bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 8

Остался я не зря. Когда Гангарт опять полез бередить рану своим жутковатого вида зондом, я снова взял его под локоть.

– Ограничьтесь внешним осмотром раны, а лезть в нее не надо.

При этом одновременно еще раз ввел в рану антисептик.

Недовольные врачи ограничились внешним осмотром, констатировав, что рана «найдена еще воспаленной», Тем временем у Багратиона начался жар, сменившийся ознобом. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, это воспалительный процесс. Я снова колол антисептики и потчевал раненного антибиотиками. К моему великому огорчению, запасы в моей аптечки уже подходи к концу, но я надеялся, что, сделанное все же переломит ситуацию.

Будучи старшим по чину среди всех сопровождавших князя лиц, я распорядился никому к нему не пускать, кроме врачей. Вечером и утром следующего дня мы снова поменяли повязки. При этом пошел гной, а края раны припухли. Сделав обезболивающий укол и напоив Багратиона антибиотиками, я снова продезинфицировал рану.

Всю ночь князь пролежал, не сомкнув глаз. Я и Голицын сидели у его постели, с нетерпением ожидая утра. На заре в Можайск прибыл очередной огромный обоз с ранеными. За ним, как говорили, двигалась уже и вся наша армия. Это значило, что нам в Можайске делать уже нечего и надо, как можно скорее, ехать в Москву, а там и деле.

Не мешкая, мы поспешили из Можайска, сменив дорожную коляску на крытую карету, в которой князю было несравненно удобней. И все же езда в тряской карете, несмотря на добытые мягкие перины и зафиксированную в лубке ногу, была достаточно мучительна для раненого. Ехали мы из-за постоянных пробок на дороге медленно, и к Москве прибыли лишь на третий день после сражения.

* * *

В Москву мы въехали в Москву. Улицы были пусты. Ставни домов и ворота заколочены. Из города к заставе тянулись и фуры, и подводы с ранеными, частные экипажи. Кто ехал на возах, кто просто брел пешком, с котомками на плечах. Князь попросил отвезти его в дом его дяди князя Кирилла Александровича Грузинского на Большую Мещанскую. Не успели приехать, как туда примчался давний приятель Багратиона московский губернатор граф Ростопчин.

– Пусть войдет, – слабо кивнул князь, когда я сказал ему о прибытии губернатора.

Прежде всего, Багратион начал спрашивать Ростопчина о судьбе Москвы, а тот, жалея своего старого друга, отвечал уклончиво. Впрочем, обоим было все и так ясно.

После ухода Ростопчина около Багратиона был собран консилиум в составе виднейших московских врачей под руководством заведующего кафедрой хирургии Московского университета Гильтебрандта, хирурга, о мастерстве которого, впоследствии будет высоко отзываться сам Пирогов. Знаменитый лекарь был во фраке и в серых брюках, с немецкой фарфоровой трубкой в зубах. Адъютанту князя Олферьеву Гильтебрандт вначале безапелляционно заявил, что гангрена и смерть с таким ранением неизбежны, если не ампутировать ногу. Однако, осмотрев рану, профессор изменил свое мнение:

– Какая прелесть, эта рана просто превосходна! Я не вижу никаких следов заражения, да и опухоль весьма небольшая!

Наверное, так искренне радоваться виду человеческих ран умеют только врачи…

Затем профессор хотел, было, еще раз прозондировать рану, но я не дал, чтобы не доставлять князю напрасных мучений. Обидевшись на меня, Гильтебрандт отъехал.

Узнав об отъезде профессора, Багратион велел звать меня к себе.

– Моя рана не серьезна, а дело врачей с помощью порошков, снадобий и примочек поставить меня на ноги. Я не сомневаюсь в искусстве моих господ докторов, но мне желательно, чтобы вы все совокупно меня пользовали. Я желаю в теперешнем состоянии лучше положиться на трех искусных врачей, нежели на двух таковых!

– Категорически с вами не согласен, ваше превосходительство, – возразил я. – Как в сражении должен быть один полководец, который отдает приказы и несет всю ответственность за происходящее и его последствия, так и в лечении должен быть один начальник.

Помолчав, князь Петр кивнул:

– Убедил!

У меня в запасе еще оставался некоторый запас демидрола и я щедро потчевал им Багратиона, потому он большую часть времени спал. Помимо меня, доктора давали князю лекарства вроде «эфирной настойки корня мауна с мелиссовою водою», ставили компрессы вокруг раны. Толку я от этого не видел, но и вреда тоже.

А через день пришло известие, что французы уже на подходе. Надо было покидать белокаменную.

– Напиши от моего имени записку графу Растопчину! – велел мне Багратион и продиктовал. – Прощай, мой почтенный друг. Я больше не увижу тебя. Я умру не от раны моей, а от Москвы!

К сожалению, князь все еще не верил ни в меня, ни в себя.

В тот трагический день наша армия, сопровождаемая возмущенной толпой москвичей, уходила через Москву к Владимирской заставе, а авангард Мюрата вступал в покинутый город.

В 9 часов утра следующего дня мы выехали из Москвы по дороге на Троице- Сергиеву лавру, что находилась в семидесяти верстах от столицы.

Бывший с нами адъютант Андрей Голицын, известный всей армии своем легкомыслии, нынче был исполнен служебного рвения. Именно он и предложил везти князя к своим родителям в село Симы, под Владимир:

– Приют этот и недалек, и от опасности уединен, и спокоен, и в заботах недостатка не будет. К тому же в немногих верстах от Сим – село Андреевское, имение графа Михаилы Семеновича Воронцова. По чрезвычайному богатству своему он, говорят, сейчас учредил там огромный лазарет с лучшими лекарями и всеми прочими лечебными способами. Сам Воронцов рану свою, говорят, так же нынче в Андреевском пользует, и графа Сен-При к себе туда же увез.

– Батюшка ваш то, нынче дома? – спросил его Багратион.

– Какое! – махнул Голицын рукой. – Скачет по своим областям, как начальствующей ополчением сразу трех губерний. А потому дома нынче только матушка.

На выезде из Москвы Багратион приказ остановить увиденного им на обочине штаб-офицера.

– Кто вместо меня в командовании моей армией?

– Генерал Милорадовч!

– А, Миша! Это хорошо, что именно его определили на мое место. Миша справится.

Багратион пока не знал, что за его спиной его уже уволили с поста главнокомандующего Второй армией, а через несколько дней будет ликвидирована и сама Вторая армия. Ни император, ни Кутузов, ни Милорадович не сообщат ему об этом.

Из Москвы мы направились в Троице-Сергиеву лавру, но Багратион непременно желал ехать дальше. Говоров предлагал ему отсрочить поездку. На это князь отвечал:

– То-то, что никак нельзя отсрочить! Я должен, если бы, то можно было, лететь. Минутное промедление отдаляет от меня спокойствие.

Багратион явно опасались попасть в плен. Лишь когда старший адъютант Брежинский распорядился послать казаков по окрестным дорогам, он успокоился. К этому времени нас догнал профессор Гильдебрант.

– Мне все равно, бежать надобно, – объявил он нам, усаживаясь со своим саквояжем в запасную коляску. – Так уж лучше я с вами поеду, все ж при генерале, спокойней.

* * *

Выехав из Москвы, мы повернули на село Симу, принадлежащее князю Голицыну, в котором Багратион предполагал отдохнуть несколько дней. В мое время биографы Багратиона будут писать, что раненный князь непроизвольно стремился домой, а Сима заменяла ему дом, которого у него не было. Здесь его радушно принимали раньше, сюда он уехал после увольнения из Молдавской армии в 1810 году, здесь он бывал и в 1811 году. Владелец имения князь Борис Андреевич Голицын, сам не отличавшийся особыми заслугами, личность вполне бесцветная, чем-то был приятен Багратиону… Жена Голицына, Анна Александровна, будучи урожденной грузинской княжной, приходилась четвероюродной сестрой Багратиону. Это в ХХ1 века четвероюродные и не родственники вовсе, но в начале века Х1Х родственников считали аж до седьмого колена.

Содержимое моей полевой аптечки было уже в значительной мере исчерпано. Подходили к концу и анестезия, и антисептики. Оставалось еще пара шприц-тюбиков, но это было последнее «НЗ», которое следовало беречь на самый крайний случай. Впрочем, в запасе у меня имелось еще одно «секретное оружие», которым я и решил воспользоваться. Дело в том, что еще на втором курсе академии я неожиданно познакомился с весьма интересным для меня человеком – Эмилем Багировым, основателем нового лечебного метода – классической космоэнергетики, заключавшейся в умении человека использовать в оздоровительных целях силы Вселенной. Познакомились случайно во время летней поездки в Крым, на поиски следов экспедиции легендарного и таинственного профессора Барченко. Каюсь, меня всегда тянуло к познанию нового и неведомого, и именно по этой причине я, в конце концов, оказался в офисе Багирова в переулке Огородная Слобода, что рядом с метро «Чистые пруды».

В принципе, как говорится, все новое – это хорошо забытое старое. Это не отрицал на лекциях и сам Багиров. Все началась, по его словам, с того, что к изучению основ древневедической лечебной практики приступили в 20-х годах ХХ века органы ОГПУ и НКВД, в том числе и небезызвестный мне эзотерик профессор Барченко. Делалось это, разумеется, вовсе не из любви чекистов к седой старине, а по вполне практическим соображениям. В Германии, с приходом к власти Гитлера, аналогичной проблемой активно занялась, созданная нацистами организация «Аннанербе», но ведическим изысканиям гитлеровцев положил конец 1945 год. В СССР же работа в этом направлении никогда не прекращалась. В послевоенное время адаптацией древних знаний к реалиям современности планово занималась штатная группа при отделе спецопераций управления КГБ по Узбекской ССР. Сотрудники группы изучали и анализировали древние духовные практики, как Запада, так и Востока, выбирая из них наиболее рациональные зерна и практическую составляющую, необходимую для нужд своего ведомства. В значительной мере эту работу упрощало то, что базовые методы ведической космоэнергетики уже тысячелетиями использовались во всех религиозных практиках, над ними лишь выстраивалась соответствующая идеологическая надстройка.

За десятилетия напряженной работы сотрудников НКВД-КГБ древняя лечебная практика была оптимизирована и максимально упрощена для восприятия даже среднестатистическим обывателем. Что касается самого Багирова, то, бывший инженер космической лаборатории Академии Наук Узбекской ССР на Памире, свои первые знания в области нового эффективного лечения людей получил в начале 90-х годов. Тогда, один из отставных сотрудников КГБ, освобожденный от присяги распавшейся державе и оказавшийся не у дел, начал неофициально преподавать азы космоэнергетических знаний нескольким увлеченным ташкентцам. По словам Багирова, старый чекист передавал ученикам далеко не все знания, а лишь те, с помощью которых можно было улучшать самочувствие людей, животных и растений, создавать обстановку доброжелательности и улучшать восприимчивость к получению информации. Но и этого оказалось достаточно. Уже первые космоэнергетические сеансы, проведенные Багировым, дали потрясающие результаты.

Новый метод оказался столь эффективным, что быстро стал очень популярным в Ташкенте, а после переезда Багирова в Москву, получил известность не только в России, но и во всем мире.

Признаюсь, что меня привело к Багирову, прежде всего, желание уметь поддерживать свой организм в экстремальных условиях, желание, не имея под руками никаких лекарств, оказывать первую медицинскую помощь раненным товарищам. Однокурсники по академии считали мое увлечение блажью, впрочем, лишь до того случая, когда я снял простым наложением руки на голову у одного из них сильнейшую головную боль. Тут уж подколки и шутки смолкли. Ну, а когда я каналом «Лугра», как бы между делом, поставил за пять минут на ноги заболевшую собаку еще одного своего однокашника, то был удостоен в нашей учебной группе почетного титула «главный целитель всея морской пехоты». Разумеется, что за три года учебы в академии я не мог в полную силу заниматься освоением нового лечебного метода. При большой учебной нагрузке, моей увлеченности военной историей, на все просто не хватало времени, но основные посвящения в главные лечебные каналы у Эмиля Багирова я все же получил. К сожалению, до последнего времени я так и не смог на практике проверить, насколько хорошо освоил новый лечебный метод.

Сейчас же, трясясь по ухабам подмосковной дороги, я понимал, что иного выхода, как попытаться использовать мои скромные знания классической космоэнергетики для спасения князя Петра, у меня просто нет. Будет ли в этом толк, я, честно говоря, сомневался. Причем сомнения касались не эффективности самого метода, в который я целиком верил, а моей собственной квалификации и опыта. Ведь одно дело снять обычную головную боль и подлечить захворавшую собачонку, и совсем иное попытаться спасти жизнь тяжелораненому человеку. Удастся ли мне спасти жизнь национальному герою России, если я возьму на себя ответственность за его лечение методом космоэнергетики? Да и вообще, не слишком, ли много я на себя беру? С другой стороны, трагический исход ранения Багратиона был мне прекрасно известен, а потому, если я чем и рисковал, то исключительно собственной репутацией. Впрочем, какая вообще может быть репутация у человека, который всего лишь полдня назад перепрыгнул на два столетия в прошлое? К тому же принципиальное решение спасти раненного генерала, было принято многим раньше. Теперь надо было лишь обдумать, как и что мне делать и главное, с чего собственно начинать.

Как и учили на курсах космоэнергетики, я представил падающий с неба золотой луч, в котором находится и пациент, и я. Затем мысленно произнес необходимый пароль: «Будда, Будда, открываю канал Фарун-Будда для очищения, лечения и защиты. Будда, Фарун-Будда, Фарун-Будда, Фарун- Будда…» По спине сразу же пробежал легкий холодок – это значило, что космический канал открылся, и сейчас к лечению Багратиона приступили разумные космические силы. Через несколько минут князь, неожиданно зевнул и, склонив голову, заснул, причем впервые за последние дни без стонов.

– Слава богу, – глядя на спящего Багратиона, – перекрестился Говоров, – кажется, ему полегчало.

…За два дня мы добрались из Сергиева Посада через Александров в Симу. Тряска снова растревожила рану Багратиона. Но жара уже не было. Посланные вперед Брежинский известил хозяев поместья о прибытии раненного Багратиона. На подъезде к селу крестьяне, чтобы уменьшить тряску экипажа, устлали дорогу соломой, а за несколько верст до села усадили раненного на портшез и несли на руках. Вот показался на холме двухэтажный дом с мезонином с двумя флигелями, окруженный прекрасным парком – имение Бориса Голицына.

К этому времени мы ехали уж не в одинокой карете, а следовали во главе целого поезда. Присоединившиеся к нам генералы и адъютанты рассказывали, что ранение Багратиона произвело угнетающее впечатление на наших солдат. Они ещё упорно дрались, но уже стало сказываться утомление длительным боем. Французы же, наоборот, усилили натиск. У наших кое-где началось замешательство. Однако, ситуацию спас командир 3-й пехотной дивизии, генерал-лейтенант Коновницын, принявший на себя командование войсками вместо Багратиона. Вначале он восстановил порядок, затем отвёл войска метров на 600 от флешей на восточный берег Семёновского оврага. Здесь он быстро установил артиллерию, выстроил пехоту и кавалерию и окончательно остановил наступление французов.

К моменту приезда в село Симы с нами были генерал-майор Оленин (сослуживец Багратиона во время польского и италийского походов), раненный командир 11-й пехотной дивизии генерал-майор Бахметьев, адъютанты – подполковник Семен Брежинский, ротмистр барон Бирвиц, штаб-ротмистр князь Меншиков. Помимо этого, с нами ехали служащие канцелярии Второй армии: экспедитор титулярный советник Саражинович, казначей коллежский регистратор Ченсирович, врачи Говоров, Гильдебрант и главный медик Второй армии надворный советник Гангарт, а кроме этого отставной майор Котов, подпоручик Чевский, камердинер Иосиф Гави, пять крепостных, двое наемных слуг, два повара, два унтер-офицера при обозе и двенадцать человек «разного рода служителей». Толку от всей этой братии было немного, зато шуму и гаму предостаточно.

* * *

Первыми, встречая нас, из господского дома выбежали лакеи. Потом горничные в темных платьях с белыми чепцами. И, наконец, показалась грузная горбоносая женщина – княгиня Анна Александровна. Увидела князя и разрыдалась. Багратиона внесли в большую и полутемную комнату – кабинет хозяина поместья.

Так как мои лекарства к этому времени закончились, врачи обрабатывали при перевязках подживающую рану пучками корпии, напитанную лекарствами, делали спринцевание раствором хины и других препаратов.

Так как кризис в лечении князя миновал, и он понемногу шел на поправку, я перестал вмешиваться в детали лечения, осуществляя лишь общий контроль. При встрече Говоров неизменно мне говорил:

– Жизнелюбие князя внушает ему охоту принимать лекарства.

Не привыкший к безделью, Багратион начал понемногу работать – писал «некоторые бумаги», приготовленные для отправки в Петербург. А несколько дней спустя и сам получил письмо из Ярославля от принца Георга Ольденбургского с горячим приветом от его супруги великой княгини Екатерины Павловне, с которой у Багратиона был некогда серьезный роман. Чтобы не терять спортивной формы, за помещичьим домом я соорудил перекладину между двух деревьев и каждое утро работал на ней. Мои спортивные экзерсисы неизменно вызывали жгучий интерес местной публики от офицеров до дворовых мальчишек. Особенно всем нравилось, когда я крутил «солнышко», оно неизменно сопровождалось аплодисментами. Дурной пример заразителен и скоро уже несколько молодых офицеров, а потом и солдат, стали моими учениками в гимнастических делах.

Бурное веселье вызвала у окружающих и моя тельняшка. Общим решением адъютантского конклава было решено, что я большой оригинал, коли не боюсь выряжаться в скоморошье исподнее. Но в данном случае на общественное мнение, мне было глубоко наплевать, ибо морпех, он всегда морпех, пусть даже и двести лет назад!

На расспросы о своей биографии, о нюансах своей прошлой службы на парусных кораблях я по большей части отмалчивался, но несколько раз все же смолол полнейшую чепуху, чем вызвал несказанное удивление присутствующих и некоторую подозрительность к своей особе.

Надо было принимать меры, и я пошел искать помощи и заступничества у наших докторов.

Профессор Гильдебрант, с которым мы за время нашей поездки если, не подружились, то, по крайней мере, стали приятелями, по моей просьбе, объяснил особо любопытствующим придуманную мной легенду:

– После контузии у флигель-адъютанта Колзакова наблюдается потеря части памяти, зато открылся явный дар пророчества.

– Неужели, такое может быть? – подивились генералы Бахметьев и Оленин – Сколь служим, но такого не видывали! Что память теряли, бывало, а вот чтобы дар волшебный открывался!

Однако мудрый врач одарил присутствующих весьма исчерпывающим афоризмом:

– Голова – предмет для науки темный, а потому и неисследуемый!

Эта формулировка, да еще данная московским светилом, меня более чем устраивала. Ссылаясь на нее, я теперь вполне мог (как бы это лучше сказать) «интегрироваться» в окружающую мне среду: мол, чего не знаю и кого не узнаю – это потеря памяти, а что знаю наперед – сие есть открывшийся свыше дар. памяти, зато открылся явный дар пророчества.

простите за контузию, но кто вы такой. ва смертей и сам

Как-то утром меня вызвали к только что прискакавшему из армии курьеру. Это был заросший бородой казак в шапке набекрень на длинношерстом донском маштаке.

– Кто таков? – спросил я.

– Хорунжий войска донского Степан Кочерга, – отвечал он. – Прислан из партизанского отряда подполковника Давыдова с грамотой. Очень Денис Васильевич в горе… О князе слезы льют.

Проинформировав Кочергу, что князю сейчас значительно лучше, чем ранее и дело идет на поправку, я тотчас рассказал о приезжавшем «ходоке» князю. Тот, при упоминании имени Давыдова, сразу заулыбался:

– О. наш Давыдов известный проказник и сочинитель эпиграмм. Но я его люблю, за его честность и храбрость. Знакомствую же с ним с 1807 года, когда мне рекомендовал его Мария Антоновна Нарышкина, бывшая тогда в фаворе у императора. Отказать я ей не мог и взял Дениса к себе в адъютанты. Так, что можно сказать, вы с ним коллеги. В ответ на эту милость, он сразу сочинил эпиграмму про мой длинный нос, впрочем, весьма остроумную. Когда же он прибыл ко мне и представился смущенный, я напомнил об эпиграмме. Но хитрец выкрутился, заявивши, что писал о моем носе только из зависти, так как у самого вместо носа почти пуговица. Теперь, когда мне докладывают, что неприятель «на носу», я всегда говорю: «На чьём носу? Если на моём, то можно ещё отобедать, а если на Денисовом, то по коням!» При этом Багратион заливисто рассмеялся. Я смотрел на него и понимал, что в борьбе за его жизнь мы победили, и, сохранив жизнь одному из талантливейших российских полководцев, уже изменили ход истории. От этой мысли мне хотелось петь!

А лечение шло своим чередом. В углу хозяйского кабинета Говоров открывал белые порошки успокоительного – опиума. Тут же в тазу непрерывно варилась цикута для компрессов, благодетельно действующих на рану.

Голицынский кабинет, в котором лежал князь Петр Иванович, выходил всеми четырьмя окнами в сад и уютным видом своим веселил душу. Дни стояли еще вполне сносные. Солнце хоть уже не грело, но светило достаточно ярко. Окружающие леса с каждым днем все больше одевались в красно желтую листву.

Багратион с каждым днем становился веселее и общительнее. Вокруг уже крутились подхалимы.

– Для того чтобы находиться повсюду с вашим превосходительством, надобно иметь две жизни! – нашептывали льстецы-адъютанты и падкому на лесть Багратиону.

Тот великодушно кивал своей кудлатой седой головой:

– Что да, то да, до войны я зол!

Каждый день, я выискивал предлог, чтобы пару раз побыть рядом с раненным. Говоря с князем о чем угодно, я, между тем, подключал каналы и работал по схеме космоэнергетического сеанса. Через пару дней Багратион уже сам позвал меня к себе:

– Я хоть всего лишь пехотный генерал, но все же сообразил, что ты тут со мной беседы ведешь не ради бесед, а что-то колдуешь, – хитро прищурившись, обратился он ко мне. – Ведь так?

– Так и есть! – не стал отпираться я. – Но это не колдовство, а древняя система врачевания.

– Уж не знаю, что это там за система, но после твоих посещений я чувствую себя значительно лучше, так, что ты больше не секретничай, а делай все так, как считаешь нужным.

– Было бы желательно, чтобы во время моих сеансов вы лежали с закрытыми глазами и молчали.

– Ну, хоть думать о чем-то можно?

– Можно, но при этом старайтесь, ни на чем конкретном не сосредотачиваться. Пусть мысли пролетают мимо и летят дальше. Отпускайте их без всякого сожаления и ждите новых…

– Что ж, тогда не будем откладывать! – генерал откинулся на подушки и закрыл глаза. – Мне надо как можно скорее вернуться в строй! Ради этого можно и мысли мимо пропустить.

Я представил падающий золотой луч, произнес нужный пароль для открытия лечебного канала, и мы продолжили лечение.

– Я поражен, ваше превосходительство! – покачал головой во время очередного посещения профессор Гильдебрант, оглядевши рану в свой допотопный одинарный лорнет. – Я еще никогда не видел, чтобы столь тяжелые раны затягивались столь быстро. Могу теперь сказать вам, положа руку на сердце, что отныне никакой опасности вашей жизни больше нет, как нет и опасности вашей ноге. Теперь остается лишь ждать, когда срастется нога, тогда можно снова на войну!

– А сколько ждать, когда срастется нога? – сразу же навострился Багратион.

– Ежели все пойдет так же, как и с вашей раной, думаю, ждать придется недолго. – уклончиво ответил доктор.

Едва Гильдебрант покинул князя, как тот велел мне сесть на стул около его кровати.

– Давай, Колзаков, проводи со мной свои сеансы не по два, а по три, а еще лучше, по четыре раза в день, чтобы нога быстрей поправилась!

– Давайте по три, а то четыре, это уже перебор.

– Ну давай хоть по три!

С этого дня мой пациент уже во всем беспрекословно слушался меня, к определенному неудовольствию окружавших нас докторов.

Скоро Багратион, которому становилось с каждым днем все лучше, уже просил давать ему шампанское. При этом он был горд собой и говорил мне, после каждой перевязки:

– Вот я и очередную операцию вашу вытерпел! Ну, а теперь давай снова колдуй над моей ногой. А я после войны, я возьму тебя, Колзаков с собой на Кавказские воды. Попьешь со мной целебной водицы.

Адъютанты завистливо поглядывали на меня. Такое приглашение было, видимо, пределом их мечтаний.

В один из дней Багратион написал письмо лечившемуся в недальнем селе Андреевка графу Воронцову письмо. Я напросился его отвезти. Несмотря на то, что имелась возможность поехать в коляске, я отправился на коне, чтобы лишний раз попрактиковаться в верховой езде.

На страницу:
4 из 8