ведомой. И именно потому я знаю, что надо показать силу, а не бежать.

– Откуда у меня силы? Я не хочу с ними спорить. Хотят считать меня странной ― пусть. Книгам ничего не нужно объяснять. С ними я в безопасности, в другом мире.

– Ты не сможешь прятаться вечно, ты же знаешь. Тебе придется общаться с людьми всю твою жизнь. Найди хоть кого-то, держись их. Маленький дружелюбный кружок поможет.

– У меня есть ты.

– А у меня есть свои дела! Я не могу вечно оглядываться в сторону твоего класса, чтобы они ничего не учудили. Тебе пора защищаться.

– Им надоест рано или поздно. Подумаешь, тетрадку в унитаз кинули, ну и в гречке с соусом в портфеле ничего страшного нет, я давно все вещи в папки прячу. У них ведь тоже есть свои дела!

– А что если сломать шаблон? Печенья им принести? Они ведь дети, они просто считают, что ты их презираешь и задираешь нос. У них так же есть мамы и папы, семейные проблемы, домашние животные, злые собаки во дворах, любимые книги и фильмы, двойки и пятерки в дневниках. А ещё, знаешь, можем с тобой организовать школьный вечер, пусть все выучат стихи или песни, а ещё принесем печенье и чай. Подружись и стань во главе. Ты ведь умная!

– Если бы они ценили ум, моей учебы бы хватало, как ты не понимаешь! Они смеются над моими книжками, над моим единственным свитером, над кривыми косами, которые плетет мне брат.

– Хорошо, давай учиться делать прически самостоятельно и поищем недорогие платья. Ты говорила с родителями? Ты в том возрасте, когда смена имиджа вполне понятна, они придумают, что сделать?

– Спасибо за все твои идеи, правда, но можно я главу дочитаю?

– Ладно, зайчонок, мне и правда пора. Я зайду вечером проводить тебя домой.

– Ты просто хочешь, чтобы Юрка тебя заметил.

– Неправда! ― порозовела Люда. ― Мы с тобой уже год общаемся.

– Да, потому что ты с ним в одном классе. Может, тебе самой стоит подумать про смену имиджа? Он ни разу о тебе не говорил, а ведь видитесь постоянно.

– Давай дочитывай, скоро следующий урок уже начнется. И прекрати прогуливать наконец! Думай о будущем, тебе ещё в институт поступать.

– Так это когда будет…

Девочка уткнулась в потрепанный фантастический томик с эльфийкой в фиолетовом платье на обложке. Острые уши воительницы укрывала фата.

Вот бы однажды встретить принца. Настоящего, на коне. Ну или хотя бы на мотоцикле. Хотя на мотоциклах ездят парни всех крутых одноклассниц, у которых уже наметилась грудь… А лучше на катере.

Принц заберет Зину от вредин, закидает их самих пауками и белыми от меловой пыли тряпками, и сбежит со своей избранницей, пока те чихают и визжат. Потом купит лучших платьев и увезет на катере в Париж… А туда вообще можно доплыть? Наверное, лучше на самолете. А в самолете можно перевести катер? Блин, всё же мотоцикл больше подходит. Ну и ладно, зато можно будет выбрать ярко раскрашенный шлем в тон платью.

Потом они будут жить на ферме где-нибудь в Провансе, перешедшей принцу по наследству… Хотя почему на ферме? Он же принц, значит ― замок или, на худой конец, родовое поместье.

А потом Люда приедет в гости, и Зина не скажет об этом брату, а пригласит его в тот же самый день, и отправит ребят кататься на лошадях. Люда, конечно же, упадет с лошади, а Юрка её спасет, и они поженятся. А потом уже и сама Зина вырастет и тоже выйдет замуж за принца, который будет терпеливо ждать и не будет лезть со всякими слюнявыми поцелуями все эти годы, до самых восемнадцати лет. А Зина успеет так много книжек перечитать… Правда, придется тогда учить французский, потому что из России посылки дорого будет посылать. Хотя ведь интернет же умеет всё? Наверное, можно и в Прованс на любом языке заказывать книги, есть ведь в России иностранные книги в оригинале? Хотя выбор книг в оригинале обычно ограничен, всего несколько полок в книжном…

Вода журчала в трубах, девочка задумчиво привалилась к дверце одной из недавно поставленных кабинок. Теперь хоть можно не ждать до дома, чтобы сходить в туалет… Ещё не было бы так накурено!

В коридоре послышались голоса и стук каблуков, девочка юркнула в кабинку, закрыла дверь и затаила дыхание.

Наталья

Хлопнула тяжелая серая дверь, выпустив Наташу во дворик. Застегнув ядовито лимонную куртку, закрывая бэйдж на фартуке с эмблемой, женщина с трудом нашла дрожащими руками сигареты в одном из карманов. При семье она не курила никогда, ни разу. На работе ― другое дело, здесь без дыма никак.

День не задался с самого начала, а начался он вчера, потому что Наталья не спала. Так долго ждала вечера в караоке, а в итоге Максим напился и предложил ей уйти от мужа.

Этот разговор затевался слишком молодым человеком не первый раз. При других обстоятельствах Наташа даже не думала бы, уже собрала бы сумку и никогда больше не видела родственничков. Каждое утро, которое приходилось начинать дома, а не с любимым, начиналось с испуга от увиденного спросонья лица мужа. Как давно её тошнит от Сережи? Кто ж разберет. Вместе они с пятнадцати наивных лет, а сейчас вот Сонька уже работает… Работали бы вместе ― было бы лучше, но после того, как узнала об изменах, дочь с матерью не говорит. Почему не сдала отцу? А может, и сдала? Да и сам он наверное в курсе, не дурак же. Не просто так ведь спивается, в конце концов.

Щелкнула несколько раз нервно зажигалка, огонек не разгорался. Бесполезный кусок пластика, звонко стукнув, улетел в стену. Спичками подкурить оказалось немногим проще, но ветер во дворе не был сильным, и вскоре женщина затянулась до темной ряби в глазах и привычно придержалась рукой за перила.

Ведь нельзя же назвать Максимку неперспективным. Компьютерщик, и, судя по зарплате, точнее ― по подаркам возлюбленной, очень даже неглупый. Вот уже два года они видятся три раза в неделю, две ночи и один день. Работа, Максим, Сережа, работа, дети, работа, Максим ― бесконечно тошный калейдоскопический узор.

Бросить всё разом хочется куда больше. Никакой зависимости, никаких капризов, никаких тошных поцелуев, никаких щенячьих глаз… Вот что ей делать с этим мальчиком всю оставшуюся жизнь? Нарожать ещё троих детей взамен теряемых? Может, идея и обоснована, ведь теряет она детей даже без ухода из семьи, а просто, день за днем, песочно, развеиваются их близкие отношения, оставляя за собой одни колющиеся в волосах, одежде и квартире ошметки.

Начальник снова смотрит тошно весь день. Какую длинную юбку ни носи ― всё равно взглядом раздевает. Знает о её проблемах в семье, пару раз в кофейню звонили в нерабочее время родные, когда она сбегала из дома, не заботясь об алиби. Сейчас-то стала умнее, всегда предупреждает сменщицу, да только никто и не звонит уже.

А Сережа что утром устроил? Если бы она хотела в отпуск, улетела бы уже давно, но как оставить всё, как отдыхать, как освободить голову от этого бесконечного бубнежа?

На заставке мобильного её собственная фотография. Наташеньке тут тринадцать, она ещё не встретила мальчика из хора и хочет отучиться на актрису, как те тонкие носатые темноволосые француженки из кино, что бесконечно курят и меняют мужчин. Курить она уже начала, но никак не может сделать это так же красиво, как в фильмах. Волосы только что подстрижены доброй знакомой из парикмахерской на углу пятиэтажного дома в провинциальном городке на двадцать тысяч детей, взрослых и стариков. Наташа смотрит в объектив фотоаппарата, притащенного тайком из дома подружкой, смело и уверенно, блестя на солнце почти что елового цвета глазами.

Это позже она забеременеет в восемнадцать от приезжающего каждое лето москвича, мальчика старше её на пять лет, уже залихватски выпивающего по четыре или пять бутылок пива за вечер. Позже она с почти игрушечным клетчатым чемоданчиком попрощается с рыдающей матерью, увозя с собой в Москву три ситцевых и одно белое подвенечное платье, передающееся в семье из поколения в поколение. Позже она войдет в гулкую огромную квартиру под оханье Сережиной матушки и будет измерена цепким взглядом его отца. Позже она за первым ребенком, не успев вырастить как следует, родит второго и третьего. Позже пойдет работать в кафе, затем другое, третье, десятое и собьется со счета. Позже встретит на чьем-то корпоративе в ресторане зеленого айтишника, который тут же в подсобке признается ей в любви и тут же почти грубо повернет её лицом к стене, поднимая юбку и звеня ремнем. Позже будет сползать утром по стене у ванной. Позже.

– Натах, тебя сколько ждать? Чай, не королевна, прохлаждаться! ― гаркнул выглянувший на улицу сменщик.

– Иду, ― кивнула Наташа, рассеянно посмотрела на прогоревший сам собой за время размышлений сигаретный огрызок, попыталась сделать ещё одну затяжку, сплюнула от противной горечи во рту и расстегнула куртку.

Муська

Главное в жизни Муськи развлечение ― большие светящиеся пятна, они есть почти в каждом помещении кроме тех небольших и мокрых. В них почти никто и не сидит подолгу, но зато если засядет ― сразу кто-то другой начинает стучать и издавать истошные возмущенные звуки. Иногда Муська тоже пытается их издавать, заметив закрытую дверь, но ей обычно не открывают, а просто отпихивают небрежно и даже не кормят.

Пятна похожи на другие комнаты, но попасть туда нельзя, стучать лапой не помогает. Они как двери, только прозрачные. Домочадцы говорят ― окна. Только какой в них смысл, если туда попасть нельзя? Ладно Муська частенько проводит у них много времени, от еды до еды даже, а эти все и не заглядывают толком, так, открывают щелки наверху, куда не долезть и откуда противно дует.

Зато картинки там интересные. Много малюсеньких человечков, прям как домашние, бегают без передышек, днем и ночью. Когда светло, их больше. Когда темно ― меньше. А ещё там есть такие коробочки, прям как та, что стоит в углу и которую можно двигать лапой, она очень легко катается. Раньше её младший из невысоких людей всё время использовал, а сейчас никому не нужна. Иногда Муська даже пытается домашним о ней напомнить и выкатывает в середину комнаты. Они почему-то сразу запутываются в собственных ногах, изо всех сил стараются упасть и громко вопят.

Коробочки на плоских холодных картинках куда активнее, кажется, их никто не трогает, а они всё равно катаются направо и налево. Днем их, как и человечков, больше. Ночью меньше. Наверное, ночью там тоже все расползаются по темным мягким одеялам, но никаких подходящих углов для этого не видно. Края у картинки странные, в них никто не врезается, как в стену комнаты, все просто там растворяются. В детстве Муся всегда этому удивлялась, а потом поняла, что если сесть слева и справа ― картинки совсем разные, так что наверное невидимая часть просто закрыта обоями. Иногда кошка обои царапает, надеясь найти новые пятна с картинками, но на неё за это тоже сердятся.

Вместо таких интересных пятен домочадцы бесконечно разглядывают сшитые стопочки шуршащей бумаги и тяжелые холодные металлические коробочки разных размеров. Пытаясь понять, что в них такого, Муська иногда ложится на щелкающие под пальцами людей приспособления, а те тут же перекладывают кошку, будто игрушечную, на колени и бормочут что-то, тыкая в эти штуки ещё быстрее и громче.

Сегодня один из тех дней, когда кошечке особенно хочется ласки и ещё чего-то непонятного. В животе тянет и побаливает, шубка чешется, всё время хочется лечь и крутиться по полу, по столу, и тереться обо что-нибудь отзывчивое. Лежа на тумбочке у телевизора, Муська слышит где-то рядом голоса.

– Ты что, снова за своё? Весна поди не началась ещё. Как в тебя эти таблетки-то запихнуть? Игорюш, ты может попробуешь?

– Дети придут ― пусть разбираются, они же притащили её.

– А на одеяле она у тебя по утрам лежит!

– Я вообще считаю, что негоже животное в четырех стенах держать, вон она как вечно в окна смотрит грустно, того и гляди в форточку прыгнет.

– Да уйди ты, негодница! Сейчас роутер ведь на пол скинешь, ай-ай-ай!

– Ну иди, иди сюда, поглажу. Зато ласковая какая, Тонь, скажи?

– И то верно, не царапается совсем. Ты держи её, держи, я пойду ещё чаю поставлю. Когда там Наташа придет?

Самый большой и старый человек ― Муськина главная любовь. Если и может быть на свете какое-то чувство кроме голода и любопытства, о котором всё время говорят люди, то вот так оно и ощущается. Когда можно утром прийти под бочок и доспать не одной, не в углу. Когда тебе всегда тайком подкинут кусочек сыра или яичный желток. Когда тебя гладят именно там и так, как хочется. Никогда он Муську не пинал и не шумел.

Жаль, по запаху кошка уже чует, что жить хорошему человеку осталось недолго.

За окном ездят коробочки за коробочками. Иногда они замирают и всё пространство заполняет мелькание человечков. Если поднести к ним лапу, то целую кучку этих крох можно накрыть одной подушечкой, потом облизнуть её и ничего не ощутить, кроме пыльного вкуса холодного стекла.

Однажды в гости приносили пахучего самца. Он очень привлекательно фыркал и поводил хвостом. Каждый раз, когда ей хочется лечь на пол и обнажить мягкий светлый пух брюшка, Муська вспоминает его. Может, дай им побольше времени, у неё внутри завелись бы новые маленькие коты? Инстинкты смутно намекают кошке, что такое бывает, хоть это и сложно представить. Но тогда она испугалась пришельца и провела всё время под шкафом, а больше он не появлялся. Вот бы сейчас улечься на бок в окружении маленьких мокрых кусачих комочков и учить их смотреть в эти окна, лежать на подоконнике, есть и ласкаться к людям…

Муся не заметила, как задремала. Игорь Семенович рассеянно гладил её бок, разглядывая узор на обоях.

Сережа

Очередной хреновый день начался как обычно, мрачно. Обматерив мысленно всех косолапых прохожих и тупых пассажиров, дыша перегаром и ловя возмущенные взгляды старушек, которым якобы необходимо было уступить место, Сергей вывалился из автобуса на слишком яркую улицу. Прикрыв глаза ладонью, он почти ползком добрался до магазина у метро и, толкнув пару особо нерасторопных покупателей, ввалился в комнатку охраны. Напарник ожидаемо дрых.

– Рота, подъем! ― неоригинально гаркнул Серега, ища глазами хоть одну неприконченную банку пива. Не повезло. На столе стоял только энергетик, хватит и его.

Матернувшись, Леха протянул вялую влажную ладонь. Торчащее в промежутках между пуговиц пузо и недобритая щетина заставляли сомневаться, любит ли Леху жена. Может, гуляет, как Серегина?

– Пойду пройдусь, ― зевнул напарник. ― Проверь пока настройки камер, вон та отключалась уже три раза, ты же умеешь там шаманить.

– Ты перезагрузить не смог что ли? Вали, гуляй.

Пошарив по карманам, Сергей с трудом нашел бумажник, но особой пользы от этого не было ― зарплата только через неделю, а выпить уже не на что.

Когда его одноклассники учились, Серега пил. Сейчас уже сложно вспомнить момент, когда вовремя опрокинутая рюмка связалась в его голове накрепко с безразличным спокойствием.

Родители особо не ругали за тройки, хотя и пытались иногда заговаривать о будущем. У них самих всё было гладко ― квартира по наследству, хорошая служба, их распределяло государство, и государство за это нельзя было не уважать. Смутно Сергей полагал, что и в его жизни всё устроится само, но вместо работы и квартиры сложилось подсунутое отцом обучение на охранника, да Наташка, почти сразу обременившая его пузом.

В дверь негромко постучали. Вздохнув, Серега распахнул её.

– Извините, а вы случайно барсетку не находили? Вчера потерял вечером, ― объявил нежданный посетитель в сером костюме и белоснежной рубашке.

– Валерка, ты что ль? ― повеселел Сергей, узнав одноклассника.

– Сережка! Ты как тут?.. ― неопределенно уточнил тот, видимо, тут же осознавший всю бестактность вопроса и не продолживший его.

– Да вот, работаю. Барсетку не находили, но ты оставь телефон, вдруг и правда завалилась куда. Хотя сейчас жулья столько, скорее всего давно увели уже, если и правда в магазине посеял.

– Да, сейчас, вот, ― протянул Валера аккуратную визитку. Визитка была не белая, но и не бежевая, какого-то странного, а оттого выпендрежного оттенка, а выпендрежников Сергей не любил.

– Руководитель департамента, надо же, ― с легкой усмешкой вчитался он в мелкие наклоненные буквы.

– Ну, вообще говоря, это моя фирма, но я предпочитаю не светиться лишний раз. Тебе, кстати, может, хочется работу сменить? Ты же вон с компьютером умеешь обращаться, вижу.

– Ну умею, но так, по верхам.

– Ну дообучим, ничего страшного.

– А что за фирма?

– Небольшой стартап. Поставляем оборудование в торговые сети.

Слово «стартап» не понравилось Сереге окончательно.

– И что, хорошие деньги?

– Обороты приличные, не жалуюсь. Сейчас рынок развивается, и ниша, которую мы занимаем…

– Ой, ты извини, мне работать надо, ладно? Телефон у меня твой есть, я наберу, если что.

– Подумай-подумай, не каждому я бы предложил, но с тобой всё-таки мы друзья детства, ты всегда головастый был. Ну давай, успехов.

Сергей закрыл за Валеркой дверь. Жулье и воры все эти бизнесмены. Хуже только банки с их кредитами, счетами и картами. Честному человеку нынче денег не заработать, был уверен Сергей. Конечно, неплохо было бы тоже иметь барсетку, машину, часы, водителя, секретаршу и кого там ещё может иметь этот «друг детства». Но что-то делать придется, учиться, а там ещё Наташка деньги начнет клянчить. Хотя сколько можно было бы пропивать, конечно…

– Что там с камерами-то? ― послышался за спиной голос напарника.

– Смотрю, смотрю, ― огрызнулся Сергей и несколько раз щелкнул мышью. Компьютер послушно замигал и быстро оживил непослушную камеру.

– Что за индюк заходил?

– Потерял что-то, говорит. Барсетку вроде.

– Ха, ну пускай ищет. Я если бы нашел, эх… В любом случае не увидит её.

– Да, я так же сказал.

– Пиво хочешь?

– Спрашиваешь!

Антонина

Закрыв непослушную защелку, Тоня прислонилась к двери, ухватившись за вешалку. В глазах темно после подъема по лестнице, сердце колотится как будто всю дорогу из магазина она бежала.

Она и бежала бы, если б могла. Каждый выход на улицу повергал Антонину в ужас. Шумная молодежь, невоспитанная, спешащая. Яркие вывески, громкие объявления у метро, крики зазывал. Половина вывесок на иностранном, другая половина такая яркая, что рябит в глазах. Мамочки с детками шарахаются, стоит заглядеться на малышей. А ведь все свои внуки уже взрослые!

Может, и Тонины домашние такие же там, на улицах огромного города? Толкают друг друга, вопят, гудят, орут в трубки? Может, и они спешат вырвать себе кусочек побольше, не глядя при этом по сторонам?

– Вернулась? ― констатировал муж и осторожно вытащил из сжатых пальцев Антонины сумку с продуктами. Сумка была совсем нетяжелой, в магазинах нынче дорого, даже её привилегированной пенсии не хватает на всё, чего хотелось бы. На что живут те, другие, аккуратные и интеллигентные бабушки?

Раньше их жизнь была по другую сторону стола от Антонины Ивановны. Тоня всегда старалась выслушать всех, всем помочь, а кому не могла помочь ― хотя бы посочувствовать. Ночами часто не спалось. Думалось о пожарах, катастрофах, разводах, гибели близких и войнах. Зато на улицах было чище и шире, да и в магазины приходилось забегать куда реже ― шофер, заботливый муж и подарки от благодарных посетителей избавляли Антонину от необходимости стоять в очередях.

Кое-как сняв обувь и повесив тяжелое зимнее ещё пальто на крючок, Тоня прошла в комнату, привычно наклонилась к нижней полке комода, достала альбомы, вгляделась с фотографии с совещаний. Прическа у неё и в молодости была короткой, но укладывалась тогда значительно чаще. Костюмы береглись так тщательно, что до сих пор висят в шкафу, уже ненужные. Туфли непременно были на каблучке, а в портфеле лежали самые нужные документы и блокнот с телефонами всех значимых и приближенных.

А вот отдых на море, счастливый Сережа без передних, выпавших прямо перед отпуском, зубов. Игоря с ними не было, а потому Тоня счастлива не так ярко, но всё же довольна сидеть на солнце, у волн, под крыльями чаек, в потоках ветра. А эти ступеньки, ступеньки! Их больше ста штук на том курорте, и они с Сереженькой карабкались, карабкались, добираясь к пансионату уже уставшими, потными и раскрасневшимися. А ночное пение цикад, а влажная жара в комнате, из-за которой не удавалось уснуть, а порванное об гвоздь на зеленой скамеечке у самого входа в корпус легкое ситцевое платье! Так ярко всё вспомнилось, будто было пару дней или хотя бы лет назад.

– Снова ты места себе не находишь в сегодняшнем времени? ― присел рядом Игорь Семенович. ― Вон, смотри, какой красавец рядом, ― перелистнул он на страницу с выцветшей свадебной их фотографией. Фотография долго стояла за стеклом, пока не была отправлена в тень страниц, под бархатную обложку, чтобы не выгореть окончательно.

– Всегда рядом, я знаю и ценю, ― сжала Тоня пальцы мужа.

– Как же ты маешься, Тонечка. Может, позвонила бы депутатше своей, вдруг у неё работа ещё есть?

До сих пор не сумевшая признаться, что ушла не сама, а по намеку руководства об ухудшающемся здоровье, Антонина качнула головой:

– Нет-нет, куда я со своим зрением. И так пятьдесят лет на службе пробыла, сколько ж можно.

– Ну в какой-нибудь совет ветеранов может? Ты ведь на руководящих должностях была всю жизнь, неужели и там не пригодишься?

– Помощником, а не руководителем, не надо льстить, старый угодник.

– Да хоть и так. Хочешь, я спрошу, когда за пенсией пойду? Наверняка где-то есть хорошие места, которые ждут тебя.

– Ну что ты, счастье моё. У меня есть вы. Куда ж дети сами? Кто за ребятишками следить будет? Они уже подросли, но ведь никто не живет ещё отдельно. Надо и постирать, и приготовить, и прибрать ― вот моя работа.

Покачав головой и в очередной раз отступив в этом споре, Игорь пошел ставить чайник. Муська сонно ткнулась в ногу Тони, та рассеянно потрепала кошку по голове.

С фотографий смотрела на Тоню уверенная в себе женщина, знающая, что она на своем месте. Женщина, которой больше не существовало.

Хозяйка квартиры и бабушка семейства тяжело поднялась и последовала за мужем на кухню. Надо же чашки помыть…

Маша

В Москве совсем нет души. Шум, пыль, грязь, машины, спешка. Отвратительно.

Сидя на неудобном стуле в дешевой кафешке, Маша брезгливо поскребла ногтем пятнышко на плаще. Пока там Гена пялился по сторонам, её успела обрызгать машина.

Последний шанс, последний месяц, обещала она себе. Но слишком уже сложно сдаться. Коллеги за чаем так часто мечтали о Москве, о московских зарплатах, о московской шикарной жизни. Марию провожали всем отделом, подарили торт и цветы. Как тут сдаться?

С тоской она вспомнила свою маленькую однушку, пять минут до работы, самостоятельно сшитые ситцевые занавески на кухне и пластиковый комодик в спальне. Конечно, квартира уже не её. Они бросили всё, продали жилье, собрали чемоданы, плюнули на нажитое, и ради чего? Чтобы пить чай за закрытой дверью в огромном жилье дальней родственницы?

Гена думает, что она мечтала о Москве, но как можно мечтать о чем-то таком? Никто их не ждет в этом городе, никто им не рад. Хоть иди посудомойкой! Да и родня не особо шикарно живет, хотя работают и родители, и старшая дочка. У стариков ведь тоже пенсия хорошая, должно быть, а сами не могут сладкого к чаю нормального купить, одни леденцы.

– Смотри, вот хорошее объявление, ― подвинул Гена к жене газету.

– Няня? Ты смеешься?

– На первое время ведь, ты сама говорила. Уже невежливо оставаться у Антонины, правда?

Маша укоризненно взглянула на мужа, тот пожал плечами, забрал газету и вновь углубился в неё.