Психология сознания

В мозгу имеются ферменты, координирующие его деятельность. Некоторые из этих ферментов снабжают клетки мозга глюкозой. Мескалин подавляет синтезирование этих энзимов и тем самым понижает количество глюкозы, доступной постоянно нуждающемуся в сахаре органу. Что происходит, когда мескалин снижает обычную норму сахара в мозгу? Было изучено слишком мало случаев, поэтому мы не можем дать исчерпывающий ответ на этот вопрос. Но можно подытожить то, что происходило с большинством из тех немногих, кто принимал мескалин под наблюдением.

Способность помнить и «думать последовательно» если снижается, то незначительно. (Прослушав запись своего разговора, сделанного когда я был под воздействием наркотиков, я не заметил, что был глупее, чем обычно).

Зрительные впечатления делаются более яркими, и зрение обретает детскую невинность восприятия, когда чувственный материал не немедленно и автоматически подчиняется общим представлениям. Интерес к пространству ослабевает, а интерес ко времени падает до нуля.

Хотя интеллект остается незатронутым и восприятие значительно улучшается, воля сильно слабеет. Принимающий мескалин не считает нужным что-то делать, и большинство дел, за которые раньше готов был взяться и даже страдать, находит глубоко неинтересными. Ему нельзя этим докучать – у него есть устремления и получше.

То, что он считает лучшим, может быть пережито на опыте (как было у меня) «там» или «здесь, у себя», или в обоих мирах, внутреннем и внешнем, одновременно или последовательно. То, что их помыслы лучше, кажется самоочевидным всем, кто принимал мескалин, имея здоровую печень и незамутненный ум.

Это воздействие мескалина относится к воздействиям того типа, которые можно ожидать вследствие приема препарата, снижающего эффективность мозгового редуктора. Когда мозгу начинает не хватать сахара, «недоедающее» Я (эго) ослабевает и не желает утруждать себя простейшими повседневными делами, теряет всякий интерес к тем пространственным и временным связям, которые так много значат для организма, стремящегося преуспеть в мире. По мере того, как Большой Разум просачивается сквозь уже не герметичный клапан, начинают происходить бесполезные, с биологической точки зрения, вещи. У одних пробуждается сверхчувственное восприятие. У других – прекрасный мир воображения. Третьим открывается величие, бесконечная ценность и значительность обнаженного бытия, чистой данности вне всякой концепции. На последней стадии устранения «я» обретается «неопределенное знание» того, что Всё – это всё; что Всё, в действительности, – каждый. На мой взгляд, дальше этой черты в «восприятии всего, что происходит повсюду во вселенной», конечный человеческий ум пойти не может.

III

Работа сознательного ума

Слепцы и слон

По ту сторону гор стоял город. Все его жители были слепы. Однажды к городу подошел король со свитой; он привел войско и разбил лагерь в окрестной пустыне. У короля был могучий слон, и он пускал слона в дело, когда нужно было ударить по врагу или вызвать у людей благоговейный страх.

Жителям не терпелось узнать о слоне, и некоторые незрячие из этой страны слепых, как безумные, бросились на поиски. Не зная, как выглядит слон, они стали шарить вслепую и собирать сведения о нем, ощупывая его по частям. Нащупав какую-нибудь часть, каждый думал, что он что-то знает о целом.

Когда они вернулись в город, вокруг них столпились сограждане, желавшие узнать правду у тех, что заблуждались сами. Они расспрашивали об очертаниях и строении слона и внимательно слушали все, что им говорили.

Человек, чья рука дотянулась до слоновьего уха, сказал:

– Он большой и шершавый, широкий и просторный, как ковер.

Другой, ощупавший хобот, воскликнул:

– Я знаю настоящую правду о нем. Он похож на прямую и полую трубу, ужасную и сокрушительную.

Тот, кому достались подошвы и ноги, заметил:

– Он могучий и твердый, как столп.

Каждый нащупал лишь одну из многих частей. Каждый воспринял эту часть неправильно. Их ум не познал явление в целом: знание недоступно слепцу. Все вообразили что-то неверное. Ибо творение не знает Творца. В этой науке обычным рассудком ничего познать нельзя.

Мы не воспринимаем внешний мир в его полноте. Есть много способов, заложенных в устройстве «аппаратных средств» нашего организма, с помощью которых мы уменьшаем поступающую к нам информацию, подобно тому как скульптор отсекает все лишнее или радио настраивается на небольшой отрезок из диапазона волн внешней среды.

Но даже этот сильно урезанный поток информации – наши ощущения, мысли, переживания и представления – слишком велик для нас, поэтому у нас есть вторая и более гибкая часть психической системы. Ее функция состоит в том, чтобы управлять немногими оставшимися организованными образами, которые то всплывают в сознании, то вытесняются из него.

Наше сознание не является разумным инструментом, способным заглядывать в будущее и планировать наилучшее действие, поскольку мы животные недальновидные, преследующие непосредственную выгоду. От этого сильно страдает рациональная часть нашей личности. Иногда кажется, что политиков избирают или переизбирают, исходя из их деятельности в последние несколько месяцев, а не всего срока.

Тот же процесс происходит и в сознании. Мы не замечаем многое в нашем окружении, потому что не ожидаем, что произойдут некоторые события. Однажды мой приятель резко обозначил это, нечаянно переиначив избитую поговорку: «Я это увижу, когда в это поверю!» Если объект или явление не соответствует нашим предвзятым представлениям, мы либо воспринимаем его неправильно либо не придаем ему значения, то есть, образно говоря, принимаем ухо за ковер.

«Не придаем значения» – слишком простое определение: оно ассоциируется с тщательным рассмотрением, а затем, возможно, с обдумыванием и отказом. Мы не рассматриваем альтернатив, а скорее решительно забываем многое из того, что происходит с нами, и это забвение, как правило, нам выгодно. Кто из нас желал бы постоянно изучать стены в каждой комнате, чтобы понять, что обычно их бывает четыре? Кому охота постоянно проверять положение своей левой коленки и ощущение в груди и ягодицах? Кто хочет контролировать каждое движение при переходе через дорогу? Никто, – то есть, никто, кто стремится быть частью этого мира.

Наша обычная «забывчивость» по отношению к большей части окружающего мира нам выгодна. Поскольку мы пытаемся достичь кажущейся стабильности сознания, мы постоянно «делаем ставку в пари» относительно природы действительности. Мы допускаем, что наши комнаты «действительно» прямоугольные, что кусок угля «действительно» черный (хотя он может сиять у нас перед глазами), что один человек всегда «умен», а другой обычно «агрессивен».

Нам трудно менять наши предположения даже перед лицом неопровержимых новых данных. Наш ум постоянно ищет компромисс: ценой определенного консерватизма и отторжения новой информации мы приобретаем неизменный, стабильный мир, в котором мы знаем, как поступать в разных ситуациях, то есть знаем, как выжить.

Словно слепец, любая организованная общность людей придерживается определенных, твердо установленных предположений о реальности. Некоторые из них характерны для жизни на земле, скажем, известно, что случится с предметом, если он упадет со стола. Некоторые предположения распространяются на целую культуру; они оформляются в языке и совместно используются для облегчения общения. Время, его движение и измерение – еще одно допущение, иначе было бы невозможно организовать ни одну встречу.

«Четырехминутная планка для забега на 1 милю» – частный случай общего допущения внутри одной культуры. Вдобавок, у каждой профессиональной и технической общности – физиков, математиков, философов, агентов по недвижимости, биржевых маклеров – есть дополнительный набор скрытых и явных допущений, подразделяемых на категории, с помощью которых можно классифицировать мир: «мебель» – одна категория, «невозможные явления» – другая.

В науке принятые многими учеными допущения и сами категории, скрытые и явные, Томас Кун назвал «парадигмами». Парадигма – это общепризнанное представление о том, что возможно в реальности, это границы допустимого исследования и предельные случаи. Она задает рамки, когда ученый должен понять, правильны ли его идеи и можно ли считать явление «фактом».

Научная парадигма работает таким же образом, как индивидуальная, культурная или принятая какой-то организацией система допущений о реальности. Личные категории по своей природе консервативны – это консерватизм успеха. Имея простой набор устойчивых категорий и простые врожденные реакции на мир, нам не нужно все переоценивать или измерять заново, чтобы понять, соответствует ли оно реальности: наши друзья сохраняют те же устойчивые черты характера, с которыми мы сталкивались, когда виделись последний раз; комнаты продолжают существовать, после того как мы их покидаем; мир становится легко управляемым и послушным.

В науке парадигма обеспечивает устойчивость системы знаний, опять же ценой невосприимчивости к новой информации. Наука не есть что-то особенное; в конце концов, ею занимаются люди, обладающие тем же психическим устройством, что и все мы.

Если несколько отдельных исследователей принимают одну парадигму, это позволяет им совместно изучать одну четко-очерченную область науки, согласовывать (а чаще оспаривать) усилия и сравнивать достижения. Общая парадигма позволяет им обсуждать данную область на специальном языке и со стандартными допущениями, подобно тому, как жители провинциального городка обмениваются местными словечками и прибаутками.

Продуктивная парадигма или удачный набор допущений о мире позволяет любой группе, в данном случае научному сообществу, придти к согласию о задачах и приоритетах; они могут выбирать задачи, поддающиеся решению. Она помогает независимым исследователям, многие из которых никогда не встречались, начертить «местную дорожную карту», проверять и обсуждать ее. Но здесь кроется все та же опасность – провинциализм, узость взглядов. Подобно тому, как местное население может возгордиться своим городком, почитая его «единственным» на всем белом свете, также и ученые, пользующиеся успешной парадигмой, могут упустить из виду другие возможности, выходящие за пределы их допущений.

Ученые приучены к тому, чтобы игнорировать больше информации, чем все остальные, – это результат специализации, которой требует их подготовка. Наука как система накопления информации предполагает набор сознательных ограничений процесса исследования.

Хотя представление о науке как об управляемом «не обращении внимания» может показаться легкомысленным, это не так. Суть хорошего эксперимента – исключение: пусть один фактор (называемый на научном жаргоне переменной) будет меняться или подвергаться манипуляциям, в то время как будет измеряться некоторое, обычно очень малое число других факторов. Если, к примеру, нам нужно изучить реакцию клеток головного мозга на свет, нас сочли бы ненормальными, если бы мы вели при этом контроль за кровоснабжением стопы, следили за строительством в Куала Лумпуре, наблюдали за изменениями орбиты одного из спутников Юпитера. Понятно, что ученые должны почти автоматически исключать бесчисленное множество других возможностей, – настолько хорошо отработано их пренебрежение к посторонним несущественным деталям.

Ведя научное исследование, мы часто не сознаем всех возможностей наших средств, будь то материальные орудия или теоретические учения, как бихевиоризм или когнитивная психология. Оценивая избирательное воздействие узкого бихевиоризма на психологию, психолог Абрахам Маслоу писал: «Если ваш единственный инструмент – молоток, вы будете подходить к любому предмету так, словно это гвоздь».

Я сравниваю ученых и специфические научные способы познания со слепцами, потому что все действия ума последовательны и взаимосвязаны. Научная работа – это продукт перегонки (иногда сырой, иногда чистой) психических процессов и психических структур, которыми мы наделены. Ученому приходится больше ограничивать свое восприятие, чем обычному человеку, и отбирать небольшую часть знания для тщательного изучения.

Но как «отбирается» любая информация, поступающая в сознание? По всей видимости, в нашем мозгу развита чрезвычайно сложная сеть «путей» и «ворот», которые легко пропускают одни вещи и задерживают другие, поэтому мы храним в памяти очень упрощенный вариант событий.

Хорошим примером может оказаться ответ на простой вопрос: Какой сегодня день? Если бы наше сознание отражало мир, между ним и миром не было бы никакой разницы. Но это не так. Нам требуется больше времени, чтобы ответить на этот вопрос в рабочие дни, чем в выходные, и дольше всего приходится вспоминать в среду! Наверное, причина в том, что мы судим о днях недели по их близости к выходным.

Большую часть времени мы не можем вспомнить даже те вещи, которые видим каждый день. Можете ли вы быстро сказать, какие буквы написаны на цифре «7» на телефонном диске? Или попробуйте перечислить месяцы по порядку и засеките время, а потом сосчитайте ошибки. Если вы такой же, как все люди, вы прекрасно справитесь с этой задачей! Потом постарайтесь назвать все месяцы в обратном порядке и засеките время. Наверное, это отнимет больше времени, и вы сделаете совсем немного ошибок, а может быть, ни одной. Теперь назовите месяцы в алфавитном порядке. Оказывается, это на удивление трудно, особенно, если учесть, что вы знаете названия месяцев и только что их дважды повторили, и, конечно же, знаете алфавит по порядку! Это трудно, потому что наш ум устроен так, чтобы хорошо производить лишь немногие операции.

Наша память являет собой предел избирательности, и когда мы отбираем что-то из памяти, она нередко предлагает нам другой набор событий, происходивших в то же самое время: песня возвращает целую эпоху, воспоминание о первом свидании почти «автоматически» напоминает марку автомашины, на которой вы ехали, одежду, уже давно немодную.

Наша память – великая загадка. Как может песня вдруг вызвать воспоминания о фруктовом саде, об автомобиле, об утраченной поре? Как можно забыть целый период своей жизни, бывшую жену или мужа, или вдруг заговорить на языке, на котором не говорил долгие годы?

Те же правила упрощения действуют и при воспоминании. Наша память устроена как хранилище; мы быстро находим те предметы, которые часто и даже чрезмерно много используем. Понятно, почему работает такая система: вещи, которыми мы часто пользуемся, обладают преимуществом: они влияют на наш чувственный опыт и организуют его.

Нетрудно понять, почему такая система действенна: как и другие психические шаблоны она позволяет нам хранить в уме разнообразную информацию, полученную в разное время, и каждый тип информации ассоциируется с различными непредвиденными обстоятельствами. Недавно я приехал в небольшой лондонский отель, где когда-то останавливался, и с удивлением обнаружил, что откуда-то знаю, куда свернуть на незнакомой улице, чтобы найти телефонную будку. Я годами не отдавал себе отчета в том, что помню эти места.

О природе сознания

Сознание – своего рода «первая полоса» нашей психики. Следуя этой аналогии, разум подобен газете: главные события дня напечатаны на первой полосе. Главные события – это сегодняшние кризисы, такие как сбой в движении транспорта или какое-нибудь сражение, или новая и непредвиденная ситуация, требующая действий, вроде наводнения или другого стихийного бедствия.

Бессчетное число заурядных событий не становятся заголовками сенсаций. Мы никогда не прочтем о «75 миллионах вкусных обедов, устроенных прошлым вечером» или о чем-то подобном в заголовке. Наоборот, те, кто отбирают материал для первой полосы, спрашивают себя: «Это нечто неожиданное? Нечто важное? Нечто новое?»

Подобный процесс происходит и в нашей психике. Каждую минуту на нее воздействует множество раздражителей. Некоторые отфильтровываются чувствами, некоторые организуются в систему и упрощаются в процессе восприятия, но все же в каждый данный момент мы должны отбирать самые главные. Поэтому то, что присутствует в сознании в каждый момент, – это вопросы первостепенной важности, требующие наших действий. Ими могут быть чрезвычайные обстоятельства, такие как угроза жизни. К ним относятся сиюминутные беспокойства, скажем: «Обрати внимание на машину в левом ряду, она петляет по трассе», и постоянные проблемы, вроде решения интеллектуальной задачи, или просто новые события: в комнату вошел человек.

Поскольку наша ситуация и нужды, требующие действий, меняются, наше сознание тоже непрерывно меняется в течении дня от сна и сновидений до «пограничного» состояния после пробуждения, от усталости до возбуждения, от грез наяву до направленного мышления. Эти «ежедневные» перемены в сознании намного более выражены, чем мы обычно осознаем.

Кроме того, можно умышленно изменять состояние сознания. Это искусство развито почти во всех культурах. Например, медитация приглушает нормальную активность сознания и позволяет возникнуть более восприимчивому, обращенному внутрь себя состоянию. Когда мы находимся под гипнозом, другой человек может контролировать наше сознание. Человек, находящийся под гипнозом, может выдержать непереносимый в нормальном состоянии уровень боли и вспомнить «выпавшие» из сознания события. Такие наркотические средства, как ЛСД и кокаин, воздействуют на сознание, изменяя нейромедиаторы18 мозга.

Уильям Джеймс дает классическое описание возможных видов сознания:

«Наше нормальное или, как мы его называем, разумное сознание представляет лишь одну из форм сознания, причем другие, совершенно от него отличные формы, существуют рядом с ним, отделенные от него лишь тонкой перегородкой. Мы можем совершить наш жизненный путь, даже не подозревая об их существовании; но как только будет применен необходимый для их пробуждения стимул, они сразу оживут для нас, представляя готовые и определенные формы духовной жизни, которые, быть может, имеют где-нибудь свою область применения. Наше представление о мире не может быть законченным, если мы не примем во внимание и эти формы сознания. Из них, правда, нельзя вывести точной формулы и они не могут дать нам плана той новой области, какую они перед нами раскрывают, но несомненно, что они должны помешать слишком поспешным заключениям о пределах реального»19.

Автоматизация в психике

Почему же лишь новая и важная информация попадает в сознание? Причина в том, что хорошо усвоенные действия и модели обстоятельств становятся автоматическими. Автоматизм возникает в психике, когда серия движений или действий повторяется, как при письме или ходьбе. Повторные действия в каком-то смысле становятся затверженными и превращаются в устойчивые навыки. Привычные действия совершаются «бездумно», без особого участия сознания, предоставляя нам свободу обращать внимание на новые обстоятельства.

Понаблюдайте, как ребенок учится ходить. Обратите внимание, как он изо всех сил сосредотачивается на специфических движениях, но, в конце концов, сложная координация движений становится автоматической. Вы помните, как вы учились водить машину? Сначала все действия, необходимые для того, чтобы управлять автомобилем, были мучительно несогласованными. Все внимание было сосредоточено на машине. «Значит, так. Давим вниз левой ногой. Переводим рычаг передач на первую скорость. Снимаем левую ногу со сцепления. Жмем на газ». Когда учишься управлять машиной, очень трудно думать о чем-то еще, например, куда едешь!

Однако, когда все движения становятся автоматическими, вы можете беседовать за рулем, петь или любоваться окрестными видами, необязательно сознавая, что ведете машину. Переключение передач и вождение становятся автоматическими.

Другие системы, помимо тех, что связаны с действиями, также автоматизируются. Автоматизм схем восприятия упрощает мир. Психические операции, подобно физическим навыкам, становятся машинальными: когда кто-нибудь произносит «Джордж Вашингтон», в нашем сознании «автоматически» всплывает срубленная вишня20.

Функции сознания

У различных животных сознание исполняет разные функции. Скажем, лягушка видит лишь несколько параметров природной среды и, в основном, «автоматически» реагирует на них. Кошка реагирует на большее число признаков окружающего мира, но амплитуда гибкости у нее значительно меньше, чем у человека.

Диапазон вариантов выбора и возможностей более всего отличает сознание людей. Мы выживаем в различной окружающей среде, начиная от саванн и безводных пустынь Африки до ледяных торосов Аляски; ни одно животное не способно на это.

Человеческое сознание имеет четыре основных функции.

1. Упрощение и отбор информации. В нашем уме происходит процесс «редактирования» – от первого отбора на уровне органов чувств, до отбора на уровнях восприятия, памяти и мышления, но все равно к нам поступает чересчур много информации, так что организм должен выбирать, что ему делать в каждый данный момент. Этот выбор осуществляется в сознании.

2. Направление действий и контроль за ними. Сознание соединяет состояния мозга и тела с тем, что происходит во внешнем мире. Для того, чтобы быть функциональными в сложной окружающей среде, действия должны быть спланированными, направляемыми и организованными: нам нужно знать, когда и куда идти; когда говорить и что сказать; когда есть, пить, испражняться и спать. Эти действия должны быть согласованными с тем, что происходит во внешнем мире. В каждый данный момент содержание сознания и есть то, на основании чего мы будем действовать далее.

3. Установление приоритета действий. Наши действия должны быть не только согласованы с внешним миром, но и отражать наши внутренние потребности. Боль может затопить сознание точно так же, как стихийное бедствие заполняет первую полосу в газете. Система приоритетов позволяет некоторым обстоятельствам, связанным с выживанием, быстро достигать сознания или контролировать их влияние на него. Выживание и безопасность стоят на первом месте; голод не вторгнется в сознание так же стремительно, как боль, но эта потребность станет ощутимой, если будет оставлена без внимания.

4. Выявление и разрешение несоответствий. Поскольку информация, избирательно поступающая в сознание, обычно касается изменений во внешнем и внутреннем мире, когда возникает несоответствие между сложившимся у нас знанием о мире и неким событием, оно, скорее всего, дойдет до сознания. Скажем, женщина в бикини, вероятно, не привлечет слишком большого внимания на пляже, но если она явится в таком наряде на званый обед, наверняка это вызовет замешательство. Бывают и внутренние несоответствия. Например, обычно вы не сознаете своего дыхания. Однако, если вы простудитесь, дыхание может дать сигнал сознанию, чтобы вы шли помедленнее или обратились к врачу. Сознание влечет за собой действия, направленные на устранение несообразности: скажем, вы поправляете картину, которая висит криво рядом с другими картинами, повешенными ровно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

От «церебральный» [лат. cerebrum – мозг] – мозговой, относящийся к головному мозгу. (Примеч. перев.)

2

отчасти до (лат.)

3

отчасти после (лат.)

4

В лоб (лат.)

5

Удар с размаху (лат.)

6

Надпись, сделанная посредством криптографии. Криптография – способ тайного письма, понятного лишь посвященным, тайнопись. (Примеч. перев.)

7

В отечественной психологической литературе «транзакции» (transactions) чаще всего переводится как взаимодействие. Но поскольку в этой книге принципиально различаются два типа взаимодействий – транзакции и интеракции – которые пока не имеют четких эквивалентов на русском языке, то в дальнейшем тексте эти термины оставляются без изменений. Важное для англоязычной научной литературы, введенное Дж. Дьюи и Бентли в 1949 г. (см. далее в тексте) различие транзакции и интеракции частично можно изложить как разницу между внутренним (в рамках одной целостности) и внешним взаимодействием, но при этом много контекстов теряется (например, двусторонняя/односторонняя активность), что и обуславливает необходимость использовать кальку с английского названия этих терминов. (Примеч. науч. редактора)