Пророчество льда

Утро пахло медом и луговыми цветами. Душистыми травами и ягодами, заваренными в кувшине. Наверное, когда я уснул, в дом приходила вдова и присмотрела за моим огнем. Завтрак был на столе.

Влажные буковые бревна стен, прогретые восходящим солнцем, потрескивали и заметно парили. Тоненькие струйки тянулись вверх, к отверстию в крыше. Вязали причудливые кружева, смешиваясь с сизым дымом, уносились в бирюзовое небо. Вставать не хотелось. Мне было уютно и тепло, а завтрак успел безнадежно остыть и не стоил того, чтобы к нему торопиться. Хотелось немного побыть в таком хорошем расположении духа. Еда и вино настроения не испортят, но изменят.

Протянув руку, я взял книгу, которую не успел прочесть вчера до конца. Утомленный долгой дорогой и просидевший допоздна, я так и не смог изучить ее как следует.

Первая страница книги была пуста. На желтом листе не было даже намека на какой-нибудь рисунок или текст. Мне показалось это странным. Возможно, что вчера я пропустил эту страницу, хотя точно помнил, что начинал изучение манускрипта довольно тщательно. Все остальные листы сияли девственной чистотой. Какая нелепость. Неужели вчера я был настолько пьян?! Невозможно. Я совершенно четко запомнил некоторые мелкие детали рукописи. Так, что могу их описать с большой точностью…

Я даже не заметил, как оказался возле открытого окна перелистывающим пустые страницы. Настроение резко переменилось. Стало как-то обидно и даже грустно. Я пожалел, что просмотрел книгу бегло и не удостоил вниманием детали, показавшиеся мне вчера не очень важными. А самое обидное было то, что я ничего не мог понять. Произошло это с помощью магических сил самой книги, или сама она была всего лишь сном?!

Я знал о себе, что иногда не могу отличить сон и явь. Даже пробуждение не давало полной уверенности, сплю я или уже проснулся. Чувства мои были настолько четкими и ясными, что я подолгу присматривался к окружающим меня вещам, стараясь определить их реальность.

Теплое вино на столе, приправленное душистыми травами, это реальность или сон? Быть может, пустая книга – это сон. А на самом деле она лежит возле меня все с теми же рисунками и буквами. А я мирно сплю.

Как терпко пахнет вино. Неужели оно мне снится? Возможно, за гранью сна оно действительно стоит на столе, а здесь лишь его отражение. Почему я не могу различить? Найти определение мира реального и сна. Почему все так смешивается в моей голове?

Взрослые мне, маленькому, всегда говорили, что я помечен духами. Что я словно бы окружен их невидимой, но в то же время очень сильной защитой. Что они истинные мои воспитатели. Так же говорил и мой учитель фехтования:

– Хаттар. Я учу тебя приемам борьбы, добросовестно передавая тебе свой немалый боевой опыт, но каждый день я вижу, что сам готов поучиться у тебя.

– Вы же сами настаиваете, что я должен быть более внимателен к точности и скорости движений.

– Порой мне трудно определить насколько точно ты выполнил прием, потому что я не могу взглядом угнаться за твоими действиями. Любой прием рассчитан на определенную скорость движения. Он так устроен, чтобы сохранять баланс между эффективностью, безопасностью и равновесием. Но ты опережаешь все, тем самым делая весь прием бесполезным. Ты все равно действуешь по-своему. Но, вынужден признать, гораздо лучше, чем я, и уж, без сомнений, намного безопасней. Словно духи снисходят и отдают тебе свои крылья, забирают в свой мир, где нет ни времени, ни опоры, ни солнца, ни тьмы. Ты сам словно живое воплощение духов.

Тогда я только смеялся, не воспринимая все сказанное всерьез. И все больше хотел быть похожим на взрослого человека, способного делать то, что делают взрослые. Ходить как они, говорить так же легко и уверенно. Держаться в седле. Много позже стал понимать, что это временно. И желания эти не больше чем возрастной излом.

Уже живя в этом доме, у вершины горы, много лет спустя, я стал задумываться над теми своими желаниями и понял, что слишком долго был слеп. Мне было шестнадцать, и стоило только выхватить из ножен кортик, как тут же опытные воины бросали свои мечи. Многие даже не вступали в драку. А те, кто отваживался, становились посмешищем. Я не калечил тело, не убивал, но ломал дух. В драке один на один против меня не мог устоять никто из сверстников, и даже офицеры княжеской армии вели себя со мной почтительней, чем с остальными принцами.

Я стоял, упершись плечом в пряные бревна, и не мог понять, что происходило со мной. Если раньше все мои сомнения разрешались как-то естественно, то сейчас я явно заблудился между мирами. Между сном и реальностью.

Книга в моих руках была все той же. Деревянная обложка, обтянутая толстой потертой кожей. Серебряный замок, два пера, заложенных мной вчера между страницами, но это был совсем другой предмет. Не принадлежащий миру людей, чужой. И то, что он похож на простую книгу, не изменяло его сути.

Я Ситах-Ур, знающий имя Создателя, спящий на ветрах времени, пьющий солнечный свет, говорю тем, кто хочет слышать меня, ибо слово мое – это журчание реки. Слово мое – растущая трава. Раскаленный камень и пламя костра.

Я смотрел на первую страницу, которая еще мгновение назад была абсолютно пуста. Я смотрел на буквы, которые невозможно было прочесть и которые были ясны так, словно я сам написал их. Я держал книгу горячей рукой, а мир, меня окружающий, погрузился в сон. Мир замер, как рыба в промерзшей горной реке. Он был подвижен настолько, насколько ему позволяло сдвинуться с места мое сознание, моя воля, мое желание.

Идешь ли ты дорогой, летишь ли по небу, стоишь под парусом в море – Я вижу тебя. Нет места в создании, где нет взора моего. Нет места в создании, где нет меня. Но дорога ко мне длинней, чем все дороги земли, чем небо от горизонта до горизонта, которое есть тоже Я. И если ты в пути, Я вижу.

Проходят столетия. Стираются камни, много привалов и остановок. И труден путь. Я вижу.

Вода источает горы, крадет их соль и бежит в океан. Я вижу. Ты встал и снова в пути. Я вижу.

Буквы плясали, словно тени в тумане. Будто языки костра, отраженные в острых скалах у подножия горы. Буквы менялись и плыли. Таяли, как воск свечей, и становились тверже металла. Приобретая грани алмаза, были нежней, чем касание пера.

В моей голове сорвалась лавина. Камнепад. Где каждый камень – образ, воспоминание, впечатление. Смех грусти, обида радости, гнев веселья. Такой поток, что меня самого словно и не стало. Были только эти рваные клочья, как снежинки, кружащие в потоке ветра, больно колющие тяжелый вздох. Бьющие в глаза, уносящие вдаль. В неизвестность, о которой я знаю все. Я кричал, но мой голос звучал словно ветер. Движения мои сотрясали горы. Океан бился сердцем, оскаленной пастью колючих волн.

Капля дождя падала в лужу, разводя кругами чье-то отражение. Снова взмах крыльев за спиной. Размытый лик того, кто знаком мне. Но вторая капля падает, замерзает, снежинкой, ложится на изысканный мрамор льда. И вот я могу посмотреть в глаза. Я их знаю. Мне знакома эта сдержанная улыбка! Но снег все идет и идет, прячет от взора отражение знакомого, но далекого мира.

И голос, словно бы издалека. Резкий, одергивающий. Краткий и сжатый, еще не крик, но уже не приказ. Оклик!

– Хаттар!

– …Нужно позвать лекаря.

– Поможет ли лекарь нашему господину?

– Что ты такое несешь, старый дурак! Гнусный твой язык на корм собакам! У него просто жар. Мне не следовало отпускать его в город одного…

За стенами выла метель. Пахло дымом и какими-то травами. Душный воздух щипал горло, был кисло-горький, тягучий. Ахтарина сидела напротив, позади нее стоял Сах, староста деревни.

– Вы, живы мой господин. Как я переживала! Я так боялась, что духи метели заберут вас с собой, увлекут в свой дикий пляс! Никогда бы себе этого не простила.

– Я сам словно метель. Тебе не о чем было беспокоиться.

Старики нервно переглянулись, но не стали заострять внимание на моей реплике.

Сон поглотил меня вновь. Но прежние видения ко мне не вернулись. Утро я встретил здоровым, словно и не было тяжелой болезни. Безудержно хотелось пить. Ахтарина дремала возле очага в кресле, принесенном из своего дома. Сах сидел напротив прямо на медвежьей шкуре, уложенной вдоль стены. К утру дом заметно выстыл, хотя дрова в очаге горели ярко. Я укутался в белоснежную шубу – так понравившийся мне подарок. Пододвинул к себе глиняную кружку с травяным отваром. Зелье в кружке накрыла тонкая корочка льда. Но стоило мне потревожить жидкость, как лед тут же растворился в ней, охотно уступив место ароматному напитку. Книга лежала рядом, там же, где и мой пояс с ножнами. Открыть ее сейчас я не рискну. Не потому, что чего-то испугался, а просто решил подождать. Проверить, насколько прочна эта реальность, не ждет ли ее участь прежних, сквозь которые я шел через сон к этому пробуждению. Мой настил скрипнул, и оба старика подскочили как укушенные.

– Простите нас, господин, мы задремали, ночь выдалась тяжелая. Как вы себя чувствуете?

Сах чуть пригнулся, обозначая поклон, но в нем чувствовалась и какая-то несгибаемость. Гордость и нежелание быть слугой. Хотя никто и не требовал от него почтения. Человеку пожилому и мудрому я готов был простить что угодно, и сам бы поклонился. Кроме прямого оскорбления, если считал, что не заслужил его.

Сейчас я понимал, что все, что мне довелось пережить за эту ночь, является сновидением, в большей части, но не был уверен наверняка и поэтому решил все выяснить у стариков:

– Что случилось вчера?

Рассказывать стала Ахтарина. Сах попытался было прокашляться, чтобы описать события во всех подробностях, но вдова взглядом остановила его красноречие. Беря тем самым на себя мое возможное недовольство.

– Как только вы отъехали, спустились густые тучи. Стало холодно, и повалил снег. Ветер поднялся такой, что соседнего дома не было видно, не говоря уже о дороге. Я сразу же подумала, что вы можете заблудиться в такую непогоду, и пока вы не достигли ущелья, отправила за вами Танаша верхом на коне. Его тоже не было слишком долго, и тогда вслед за ним поехал Сах, на муле. Он нашел Танаша, несущего вас вдоль дороги против ветра. Вы были без сознания и горели, словно раскаленный камень. На вас была эта шуба и книга в руках. Вашего коня нам не удалось найти. Конь Танаша ускакал, но вскоре сам вернулся в деревню. Всю ночь вас терзала лихорадка, и мы испугались, вдруг бы вы не пережили эту ночь.

– Танаш нашел меня без сознания?

– Он говорит, что вы стояли возле дороги, словно бы раненый, но ран на теле не было. И с кем-то разговаривали. И как ему только могло в голову прийти такое!

– Значит ли это, что до города я так и не добрался?

– Были бы вы ближе к городу, Танаш понес бы вас туда. А так вы и до ущелья добраться не успели.

Морщинистое лицо Ахтарины дернулось и напряглось. Сдерживая слезы, она сказала:

– Я так переволновалась. Сах поначалу вас не признал. Спросил Танаша, кого тот несет, но…

– Позволь мне самому рассказать, – вмешался Сах. – А то как ляпнешь глупость, господин и поймет неверно. А я, господин, действительно вас и не признал сразу. Шуба на вас была мне незнакома. Точно помню, что вы без нее уезжали, в одном плаще. Не видел я ее прежде. И бледный вы были пуще обычного, словно утопленник. Видать, здорово перемерзли. Я тогда и спросил пастушонка, кого это он несет. А тот и отвечает, мол, это же наш господин, давайте повезем его на вашем муле, а то моих сил нет больше нести его по дороге, ветер с ног валит. Мы и повезли вас верхом на муле.

Дальше я уже и слышать не хотел. Словно невидимая стена разделяла меня и стариков. Я просто сидел и смотрел на тлеющие угли очага, а сам пытался вместить в этот рассказ старосты те два дня, которые я провел в городе вместе с Саматом. Куда они пропали? Если их не было вовсе, то откуда взялись шуба и книга? Значит, эти дни были, но не верить старосте и Ахтарине мне не приходило в голову. Судя по всему, это видения, которые захлестнули меня, когда я попал в метель. Что происходило со мной, неизвестно. Мне самому неведомо. Что послужило причиной? И кто сейчас в безумии? Я или они? Два взбалмошных старика, которым могло померещиться что угодно. Есть еще пастух Танаш, можно спросить его. Но что-то подсказывает мне, что он расскажет ту же самую историю. Значит, последний человек, кто может решить все мои сомнения, – это Самат.

– Оставьте меня, – попросил я стариков, снова укладываясь на настиле.

Я долго бродил по комнате, ощупывая стены, перебирая какие-то вещи на столе. Яркий солнечный луч скользил по полу, путаясь в разбросанных шкурах.

Воспоминания обо всем, что со мной происходило, были ясными. Я помнил шумный вечер в доме Самата. Старика из бродячего цирка, который умер в дороге на перевале. Мародера, беззубого проныру, который пытался всучить книгу оружейнику. Я помнил, как устроил ревизию в доме городского старосты. Требовал бумаги и векселя торговцев. Запретил прикармливать вербовщиков моего брата. Это не было сном. Это было чем угодно, но только не сном. И книга! У меня достаточно хорошая память, чтобы вспомнить все, что успел прочесть, тем более что текста там было не так уж и много.

Взглянув еще раз на пухлый томик, лежащий поверх моего плаща, я взял лист бумаги и чернила.

Часть легенды, которая была вначале, я пропустил. Сразу начал записывать буквы и расшифровку к каждой из них. Зарисовал карту, которую постарался вспомнить как можно подробней. Магический рисунок с храмом только описал. Повторить узор было выше моих сил. Я помнил только отдельные части, но всю сложность переплетения линий так и не смог определить. Закончил только поздней ночью. Глаза слипались, а усталость накатывала как духота. Я вышел из дома.

Небо, мохнатое от миллионов пушистых звезд, раскинулось надо мной бескрайним куполом. Морозный воздух щекотал ноздри, пощипывал влажные пальцы. Внизу, под уступом, в домах деревенских жителей уже не горели огни. Тишину нарушал только куст шиповника, раскачивающийся на ветру, царапающий колючками камень.

Кто наслал на меня видения? Кто манипулировал моим сознанием так, словно я кукла в чьих-то руках? Кто может сделать это? Духи?! Ответ в книге. Без сомнений. Не знаю, как она это делает, но книга была тем самым ключом, который открыл потайную дверцу в моем сознании. Значит, и ответы на все вопросы тоже в ней.

Не спеша, как и прежде, я подбросил дров в огонь. Отломил кусок хлеба и наполнил кубок вином. Поставил перед собой на столе. Книга ждала. Матовый блеск серебра, застежек, почерневших в некоторых местах от времени. Скрипучий переплет, упругие страницы. Я долго размышлял, прежде чем открыть обложку. Какой сюрприз ждал меня на этот раз?

Мой сон как соль.И сталь как нежный шелк.Изрек, и тон не думал поменять.И что теперь?Когда ты невесом,Когда ты тень, тогда тебеИ нечего терять.И незачем писать, когда ты звук.Когда стук сердца – не твоя печаль.Как жаль, что не имею рук,И не могу раздвинуть круг,И встать.

Так сходят с ума. Готов поклясться, что ничего подобного в ней не было написано еще вчера. Хотя есть ли уверенность в том, что я вообще открывал эту книгу? Если все, что рассказали мне старики – правда, то у меня просто не было возможности сделать это.

Это сборник стихов. Ни автор ни источник, не указаны. Просто сборник стихов или гимнов, кем-то любовно записанных в толстый томик. Неясным остается только то, как же все-таки попала ко мне эта рукопись.

Мне удалось уловить какой-то особый запах, какую-то тонкую ноту, звучащую в этом мире. Реальную. Не сотканную из сновидений и фантазий. Гармоничную и завершенную. Я еще раз прочувствовал на языке терпкий вкус вина. Как может быть это сном?

Быть может, кто-то пытается меня убить и подмешивает яд в мое вино. Медленный яд. Проявляющий себя не сразу. Может даже, и не убивающий, а доводящий до безумия.

Безумен ли я сейчас? Как оценить? Немного не в себе, так это от болезни, которая не спешила отступать. Тем более был такой чудесный случай избавиться от меня, даже не пытаясь отыскать в снежную бурю. Или тот, кто хочет моей смерти, далеко отсюда?

Что на следующей странице?

Мир непонятен нам, когда мы спим.И думаем, что видим сны о том – великом,Порой, бывает, яростном и диком.О том, что часто, не задумываясь, злим.Не будь я злым, если отвечу – нет.Мои раздумья о забвении строги.Не стоит мир и тысячи монет,Когда, во сне взлетая, ты ломаешь ноги.

Этот человек был похож на бродягу. Нет, не на то грязное, облаченное в лохмотья существо, встречающееся нам у храмов и в трущобах, а на настоящего бродягу, жизнь и дорога для которого понятия неразделимые. Он сидел у костра. Сидел и не обращал на него внимания. Костер в его жизни был так же привычен, как открытое небо или хлесткий ветер. Как дождь, падающий на сухую землю, как колючий снег под ногами. Вся его одежда служила одной-единственной цели – помогать в трудном пути. Укрывать от холода, прятать от палящего солнца. Он не был похож на атлета, скорее наоборот, чрезмерно худой, изможденный. Одежда из грубой кожи висела на нем бесформенными лоскутами. Куда он шел и откуда, нельзя было сказать. Словно он родился уже взрослым и сразу отправился в путь к одной, известной только ему одному цели. Слегка прищуренный взгляд не выражал никаких эмоций. Был спокойным и неторопливым, даже вялым. Движения не суетливые, плавные. Отработанные до автоматизма и потому легкие и непринужденные. Сухие тонкие губы еле заметно шевелились, словно он шептал что-то незримому собеседнику или самому себе, но всякий раз, когда он умолкал, ветер начинал мотать из стороны в сторону его длинные волосы, выгоревшие и потерявшие цвет. Ветер словно говорил с ним. О чем? Этого не знает никто. Но сам этот бродяга был так спокоен и уверен в себе, будто ему известны все тайны этого мира. Все скрытые от глаз пути и дороги, которыми он бродит, проходя тысячелетия насквозь. Он знает ответы на все вопросы, и это единственный груз, который он несет с собой.

Костер перед ним то затухал, то разгорался с новой силой. Алые языки пламени выхватывали из темноты угловатые очертания напряженной фигуры, раскачивая их из стороны в сторону. Окружающее его пространство, антрацитовая, непроглядная ночь с небом, где рассыпали миллионы бриллиантов, жадно глотала оранжево-красные всполохи пламени, впитывала. Как холодный камень пьет тепло восходящего солнца, так и эта ночь поглощала маленькую искорку жизни в этой бескрайней степи.

– Хаттар!

Во мне словно лопнула туго натянутая струна. Я проснулся как от удара палкой. Все мышцы на мгновение напряглись и свернули мое тело так, что ударил по носу своими собственными коленями. Дыхание сбилось, кровь гулко ударила в виски. Тошнота подкатила к горлу. Секундное напряжение – и провал. Я словно осыпался, расплылся. Глубокий вдох вернул контроль над телом. Запах крови, смешанный с морозным воздухом, заставил встать с постели не раздумывая. Перед глазами еще плясали языки пламени. Все тело трясло мелкой дрожью. Движения были вялыми и неточными. Я умылся водой из кувшина, распахнул окно, щурясь от яркого солнечного света.

Бродяга из сна застыл в моей памяти неподвижным силуэтом, ярким пятном. Очередная загадка, тайна. Откуда эти сны? Откуда этот умопомрачительный хоровод реальности и сна, где стерты границы и ощущения? Где все смешано до неузнаваемости, пребывающее в хаотичном движении.

Кто этот незнакомец? Почему он возник таким ярким образом во сне? Или он был в реальности, а сейчас я уснул и вижу сон?

Вопросы. Вопросы. Вопросы! Когда же будут ответы? Когда все встанет на свои места?

Холодная вода быстро остановила кровотечение. Несколько капель попали на рубашку, и, пытаясь их смыть, я здорово ее намочил. Сквозь влажную ткань мороз чувствовался особенно четко.

Почему этот незнакомец так похож на меня? Что должно значить его появление? И как это связано с книгой?

Меня не покидала тревога, близость опасности. Я не мог найти причины своего беспокойства. Какое-то напряжение царило вокруг, неуловимо, ненароком задевающее потаенные чувства. В задумчивости я вдруг вспомнил птицу, которая парила высоко в небе над городом, где меня, оказывается, и не было в этот раз. Боевой ястреб – Кацаари. Я вдруг увидел мир подо мной глазами этой птицы. Широкую долину и холодные, далекие вершины гор. Руки-крылья оттолкнулись от морозного воздуха, ветер ударил в ноздри, посвистывая, скользя сквозь тонкие перья. Еще один сильный взмах крыльев…

В дверь постучали. От неожиданности все мое тело невольно содрогнулось. Кто мог явиться ко мне в такой ранний час? Если Ахтарина, которая принесла завтрак, то я быстро отправлю ее к себе. Я не был голоден и сейчас хотел побыть один. Да и с какой стати ей надо было стучать. Уже подойдя к двери, я запоздало понял, что только что смотрел на стол, заставленный всевозможной снедью, прикрытой чистым полотенцем. Кто еще, кроме нее, мог это сделать?

На пороге стоял странник. Весь сгорбленный, в грязных оборванных одеждах. Я аж отпрянул от двери, стараясь держаться от него подальше. Странник смотрел себе под ноги и не поднимал взгляда из-под тряпья, навернутого у него вокруг головы. Его изможденное тело тряслось от холода, а худые руки опиралось на кривую жердь, как на посох. Костлявые и узловатые пальцы теребили сухую древесину.

– Милостивый господин. Прошу вас, не гоните меня прочь, да будут благосклонны к вам великие духи. Позвольте несчастному погреться у очага.

Странник по-прежнему не поднимал глаз. Он переминался с ноги на ногу, отчего казалось, что его шатает. Или от усталости, или от собственной немощи, но он уже не мог стоять на ногах, да и лохмотья на нем были, надо сказать, не по сезону.

– Входи.

– О! Милостивый господин! Я воздам хвалу духам в благодарность за вашу щедрость и доброту.

Неуверенной походкой странник прошел к очагу и встал возле него на колени. Он положил свою клюку перед собой и протянул руки к жарким углям.

Я бросил беглый взгляд на деревню, лежащую ниже по склону. На солнце, только что показавшееся из-за горизонта, на густые облака, ползущие с севера. Скоро опять будет снегопад. Не знаю, как в долине, но здесь снег останется надолго. Закрыв дверь, я обернулся к незваному гостю. Тот, словно статуя, застыл возле жаровни.

– Если ты голоден, садись за стол, вино и хлеб придадут тебе сил.

– Вино?! В этом доме подадут вино бродяге?! Я удивлен, милостивый хозяин…

Странник поднял взгляд и на миг замер. Его лицо исказила гримаса ужаса. Он отшатнулся, прижимаясь к каменной кладке очага, словно не замечая, что тот раскален.

– …Господин Метель! – И тут он опомнился. – Прошу вас, смилуйтесь! Я никак не думал, что встречу вас в этом доме. Простите, господин. За мой дурной язык простите, я не хотел вас оскорбить своим присутствием.

– Подожди с извинениями. Как ты меня назвал?!

– Я не хотел, у меня это вырвалось случайно! Извините меня.

– Я задал тебе вопрос! Повтори! Что ты сказал?

– Я назвал вас Господин Метель.

Странник снова опустил взгляд и весь сжался, как бы ожидая удара.

– Ты назвал меня так, потому что слышал от кого-то это прозвище?

– Не наказывайте меня, я расскажу вам все. В городе, у подножия гор, все вас так называли. Мне говорили, что вы живете один высоко в горах, но я не предполагал встретить вас в этой хижине. Думал, что вы живете в замке, как все остальные правители. Все в городе повторяли, что Господин Метель совсем обезумел, что он проклят духами и не желает видеть мирской жизни, говорили, что господин затворник и не терпит гостей, говорили, что господин жесток и не терпит бродяг. Потому я так поспешно покинул город, хотя и имел желание там остаться и, может, смог бы заработать себе на новую одежду. Я бы не стал просить милостыню, я не нищий, но в дороге со мной приключились многие беды, отчего я стал похож на бродягу, а я ученый, я многое могу. Я знаю ремесла и грамоту.

– Тебе никто не сказал, почему меня называют Господин Метель?

– Сказали лишь, что вы холодны словно лед, и ни боль, ни страх, ни жалость неведомы вам. Что вы быстры в бою словно ветер и колючи как снег. Что вы родились от земной женщины, но отец ваш был истинно дух горных вершин, покрытых вечными снегами!

– И ты, грамотный человек, поверил во все эти сказки крестьян и не сделал никаких выводов?

– Слышал я о вас и прежде, далеко отсюда, в других землях. И не было у меня сомнений, что хоть половина из всего того, что вам приписывают, есть правда.