Темный рассвет

Оказавшись во тьме, Меркурио услышал шорох гигантских книжных червей, снующих среди полок. Их кожистые шкуры царапали каменный пол, вибрирующий от низкого, громоподобного рычания. В прохладном и сухом воздухе раздавалось слабое эхо песни прекрасного хора. Несомненно, в этом месте чувствовалась умиротворенность. Но Меркурио сомневался, что смог бы провести тут вечность с тем же спокойствием, с каким это делал Элиус.

Они завернули за длинную, слегка загибающуюся полку. Подходя к рядам пыльных томов в старых кожаных и полированных деревянных переплетах, Меркурио осознал, что поворот медленно сужается – что полка превратилась в постепенно закручивающуюся спираль. И где-то у ее сердца, окутанного тьмой, Элиус остановился.

Летописец потянулся к верхней полке, достал толстую книгу и вручил ее Меркурио.

– Мать оставляет только то, что ей нужно, – сказал он. – И делает, что может. Теми способами, которые ей доступны.

Меркурио поднял бровь и, по-прежнему зажимая между губами тлеющую сигариллу, принялся изучать книгу. Черная, как истинотьма, в кожаном переплете. Ее обрез был окрашен кроваво-алым цветом, на обложке вытеснена глянцево-черная ворона в полете.

Он открыл книгу и посмотрел на титульную страницу.

– «Неночь», – пробормотал старик. – Какое дурацкое название.

– Зато любопытное чтиво, – отозвался Элиус.

Меркурио открыл страницу с прологом и слезящимися глазами изучил текст.

CAVEAT EMPTOR

Люди часто обделываются, когда умирают.

Их мышцы ослабевают, души вырываются на свободу, ну а все остальное… просто выходит наружу. Несмотря на ярое пристрастие зрителей к смерти, драматурги редко…

Он перевернул еще пару страниц и тихо фыркнул.

– В ней есть сноски? Какой придурок пишет роман со сносками?

– Это не просто роман, – возразил Элиус несколько оскорбленным тоном. – Он биографический.

– О ком?

Летописец просто кивнул на книгу. Меркурио пролистал еще несколько страниц и просмотрел начало третьей главы.

…отбросила кота под ноги приближающейся служанке, которая с громким воплем упала. Рассвирепевшая донна Корвере, сохраняя царственную осанку, повернулась к дочери.

– Мия Корвере, убери это мерзкое животное, чтобы оно не мешалось под ногами, или мы оставим его тут!

И, вот так просто, мы узнали ее имя.

Мия.

Меркурио замер. Сигарилла повисла во внезапно пересохших губах. С застывающей в жилах кровью, он наконец понял, что держит в руках. Глянул на полки вокруг себя. Мертвые книги, утерянные книги и книги, которых никогда даже не существовало – их сожгли на кострищах верующие, их поглотило время, или они…

«Попросту были слишком опасными, чтобы их писать».

Элиус пошел дальше по закручивающемуся ряду, спрятав руки в карманы и бормоча себе под нос, позади него вился тонкий завиток серого дыма. Но Меркурио словно прирос к месту. Соверщенно зачарованный. Он начал быстрее переворачивать страницы, пробегая взглядом по курсивному тексту, в спешке улавливая лишь фрагменты.

Книги, которые мы любим, отвечают нам взаимностью.

– Я передам от тебя привет брату.

– Кто или что такое Луна? – спросила она.

Меркурио дошел до конца и повертел книгу в руках. Гадая, почему страницы вдруг закончились, и осматривая библиотеку мертвых в немом восторге и страхе.

– Я нашел еще одну, – сказал Элиус, возвращаясь к нему. – Около трех месяцев назад. Накануне ее не было, а на следующую перемену появилась.

Летописец передал Меркурио еще один тяжелый том. Похожий на предыдущий, но с голубым обрезом, а не красным. С тиснением в виде черного волка, а не вороны. Зажав первую книгу под мышкой, он перевернул обложку второй и всмотрелся в название.

– «Годсгрейв».

– Продолжение первой, – кивнул Элиус. – Думаю, эта понравилась мне больше. Меньше страданий херней в начале.

В призрачном мраке звучала песня хора, разносясь эхом по великой читальне. Сигарилла Меркурио выпала изо рта, руки дрожали, пока он тянулся за первой книгой и вновь открывал титульную страницу.

И там обнаружил его.

«НЕНОЧЬ»

КНИГА 1 В СЕРИИ «ХРОНИКИ НЕНОЧИ»

Меркурио из Лииза

Старик закрыл книгу, изумленно воззрился на летописца Наи и выдохнул:

– Твою ж мать.

Глава 4. Дар

На сводчатых потолках мерцали аркимические сферы, музыка отдавалась в груди, повсюду сверкало золото и белая кость. Мия стояла между родителями, цепляясь за них маленькими ручками, и смотрела на бальный зал изумленными круглыми глазами. Элегантные донны в потрясающих платьях из алых, перламутровых и черных шелков кружились в руках лощеных донов в длинных сюртуках. На серебряных подносах стояли в ряд аппетитные закуски и звонкие хрустальные бокалы, наполненные игристыми напитками.

– Ну что, голубка? – спросил отец. – Что думаешь?

– Тут так красиво, – выдохнула Мия.

Девочка чувствовала на себе взгляды гостей, пока они всей семьей стояли на вершине винтовой лестницы. Швейцар объявил об их прибытии в гранд-палаццо, и все присутствующие обернулись посмотреть на бравого судью легиона люминатов, Дария Корвере, и его очаровательную и грозную жену Алинне. Родители Мии прошли через костеродную толпу, мило улыбаясь и вежливо кивая, их лица скрывались за изысканными карнавальными масками. Зал палаццо был переполнен до предела, на праздник прибыло все высшее общество Годсгрейва – избрание нового консула всегда привлекало лучших из людей.

– Станцуем, дорогая? – спросил Дарий.

Алинне Корвере тихо фыркнула, прижав руку к сильно округленному животу. Мия знала, что ребенок скоро родится, и надеялась, что это будет мальчик.

– Только если у тебя припрятаны носилки под этим камзолом, милый, – ответила она.

– Увы. – Дарий потянулся за полы костюма. – Но зато есть это.

Отец Мии вручил ее матери кроваво-алую розу и низко поклонился, чтобы потешить зрителей. Алинне улыбнулась и, приняв цветок, глубоко вдохнула его аромат. Но затем вновь провела рукой по животу, выражая отказ одним только многозначительным взглядом темных глаз.

Отец Мии повернулся и присел перед ней.

– А ты, голубка? Станцуешь со мной?

Откровенно говоря, Мия всю неделю чувствовала себя странно. С наступлением истинотьмы в ее животе зародился трепет и все чувствовалось как-то иначе. Однако, когда отец протянул ей руку, она не смогла сдержать улыбки, купаясь в тепле его глаз.

– Да, отец, – прошептала девочка.

– Мы должны поздравить нового консула, – напомнила Алинне.

– Скоро. – Кивнул Дарий, беря Мию за руку. – Ми донна?

Пара вошла в круг танцующих, остальные костеродные расступались, чтобы освободить им дорогу. Мие было всего девять, ей не хватало роста, чтобы танцевать, как положено. Но Дарий Корвере поставил ее маленькие ножки на свои и осторожно повел в сторону быстрой и манящей музыки. Другие пары улыбались им, очарованные красивым судьей и его развитой не по годам дочерью. Мия восторженно осматривалась, увлеченная музыкой, платьями и мерцающим светом наверху.

Неделю назад три солнца скрылись за горизонтом, но короткое царствование Матери Ночи на небесах уже подходило к концу. Мия слышала взрывы фейерверков, которые должны были отпугнуть Ночь и вернуть обратно в Бездну. Люди по всему Годсгрейву ютились у очагов, ожидая, когда Аа вновь распахнет свои три глаза. Но здесь, в руках отца, Мия обнаружила, что ни капельки не боится. Она чувствовала себя в безопасности.

Сильной.

Любимой.

Она знала, что ее отец красивый мужчина, и была достаточно взрослой, чтобы заметить тоскливые взгляды костеродных дам, наблюдавших, как он кружит по бальному залу. Но невзирая на лучших донн Годсгрейва (и немалого количества донов), мечтательно глядящих ему вслед, отец Мии смотрел только на нее.

– Я люблю тебя, Мия.

– И я тебя.

– Обещай, что всегда будешь помнить об этом. Что бы ни случилось.

Девочка недоуменно улыбнулась.

– Обещаю, папа.

Они продолжили танцевать, кружа под волшебную песню по полированному дощатому полу. Мия подняла взгляд к потолку, такому светлому и сверкающему. Роскошное палаццо консула находилось у основания первого Ребра, неподалеку от Сенатского Дома и Хребта. Пол бального зала представлял собой орнаментальную мозаику из трех солнц, кружащих вокруг друг друга, подобно танцорам. Дворец был вырезан из могильной кости в самом Ребре, как и меч на поясе ее отца и броня, которую он надевал на войну. Сердце Итрейской республики, высеченное из костей давно павшего титана.

Мия окинула взглядом толпу и увидела свою мать на возвышении в конце зала, говорившую с каким-то мужчиной. На нем была ярко-фиолетовая мантия, на лбу красовался золотой венок, а на пальцах – золотые кольца. Густые темные волосы и еще более темные глаза. Мия никогда бы не признала этого вслух, но, возможно, он был на крошечную долю красивее ее отца.

Ее мать поклонилась красивому мужчине. Элегантная женщина, сидевшая на возвышении, явно была недовольна тем, что в ответ мужчина поцеловал руку Алинне Корвере.

– Отец, кто это? – спросила Мия.

– Наш новый консул, – ответил он, проследив за ее взглядом. – Юлий Скаева.

– Мамин друг?

– В некотором роде.

Мия наблюдала, как красивый мужчина опускает ладонь на живот Алинне. Секундное касание, легкое, как перышко. И быстрый, как ртуть, обмен взглядами.

– Он мне не нравится, – заявила девочка.

– Не бойся, голубка, – ответил судья. – Твоей маме он нравится за вас двоих. Всегда нравился.

Мия моргнула и посмотрела на отца прищуренными черными глазами. Вместо платка на его шее оказалась веревка, завязанная в идеальную петлю.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

– О, проснись, Мия, – вздохнул он.

– Отец, я…

– Проснись.

– Проснись!

Мия почувствовала сильный пинок в живот. Будто издалека, услышала детский голос:

– Да проснись же, чтоб тебя!

Еще один пинок – на сей раз в свежую рану на ее плече. Мия ахнула от боли и, открыв глаза, увидела во мраке склонившийся над ней силуэт. Не задумываясь, схватила его здоровой рукой за горло. Кто-то запищал и забился в ее ладони, впиваясь маленькими пальцами в предплечье. Лишь тогда, сквозь боль и рассеивающуюся дымку яда, она узнала…

– …Йоннен?

Мия так резко отпустила шею мальчишки, словно ее кожу ошпарило раскаленным металлом. Крайне смущенная, попыталась поправить его грязную фиолетовую тогу.

– О, Йоннен, мне так жа…

– Меня зовут Люций! – сплюнул мальчик, отбиваясь от ее рук.

Мия перевела дыхание и постаралась успокоить колотившееся сердце. Она была в ужасе от себя – от того, что, пусть и неумышленно, чуть не причинила ему боль. В ее сознании витали образы мерцающего бального зала, истинотемного неба и руки Скаевы на животе ее матери. Арены, полной кричавших людей, когда она вонзила клинок из могильной кости в консульскую грудь. Лица Йоннена, бледного и исполненного ужаса, когда она положила отца к его ногам.

– Мне жаль, – повторила она. – Тебе ведь не больно, правда?

Мальчишка просто насупился, его глаза были такими же темными и бездонными, как у Мии. Она осмотрелась, гадая, где они очутились. Их окружало темное пространство, освещаемое сиянием одного-единственного фонарика, стоявшего рядом с ней на земле. Призрачный свет распространялся всего на метр, а за ним простиралась непостижимая темень.

Пол под ней был неровным, и Мия осознала, что он целиком сделан из человеческих лиц и рук – каменные рельефы, вырезанные из самого белоснежного фундамента. Все лица принадлежали женщинам – нет, одной и той же женщине. С прекрасными чертами и длинными, слегка завивающимися локонами. Но ее лицо изображало муку, ужас, каменный рот широко открывался в безмолвном крике. Все руки тянулись к невидимому потолку, словно тот вот-вот должен рухнуть.

Мия часто заморгала, пытаясь вспомнить, как она очутилась тут. В голове всплыло воспоминание о схватке с Солисом и Тишью. О призрачном существе, которое спасло ей шкуру в некрополе Галанте и еще раз в доме мертвых Годсгрейва. В ее жилах по-прежнему тек яд Солиса, но рану на плече перевязали лоскутом темной ткани. Мия чувствовала вялость и зябкость из-за морозного воздуха. Чувствовала боль ран и натянутую от запекшейся крови кожу. А за всем этим – безымянную, бесформенную злость. И, осмотрев море застывших испуганных лиц, подобно человеку, который давно потерял слух и внезапно услышал звук, Мия поняла, что испытывает…

Страх.

Она прошлась взглядом по тьме вокруг. Выискивая своих спутников среди каменных рук и открытых ртов и неожиданно осознавая, что больше не чувствует их. Ее кожу покалывало, живот крутило. Зашипев от боли, она заставила себя подняться на ноги.

– Мистер Добряк? Эклипс?

Никакого ответа. Ничего, кроме учащенного пульса в жилах и жуткой пустоты от их отсутствия. Эклипс была с ней с тех пор, как погиб лорд Кассий, Мистер Добряк – с тех пор, как повесили ее отца. Мия не оставалась без них уже целую вечность, не считая тех случаев, когда сама просила об этом. Но теперь, оказавшись в полном одиночестве…

– Где мы? – прошептала девушка, изучая море лиц и рук.

– Я не знаю, – ответил Йоннен с легкой дрожью в голосе.

Сердце Мии смягчилось, и она потянулась к брату во тьме.

– Все в порядке, Йоннен, я с то…

– Меня зовут Люций! – прокричал он, топая ножкой. – Люций Аттикус Скаева! Я первенец консула Юлия Максимилиана Скаевы, и честь обязывает меня убить тебя! – Мальчик обвинительно ткнул в нее пальцем, его щеки порозовели от злости. – Ты убила моего отца!

Мия убрала руку и всмотрелась в его лицо. Оскаленные зубы и подрагивающая губа. Темные, мрачные глаза, так похожие на ее. Так похожие на его.

– Я часто пела тебе песни. Когда ты был маленьким, и снаружи начиналась гроза. Ты ненавидел гром, – Мия невольно улыбнулась своим воспоминаниям. – Пищащий, розоволицый крикун с такими голосовыми данными, что и мертвого разбудишь. Няни ничем не могли тебя успокоить. Я единственная, кому это удавалось. Ты помнишь?

Она прочистила горло и сипло запела:

– В мрачнейшие дни, в темнейших краях,Когда ветер холодный подует…

– Ты воешь как голодная гарпия, – прорычал мальчишка.

Мия закусила губу, пытаясь обуздать свой печально известный темперамент. Почти восемь лет она замышляла убийство людей, уничтоживших ее семью. Шесть лет тренировалась у самых опасных ассасинов в республике, целый год служила Красной Церкви и еще около года сражалась за жизнь на песках итрейских арен, окуная руки в кровь. Но за все это время она ни разу не имела дела с испорченным костеродным юнцом, оплакивающим потерю своего ублюдка-отца. Тем не менее она старалась представить себя на его месте. Представить, что он чувствовал, глядя на девушку, убившую его отца.

По правде говоря, понять его было не так уж сложно. Она помнила себя в такой момент, случившийся много лет назад. Как она наблюдала за людьми, повесившими ее отца на Форуме. Свою клятву отомстить им, звеневшую в голове, раскаленную ненависть, разъедающую жилы, словно кислота.

Испытывал ли Йоннен подобные чувства к ней?

«Я – его Скаева?»

– Йоннен, мне жаль, – сказала Мия. – Я знаю, что это тяжело. Знаю, что ты напуган и зол, но есть вещи, которые ты…

– Не разговаривай со мной, рабыня! – сплюнул он.

Ее рука взметнулась к аркимическому клейму на щеке. К двум пересекающимся кольцам, которые делали ее собственностью Коллегии Рема. Она чувствовала шрам на другой щеке. Царапину, идущую через бровь и загибающуюся в грубый крюк – сувенир на память об испытаниях на песках. Мия вскользь подумала о Сидоние. О Мечнице и других Соколах. О том, получилось ли у них добраться в безопасное место.

– Я не рабыня, – сказала она, и в ее голосе послышалась сталь. – Я – твоя сестра.

– У меня нет сестер, – пробурчал Йоннен.

– Тогда сводная сестра. У нас одна мать.

– Ты лгунья! – воскликнул он, снова топая ножкой. – Лгунья!

– Я не вру, – настаивала Мия, сжимая переносицу пальцами, чтобы остановить боль. – Йоннен, пожалуйста, выслушай меня… ты был слишком маленьким, чтобы запомнить. Но в младенчестве тебя забрали от матери. Ее звали Алинне. Алинне Корвере.

– Корвере? – фыркнул он, прищуривая темные глаза. – Жена Царетворца?

Мия часто заморгала.

– …Ты знаешь о восстании?

– Я тебе не какой-то уличный оборванец, рабыня, – фыркнул Йоннен, поправляя грязную тогу. – Моя память острее мечей, все учителя так говорят. Я знаю о Царетворце. Отец отправил его на виселицу, а его потаскуху – в Философский Камень.

– Следи за языком, – предупредила Мия, подняв палец и теряя самообладание. – Ты говоришь о своей матери.

– Я – сын консула! – вспылил мальчик.

– Да. Но Ливиана Скаева не твоя мать.

– Как ты смеешь?! – Йоннен сжал свои маленькие ручки в кулаки. – Ты, может, и дочь какой-то предательской проститутки, но я не бас…

От ее пощечины мальчик попятился и тяжело шлепнулся на задницу. Вены Мии наполнились набухающей и клубящейся яростью, грозящей поглотить ее целиком. Йоннен изумленно уставился на нее, на его глаза накатились слезы, рука поднялась к горящей щеке. Он был костеродным маленьким лордом, наследником огромных владений, ребенком знатного рода. Мия полагала, что прежде к нему никто не смел прикасаться таким образом. И уж тем более не кто-то с рабским клеймом. Но все же…

– Брат ты мне или нет, – предостерегла она, – но я не потерплю подобных высказываний о ней.

Несмотря на злость, Мия была в ужасе от самой себя. Усталая, испуганная, с пробирающей до костей болью. Все эти годы она считала Йоннена мертвым, иначе ни за что бы не оставила его в руках Скаевы. Ей бы стоило обнимать его от радости, а не сбивать мальчишку с ног на его напыщенный маленький зад.

«Особенно не за то, что он сказал правду».

От Сидония Мия узнала, что брак ее родителей был заключен по расчету, а не по страсти. Дарий Корвере любил генерала Антония, мужчину, который стремился стать королем Итреи. Отношения Царетворца с женой были политическим альянсом, а не великой историей любви. И в этом нет ничего сверхъестественного – такова жизнь многих костеродных домов республики.

Но как из всех мужчин в мире Алинне Корвере могла выбрать Юлия гребаного Скаеву в любовники и отцы ребенку?!

Йоннен вытер глаза, на его щеке остался отпечаток руки Мии. Она видела, что он едва сдерживает слезы. Но мальчик подавил их, сцепил зубы и обратил свою обиду в ненависть.

«Зубы Пасти, он и вправду мой брат».

– Прости, – сказала Мия ласковым голосом. – Я говорю суровую правду. Но твой отец был злым человеком, братец. Тираном, который жаждал вытесать себе трон из костей республики.

– Как Царетворец? – сплюнул Йоннен.

Мия с трудом сглотнула, слова мальчика ударили ее словно кулаком в живот. Несмотря на все попытки сдерживаться, злость снова начинала брать верх. Словно гнев Йоннена каким-то образом разжигал и ее ярость.

– Ты просто мальчишка. Ты слишком юн, чтобы понять.

– Ты лгунья! – Йоннен встал на ноги и повысил голос. – Мой отец победил твоего, и теперь ты просто бесишься!

– Ну естественно, я в бешенстве!

– Ты обманула его! На постаменте победителя. Ты спрятала нож в броне, иначе ни за что бы к нему не прикоснулась!

– Я сделала то, что было необходимо, – огрызнулась Мия. – Юлий Скаева заслуживал смерти!

– Ты сражаешься бесчестно!

– Бесчестно? – воскликнула она. – Он убил нашу мать!

– У тебя нет ни чести, ни…

Голос мальчика затих, оскал на лице сменился немым изумлением. Мия проследила за его взглядом, посмотрев на пол, на картину из плачущих лиц и тянущихся рук, освещаемую призрачным сиянием одного-единственного фонаря. И там, на могильном камне, увидела их тени, такие темные и мрачные в тусклом свете. Они двигались.

Тень Йоннена отползала как змея, готовящаяся к удару. Тень Мии, напротив, тянулась к нему, ее волосы развевались, будто от легкого ветерка. Но уже через секунду тень Йоннена накинулась на ее и сомкнула руки на шее соперницы. Тень Мии дернулась и покрылась мелкой дрожью. Они били и кромсали друг друга – внезапная жестокость, нарисованная рябящей чернотой, – хотя Мия и Йоннен были неподвижны и невредимы.

Мия видела чистосердечную ярость в глазах брата, отражавших войну во тьме между ними. Казалось, будто тени воплощали их самые сокровенные чувства: его ненависть, ее отвергнутую любовь. И в эту секунду она четко поняла – этот мальчик убил бы ее, если бы мог. Перерезал бы глотку и оставил на съедение крысам. Мия наблюдала за клочьями тьмы и вспоминала, что ее тень реагировала точно так же в присутствии Фуриана. Глядя на брата, она испытывала ту же тошноту и тоску, что и при других даркинах. Словно уснула рядом с кем-то, а проснулась одна. Это чувство чего-то… недостающего.

Она заставила себя говорить спокойно. Усмирила свою тень.

– Я – твоя сестра, Йоннен. Мы с тобой одинаковые.

Мальчик не ответил, просто устремил на нее взгляд, полный ненависти. Но вражда между тенями постепенно прекратилась, и они вернулись к своим естественным очертаниям. Лишь легкая рябь отличала их от обычных теней. Во мраке царила гробовая тишина. Тысячи широких глаз на тысячах каменных лиц наблюдали за ними.

– Как давно она начала с тобой говорить? – тихо спросила Мия. – Тьма?

Йоннен хранил молчание. Маленькие ручки сжались в маленькие кулачки.

– Я была немногим старше тебя, когда она впервые заговорила со мной. – Мия вздохнула, усталая до глубины души. – В перемену, когда твой отец повесил моего, приказал утопить меня и вырвал тебя из рук матери. В перемену, когда он все разрушил.

Мальчик посмотрел на их тени, и его темные глаза затуманились.

– У меня ушло на это восемь долгих лет, – продолжила она. – Все те мили, вся та кровь. Но теперь все кончено. К добру или нет, но Юлий Скаева мертв. А мы – снова семья.

– Мы – потерялись, – сплюнул Йоннен, – Царетворец.

Мия всмотрелась в темень за кругом света от их фонарика. По морозному воздуху и окутывавшей их тишине можно было догадаться, что они глубоко под землей. Вероятно, в какой-то скрытой части некрополя.

Зачем безочажный спас ей жизнь и бросил здесь?

Где Мистер Добряк и Эклипс?

Меркурио?

Эшлин?

Почему она по-прежнему оцепенело стоит на месте, как испуганная девица?

Мия подняла фонарик. На его поверхности, бледной и гладкой, был вырезан рельеф причудливой серповидной формы.

«Могильная кость»[7], – поняла она.

Она все еще чувствовала тоску. Поглядела на брата, на их тени на полу. Но было что-то еще. Что-то манящее ее к себе в этом мраке и холоде. Взяв фонарик в другую руку, Мия заметила, что их тени не сдвинулись с места. Вместо этого, оставаясь неподвижными, они смотрели в одном направлении, как железо, тянущееся к магниту.

Мия устала до такой степени, что уже даже сон не привел бы ее в чувство. Ушибленная, истекаюшая кровью, испуганная. Но воля, приказывающая ей двигаться, когда все, казалось, было потеряно, когда весь мир был настроен против нее, когда задача представлялась непосильной, ныне требовала, чтобы она шла вперед. Мия не знала, где они, но знала, что здесь оставаться нельзя. И поэтому протянула брату руку.

– Пойдем.

– Куда?

Она кивнула на их тени на полу.

– Они знают дорогу.

Мальчик посмотрел на нее с гневом и недоверием в глазах.

– У нашей семьи был девиз, – сказала Мия. – До того, как твой отец ее уничтожил. «Не диис лус’а, лус диис’а». Знаешь, что это значит?

– Я не говорю на лиизианском, – проворчал Йоннен.

– Когда всё – кровь, кровь – это всё.

Она вновь протянула руку и повторила:

– Кровь – это всё, братец.

Мальчик взглянул на нее. Во тьме, среди прекрасных кричащих лиц, тянущихся рук и призрачного света могильной кости, Мия видела отражение его отца в этих бездонных черных глазах.

Но в конце концов он взял ее за руку.

– Ты это чувствуешь?

Голос Мии эхом раскатывался во тьме – так громко, что становилось неуютно. Казалось, они преодолели уже целые мили, шагая по извилистому лабиринту туннелей. Стены и неровный пол были сделаны из все тех же каменных рук и лиц.

Было отчего-то крайне неприятно наступать на раззявленные в безмолвном крике рты. Мия не сомневалась, что они находятся где-то в некрополе Годсгрейва, но все вокруг выглядело незнакомым. Она даже представить себе не могла, что побудило кого-то потратить годы на подобную резьбу на стенах и полу. Чем глубже они заходили, тем беспокойней она себя чувствовала. Иногда она замечала какое-то движение боковым зрением, готовая поклясться, что одна из каменных рук пошевелилась, или что одно лицо повернулось следом за ней. Но когда девушка смотрела прямо на них, они оставались неподвижными.