Трэшачок. Сборник рассказов

К читателю

#трэш #боровин #яздоров #люблюредакторов #вдохновение

Дорогой читатель.

Если ты любишь сесть в удобное кресло, заварить кофеек с маршмэллоу, закутаться в теплый плед и почитать у камина что-нибудь доброе, волшебное, то эта книга как раз

НЕ ДЛЯ ТЕБЯ!

Это ужасная книга! Скорее выбрось ее, сожги ридер, уезжай из дома, там все заражено! Забудь ее! Обратись к врачу, пусть он вылечит твои мозги! Срочно записывайся на лоботомию!

Трэшачок – это дичайший трэш. Бабки, орущие матом, оживающие сопли, отец, смеющийся над горем сына, тупые подростки, пьяные мужики, пьющие мочу, и прочие отбросы. Лучше об этом не знать. Я бы и сам сжег эту книгу, но мне не дает покоя та старуха, которая ползает по потолку и всю ночь кричит, что я должен про нее написать.

ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ УЖЕ! Я НАПИСАЛ!

Этой книги не касалась рука редактора, поэтому он не сможет вырезать это: блядь! Уверен, если бы я обратился к редактору, он бы придушил меня поздно ночью, лишь бы ЭТО никогда не появилось на полках книжных интернет-магазинов. Но у книги обязательно будет корректор, чтобы глаза редкого читателя не сильно кровоточили. Тем не менее, чтобы показать свою твердость и независимость, я поставлю вот такую идиотскую запятую, и никто ее отсюда не уберет.

,

Если я вам скажу, какие произведения вдохновили меня на написание этого, вы примерно поймете, что будет дальше. Ирвин Уэлш «Гремучие змеи», «Сборная солянка», Чак Паланик «Призраки» и Меньшенин Евгений «Уборщица» и «Бабия».

Давайте-ка я немного погадаю на гуще. Многие люди скажут, что я ебнутый. Сразу хочу отсечь всякие там недосказания и психологические анализы: я действительно ебнутый. Так что можете сосредоточиться на сюжете книги, а не на моем психическом здоровье. С ним полный бардак. Но я стараюсь. Стараюсь не кидаться на людей, а оставлять это героям на бумаге. Но вы все равно будьте аккуратнее, близко к книге не наклоняйтесь, мало ли, вдруг оно до вас дотянется.

Я не придумываю рассказы. Записываю то, что мне показывают. Получается, я просто первый их читатель. Потом пересказываю вам. Если вам не понравится сюжет – вопросы к автору. Я даже не знаю, кто он. Он как-то транслирует мне прямо в мозг. А если понравится, то… То, в общем, можете меня похвалить. Я передам куда нужно. Писать на [e-mail] с пометкой «тому ебанутому Боровину».

С уважением к тебе, мой дорогой читатель.

Надеюсь, ты от меня не сбежишь.

Олег Боровин, 12.11.2019

Место для испорченных яиц

Эля читала книгу. Колеса поезда отстукивали ритм сонного зевания и заполнения пожелтевших сканвордов. За окном заснеженные степи Севера затянула темнота. Поезд около получаса назад совершил остановку, и многие пассажиры вагона номер шесть вышли, остались трое, не считая проводника.

Эля была одна в купе. Она ехала к отцу практически на край света. Он перебрался на Север, когда она училась во втором классе. С тех пор прошло пять лет.

Она смотрела в книгу, но буквы превратились для нее в ничего не значащие закорючки.

Мысли были о Саше.

Вчера он наконец-то предложил проводить ее после уроков. Эля так обрадовалась, что чуть не задохнулась от счастья. Она давно сходила с ума по Саше. Сколько было написано любовных посланий, которые хранились в ее ящике под горой запасных тетрадей, чтобы не нашла мама. Эля так и не решилась отправить хотя бы одно из них. Сколько было потрачено времени на просмотр фотографий класса. На физиономии Саши уже давно должна была появиться дырка. Сколько было истрачено листов бумаги на гадания по именам и датам рождения. Сколько было проведено телефонных конференций с подругой на тему «Почему он не подходит ко мне? Неужели я ему не нравлюсь?»

Сколько лет Эля посматривала на Сашу на уроках и мечтала о том, как они будут держаться за руки. Да и сейчас, уткнувшись в книгу, она продолжала мечтать, но о другом, потому что они уже держались за руки. Эля пробегала глазами по одному и тому же абзацу, не замечая, что история зациклилась.

Саша пригласил ее сходить в кино на каникулах. Отец подарил ему сертификат на 10 сеансов. Эля с удовольствием согласилась.

– Как только вернусь от отца, – сказала она Саше. – Я еду к нему на новогодние каникулы. Они с мамой развелись, и мне приходится жить с ней, хотя с отцом мне намного интереснее.

– Ты едешь с мамой?

– Нет. Одна. Мама и папа не могут находиться в одном месте одновременно. Иначе мир взорвется, как говорит отец.

– И тебе не страшно ехать одной так далеко?

– Нет. В поезде есть проводники и милиция. Всегда можно кого-нибудь из них позвать.

Но ей было страшно.

Проводница – пухлая женщина, которой подходило прозвище «канистра», отдыхала после того, как опустошила две бутылки с одним из пассажиров. Они пили водку, запершись в ее купе. Тридцать минут назад она каким-то чудом умудрилась высадить пассажиров на большой станции, а после вернулась к своим делам.

Сейчас она храпела, лежа на скамье. А собутыльник исподлобья посматривал на ее юбку.

Он ехал на Север с целью схорониться. Билета он не имел, поскольку путешествовал инкогнито. Правда, слово «путешествовал» не в полной мере отражало его желание попасть на край света. Он бежал. На Земле (как называли жители Севера остальной мир) он кинул своих подельников и теперь не мог вернуться назад. Его искали серьезные люди.

Его называли Худой, и на Севере его ждал друг детства. Друг обещал прикрытие за умеренную плату. Деньги у Худого имелись. Они и были причиной, по которой его разыскивали.

Худой был похож на сухую ветку репейника. Казалось, его можно использовать как реквизит для постановки «Последние дни блокадного Ленинграда». Его диета называлась «Обеды в лучших тюрьмах страны». Миллионы женщин бы отдали последние деньги за его семинары, если бы Худой проводил такие.

Худой навис над проводницей, которой заплатил за безбилетный проезд, повернул поясную сумку набок, чтобы она не мешала, снял штаны, приподнял юбку спящей и спустил ее колготки. Он попытался вставить ей свой хрен, но проводница испортила воздух. Худой зажал нос рукой.

– Черт, старая, – сказал он, – похоже, ты протухла. Тебя пора выбрасывать.

Она махнула рукой и попала ему по лицу. В ответ он ударил ее кулаком по голове.

– Эй, ты чо-о-о? – пробормотала она во сне.

– Ничо-о-о, – ответил он и плюнул на ее униформу.

Худой натянул штаны. Ему очень хотелось кому-нибудь всунуть свой прибор и скинуть возникшее напряжение. Он снимал его регулярно. А тут, в поезде, он оказался в капсуле высокого напряжения. Он ехал уже пять суток и понятия не имел, сколько еще продлится его путь.

Он побрел по коридору вагона, открывая одну дверь за другой, и заглядывал в каждое купе.

Пусто.

Пусто.

Пусто.

Пусто.

Опа. Девочка. Лет двенадцати или тринадцати. Читает. Типа, самая умная. В самый раз, короче.

Эля оторвалась от книги и посмотрела на мужчину, потом опустила глаза. Худой заметил на ее лице тень страха.

«То ли еще будет, малышня», – подумал он и вошел.

– Привет, – сказал Худой.

– Здравствуйте, – ответила Эля и сложила книгу.

– Ты одна, что ли, едешь?

Эля вздрогнула. Мороз побежал по спине. Сердце задрожало.

– Нет, – ответила она, нервно улыбнувшись, – мой папа пошел в вагон-ресторан.

– А-а-а! – сказал Худой. – В вагон-ресторан, говоришь. А разве он тут есть?

– Да. Во всех поездах есть вагоны-рестораны.

– Ага. Точно. Надо же людям что-то жрать, – мужик заржал, как сломанный трактор, – не носки же свои хавать. Или эти дошираки, которые еще хуже на вкус, чем носки!

Эля кивнула.

– Ну… Ясно. А в какой стороне вагон-ресторан? – спросил Худой и стал ковыряться пальцем между зубов. От него несло перегаром и потом.

Эля положила «Приключения Карика и Вали» на столик, где стоял один стакан. Рядом лежала ложка, вилка и нож.

Худой посмотрел на стол.

– Конечно, зачем твоему бате отдельные приборы, ведь он жрет в вагоне-ресторане.

Эля ничего не ответила.

Худой почувствовал, как в штанах у него готовится извержение. Патрон уже был в патроннике. Осталось расчехлить оружие. Он положил руку на ширинку и почувствовал жжение.

Он представлял, как схватит эту молоденькую девку, которой еще никто никогда не вставлял. Она будет кричать, но он заткнет ей рот рукой и, может быть, даже сдавит шею. Он скажет, что если она не заткнется, то он придушит ее и все равно трахнет. Он спросит, хочет ли она после того, что он с ней сейчас сделает, остаться в живых или нет? А потом, когда будет долбить ее, скажет, что все равно рано или поздно какой-нибудь подзаборный босяк трахнул бы ее и бросил. Годом раньше, годом позже, какая разница?

Худой тяжело дышал от возбуждения.

– У меня к твоему папе вопрос. Не возражаешь, если я его подожду?

Он знал, что девочка придумала историю про папу.

Эля дрожала. Она понимала, что нельзя сидеть и ждать, когда он накинется на нее, побьет и изнасилует. Про таких мужчин ей рассказывала мать.

«Вот будешь гулять допоздна, тебя поймает какой-нибудь бандит и залезет под юбку».

Мама все время ее предупреждала. Но разве не мама посадила ее в этот поезд и отправила одну через полстраны? Разве не она сказала, что ей некогда и что с Элей ничего не случится, ведь в поезде есть проводница и милиция?

Эля вспомнила, как разозлился отец, когда узнал, что она поедет одна. Он кричал в трубку. Они поссорились с мамой, и та была в бешенстве.

Потом отец рассказал Эле о правилах поведения в чрезвычайных ситуациях. И сообщил, что в вагоне есть кнопка экстренного вызова полиции. В случае чего Эля может ей воспользоваться. Но кнопка была где-то в коридоре – не в купе, не под столом.

– Конечно, можете подождать папу, – сказала Эля.

Худой улыбнулся. В его челюсти оставалось столько зубов, что не хватило бы для наглядного примера в детсадовскую группу, изучающую числа до десяти.

Эля встала. Но Худой тут же преградил ей путь рукой.

– Ты куда это? Я тебе не помешаю. Можешь и дальше читать свою книгу.

Он улыбался и дышал перегаром ей в лицо.

– Мне нужно в туалет, – сказала Эля.

Тогда Худой встал и закрыл двери купе. Щелкнул замок.

– По тебе не заметно. Ты спокойно сидела читала, и я не видел, чтобы ты собиралась куда-то идти. Тем более ты же не хочешь, чтобы твой папа потерял тебя? Там в вагоне столько пьяных и странных людей. Мало ли, вдруг им взбредет в голову… сделать что-то с такой красавицей.

Он шагнул к ней. Эля отпрянула и села на койку. Худой примостился рядом.

Сердце Эли стучало громче колес поезда.

На ее глазах появились слезы. Заметив их, Худой заулыбался шире.

– Не плачь, – сказал он. – Я тебя не обижу. Я добрый малый. А теперь, пока твой папа не пришел, я хочу с тобой поиграть.

– Я не хочу играть, – застонала Эля, залезла на койку и обняла свои ноги. Она сжалась в маленький комочек.

– Можешь поплакать, – сказал Худой, – но если заорешь, то я тебя тут же придушу. Суть игры простая. И ты будешь играть, иначе твой папа будет очень расстроен. Я ему все расскажу про тебя, все твои тайны. И тогда тебе не поздоровится. Держу пари, твой папка тебя так отдерет, что ты сидеть год не сможешь. Так что не выделывайся и послушай меня.

Затем он оглядел купе.

– Фух, тут так жарко, – сказал он, – зачем они так топят в поезде? Можешь снять свои штанишки, чтобы не вспотеть. Я тоже, пожалуй, разденусь.

– Нет!

Худой ударил Элю по лицу кулаком, и она зарыдала в голос.

– Заткнись, сука! Заткнись! Ты забыла, что я с тобой сделаю, если ты не замолчишь?

Она сомкнула рот, но продолжала плакать. Она уткнулась головой в колени и проклинала свою мать за то, что посадила ее в этот поезд.

– Снимай штаны! – скомандовал он, стягивая свои. Затем он расстегнул поясную сумку и нехотя положил ее на другую кровать. – В эту игру одетыми не играют.

Он схватил девочку за ноги и дернул на себя.

Эля завизжала и начала пинаться ногами. Худой снова ударил ее по лицу. На этот раз сломал ей нос. Кровь брызнула на футболку с Микки Маусом.

Проводница в своем купе грохнулась на грязный пол и даже не проснулась. Она храпела и пердела во сне. Девчачий крик разносился по вагону.

Около туалета открылась дверь купе, и оттуда выглянул парень.

Шестнадцатилетний Мартин возвращался домой после концерта группы «Флейта Антихриста».

Он зашагал по вагону и остановился у купе, откуда доносился плач и мужская ругань. Мартин различил голос пьяного мужика. А потом крик девочки:

– Помогите!

– Заткнись, шлюха! – Звук удара. – Замолчи!

Мартин потянул дверь, но та оказалась заперта. Он постучал.

– Откройте. Иначе я вызову полицию.

Худой выпрямился над Элей и ударился головой о верхнюю полку. Он все пытался стянуть спортивные штаны с девочки, но та сопротивлялась. Под глазом Эли наливался синяк. Нос был свернут набок. Одно ухо опухло, как свежий оладушек.

– Черт, сука. Кого там еще принесло? – выругался Худой. – Отвали, пацан, я тут со своей дочерью разбираюсь. Это наше дело.

– Помогите! – закричала Эля, и Худой зажал ей рот рукой. Он обхватил ее голову, чтобы она не дергалась. Эля начала задыхаться. Она била Худого руками и ногами.

– У нас все в порядке, – сказал Худой.

Мартин прислушался. За стуком колес он не мог различить, что происходит в купе.

– Я зову полицию! – сказал он, и в этот момент в купе раздался мужской крик.

– Сука!

Сначала Эля укусила его, а затем изловчилась и ударила по набухшим от спермы яйцам. Одно из них лопнуло.

Худой на секунду ослабил хватку. Эля в этот момент смогла протянуть руку и схватить со стола нож. Она воткнула его в ногу насильнику, и тот заорал еще громче.

Мерзкие объятия разжались, и Эля одним махом допрыгала до двери, даже не подтянув спущенные штаны. Она начала поворачивать замок, но он не поддавался.

Она плакала и молилась Богу, она проклинала этого ужасного человека и обещала, что никогда больше не будет прогуливать уроки и называть Настю Абрамову дурочкой за ее спиной. Хотя Настя, конечно же, заслуживает и более страшного слова.

Худой, пошатываясь, поднялся с койки и потянулся к Эле.

– Ты, сука, нарвалась.

Эля сообразила, что поворачивает защелку в другую сторону. Она тут же исправила свою ошибку и открыла дверь.

Мартину предстала страшная картина. Из купе выскочила взлохмаченная девочка. Лицо опухло и покрылось синяками, из носа текла кровь. Эля подтянула штаны и бросилась по коридору в конец вагона. Она бежала и ревела. Потом споткнулась и растянулась на полу.

На койке в купе сидел мужик со спущенными штанами. В его грязно-желтых трусах торчал кол, а в ноге – нож. Худой яростно кричал, как забытый на плите чайник.

Мартин не растерялся. Он прыгнул вперед и наступил ногой на хрен мужика, будто давил гнилой апельсин.

Худой взвыл от боли. Он кричал так громко, что перекричал вой всех волков в тайге.

А Мартин ударил еще раз. И еще.

И еще.

– Вот тебе, мудило! – закричал Мартин. – Этот орган тебе больше не понадобится.

Худой рухнул на пол. Кровь из бедра и из трусов скапливалась в лужу. Крик насильника не прекращался ни на секунду. Он орал и держался за промежность, дергал ногами и тыкался носом в пол.

Мартин сжал кулаки от злости. Он выглянул в коридор. Эля поднималась с пола. Ее качало из стороны в сторону.

«Может, сотрясение?» – подумал Мартин.

– Ты в порядке? – крикнул он.

Но он и так видел, что она была не в порядке. Мартин мысленно наслал все болезни от чесотки и поноса до уремии и альвеолярной мягкотканой саркомы на этого проклятого насильника.

– Я не дам тебя в обиду, – сказал Мартин, – можешь позвать проводника? А я пока постерегу эту гниду.

Эля кивнула, продолжая содрогаться от стонов. В ее душе пылал пожар. Она на трясущихся ногах направилась в первое купе.

– Что же ты за тварь такая!

– А ты что… герой выискался, – стонал Худой, – знаю я вас. Выпендрился перед сукой, и сам ее потом трахнешь. Спаситель херов.

Мартин подумал, что пока нет полиции или свидетелей, он может наказать этого мудилу, и пнул торчавший из ноги нож. Тот вошел еще глубже, и Худой снова заорал. Насильник выкрикивал ругательства, не щадя голосовых связок.

Мама Мартина дала ему это имя не в честь Рикки Мартина, а в честь любимого напитка. В свои 16 лет Мартин насмотрелся на таких ублюдков, как Худой. Грязные вонючие алкаши, которые приходили к нему в дом и лапали его мать за зад. Парень часто спал на полу на кухне, потому что в однокомнатной квартире диван доставался только взрослым, которые полночи заучивали междометия.

Мартин любил свою мать. Она была хорошая. Если не пила. Когда к ней приходили друзья-алкоголики и спаивали ее, то она превращалась в тупоголовую свинью. Начинала хрюкать, выражаться, как вахтовики, и трахаться со всеми подряд. Мартин ненавидел алкоголь. Он ненавидел мартини. Ненавидел свое имя.

Но больше всего он ненавидел таких баранов, которые напивались и распускали свои грязные руки.

Парень плюнул на Худого, затем пнул в лицо. Нос мужика хрустнул. Но из-за боли в паху тот не заметил, что ему только что сломали нос.

– Подонок! Мудак! – сказал Мартин.

Он выглянул в коридор.

– Что там? – спросил он.

Она высунулась из купе проводника. Загримированное для фильмов ужасов лицо (синяки, глаза на мокром месте) сообщило:

– Она спит. Она пьяная.

Эля тяжело дышала и всхлипывала. Но больше не ревела.

Поезд стал замедлять ход.

Мартин посмотрел на наручные часы, которые он выиграл у одного из собутыльников матери в карты. Он знал эту остановку. Тут никто никогда не выходил, и проводники не открывали двери. Ближайший населенный пункт был в двадцати километрах. И место это северные народы называли не иначе как проклятым болотом, а иногда и мертвыми топями. Каждый год тут исчезали люди. Не было ни одного лета, чтобы в проклятых болотах не пропал охотник или ягодник. Среди коренных жителей Севера ходила легенда, что здесь бродит злой дух и забирает с собой в мир мертвых заблудших путников.

Будто подчеркивая значимость проклятого места, поезд останавливался здесь на несколько минут. Мартин подозревал, что скорее всего они пропускали встречный состав. Хотя он не помнил, чтобы во время этой остановки рядом с шумом проносился какой-нибудь поезд.

– Попробуй ее разбудить, – крикнул Мартин, – ущипни, что ли.

– Я уже пробовала по-всякому. Она спит как убитая.

– Тогда вызови полицию. Кнопка где-то там…

– Кнопка не работает.

– Да что за… – Мартин пожевал губу.

Он посмотрел на Худого. Тот, похоже, потерял сознание.

И тут Мартину пришла в голову идея.

Ужасная идея.

На улице зима. Температура минус тридцать. За окном проклятое болото, где пропадают люди. Ближайшая деревня в двадцати километрах. И добраться до нее без штанов – все равно что поссать на Плутоне без скафандра.

Поезд остановился.

– Что делать? – крикнула Эля.

«Позвать проводника из соседнего вагона», – услышал Мартин голос разума.

«Нет, пожалуй, этот подонок тюрьмы не заслуживает. Судя по его наколкам, он там свой. А это значит, что он заслуживает более сурового наказания», – произнес в голове Мартина другой голос.

Парень взглянул на форточку. Он вспомнил, как высовывал голову в окно, когда ездил на поезде летом. И как ему кричали, чтобы он влез обратно, потому что ему может оторвать башню столбом.

«Голова втиснется, пролезет и все остальное», – подумал Мартин.

Форточка была узкая, но этот истекающий кровью дрищ запросто туда протиснется. Правда, окна запирали на зиму. И чтобы открыть их, нужен специальный ключ. Проще тогда выбросить этого гада через дверь. Но ее проводники запирали на другой ключ, который носили с собой.

– Можешь проверить, закрыта ли дверь на улицу, – сказал Мартин.

– Что? – удивилась Эля.

– Дверь на улицу. Открыта или нет. Если закрыта, то попробуй повернуть щеколду.

– Зачем?

– Сделай, пожалуйста. Я же не доверю тебе стеречь этого типа.

Эля кивнула головой. Ее глаза так и лезли наружу. А губы дрожали.

Она убежала. Через несколько секунд вернулась и сказала, что дверь не заперта.

– Наша проводница сегодня в ударе, – сказал Мартин.

Он шагнул к Худому и ухватил его как невесту.

Ему было противно держать этого урода на руках, но успокаивала мысль, что все это ради правого дела.

Эля прижала ладони ко рту, когда в коридоре появился Мартин с ублюдком на руках. Кровь капала на пол, помечая праведный путь.

– Куда ты его? – спросила Эля. – Он что, умер?

– Пока дышит, но ему недолго осталось.

Мартин увлекался бодибилдингом. Он мечтал стать кем-нибудь наподобие Арнольда Шварценеггера. Ходил в спортзал, водил дружбу со штангой, читал статьи о правильном питании. В какой-то момент он начал давать отпор тем дебилам, которые приходили к его матери на потрахушки и распускали руки. Иногда у Мартина даже получалось выгнать кого-нибудь из них.

– Что ты позволяешь себе? Это мои гости! – однажды закричала мать.

– Обеспечь сначала себе насест для ебли, чтобы я не слышал ваших чих-пыхов, а потом уже делай, что хочешь.

– Да ты, мелкий сукин сын, я тебя кормлю, одеваю!

– У сукиного сына мать – сука, и, кстати, ты слышала когда-нибудь про службу защиты прав ребенка?

Мать набрала полную грудь воздуха. Мартин подумал, что она сейчас лопнет, если не остановится. Но женщина выдохнула и убежала в ванную плакать.

– Ты что, хочешь выбросить его? – спросила Эля.

– Есть такая мысль.

– Но он же напал на меня. Его надо сдать полиции.

Мартин дошел уже до купе проводника, где на полу спала женщина, пуская слюни.

– Посмотри на него, – сказал Мартин, – этот хрен уже не первый раз пойдет на зону. Это его дом родной. Я же предлагаю настоящее очищение.

Он вышел в тамбур. Эля прошагала следом.

– Открой, пожалуйста, дверь, – сказал Мартин.

В глазах Эли стояло недоумение.

– А как же полиция! Меня же избили, посмотри…

– Ты хочешь, чтобы вот этот возместил тебе лечение? – спросил Мартин.

– Шлюха, я тебя порежу, – промямлил Худой, и Мартин вздрогнул. Он опасался, что тип сейчас проснется. Но тот пока не открывал глаз.

– Такие люди не одупляют, что творят. Они гнилые и червивые. Они приносят только горе. Представь себе, что его посадят и он выплатит тебе сумму через суд, хотя я не уверен, что у него есть деньги. А что будет, когда он выйдет? Очередная маленькая девочка станет его жертвой!

– Но милиция будет задавать вопросы! – не унималась Эля.

– В прошлом году летом двое моих друзей ушли в поход в эти места, – сказал Мартин, – чтобы развеять миф о мистическом духе, о котором говорят народы Крайнего Севера. Мы думали, что кроме болот и мошкары бояться тут нечего. Больше моих друзей никто не видел. Только волей случая я не исчез в этих проклятых топях вместе с ними. В тот день я заболел и остался дома. Про это место ходят легенды. Поэтому я думаю, что это будет последнее пристанище для насильника.

Эля еще секунду медлила, а затем открыла дверь.

В вагон ворвался мороз. Кожу защипало.

Мартин смотрел в холодную ночь и подумал, что двери вагона открыли для них самый настоящий ад. Именно таким он и должен быть: тихим, морозным, угнетающим.

В этот момент поезд тронулся. Мартин подумал, что он не слышал, как мимо них проезжал другой состав. Тогда зачем они тут останавливались?

– Там тебе и место.

– Че, ты что делаешь? – спросил Худой. Он открыл глаза и потянулся к ножу в бедре. В этот момент Мартин выбросил его в сугроб.

Худой завопил:

– Помогите!

А затем его ор сменился на пронзительное:

– А-а-а-а!

Потому что мороз впился в него, как волк в раненого зайца.

Поезд набирал ход.

Мартин захлопнул дверь. Он выглянул в окно, но ничего не увидел сквозь обледеневшее стекло.

– Хорошо, что он пришел в себя. И очень надеюсь, что водитель поезда его не увидит, – сказал Мартин и отвернулся.

Эля переводила испуганный взгляд с двери на своего спасителя.

– Если что, он сам сбежал, когда я начал с ним драться. Резвый парень оказался. Только ума у него не особенно. Там ведь мороз дикий.

– А если его подберет следующий поезд? – спросила девочка.

– По-моему, следующий будет проходить тут через… часов шесть или восемь. Не думаю, что мужик доживет.

Эля покачала головой и представила лицо отца. Он наверняка расстроится, когда увидит ее в таком виде. А мать… Она просто наорет на нее за то, что она не закрыла дверь купе. Она никогда ее не жалела.