Сказки в суфийском обучении

Заурядному мыслителю необходимо время, чтобы понять, что если он ищет истину и некое тайное учение, то они могут быть скрыты в такой форме, которую он, возможно, сочтет наименее вероятным носителем того, что он ищет.

Но чтобы овладеть этим знанием, ему придется почерпнуть его там, где оно действительно находится, а не там, где оно могло бы быть, согласно его представлениям.

Есть множество свидетельств того, что этот метод – специально придуманных и передаваемых из уст в уста рассказов – существует во всех культурах. Не обязательно ограничиваться восточными сказками. Но именно в историях восточного происхождения мы находим наиболее полные и наименее испорченные образцы этого традиционного жанра. С них мы и начнем. Они естественным образом приведут нас к важным документам западной и других ветвей данной традиции.

Итак, приступая к изучению обучающих историй, мы должны убедиться, что восприняли содержащуюся в них информацию, так сказать, их «посыл». В этом смысле мы напоминаем людей, чья технология пришла в упадок, и они заново открывают механизмы, использовавшиеся их предками, разумеется, когда могут справиться с подобной задачей. Затем нам предстоит осознать, что мы должны полностью освоиться с определенными историями, чтобы держать их в уме, подобно заученной формуле. В таком употреблении, обучающая история напоминает прием мнемотехники или формулу, которой мы пользуемся как шпаргалкой, помогающей нам в вычислениях, вроде того, как мы повторяем про себя: «Сера, сера, сера, S, 32 атомный вес…»; или даже «В сентябре 30 дней…».

Теперь нужно понять, что, поскольку мы имеем дело со специфической формой знания, которая должна применяться определенным образом в определенных условиях, то такие условия необходимо обеспечить. Иначе мы не сможем воспользоваться ею логически последовательно. Под словами «логически последовательно» я подразумеваю, что истории должны служить нам проводником, с помощью которого можно проделать некий путь через доступные нам сферы сознания.

Это значит, что мы должны не просто познакомиться с определенными историями; мы должны изучать их или даже просто осваиваться с ними в определенном порядке. Эта мысль встречает противодействие у образованных людей, привыкших к самостоятельному чтению, и пришедших к выводу, что чем больше читаешь, тем, вероятнее всего, будешь больше знать. Но подобный количественный подход нелеп, когда имеешь дело со специальным материалом. Если бы вы отправились в библиотеку Британского Музея, решив перечитать все книги в целях самообразования, вы бы далеко не ушли. Только невежда, в буквальном смысле этого слова, не понимает, что во всем необходима соответствующая специализация. Хорошей иллюстрацией может служить швейцар в клубе, однажды, со всей серьезностью, сказавший мне: «Сэр, вы образованный человек, объясните же мне, за счет чего меняются цифры на табло футбольного тотализатора».

Именно для того, чтобы реализовать некую возможность правильного изучения, я то и дело подстегиваю людей фразами, вроде: «Давайте слезем с деревьев и начнем строить».

Итак, все, что мы сказали, сводится не более чем к следующему:

1. В некоторых материалах содержится особое, действенное и чрезвычайно важное учение. В данном случае, таким материалом служат истории.

2. Нам необходимо допустить такую возможность, прежде чем можно будет приступить к изучению этого знания.

3. Приняв, пусть всего лишь в качестве рабочей гипотезы, вышеизложенные утверждения, мы должны найти эффективный способ организации обучения. В случае обучающих историй эффективный способ означает выбор правильных историй, правильным образом, в правильных обстоятельствах.

Несоблюдение этих принципов лишит нас возможности действовать на необходимом нам высшем уровне. Если, например, мы просто выучим много историй, мы можем стать рассказчиками или потребителями. Если мы удовлетворимся наставлениями морального или социального характера, которые извлечем из истории, то будем просто дублировать деятельность людей, занятых в этой сфере. Если начнем сравнивать истории, пытаясь понять, где их высший уровень, мы его не найдем, потому что не будем знать, если только нам не укажут, какие из историй нужно сравнивать между собой, при каких условиях, что искать, можем ли мы воспринять скрытое содержание, в каком порядке подходить к предмету.

Итак, обучающая история наряду с другими функциями остается инструментом. Только специалист знает как применять инструмент или производить с его помощью нечто стоящее.

Выслушав и приняв данные положения, люди всегда начинают проявлять нетерпение. Они хотят тут же приступить к делу. Но не зная, что «все требует минимального времени», или, по меньшей мере, не руководствуясь этим фактом, они лишают себя возможности реального прогресса.

Приведя в систему вышеизложенные факты, мы должны тщательно разработать программу обучения, которая даст нам возможность извлечь пользу из поразительного по своему охвату материала. Если вы приступите к изучению того, что считаете обучающими историями без должной разборчивости, результат, скорее всего, будет незначительным. Почему так?

Не только потому, что вы не знаете условий, в которых должно происходить изучение, но и потому, что сами условия требуют такой сосредоточенности, которая, на первый взгляд, не имеет никакого отношения к знакомству с литературной формой.

Значит, нам нужно поработать над своим сознанием, чтобы не только представить ему эти истории, но и дать возможность извлечь из них пользу. Эта «работа» над сознанием может протекать правильно только в живой ситуации, когда соответствующих людей определенным образом группируют и они стремятся в своих взаимоотношениях достичь некоего контакта весьма специфического свойства. Вот в чем смысл собраний, на которых люди присутствуют физически.

Если прочесть два предыдущих абзаца торопливо или предвзято, что нередко свойственно интеллектуалам, но не мыслителям, то в них можно усмотреть претензии на исключительность, которых, в действительности, там нет.

Это уже само по себе представляет собой довольно интересный и ободряющий симптом нынешней фазы интеллектуального фольклора. Почему так? Да потому что, если мы явно видим какую-то тенденциозность, проявляющуюся в физике, схоластике или метафизике, то мы на пути к ее преодолению. В чем выражается тенденциозность в нашем случае?

В том, что люди требуют обосновать некоторые заявления именно в тех терминах, в которых они были сформулированы. Скажем, акцент, сделанный мною на роли собраний, где люди сгруппированы определенным образом, можно легко (и некорректно) счесть заявлением о том, что тип обучения, на который я ссылаюсь, не может осуществляться никак иначе. В абзаце же просто указана одна конкретная форма, в которой может реализоваться так называемая «жизненная ситуация». Собрание множества людей в одной комнате – лишь форма подобной ситуации, хоть в какой-то степени знакомая среднему читателю подобной литературы.

Словом «фольклор» я воспользовался для того, чтобы указать на состояние души современного человека, сходное с тем, что мы видим в менее развитых сообществах. Однако между двумя типами фольклора есть и большое различие. В наивном фольклоре человек может верить, что определенные объекты имеют магические или особые свойства, и он более или менее знает, какими могут быть эти свойства.

В фольклоре современного человека все обстоит иначе: он верит, что определенные положения неизбежно абсурдны, и при этом, сам того не ведая, слепо придерживается других необоснованных предположений. Фактически, почти все его поведение обусловлено скрытыми предрассудками.

Чтобы наглядно показать действие таких предубеждений, бывает необходим «шоковый» стимул.

Такой стимул присутствует как среди вышеприведенных утверждений по поводу обучающих историй (потому, и только потому, что некоторые сведения о них утеряны обществом, к которому я обращаюсь), так и, не менее выпукло, в конструкции самих этих историй, если удастся взглянуть на них в неком структурном аспекте.

Приведенные ниже соображения обеспечивают нас наглядным примером относительной раздробленности сознания современных людей. Вот этот пример:

Хотя каждодневный опыт каждого обитателя нашей планеты независимо от уровня его культуры и общества доказывает, что у всякой вещи может быть множество применений, функций и смыслов, человек не переносит данный опыт на те случаи, которые – в силу какой-то мистики – он считает не подпадающими под это правило. Иными словами, человек может признавать, что у апельсина есть цвет, аромат, пищевая ценность, форма, фактура и т.д., и с готовностью согласится, что апельсин может иметь множество назначений в зависимости от того, с какой целью его желают использовать, зачем его рассматривают и что с ним делают. Но если вы рискнете предположить, что, скажем, обучающий рассказ имеет столь же широкий диапазон функций, фольклорный механизм оценки в нашем современнике заставит его сказать: «Нет, сказки существуют для развлечения», или, что-нибудь запутанное: «О да, конечно. А о каком функциональном назначении вы говорите: психологическом, социальном, антропологическом, философском?»

Никто ему не сказал, что существуют или могут существовать такие эффективные функции сказок и в таких сферах, которых он, возможно, еще не достиг или о которых не слышал, и даже не может воспринять их или хотя бы связно обсуждать, пока в его сознании не произойдет некий фундаментальный информационный процесс.

На подобные заявления можно услышать готовый ответ: «Вы умничаете». Тут стоит напомнить, что так ведут себя растерянные школьники, столкнувшись с чем-то, чего они не могут рационально объяснить или полностью понять.

Сказание о чае

В древние времена чай не был известен за пределами Китая. Слухи о чае дошли до мудрецов и до невежд из других стран, и все пытались представить себе, что это такое либо в соответствии с тем, чего каждому хотелось, либо в соответствии с тем, каким чай мог быть, по их мнению, сам по себе.

Король Инджа («Здесь») снарядил в Китай посольство, которое получило в подарок от китайского императора чай. Но обнаружив, что его пьют даже простые крестьяне, послы пришли к выводу, что он недостоин их царственного господина. К тому же они заподозрили, что китайский император вполне мог обмануть их, подсунув вместо небесного напитка что-нибудь совсем другое.

Величайший философ из Анджа («Там») собрал все, какие мог, сведения о чае и пришел к выводу, что эта субстанция действительно существует, но весьма редка и принадлежит к неизвестному порядку вещей. Ибо, разве не определяли его как: трава, вода, зеленый, черный, иногда горький, иногда сладкий?

В странах Кашиш и Бебенев люди столетиями исследовали и испытывали все травы, какие только им попадались. Многие из трав оказывались ядовитыми, что весьма их разочаровывало. Поиски этих людей не увенчались успехом, потому что в их страны никто, никогда так и не завез чайных кустов. Эксперименты же со всевозможными жидкостями тоже не дали результата.

На территории Мазхаба («Сектантство») процессия жрецов при исполнении религиозных обрядов провозила перед толпой верующих ларчик, наполненный чайным листом. Но никому и в голову не приходило попробовать чай, да никто и не знал как к этому подступиться. Все были убеждены, что чайный лист сам по себе обладает магическими свойствами. Случилось как-то, что один мудрый человек, оказавшийся поблизости, воскликнул: «Вы, невежды! Залейте его кипятком!». Мудреца тут же схватили и распяли, потому что согласно их вере, такое обращение с чаем могло нанести ему непоправимый вред. Стало быть, человек этот был явным врагом их религии.

Перед смертью мудрец раскрыл секрет приготовления чайного напитка небольшому кругу людей. Этим людям удалось достать немного чая, и они тайно пили его. Какой-то человек, застав их за чаепитием, спросил:

– А чего это вы тут делаете?

На что ему ответили:

– Мы готовим лекарство, которым лечимся от одной болезни.

И такая ситуация создалась повсеместно. Некоторые выращивали чайные кусты, но не знали, что это и есть чай. Других угощали чаем, но они отказывались, сочтя этот напиток пригодным лишь для примитивных людей. Третьи владели чаем, но лишь поклонялись ему. За пределами Китая только несколько человек пили чай, да и то в строгой тайне.

Но вот пришел человек знания и сказал чайным купцам, любителям чая и всем остальным:

– Перестаньте болтать о небесном напитке, лучше угощайте им своих гостей на пирах. Те, кому он понравится, попросят еще. Те же, кому он придется не по вкусу, покажут, что недостойны сделаться его почитателями. Закройте двери красноречия и таинственности и откройте чайхану опыта.

Итак, чай стали развозить от стоянки к стоянке на всем протяжении Шелкового Пути; и всякий купец, вез ли он нефрит, драгоценные камни или шелк, останавливаясь на отдых, непременно заваривал чай и предлагал его всем, кто оказывался поблизости – не важно слышали они когда-нибудь о чае или нет. Так появились чайханы и чайные дома, которые вырастали на всем пути от Пекина до Самарканда и Бухары. И те, кто пробовали – знали.

Поначалу, заметьте, только великие авторитеты, претендующие на звание мудрецов, занимались поисками небесного напитка, и именно они восклицали: «Но ведь это обыкновенная сушеная травка!» или «Почему ты кипятишь воду, чужеземец? Ведь я пришел к тебе за небесным напитком!» – или же говорили: «А почем я знаю, что это на самом деле?! Докажите, что это чай! Да и цвет вашей жидкости вовсе не золотой, а коричнево-желтый».

Когда же истина, наконец, стала известной, и чай стал доступен всем, кто хотел его испробовать, поменялись и роли людей; и теперь лишь те, кто повторяли слова великих авторитетов, остались в полных дураках.

Такое положение вещей сохраняется и по сей день.

Почти все народы упоминают различные напитки в качестве аллегории, связанной с поиском высшего знания.

Кофе – самый новый из общественных напитков был открыт дервишским шейхом Абу Аль-Хасаном Шадхили в Мокхе (в Аравии).

Хотя и суфии, и другие вполне определенно заявляют, что «магические напитки» (вино, вода жизни) являются аналогией определенного специфического опыта, люди, буквально мыслящие, склонны верить, что происхождение подобных мифов датируется временем открытия галлюциногенных и опьяняющих свойств некоторых напитков. По мнению дервишей, подобные представления отражают неспособность исследователей понять, что дервиши пользуются аналогиями.

Сказание это взято из учений мастера Хамадани (умер в 1140 г.), учителя великого Ясави из Туркестана.

3

Шарик марципана

Однажды халиф Харун аль Рашид беседовал со своим учителем.

– Учитель, – сказал он, – ты знаешь, что я Искатель. В моем распоряжении – все лучшее, что есть в этом мире; мне принадлежит то, за что в этой жизни борется большинство людей. Это значит, что я свободен от многих забот, которые отвлекают остальных людей от главного.

– Все должно иметь под собой основу, – ответил учитель. – У тебя есть основа для власти, для того, чтобы распоряжаться людьми, для того, чтобы жить в свое удовольствие. Но когда человек лишен сущностной основы, он не только не может чего-либо создавать, как это можешь делать ты, но часто думает, что у него уже есть подобная основа.

– В таком случае, – сказал халиф, – научи меня основному.

– Прежде всего, я обучу тебя как правильно понимать необходимость в самой основе, иначе ты не примешь от знающих факт существования этой основы.

Учитель отказался продолжать беседу, потому что учение, обещанное им халифу, можно передавать только, когда соответствующие обстоятельства предлагают себя в качестве иллюстрации.

Случай же этот имел место за несколько лет до того, как необходимые обстоятельства, наконец, сложились.

Халиф и мудрец как-то вместе ужинали, и Харун сказал:

– Вот такая знаменитая сладость как марципан представляется мне прекрасным примером того, как человеческие открытия, если они действительно полезны, распространяются по всему миру, принося пользу каждому.

– О халиф, – сказал мудрец, – прошло уже несколько тысяч лет с тех пор, как был изобретен марципан. И все же, далеко не все убеждены в совершенстве этого десерта, а многие и вовсе о нем не слышали.

Халиф, раздраженный тем, что его словам был брошен вызов в такой откровенной форме, отпарировал:

– Даю тебе один день на то, чтобы ты доказал свое безответственное замечание. Найди мне хоть одного человека, кто не знает о марципане и к завтрашнему вечеру приведи его сюда, иначе навсегда лишишься моего общества!

– Я сделаю, как ты велишь, – сказал мудрец, – но не из страха перед твоей угрозой, а потому что это может нам кое-что показать.

На следующее утро учитель отправился бродить по улицам Багдада, пока не повстречал какого-то бедно одетого крестьянина, в растерянности слоняющегося по городу и сжимающего в руках ломоть хлеба.

Мудрец обратился к нему со словами:

– Куда ты идешь и откуда?

– Ну, ты не очень-то! – резко ответил человек. – Таких как ты, норовящих выхватить чужой хлеб, я насквозь вижу!

– Все наоборот, – сказал мудрец, – я как раз хотел угостить тебя чем-то вкусным, тем, что гораздо лучше хлеба.

– И с чего это ты так расщедрился? – спросил человек.

– Я хочу помочь тебе узнать кое-что новое и, заодно, помочь другому человеку, – ответил мудрец.

После долгих уговоров мудрецу все-таки удалось привести этого человека во дворец. Когда же крестьянин увидел стражников в великолепных одеждах, визирей и мраморные фонтаны, он распростерся ниц и воскликнул:

– Воистину – только одним это может быть временем и только одним единственным местом! Это день воскресения, и я нахожусь в зале суда Всемогущего Бога!

– Хотя ты и судишь из лучших побуждений, но ты не прав, – сказал ему мудрец. И еще многое другое сказал он ему, но тот в полном ошеломлении только глядел на мудреца ничего не понимающими глазами.

Когда они уселись за спиной халифа, мудрец объявил, что привел человека, который никогда ничего не слышал о марципановых шариках.

– Мы его испытаем, – сказал халиф, и развернувшись к крестьянину, спросил его, – Что у тебя в руке?

– Еда, – ответил крестьянин.

Халиф подал знак, и им принесли несколько шариков марципана.

– А это что такое? – спросил халиф.

– Это нечто питательное, – подсказал мудрец.

Крестьянин же ответил:

– Мудрый человек в нашей деревне, когда говорит о питательном, называет три вещи: финики, воду и опыт. Финики и воду я видел, значит это, должно быть, – опыт.

Тогда поднялся мудрец и сказал:

– О халиф! Человек, прибегает к основам мудрости, как они были переданы ему в его деревне, чтобы объяснить то, что он просто не в состоянии понять без дополнительных объяснений и опыта. У него нет реальной нужды в марципане. Если бы он и в самом деле нуждался в нем, мы должны были бы дать ему больше информации, больше основ для понимания.

Таким же образом цивилизованному и искушенному человеку нравится что-то или нравится обещание чего-то, что может быть выращено только на определенной почве, которой он лишен, или не замечает в своем окружении.

Семеро братьев

Давным-давно жил на свете мудрый человек, у которого было семеро сыновей. По мере того как они подрастали, отец учил их всему, чему мог, но не успел он завершить их образование, как некие его предчувствия поставили вопрос их безопасности на первое место. Мудрец понял, что их стране угрожает катастрофа. Юноши были безрассудно храбрыми, так что он не мог полностью открыться им. Он знал, что если сказать прямо: «Надвигается катастрофа», они ответят: «Мы останемся здесь с тобой и встретим ее все вместе».

Поэтому отец объявил своим сыновьям, что возлагает на них определенную миссию и для ее исполнения они должны тотчас же покинуть дом. Первого сына он послал на север, второго – на юг, третьего – на запад, четвертого – на восток. Остальных трех сыновей отец послал в неизвестные места.

Как только сыновья ушли, мудрый родитель, при помощи своего особого знания, перенесся в далекую страну, чтобы продолжить работу, прерванную в связи с воспитанием сыновей.

Выполнив все, что им поручил отец, первые четыре сына вернулись на родину. Отец так точно рассчитал время, необходимое для выполнения его поручений, что в период катастрофы молодые люди вдалеке занимались своим делом, пока возвращение на родину не стало для них безопасным.

В соответствии с данными им указаниями сыновья вернулись на место, которое знали в юности. Но теперь они не узнали друг друга. Каждый провозглашал себя сыном своего отца и отказывался признавать других. Время и климат, беды и потворство своим слабостям сделали свое дело, и облик братьев изменился.

Поскольку они были так сильно настроены друг против друга, и каждый пытался узнать других братьев по фигуре, бороде, цвету кожи и манере разговора – в чем они сильно переменились, многие месяцы ни один из братьев не позволял другим распечатать письмо, оставленное их общим отцом, в котором содержался ответ на возникшую проблему и инструкции, завершающие их обучение.

Отец, в своей великой мудрости, предвидел все это. Он знал, что пока братья не осознают, как сильно они изменились, им не удастся продвинуться в своем обучении. В данный момент положение таково, что двое из братьев признали друг друга, но пока только условно. Они вскрыли письмо и стараются переварить возможность того, что принимаемое ими за основу, – в том виде, в каком они этим пользуются, – на самом деле, суть ничего не значащие внешние формы; то, что в течение долгих лет они считали краеугольным камнем своей значимости, может оказаться тщетными и теперь уже бесполезными иллюзиями.

Двое других братьев, наблюдая за ними, недовольны, что те, вследствие своего опыта, меняются в лучшую сторону, и потому сами они не собираются последовать их примеру.

Три брата, которые ушли в неизвестные места, еще не вернулись к месту встречи.

Что же касается первых четырех, пройдет некоторое время, прежде чем они сумеют по-настоящему осознать, что именно средства, обеспечившие их выживание во время изгнания, – внешние реалии, которые они считают важными, – стали преградами к их взаимопониманию.

Они все еще очень далеки от знания.

Введение к истории «Сундучки с золотом»

Огромные запасы ценнейшего знания спрятаны в литературе и в самых разнообразных традиционных сказаниях. Сегодня они известны как басни, народные сказки, легенды и т.д.

Этот вид философской литературы придает вещественность учению, воплощая человеческие тенденции в образах героев подобных рассказов.

Знакомясь с систематической расстановкой ментальных взаимоотношений, представленной в иллюстративных примерах, люди могут научиться тому, на что иначе ушли бы годы наблюдений или внутреннего изучения.

Учения эти были искажены авторами, которые переработали сказания в стилистические произведения или литературные рассказы, полагая, что таким образом они только улучшили их. Ценность сказаний утрачивается также, когда их воспринимают на еще более низком уровне. Таким примером может послужить история, в которой осталась только мораль.

В нашей программе обучения мы восстанавливаем уже размытую структуру, а также подчеркиваем, что необходимо знать саму историю, а не только ее легкодоступные и по существу, поверхностные смыслы.

Отнеситесь к этой истории, а также к другим историям этой книги, как к своей собственности, и, мало по малу, когда истории, благодаря своей функции, повлияют на ваше понимание, они станут для вас более полезными.

Сундучки с золотом

Жил однажды богатый купец, который, отправляясь в далекое путешествие, решил доверить все свои деньги управляющему.

Один хитроумный и нечестный человек, подслушал, как купец говорил управляющему:

– Я оставляю все свое имущество на твое попечение. В кладовой стоят сто сундучков золота. В каждом сундучке – сто монет. Хорошенько присматривай за ними, пока я не вернусь.

Ловкач навязался к приказчику в знакомые, и они частенько стали проводить время за чашечкой кофе.

Однажды хитрец сказал:

– Я, в некотором смысле, – алхимик. Если бы мне удалось достать настоящую золотую монету, я смог бы превратить ее в две.

Поначалу, хранитель сундучков не верил ему, но спустя какое-то время все же поддался соблазну поставить эксперимент по размножению монет и воспользоваться для этого небольшой сумой из денег своего хозяина.

– Ты всего лишь берешь взаймы, – убеждал его мошенник. – Кроме того, сидя здесь, в кофейне, ты даже не выпустишь монеты из своих рук. Если золото не приумножится, скажи, что ты теряешь?

И вот управляющий дал окончательное согласие.

Он принес монету из хозяйских запасов и опустил ее в хитроумный ларец «алхимика». Когда они открыли крышку, внутри оказалось две монеты.