Запретная застава

Константин Кизявка

Запретная застава

Тот, кто только думает, что всё – пустота, но не ведает о законе причинности, проваливается в вечный, чёрный как смоль, ад.

Бодхидхарма

Российским пограничникам, паладинам Всевышнего, посвящается.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Территория нафса

глава первая

Первокурсники

Двор батайского техникума – глухое место. Поросший травой асфальт, остатки белой краски-разметки для занятий НВП, высокие ржавые баскетбольные столбы, покосившийся турник, обшарпанная стена складов. И никого.

Изредка материализуются здесь смутные силуэты, окутанные облаками душной травы, корчатся согбенные тени сторонников внебольничных вакцинаций, суетятся энергичные фигуры наскоро любящих друг друга партнёров, и, куда уж без них – дискутируют переполненные адреналином адепты традиционных русских ток-шоу, с аргументацией по почкам, лицу и прочим слабым местам спорящих организмов.

Диспут выстраивался однобоко. Одиннадцать объясняющих на одного слушателя. Лекторы организовали красивый круг, оппонент лёг на асфальт, подобрал ноги, и хлюпал окровавленным носом.

Старший из одиннадцати бил резко, точно и больно – ботинки армейские, с железными набойками. Хорошие ботинки, подарок брата, дембельнувшегося из десантуры.

«Лектор» устал. Остановился отдышаться. Поинтересовался:

– Ну что, лошара? Штаны сам снимешь или помочь?

Лежащий глянул вверх на в целом доброе веснушчатое лицо палача, известного в техникуме под именем Сенёк. Ничего не сказал, уперся руками в землю, хотел встать. В бока мощно врезались пять ног. Над площадкой грянул дружный жизнеутверждающий смех.

– Может, хватит? – глухо поинтересовался воспитуемый, сплевывая сгусток крови. – Мало собак на улицах? Что людей-то?

– Ты смотри! – Главный, судя по голосу, обиделся. – Права качает! Ты, падла, нам разрешение будешь давать? Ну-ка, пацаны, держите девочку!

Четверо перевернули парня на живот, растянули за руки и за ноги. Двое привычно забарабанили ногами по почкам и печени, чтобы усмирить брыкающуюся жертву. Старший наклонился и начал стягивать с избитого мальчишки штаны, уже расстегнутые кем-то из заботливых веселых друзей.

Голос донесся со стороны. Неожиданный. Громкий. Отвлекающий от интересного занятия.

– Голубые, что ли?!

Пацаны замерли. Даже как-то растерялись сначала. Оказалось, ничего страшного. Просто во внутренний двор техникума занесло ещё троих парней с их же курса.

Сенёк выругался под нос, посмотрел на расстегнутую ширинку и недобро шагнул к гостям:

– Валите, пацаны, тут наши проблемы!

Смуглый крепкий, хорошо прикинутый парень, самый высокий среди прибывшей троицы, сделал удивлённое лицо:

– Что за проблемы? Может, поделитесь?

– Ты не понял? Я сказал – валите!

– Брат! Я сам решаю, что мне делать. Если хочешь что-то запретить – обоснуй.

Старший покраснел. Прошептал, рассыпая слюну:

– Если ты сейчас не свалишь, обезьяна черножопая, я сам тебя в асфальт закопаю.

– Ты мне? – как-то слишком спокойно поинтересовался смуглый.

– Да тебе же, урод!

Парень задумался. Потом кивнул спутнику:

– Егор, там у складов лопаты. Принеси одну.

И остался стоять на месте.

О жертве забыли. Избитый парень натянул штаны и пополз к забору. Воспитатели уставились на безмятежных наглецов. Сенёк красиво и резко сплюнул.

– Кто-то драки хочет?! Ну-ка, пацаны, подержите армяна, сначала его отпетушим, а потом с мусорским разберемся.

Девять лучших Сеньковских торпед двинулись вперёд как это не раз бывало на улицах, но, как не бывало никогда, замерли на полпути.

Смуглый держал в правой руке «Стечкина», стволом прямо в наступающих.

Старший растерялся:

– Пацаны… Да он у него того… Пластмассовый он у него…

– Пластмассовый? – не понял странный парень. – Ты про пистолет?

И бабахнул в сторону. Зазвенело разбитое в старом сарае стекло.

Пацаны попятились.

– Ты прекращай! – закричал кто-то. – Мы уходим!

– Стоять! – смуглый хотел чего-то большего. – Буду стрелять по тем, кто бежит!

Кто бы слушал. Рванули все. Только бледный и растерянный Сенёк не тронулся с места.

Захлопали выстрелы. Оборачиваясь на бегу и замечая валящихся на землю простреленных корешей, пацаны остановились. Только один, самый шустрый, успел перемахнуть через забор и потеряться.

– Всем ко мне! – скомандовал страшный парень.

Избитый студент дополз до забора в дальнем конце двора, привалился спиной к бетону и наблюдал, как смуглый строит пацанов по стершейся линии на асфальте.

– На колени! – негромко, но убедительно сказал смуглый.

Почти все бухнулись сразу. Двое с окровавленными ногами, в соплях и слезах, сначала не хотели, жалуясь на боль, но в конце концов пристроились рядом.

Из-за угла появился похожий на смерть, если принять лопату за косу, третий из загадочных гостей.

Смуглый взял инструмент, протянул бледному старшему:

– Ты хотел закопать меня в асфальт? На, копай!

Сенёк отчаянно замотал головой:

– Я пошутил! Пошутил!

– А твоя фамилия не Петросян? Нет? Так много шутишь. Бери лопату.

Сенёк, пусто глядя перед собой, взял лопату.

– Ну, – подбодрил смуглый. – Копай.

Гроза техникума, ужас батайских улиц ещё раз посмотрел на пистолет, вздохнул, и железо зазвенело об асфальт. Будто в часовне зарядил колокольный перебор. Сообщники, потея и теряя кровь, следили за Сеньком и отморозком с пистолетом. Асфальт не поддавался. Брызгали красно-голубые искры.

Осмелел один из страдальцев на коленях, рыжеволосый, необыкновенно худой:

– Брат! – обратился он к смуглому. – Пацаны кровью истекут, помрут же.

– Да? – улыбнулся тот. – Ну перевяжи. Видел, как в кино про войну?

Рыжий тяжело поднялся, встряхивая затекшие ноги, подошёл к раненым, стянул рубаху, разорвал на полосы и принялся неумело бинтовать.

Со стороны улицы завыла сирена.

– Что? – спросил смуглый у землекопа, – твои уже в мусарню стуканули?

Сенёк оглянулся на пацанов:

– Нет. Мои не могли. Может, этот, за которого вы впряглись? Он мусорской стопудово. Я вас предупреждал.

– Ладно. Ты копай. За базаром надо внимательнее наблюдать. А парня я заберу. Если тронешь, убью.

Старший что-то пробурчал в ответ, но никто не услышал. Троица, поддерживая избитого мальчишку, уходила в соседний двор через дыру в заборе. Остальные, видя такое дело, побежали кто куда. И только рыжий продолжал перевязывать раненых.

глава вторая

Гена

Смуглый рулил. Рядом насвистывал веселые песенки плечистый, в две ширины водителя, белобрысый паренёк. На заднем сиденье поддерживал пострадавшего Егор, тот, что нашёл лопату. Машина шелестела по Энгельса в сторону Северного микрорайона.

– Как зовут? – поинтересовался водитель.

– Игорь.

– И за что они тебя?

– Я их в милицию сдал.

Сидевший рядом со смуглым повернулся и посмотрел на Игоря в прищур.

– Мусорской? – спросил он странно весело.

– Не понимаю.

– Ну, стучишь в милицию…

– Они уроды.

– Гена! – сидевший сзади чуть отодвинулся от Игоря. – Может, зря мы.

– Да ладно, – усмехнулся тот, – прикольно же. А за что ты их стуканул? Обидели на перемене? Коржик забрали?

– Нет. Они двоих того… девушку и парня.

– А что, у девушки и парня бумаги нет? Сами не могли заявление написать?

– Они боятся.

– А ты, типа, смелый?

Игорь пожал плечами и сосредоточился на продуктовом магазине за окном.

– А я анекдот хороший знаю, – заявил вдруг белобрысый, – про бабушку и ёлку. Знаете? Жила одна бабушка на девятом этаже. Старая, больная. Захотела весной выбросить новогоднюю ёлочку. Задумалась. На мусорку нести тяжело. Из окна бросить… вдруг кого зашибет. Дай-ка, думает, спущу растение в мусоропровод…

– Вот мы и дома! – Гена повернулся к Игорю. – Как ты?

– Нормально.

Из калитки выскочил усатый мужичок в синем костюме охранника, распахнул ворота. Машина въехала в большой двор, закрытый от соседей высоким бетонным забором. Трудно было сразу понять, сколько этажей в красном кирпичном доме. Пирамида корпусов, переходов, навесов и даже башен останавливала счет. Явно здесь живет какой-то крутой новый русский, если так можно сказать, при очевидно армянском происхождении хозяина. У дверей гаража Гена остановил машину. Охранник с полупоклоном принял небрежно протянутый ключ.

Из дома выбежали два классических санитара с носилками. Уложили растерянно возражающего Игоря, и потащили в дом. Гена и ребята пошли рядом.

– Доктор посмотрит, – успокаивал Гена, – и всё.

Широкий коридор, залитый ярким светом дневных ламп, закончился просторной операционной, заставленной таким количеством приборов и инструментов, что самая крутая больница, виденная Игорем в американских сериалах про врачей, казалась захолустным медпунктом.

– Мы что, в больнице?

– Нет, – улыбнулся Гена. – Эта больница у нас. Жизнь сейчас неспокойная. Пока до городской доедешь, сам понимаешь. А там ещё кумовство и коррупция. Правда, Моисей Александрович?

– Да, да! – с готовностью отозвался стоявший посреди комнаты не старый, но совершенно седой человек в белом халате. – Коррупция невероятная. Феноменальная коррупция. Что тут у нас? Ага, ушибы, ссадины. Кто же это Вас так, молодой человек?

Игорь промолчал. Врач внимательно рассматривал кровоподтеки и ссадины, заглядывал в зрачки, щекотал железной палочкой живот и подмышки.

– Ну что ж. В целом, прогноз хороший. Думаю, дня два полежит, и всё придет в норму.

– Где полежит?! – не понял Игорь. – Мне домой надо! Меня родители ждут!

Врач непонимающе посмотрел на Гену.

– Крикливый. Может, успокоить?

– Не надо, Моисей Александрович. Домой так домой. Я сам отвезу. Вы только обработайте ему… это всё…

– Конечно, конечно, Геннадий Михайлович. Полчаса. Заштрихую, со стороны незаметно будет. Вы отдыхайте.

Гена потемнел:

– Спасибо, Моисей Александрович. Я как-то сам решу, чем мне заняться.

Врач засуетился, быстро отошёл к шкафчику с медицинскими примочками.

Игорю стало легче. Через полчаса будет дома. Что придумать про раны и синяки? Врать он не любил. Да и не умел.

глава третья

Какие проблемы, папа?

– Подрался? – просто спросил отец.

На полу, у стыка линолеума с плинтусом, короткими перебежками пробирался к мусорному ведру паук. Игорь оторвался от зрелища:

– Упал.

– Долго падал?

– Долго.

– Ладно. Как техникум?

– Нормально.

– Проблемы?

– Нет.

– Тебе Инна звонила, просила, чтобы ты перезвонил.

– Спасибо. Я пойду?

– Куда?

– Перезвоню.

– Давай. Скоро мать придет. Надо картошки начистить.

– Начищу.

Отец поморщился, махнул рукой и пошёл в свою комнату читать очередной детектив.

Игорь пожал плечами. В жизни грязи выше крыши. Воры, насильники, убийцы, живодеры. Читайте доброе, веселое, чистое. Пусть детское. Про Незнайку или Гарантийных человечков? Прикольно же. Зачем потоки чернухи? Прилипли к телевизорам, где стреляют, режут, грабят, воруют. Были бы нормальными, никто бы такое не смотрел. Почему плохое тянет, подсаживает на себя?

Короткие гудки. Странно. Может, Инка сама звонит? Положил трубку. И точно. Звонок.

– Инна! Привет!

Не Инна. Голос мужской, жесткий:

– Игорь Тарасов?

– Да, кто это?

– Какая нахер разница! Прощайся с родственниками, сука! Завтра сдохнешь. Понял, волчара мусорской?

– Сенёк? Ты?

Гудки…

Игорь сел на стул. Вздохнул. Там, за картиной Айвазовского, за стеной, за улицей, за городом, за страной – плескался океан. Тихий, спокойный, вечный.

Сенёк, как его звали на улице, или Виктор Сеньков, как было пропечатано в паспорте, учился с Игорем в одной школе. Теперь в техникуме. В любом классе есть такой маленький фюрер. Все должны прятать глаза при виде его персоны, выполнять просьбы, отдавать деньги, угощать сигаретами. А если кто-то наивно верит в достоинство и справедливость, того особенно увлекательно ломать, прессовать, давить до тех пор, пока не заползает в ногах, залитый собственными слезами, соплями и мочой, целуя грязные ботинки сильнейшего и по-настоящему авторитетного сверхчеловека.

Даже в колонию Сенька отправляли на три года, девчонку изнасиловал. Вернулся, правда, через три месяца. Сильно изменился. Замкнулся. Потемнел. Раньше пинки одноклассникам отпускал, девочек за косы дергал, за школой один на один дрался, а тут бригаду сколотил. Начались уличные разводы лохов на деньги, квартирные кражи, стрелки, разборки.

Игорю было плевать до случая с Фёдором, месяц назад. Был такой, как казалось, друг. Влюбился этот Фёдор в девочку классом помладше. Гуляли ночью в парке, мороженое ели. А тут Сенёк со своими придурками. Сеньку девочка понравилась. «Хочу её и все!» – говорит. Фёдор в драку. Только куда против десятерых. Избили и его, и её. Затащили в кусты и там не только Сенёк, но и полбригады по девочке прошлись. А Сенёк ещё и Фёдора… для эффекта, как он любит выражаться. Нормальные люди сразу бы в милицию, а Фёдор с подругой испугались. Сенёк сказал, что убьёт, «если в мусарню стуканут». Игорь в милицию. Капитан умный попался, сочувствующий. Спросил: «Сеньков? Как же, знаем! Вон сколько про него материала собрано. Только до суда довести не можем. Все назад заявления забирают, как сговорились. Ты бы тоже не совался в это дело, раз эти дефективные не чешутся». Не смог. Написал всё, что знал. А на суде оказалось, что сочинил, и если бы не душевная доброта Виктора Сенькова, судили бы уже его, Игоря, за наглую ложь и клевету. А потом встретились в техникуме. На дальнем дворе.

Телефон зазвонил снова. Игорь замер и только после третьего звонка поднял трубку.

– Игорь?

– Да, Инна.

– Что-то голос у тебя какой-то. Не заболел?

– Да нет, нормально всё.

– Ты ко мне зайдешь сегодня?

– Во сколько?

– Вечером, часов в девять. На дискотеку пойдём?

– А обязательно?

– Ну… можно, в принципе, и у меня посидеть.

– Хорошо. Жди.

В дверях обозначился отец:

– Ты картошку чистить думаешь? Чего смотришь? Картошку! Мать скоро придет!

Игорь молча пошёл на кухню.

Когда мать пришла с работы, на столе стояло ведро начищенной картошки.

– Николай! – позвала она мужа. – Зачем мне столько?

Появился отец с новой книгой. Увидел картошку. Пожал плечами:

– То не хочет… то целое ведро… Протестует! Побитый сегодня пришёл. Говорит, упал…

– А где он?

– К Инне, наверное, пошёл. Она ему звонила.

Фильм оказался тупым и предсказуемым. Бродили по экрану восставшие мертвецы, текли реки крови и слизи. Хотя, неважно. В объятиях Игоря сладко стонала прекраснейшая из девушек, та, которую обожал всей душой, та, ради которой бросится в любой бой, на любую смерть. Даже проблемы с Сеньком показались ерундой.

Кто-то из родителей Инны постучал в запертую дверь.

– Что такое? – крикнула Инна.

– Вы чай будете?

– Попозже, мама!

– Хорошо. Сделайте телевизор потише, такие крики жуткие. Ужасы, что ли, смотрите?

Игорь с Инной заржали в подушку.

Инна достала пульт, убавила громкость.

Игорь снова навалился с поцелуями.

Девушка тонко рассмеялась, оттолкнула влюблённого, вспорхнула с постели и накинула халатик с синими драконами.

– Какой ты голодный! Может, чайку? С булочками?

– А может…

– Хватит-хватит. Уже и так полфильма пропустили.

За столом напротив молодых цедили чай родители Инны: мама Эльвира Викторовна и папа Аркадий Петрович. Булочки были шикарные. Мягкие, пышные, с корицей.

– Я в мебельном такую стенку присмотрела! – улыбнулась мама. – Необыкновенно красивая вещь! В зале поставим, обалденно будет смотреться! Гости с ума сойдут, когда увидят.

– Остается только денег на нее заработать, – парировал папа. – Игорь, ты видел, как наша Инна рисует? Это же просто Глазунов какой-то!

– Пап, не надо, – Инна сделала сердитое лицо, – рисую я плохо. Другие в студии намного лучше. Я отстающая от всех серость.

– Серость?! – папа вскочил и убежал в соседнюю комнату. Вернулся с кипой листов ватмана. Выложил на стол перед Игорем. – Вот это она называет серостью! Посмотри! Какие цвета! Как выписаны детали! А свет, свет! Да я такого света у Левитана не видел!

– Кайф! – Игорь восхищенно перебирал рисунки. А ведь рисовал не кто-то далекий и чужой, любимая! Удивительно!

Любимая, фыркнула и убежала в комнату.

Игорь бережно собрал картины и пошёл следом.

– Ну, ты чего? Стесняешься?

Инна лежала на кровати, отвернувшись к стене.

– Я положу… на стол.

Осторожно опустил бумаги на гладкую коричневую полированную поверхность. Повернулся к девушке.

– Ну, Инн, хорош дуться. Классные же картины!

Инна резко развернулась:

– Ты просто ничего не понимаешь в живописи! Это примитивно!

– Ну, хорошо, хорошо, может, не понимаю. Но мне нравится. Имею я право на мнение?

– Серьёзно? Тебе нравится или ты, как родители, не хочешь меня обидеть? Скажи честно.

– Честно! Клянусь.

Инна села в кровати.

– Ну тогда иди сюда, ценитель прекрасного. Поймёшь, что картины – не самое удивительное, что я могу!

глава четвертая

Русская лапта

Утро украсило мир тревожными деталями. Воробьи бесились в ветках смородины как-то неискренне. Прохожие, печальные и милые, смотрели с сочувствием и пониманием. Игорь медленно шёл по самому нелепому в этой ситуации маршруту – в техникум. Что заставляет нас, чувствуя дрожь, слабость и страх, поступать вопреки здравому смыслу? Упрямство? Презрение к слабости? Боязнь себя? А может вера в Человека? Ведь приходит младенец в этот мир беспомощным и беззащитным, и не едят его, не убивают, а даже любят и заботятся. Куда потом доверие пропадает? А может, не пропадает, а прячется где-то глубоко и иногда, как сейчас, выходит наружу?

В техникумовском фойе здоровались, обнимались, хлопали друг друга по плечам. Бдительно фиксировала ситуацию завуч Мария Мироновна. Ее взгляд из-под больших круглых очков выпрямлял спины отпетых хулиганов техникума. У обшитого старой фанерой гардероба беседовал с незнакомым пестро одетым пацаном Фёдор. Заметил Игоря, сразу съёжился, отвернулся. Сеньковских ребят не видно. Может, обойдется сегодня без разборок и братоубийств…

Сам Сенёк появился на второй паре. Лекция уже началась. Юрий Михайлович рассеянно кивнул опоздавшему и опять зачертил на доске уравнения. Сенёк, обнаружив Игоря, подмигнул как-то особенно весело. Сел у входа. Игорь присмотрелся к аудитории. Гены не было. Не было и его спутников. Может, Сенёк разобрался? Теперь его, Игоря, очередь.

– Тарасов! – надо же, какой же вы наблюдательный, Юрий Михайлович. – Ты чего крутишься? Сядь нормально.

Сенёк засмеялся:

– Это он ягодицы разминает! Готовится к спортивному мероприятию.

– А вы бы, Сеньков, помолчали. Сами вон опоздали.

– А я чего! Я старушку того…

– Топором? – хмуро пошутил преподаватель.

– Не, через дорогу…

– Широкие у вас дороги… за одну пару не перейти… Ладно. На чем я там остановился. Так. Возьмем уравнение с двумя неизвестными, содержащее, по крайней мере, один из членов с неизвестным в квадрате…

В конце половины пары Сенёк подошёл к Игорю:

– Ну что, мусор, пойдём во двор, поболтаем?

– Как вчера, одиннадцать против одного?

– Да нет, ты знаешь, поменьше нас стало после вчерашнего. У некоторых, сам понимаешь, ножки болят. Некоторые пересрали. Пойдём? Просто поболтаем о том, о сём.

– Ну, пошли.

Задний двор был пуст. Ай да Сенек. Удивил. Решил по-честному. Один на один. Впрочем, удивление было недолгим. Из пролома в заборе вылезли пятеро отмороженных Сеньковских шестерок. Спортсмены, судя по бейсбольным битам в руках. Не хватало простреленных вчера и того рыжего, что их перевязывал.

Игорь кашлянул, сбивая хрипоту в горле, поинтересовался:

– Тренируетесь? Лаптисты, что ли?

– Ага! – хохотнул Сенёк. – Лаптисты-онанисты. А ты что, испугался?

– Нет! – голос Игоря предательски срывался на хрип. – Только я молчать не буду. Я не Федя.

Ребята, окружившие Игоря, заулыбались.

– Молодец! – похвалил Сенёк. – Не молчи. Хотя кто будет пи…деть в мусарне, если ты вдруг гриппом заболеешь или под поезд попадешь, к примеру… Оно же совсем непонятно, под колесами тебя поломало или битами бейсбольными… Скорее, под колесами, биты ж они для другого, ими во что-то там америкосы играют.

Обидно. Сам себя обманул. Поверил в доброе, вечное. Небо хмурилось, вот-вот сорвутся первые дождинки. Пацаны стоят плотно, биты на взмахе. Уйти не получится.

– Давай, на колени становись. Не всё ж нам мослы об асфальт тереть.

Игорь внимательно посмотрел в глаза однокурсника. Почему он так? Кто вынул из него человека?

– Чево зенки залупил? На колени, паскуда!

Сзади рубанули биты в подколенные сгибы, а когда колени Игоря упёрлись о шершавость асфальта, наступили на голени, чтоб не поднялся.

Сенёк продолжал улыбаться.

– Может, по-мирному разойдемся? Отсосешь и свободен?

Соратники благостно загоготали.

– Я же сказал, голубой!!!

Гена. В руках толстая книга. Сенёк оторопел на секунду. Потом улыбнулся. Очень хорошее настроение у него было в этот день:

– Подружки собрались. Опять с пистолетом?

– Нет, с альбомом.

– Не понял.

– А чего тут понимать! – в голосе Гены звучало презрение. – Снимки на память!

Он швырнул альбом под ноги отморозкам. Книга ударилась об асфальт, рассыпая интересные кадры. Игорь увидел на подлетевшей картонке какие-то голые тела и не сразу узнал страшного одноклассника Виктора Сенькова, ублажавшего сразу двух похабного вида мужиков.

Пацаны зароптали, подбирая и рассматривая детальные снимки. Сенёк уже не улыбался. Затравленно смотрел на своих, теперь очевидно бывших, соратников, на поднявшегося на ноги Игоря, на ненавистного Гену.

– Это мне один мусор подарил, – небрежно заметил Геннадий. – Тот, которому ты вылизывал всякие интересные места после утреннего стула. Тебя ж за это досрочно освободили?

Сенёк покраснел и в бешенстве кинулся к Гене. Но на втором шаге вдруг споткнулся обо что-то невидимое и упал, завыл так, что зазвенели складские стекла. И непонятно было, чего больше в этом вое, боли или досады.

Из разорванной штанины бил фонтан крови.

– Артерия! – спокойно пожал бровями Гена.

Сеньковские, спрятав в карманы несколько фотографий, чтобы было чем отмазаться перед остальными, с криками «У них снайперы!» рванули к дыре в заборе.

– Ну что? – поинтересовался Гена, небрежно переворачивая ногой голову Сенька. – Кто из вас мусорской?

– Падла! – бессильно простонал Сенёк. Он уже не мог подняться, слишком быстро терял кровь.

Во двор влетела скорая, заскрипели противные тормоза. Тихо вкатил и замер благородный чёрный БМВ.

– Свои! – остановил Игоря Геннадий. И показал на Сенька выскочившим из машины санитарам,:

– К врачу! Это тело нужно мне вечером. Живое. Для цирка.

Сенькова забросили в скорую.

Вчерашний широкоплечий атлет заботливо распахнул заднюю дверь БМВ, приглашая Гену садиться.

– Ты первый, – предложил Гена Игорю, пропуская в салон. Сел следом. Атлет захлопнул дверь и плюхнулся впереди, рядом с шофером. Машина мягко тронулась с места.

глава пятая

Цирк

Обедали у Гены. Лепешки, салаты, борщ, плов и напитки подносил молодой бритый наголо парень с тёмными внимательными глазами, одетый удивительно старомодно. Строгий чёрный костюм, белая рубашка, чёрная бабочка, белые перчатки.

– Как ты? – спросил Гена у Игоря, покончив с борщом. Тарелка, подхваченная бритым, улетела в сторону посудомойки.

– В смысле?

– От вчерашнего отошёл?

– Нормально. Не очень у них получилось. Губу разве что разбили. А так – чепуха.

– Шелупонь. Крысы помойные. Забудь, – Гена подтянул пиалу с пряно пахнущим пловом.

– Да я и забыл.

– Сегодня повеселимся. Возьми, на всякий случай.

Игорь осторожно принял странный, похожий на большое шило кинжал. На маленькой округлой гарде сверкали красным и зелёным драгоценные камни.

– Зачем это? – не понял Игорь.

– Мизерикорд. Клинок милосердия. Подарок от меня. Старинный, французский. Вот ножны. Лезвие не острое, не порежешься. Но кончик очень опасный, человека насквозь прокалывает. И ремень, чтобы удобнее носить под одеждой.

– Мы что, опять разбираться с кем-то будем?

– А мы что, с кем-то разбирались?

Игорь не уловил смысла фразы и промолчал, застегивая ремень и вставляя кинжал в ножны. Удобно. Не мешает и не видно со стороны. Разбираться так разбираться. В честном бою, за друга, спасшего тебе жизнь, можно и ножиком.