Светлый путь в никуда

– А вчера вечером он с ней здесь был?

– Нет. Она испсиховалась вся. Видно, потеряла его. А может, поссорились. Она все названивала по телефону – это я видела. И пила. И домой уехала относительно рано. Может, дозвонилась ему, нашла его?

– Имя его знаете? Фамилию?

– Его зовут Егор. Больше ничего о нем не знаю. Прибавьте еще на конфеты, а? Разве я не заслужила?

Гущин достал деньги. И они с Катей покинули бар.

Гущин поднял руку и остановил такси. Четыре часа утра. Даже Петровка впала в сонную летаргию. К тому же дождик пошел – хлябь сентябрьская. Катя все еще была под впечатлением от рассказа о превратностях любви.

– Езжай домой, – сказал ей Гущин.

– А вы?

– И я поеду домой. Может, пройдусь еще немного.

– Под дождем? Нет. И не надо вам одному быть. И дом у вас неуютный, Федор Матвеевич. – Катя распахнула дверь такси. Таксист слушал их. – Вам отдохнуть надо. Вы на себя не похожи. Я вам чаю крепкого заварю. У меня дома джем апельсиновый. И мед. Что пожелаете. И вообще вам надо поспать.

Гущин как-то криво, мягко, почти растерянно усмехнулся. Катя подумала – и он под впечатлением от рассказа пропитой хостес. Он молча сел в такси. На заднее сиденье. А Катя села рядом с шофером, назвала адрес домашний: Фрунзенская набережная.

Дома она оставила Гущина в гостиной.

Прошла на кухню, заварила крепкий чай. Достала джем из холодильника, мед, нашла печенье. Поставила чайник, чашку, угощенье на поднос и понесла Гущину. Тот сидел на ее диване без пиджака. Белая рубашка в бурых пятнах. Галстук он снял.

– Пейте чай, Федор Матвеевич, – Катя подумала – он никогда у нее не был в квартире… Или был? Несколько раз заезжал за ней домой, когда они ехали на происшествие, но вроде в квартиру не поднимался. А уж на диване вот так расслабленно точно не сидел никогда. В Главке с ума сойдут, узнав, и будут молоть языками до Нового года, обсуждая…

А что тут обсуждать? Хуже нет ему сейчас в таком состоянии, в отчаянии после смерти Титова, быть одному на какой-то там новой квартире у черта на куличках. Пусть лучше репутация пострадает от сплетников, зато она будет за него спокойна сегодня.

Она оставила его в гостиной одного за чаем. Пошла в спальню, разделась. Сил уже не было ни на что.

Какой же долгий день…

Какая темная странная ночь.

Во сне или в полузабытьи она услышала шум воды в ванной.

Потом все затихло.

Потом хлопнула входная дверь.

Катя глянула на электронный будильник.

Уже восемь утра. А за окном пасмурно и хмарь.

Она выползла из постели и скользнула в комнату – пусто. Дверь ванной открыта, оттуда шла волна влаги.

Умылся, нарядился и уехал. Сегодня воскресенье.

Пискнул смартфон, пришло смс.

«Поспи, отдохни, – писал Гущин. – Спасибо. Я оценил. Ссадину заклеил пластырем. В ванной в аптечке нашел. С утра будем информацию собирать. Это дело не кончено. Вечером поеду в «Светлый путь». Как отдохнешь, дай знать. Если, конечно, хочешь и дальше в этом участвовать… Надо там у них в доме кое-что проверить с экспертами».

Глава 8

Эксперимент

Вечер – понятие растяжимое.

Катя долго спала, вся ее натура требовала сна и отдыха после безумной субботы. Ни о какой пробежке в Нескучном саду, естественно, уже и речи не было. Когда вы едва-едва разлепляете сонные веки в третьем часу дня, какой может быть бег для здоровья и фигуры? С чего поправляться-то? С одного завтрака перед вчерашним походом на выставку?

Однако после душа Катя заставила себя поесть плотно. Сделала большой омлет с помидорами и сыром. Напилась кофе. Не завтрак уже, а обед. За кофе она размышляла о послании Гущина. Он ей никогда раньше не посылал смс. И завтракать не остался, ушел спозаранку. Можно, конечно, уже во всем этом и не участвовать… Он так сказал. А Главк и высокое начальство уже отчитались о раскрытии убийств по горячим следам и назначили виновного.

Она открыла ленту новостей на смартфоне. Читала собственное сочинение – комментарий для прессы. Его озвучили все массмедиа. Но официальный комментарий тонул в море других комментариев, полученных журналистами от…

Катя поняла сразу: все инсайдеры и информаторы – из клуба «Аркадия». К счастью, сведения о положении дел в доме Первомайской на момент осмотра в прессу и интернет не утекли. С сиделки и Эсфирь Кленовой взяли подписку о неразглашении. А вот «аркадские» языки стрекотали, рассказывая про Ивана Титова и Анаис Первомайскую-Кулакову. Упоминалась и драка с ножом. Но фамилия Лебедева не фигурировала, писали о «клиенте клуба, подвергшемся нападению». Пресса задавала риторический вопрос: даже если не все пока ясно с Иваном Титовым, почему он побежал при виде полицейских?

А и правда. Самый важный вопрос. Если это не он убил семью, почему он побежал, едва увидел их с Гущиным и услышал слово «полиция»? Ответ у Кати имелся только один: Титов вспомнил о своем послании с угрозами, отправленном Анаис на рассвете. Это же прямая улика против него. По ней его и нашли так быстро. Или он совсем ополоумел от крови и ничего уже четко не соображал? У него травма головы, на это начальник Главка особо упирал – неконтролируемая агрессия, неадекват, неспособность к осмыслению последствий.

Катя вспомнила мать Титова Светлану. Возможно, какие-то ответы есть у нее. Но после произошедшего в морге между ней и Гущиным наивно надеяться, что она согласится давать показания. Ревность и отвергнутая любовь вселяли в ее сына ярость, но ее материнская ярость, замешанная на великом горе, столь же сильна.

В пять часов вечера, одевшись для поездки в «Светлый путь», Катя позвонила Гущину.

– Отдохнула, Федор Матвеевич.

– Хорошо. Я тут в Главке тоже закруглился. Значит, ты…

– Я с вами, – сказала Катя. – Вы это дело раскрытым не считаете. Я… у меня сомнения, но я… в любом случае я с вами. Только я волнуюсь за вас очень. Вы теперь из-за этого Титова умереть готовы, чтобы перед его матерью…

– Поживу пока, – сказал Гущин. – Не забивай себе голову ерундой.

«Пистолет у него табельный надо как-то отнять, предупредить, что ли, наших в розыске? – подумала Катя. – Сердце не на месте. «Пока»… что это он имеет в виду?»

Она закрыла квартиру, проверила сумку и спустилась во двор. Гущин приехал через десять минут. Он снова сам был за рулем.

Всю дорогу Катя разглядывала его затылок, сидя на заднем сиденье, и встречалась с ним взглядом в зеркале. Если он и воспользовался утром пластырем, то сейчас тот отклеился. Ссадина придавала полковнику какой-то разбойничий вид. Он и точно словно помолодел. И еще похудел. Он был гладко выбрит, одет в другой костюм – безупречно отутюженный – и новую рубашку. Галстук, как всегда, со свободным приспущенным узлом.

Достигнув Внуково, они вновь въехали «на дачи» через КПП «Московского писателя». На доме охраны читалось «Лукойл». Кто здесь обитает теперь, оказывается… В избушке-зимовье во мраке лесном…

Смеркалось. Вечер на удивление выдался невероятно теплым и погожим. Все же какая-то жизнь теплилась на больших дачах. За монолитами заборов лаяли собаки. Пахло горьким дымом костров из осенней листвы. Среди елей и сосен за заборами светились вторые и третьи этажи особняков.

У дома Первомайской стояла полицейская машина. Гущина и Катю встретили оперативник и двое экспертов-криминалистов. Во всем доме горел свет.

– Все как в тот вечер, как вы и просили, – сказал эксперт. – Стараемся восстановить обстановку. Сейчас еще телевизор включим.

Гущин кивнул. И пошел не в дом, а на дальний конец участка – туда, где забор был ниже и упирался в лесной косогор. Там шли густые заросли. Гущин подошел к забору и повернулся к дому лицом. Катя сделала то же. Сквозь кусты и деревья виднелись ярко освещенные окна.

«Свет солнца и тени»…

– Ошибиться он не мог, знал, что они там, – сказал Гущин.

Он постоял минуту, разглядывая дачу, потом они с Катей направились через фруктовый сад к террасе – туда, где было выбито окно. Электрический свет слепил глаза. Газон, засыпанный палой листвой перед террасой в круге света. Все как на ладони.

Гущин направился к входной двери, огибая дом. И они с Катей вошли внутрь. Тела давно увезли в морг. Дом опечатала полиция. Внутри обстановка все та же. Гостиная, разгромленная кухня. Полковник Гущин сначала направился через все комнаты к кабинету Клавдии Первомайской.

Тело убрали, но лужа крови – вот она, на паркете. И запах… ужасный…

Катя глянула на Гущина. Сунула руку в сумку, выхватила пузырек с нашатырем. Обычно такое добро всегда возил с собой старый патологоанатом – приятель Гущина. Пузырек нашатыря и… ватку для шефа криминального управления. И она переняла у него эту полезную привычку. У экспертов есть мазь специальная, но пока допросишься, в обморок шлепнешься от вони. И ходить с белыми ноздрями целый день не такая уж радость. А нашатырь… это летучая субстанция.

Катя молниеносно поднесла нашатырь сначала к своему носу, вдохнула и сунула пузырек под нос Гущину. Он закашлял. Замахал руками. Заморгал. Вытащил мобильный и захрипел в него:

– Давайте, мы в кабинете, – закрыл дверь.

Они стояли посреди кабинета. Запах крови сквозь нашатырные пары не ощущался – и на том спасибо.

– Кокаинчика нюхнуть, а? – спросила Катя, потрясая пузырьком. – Еще слабо?

Гущин забрал у нее пузырек и припал к нему. Зазвонил мобильный.

– Ничего, – ответил Гущин на какой-то вопрос. – Сейчас дверь открою. Давайте снова.

Открыл дверь кабинета. Они подождали минуты три.

– Слышишь что-нибудь?

– Нет, Федор Матвеевич. А что я должна слышать?

– Звуки взлома на террасе.

В кабинет заглянул эксперт.

– Мы там стараемся вовсю, Федор Матвеевич.

– А тут глухо. В кабинете ничего не было слышно.

– Ей же, этой старухе, сто лет. Спала – пушкой не разбудишь.

– Она не спала, – ответил Гущин. – Но и мы ничего не услышали. Отсюда не слышно. Дом большой. Так, идем на кухню.

Они с Катей перешли на кухню. И снова все повторилось. При закрытой двери. При открытой двери.

– Ничего не слышно, – заметил Гущин.

– Анаис могла не здесь находиться, – Катя разглядывала опрокинутые стулья, которые так и валялись на полу. – Она сюда убежала от убийцы.

– Да. А могла и на кухне торчать. Пышки любят по вечерам холодильник инспектировать в поисках вкусного. Однако и на кухне шума от взлома террасы не слышно.

– Анаис худела, помните, что нам тренерша по йоге Нелли о ней сказала? – Катя глядела на огромный встроенный холодильник.

Гущин направился в гостиную.

И вот там они все услышали сразу. Звон стекла. Треск, грохот.

Гостиная ведь примыкала к террасе. Гущин открыл дверь. Посреди террасы стояли эксперты. У одного – пластиковые мешки для мусора, полные пустых стеклянных банок, и он колотил по ним полицейской резиновой дубинкой. Имитировал звон разбитого стекла в окне. Другой эксперт кувалдой бил по пустым деревянным ящикам, тоже запакованным в пластик, чтобы щепки по полу не разлетались. Не ахти какая имитация, но все же…

– Шум взлома Виктория Первомайская должна была услышать сразу, – сказал Гущин. – Правда, она пила в тот момент. И до этого пила в баре. Все зависит от того, в какой степени опьянения она находилась. Но такой шум с террасы тот, кто сидел в гостиной, и мертвым бы услышал в отличие от тех, кто находился в этот момент на кухне и в кабинете.

– И что вы хотите этим сказать? – спросила Катя.

– Я хочу понять, а был ли взлом, – Гущин смотрел на выбитые двери террасы. – За одну секунду это не взломаешь. Минут пять надо возиться и шуметь.

– Двое из троих шума точно не слышали, – заметил эксперт. – Мы с вами это сейчас доказали. И мы телевизор пока так и не включили. А в кабинете-то старухи он работал.

Катя подумала – а я и не видела телевизор. Так ее труп Первомайской напугал и эта бронзовая скульптура «Зимовья». Портрет ее видела, стол ее рабочий видела, книги ее видела на полках… Там где-то плазменная панель, наверное…

Они вышли из дома. Эксперты собирали свой «экспериментальный реквизит». Снова опечатывали дом. Гущин сел на садовую скамейку. Смотрел на гараж, в котором стояла машина Виктории Первомайской. Снова достал телефон и позвонил, включил громкую связь, чтобы и Катя слышала его разговор.

– Эсфирь Яковлевна, это полковник Гущин, уголовный розыск.

– Что вы наделали, полковник? – голос Эсфири звучал как из гроба. – Ваня наш… Я в новостях слышала…

– Вы звонили его матери?

– Да. Как только узнала сегодня утром из новостей. Что же вы наделали?!

– Вы его виновным не считаете?

– Да вы мне хоть сто доказательств предъявите, я все равно… никогда… Они оба – он и Анаис – росли у меня на глазах. Он хотел на ней жениться, у Клавдии просил ее себе в жены.

– Я знаю. А ему отказали. И он взбесился.

– Все бы сладилось со временем. У Анаис просто были романтические фантазии. Со временем она бы одумалась. Он. Ваня… где бы она себе лучше мужа нашла? И мы все это понимали. И ее мать, кстати. И я. Она красотой не блистала. А то, что они из-за детей поскандалили – Клавдия и Света… это… Да мало ли что в семье случается? Мы были семьей. Понимаете вы это? За столько лет совместной жизни – мы были единой семьей. А вы… полиция… вы бессердечные, глупые, вы не понимаете простых житейских истин. Вам лишь бы схватить человека, замордовать его! – старуха-литсекретарь зарыдала в трубку.

Катя смотрела на Гущина. И опять его бьют – лупят…

– Федор Матвеевич, прекратите, дайте отбой. Не надо с ней сейчас…

Но он не заканчивал разговор. Слушал рыдания Эсфири.

– Что там с наследством Анаис и ее отцом? – спросил он.

Эсфирь Кленова умолкла. Перестала плакать.

– Это тут тоже совершенно ни при чем.

– Нам надо это знать. Кто был отцом Анаис?

– Леонид Мокин. Узник Лазурного Берега.

– Это тот, которого в Ницце за неуплату налогов посадили и имущество арестовали – яхты, виллы?

– Он. «Что дадите – все приму, ссылку, каторгу, тюрьму, но желательно в июле» на Лазурном Берегу. – Эсфирь закашлялась. – Инсульт от расстройства в шестьдесят шесть лет схлопотал. И похороны по высшему разряду на Троекуровском. У него с Викой никогда официального брака не было. Но Анаис он признал как дочь сразу. У Клавдии есть квартира, кроме этой дачи, в высотном доме на Кудринской площади. Небольшая, правда, двухкомнатная, они там не жили. Мы всегда жили во Внуково, в «Светлом пути». А он – Мокин – купил в конце девяностых там две квартиры сразу и начал делать ремонт – прямо над нами. И Вика с ним сначала дико скандалила. А потом скандал утих, и они… в общем, они сошлись. И родилась Анаис. Он все эти годы давал деньги на ее содержание и учебу. Но когда умер, оказалось, что в завещании он все оставил второй своей законной молодой жене и детям от обоих законных браков. Их у него четверо – законных. И пять еще незаконных от разных любовниц. Нам звонили его адвокаты. Виктория и Анаис и так никогда бы ни на что не претендовали. Там это было невозможно. Завещание прямое, его трудно оспорить. Так что Анаис ничего не получила. Их с Викой не могли убить из-за этого. Из-за его денег.

– Но Анаис получила членство в клубе «Аркадия»? – спросил Гущин.

– Нам звонили, да. Это было его желание. Чтобы она занималась там, это же очень пафосное место, Мокин его когда-то давно посещал. Анаис там понравилось. Она получила сертификат. Как память об отце. Он был такой безалаберный тип. Но не злой. Просто неуемный ходок. Вика не смогла ему простить, что он на ней так и не женился. Все эти ее пагубные пристрастия…

– Алкоголь?

– Их разрыв с отцом Анаис все лишь усугубил, – сказала Эсфирь Кленова. – Я над наследством, как причиной, тоже думала, когда в беседке вчера сидела. Но нет. Они – Вика и Анаис – ни гроша не получили. И не светило им ничего. Так что это не причина убивать.

Глава 9

Черный лебедь

После разговора с Эсфирью Гущин достал из кармана пиджака пачку сигарет и закурил.

Что же вы наделали, полковник?

Голос старухи все звучал в ушах Кати. Быстро темнело. На «Светлый путь» опускался теплый пасмурный безлунный вечер. Сигаретный дым…

Гущин снова начал звонить. И опять Катя все слышала. Позвонил сначала патологоанатому. Что со вскрытием? Патологоанатом ответил, что начали работать, но это исследование не одного дня – их же трое.

– Что там с нижней одеждой Виктории Первомайской? – спросил Гущин.

– Без белья.

Катя вспомнила рассказ хостес из бара – золотоволосый вертопрах по имени Егор, спасенный от пьяных хулиганов. Комбинезон от «Дольче Габбана» на голое тело при поездке в бар в возрасте пятидесяти пяти лет – многозначительная деталь.

Затем Гущин позвонил экспертам-баллистикам. Спросил, что с гильзами, собранными на месте убийств.

– Гильзы от патронов 9,7 калибра. Не чистые, много царапин, – отвечал эксперт. – Мы сначала предположили, что это пистолет «беретта». Но модель смущает – это может быть лишь «беретта» 1935 года, а это старье, они выпускались до середины шестидесятых. Так что это маловероятно. Скорее всего, этот калибр подбирали под травматику, переделанную под стрельбу боевыми патронами. Порой случается такая неумышленная имитация. Но мы только начали исследования. Выводы по гильзам и по трасологии в заключении дадим.

– «Беретта» тридцать пятого года, – хмыкнул Гущин. – Интересно. Коробка на восемь патронов у такого пистолета. В доме было истрачено шесть, два патрона оставались для старухи даже без перезарядки.

Он докурил сигарету, глянул на часы.

– А теперь куда, Федор Матвеевич? – спросила Катя.

– В клуб этот, в «Аркадию», хотел заехать. Нам в любом случае показания Лебедева необходимы.

– Так время уже к девяти часам. У них что там, фитнес допоздна?

– В будни да, а сегодня воскресенье. У них по выходным вечеринки для своих, – Гущин направился к машине. – Как мы выяснили сегодня, «Аркадией» владеет некая Алла Ксаветис, ей сеть фитнес-клубов досталась после громкого развода с мужем. Но от сети остались лишь «Аркадия» да фитнес-клуб в Померанцевом переулке, остальные разорились. И доли там проданы юридической нотариальной фирме «Гарфункель, Парамонов и партнеры». Герман Лебедев, кстати, в этой фирме младшим партнером. Он сейчас представляет интересы Ксаветис и занимается юридическим сопровождением клубных дел.

– Он ее… Помните, что Нелли нам о нем сказала?

– Возможно, и так. Хозяйку допросить не удастся – она пять дней назад улетела на Кипр. И пока неизвестно, когда вернется. А Лебедев сегодня работает в офисе в клубе. Мне менеджер сказала, он часто работает по выходным и засиживается допоздна.

Они снова отправились в «Аркадию». Кате не хотелось туда. Там, в «Аркадии», началась их погоня за Иваном Титовым, окончившаяся так страшно.

«Аркадия» встретила их темнотой, огоньками в парке – мерцала подсветка, горели масляные светильники-факелы в каменных чашах. На КПП их пропустили молча и угрюмо.

Звуки джаза…

И тот самый темный вальс Питера Гандри откуда-то из глубин парка. Видно, здесь все от него кайфовали.

Катя и Гущин оставили машину на стоянке и пошли к главному корпусу. На лужайке – огоньки, огоньки. Свечи под стеклянными колпаками, кейтеринг ресторана – вышколенные официанты у накрытых для ночного ужина столов. Барбекю, открытый бар, шведский стол с закусками. На подносах фужеры с шампанским и просекко. И при этом совсем мало гостей. Катя заметила лишь несколько пар. И еще стайку каких-то разряженных девиц, пьяных и томных. Время фитнеса уступило времени ночных развлечений. Только развлекались единицы. Обслуги было больше, чем гостей.

По дорожкам парка катались на цирковых колесах жонглеры, клоун-меланхолик подкидывал в воздух белые тарелки. Полуголый акробат, одетый факиром, изображал глотателя огня – выдувал целый факел оранжевого пламени. Ему вяло аплодировали из кустов, где скрывались столики и мягкие кресла.

Тихая, замогильная какая-то рублевская вечеринка – одна из последних на вольном воздухе перед осенним ненастьем.

На ресепшен в главном здании дежурила Нелли в странном костюме Белой Коломбины – ее набеленное и густо накрашенное лицо напоминало гипсовую маску.

– Карнавал тут у вас воскресный? – спросил Гущин, поздоровавшись с ней.

– Администрация старается хоть как-то прежних клиентов привлечь. Сейчас же все по домам сидят, кто не уехал. – Нелли вздохнула. – Это раньше по клубам тусовались, а сейчас дома у комелька. Зря все это, деньги на ветер. Мы, наверное, разоримся скоро. Придется другую работу искать.

– Герман Лебедев здесь? – спросил Гущин. – Нам надо с ним побеседовать.

– До сих пор в офисе. Сейчас я ему позвоню. Скажу, что опять полиция приехала, – Нелли набрала внутренний номер. – Герман, к вам приехали. Да, опять эти… хорошо, поняла.

Она указала рукой в сторону лужайки.

– Офис – первое бунгало по аллее. Он к вам сейчас выйдет.

Они пошли. Катя оглянулась – Нелли подозвала жестом сотрудницу, тоже одетую Белой Коломбиной или шахматной пешкой, словно просила подменить ее на ресепшен.

Они обогнули лужайку. Джаз стихающий… вальс-фантом, уплывающий в ночное небо – и раз, два, три… Мелодия скрипки… Что-то о потерях, боли и разбитых мечтах.

Она попыталась представить толстушку Анаис здесь, среди этого полумертвого карнавала. Миллениалы помешаны на розовом… Кошечка Китти. Необъятные шорты. По утрам и днем – пилатес и йога, а по ночам – шампанское и…

Вон двое на мягком диване за столиком уже колесами успели закинуться, отплыли в нирвану.

Герман Лебедев уже ждал их возле офиса. Если он что-то и выпил на этой вечеринке, то сейчас это по нему не было заметно. Одетый в строгий черный костюм-тройку и белую рубашку, он походил на очень красивого похоронного агента. Черный галстук приспущен, волосы снова слегка растрепаны. Он курил сигарету.

– Полиция Московской области, – Гущин официально представился. – Нам в прошлый раз не удалось с вами побеседовать. А это необходимо.

– Я понимаю. Я слышал в новостях. – Герман Лебедев глубоко затянулся сигаретой. – Ужасно. Шок. Мы все здесь все еще до конца не можем поверить. Двойной шок.

– Вы были знакомы с Анаис, как нам тут сказали.

– Она занималась здесь, в клубе.

– Но вы с ней общались.

– Да. Тут был неприятный инцидент. Мне пришлось вмешаться.

– Мы в курсе, – Гущин разглядывал его.

Катя, надо признаться, тоже. Такой мужчина… Боже, боже… Но сейчас у него вид какой-то… словно он на все махнул рукой. Отчаяние, безысходность… Он горюет, что ли, так сильно о девушке, за которую заступился перед ее ревнивым приятелем, когда тут, в «Аркадии», разыгралась та трагикомедия с поединком и лопнувшим лифчиком?

– А после той драки что было? – спросил Гущин.

– Ничего. Тишина.

– Титов больше здесь не появлялся?

– Нет. Кто бы мог подумать.

– А она?

– У нее здесь были регулярные занятия, насколько я знаю. Она часто приезжала.

– И вы виделись с ней?

– Конечно. Здоровались. Все как обычно.

Катя изучала его – слишком лаконичные ответы. И с мрачным выражением лица все это вроде не вяжется, вся эта показанная холодность, бесстрастность. Там еще что-то есть. В его взгляде.

– Она приходила к вам в зал исторического фехтования?

– Да, часто, но она не фехтовала. Это вообще тяжелый вид спорта.

– Иван Титов не угрожал вам после того инцидента с ножом? Не звонил? Мейлов не слал?

– Я с соцсетями не дружу, – сказал Герман Лебедев. – Это они, молодежь. Нет, все было очень тихо, спокойно. Все было так нормально. Поэтому я… мы все здесь глубоко потрясены случившимся.

– Значит, вы сейчас постоянный юрист клуба?

– Это что-то вроде подработки. Хотя здесь дел очень много. Документация, отчетность, все запущено. Банковские кредиты, долги. Я разбираюсь потихоньку. Основная моя работа в нотариальной фирме вместе с партнерами.

– Известная уважаемая фирма, – кивнул Гущин. – На юридическом петербургском форуме ваши коллеги – частые гости.

Герман Лебедев снова кивнул равнодушно и отбросил сигарету. Когда он говорил, на его щеках возникали ямочки. Это, с одной стороны, представляло контраст с его мужественной внешностью, твердыми чертами, а с другой – лишь добавляло привлекательности.

Катя запретила себе пялиться на него вот так – в открытую…

Ах, как она понимала сейчас Анаис!

Трудно устоять.

Почти невозможно.

Даже когда он мрачен и безразличен. А когда появляется, как рыцарь, чтобы защитить вас? Когда улыбается вам? Когда закрывает вас колетом от нескромных взглядов, от позора? Крепость сдается сразу, гарнизон счастлив умереть за одну его улыбку, за одно его слово.

Он глянул на нее. Можно утонуть в этих серых глазах. Но сейчас там… что? Не поймешь. То ли дымка боли, то ли сигаретный дым.

– Хорошо. Спасибо, – сказал Гущин. – Пока все. Если возникнут вопросы, мы к вам обратимся.