Каждому аз воздам! Книга первая

Шульга несколько раз пытался этому помешать, но, сосед по нарам, Володя Назаров его останавливал, – Не вмешивайся Санек, он сам сел добровольно играть, а если ты вступишься, то тебя воры потащат на правило. Твои действия будут трактоваться не по понятиям! Предложат исправить этот косяк и вернуть долг тебе. А там их будет не один десяток и при положительном решении воров, что ты не прав, тебя поставят на ножи. От всех, ты не отмахнешься. Их слишком много. Вокруг братьев Попиков всегда крутилась пара-тройка шестерок, которые были на подхвате. Принеси, подай и пошел к черту – не мешай! Попики были потомственными ворами, старший начинал тюремную жизнь еще наверно при царе Николае Вторым, младший Попик, худой, изможденный, намного моложе старшего, но какой-то он был заторможенный, всегда ходил угрюмый и злой, но заточкой и ножом махал неплохо. Хоть шмон (обыск) проходил ежедневно, он всегда умудрялся вовремя спрятать заточку. Он каким-то шестым звериным чутьем узнавал, что сейчас будет произведен шмон и с криком, – Атас, шухер, цветные на шмон канают, – вбегал в барак, и они успевали все запрещенные предметы попрятать. Минут через пять, залетали несколько солдат с офицером, всех зеков выгоняли на мороз, выход и вход перекрывались, и начиналась вакханалия, вспарывались подушки, матрацы, поднимались половицы, опрокидывали печку-буржуйку, простукивались стенки, перетряхивалась и ощупывалась вся одежда и соломенные матрацы. Что интересно, вертухаи, никогда не приходили в одно время, время прихода всегда держалось в строгом секрете, но каким образом младший Попик узнавал об этом, так и оставалось загадкой. Казалось бы, ну что можно спрятать в таких диких условиях? Нет же, ворье всегда что-то придумывало новое и порой вертухаи дивились находчивости этих сидельцев. Как-то, эти сучата, изобрели новый способ изготовления и сохранения браги, сахар был на вес золота, так они умудрились ставить брагу на ягодах морошке или голубике и мизерной щепотке сахара, если удавалось у кого-нибудь выиграть в карты месячную пайку. Шестерки, выходили работать в лес, но не работали, а заготавливали ягоду и по горсти, на дне кармана, проносили в лагерь. Когда набиралось нужное количество ягод, все приготавливалось, и они ждали удобный случай. Обычно это был, какой-нибудь предпраздничный короткий день. По бараку в нескольких местах висело несколько красных огнетушителей на случай пожара. Так эти доморощенные бутлегеры, вскрывали их, выливали все огнегасящее содержимое, промывали и все огнетушители заполнялись ягодами, сахаром и водой, дрожжами служил кислый хлеб. Все это чинно вывешивалось на положенные места и ждало своего часа, когда брага поспеет. Шмон, как всегда производился каждый день, но вертухаи ни о чем не догадывались. Проходила неделя, другая и начинался пир, как правило, он проходил ночью под выходные дни, когда шастало меньше начальства. Вот тогда Шульга насмотрелся, какой все-таки дурной народ, эти воры, их злобность и неадекватность превышала все нормальные пределы человеческих отношений. Перепившись браги, это были уже не люди, а озверевшие животные. Им доставляло видно большое удовольствие, измываться над людьми, которые не могли себе позволить постоять за себя. Поднимали сонных работяг и начинали глумиться над ними. Хорошо, если все это заканчивалось банальным мордобитием, но так бывало редко. Малейшее неповиновение и тебе в бок вонзалась острая заточка. Им ничего не стоило, схватить за голенище сапог или выломанный черенок от метлы и, пробегая по продолу (коридору) барака, разбивать спящим головы всем подряд. Этим любил заниматься изверг Овес. Никто не мог ответить, иначе забьют до смерти. Разбили один раз голову и Шульге, когда он спал, Шульга, молча, слез с нар, набрал воды из бачка, умылся, протер чистой тряпкой рану и пошел в воровской угол. Володя Назаров схватил его за руку, – Санек, ты куда? – Убьют же, их трое, и они все упившиеся! Шульга ничего не ответил, в бешенстве вырвал руку и направился к ворам.

– Овес, можно тебя на минутку?

– Кто там такой борзый, обзовись, бессмертный что ли? Откинулся немедленно полог и показалось отвратительное, рыжее в оспинах лицо Овса.

– Значит ты тварь, – зловещим шепотом продолжил Шульга на фене, – Не хочешь считаться с честным воровским законом и при случае запала, заваливаешь пса? То есть, ты считаешь, что это правильно, бить спящих людей сапогом по голове? Ты, сучонок, действительно решил, что твое поведение подобным образом, по воровским законам, не считается подлым поступком?

– Имею право, мы воровская масть! А ты кто такой?

– Какие вы воры, вы стервятники и вас надо повсеместно истреблять, честные воры такой беспредел среди арестантов не приветствуют. Да кто бы он ни был, это же все-таки человек, пусть виновен, пусть проигрался, но он не должен подвергаться таким мерзким пыткам и унижениям. Ты падаль, и не должен жить на этом свете, твой жуткий смрад разносится далеко вокруг и отравляет жизнь нормальных людей. Ответить Овес не успел, Шульга со всей силы сверху вниз, ударил в это ненавистное лицо. Овес громко хрюкнул, ударился головой о раскаленную трубу буржуйки и повалился на пол. Двинувшись дальше, он ребром ладони проломил ему кадык и тот замолчал навеки. Старшего Попика он убил ударом в сердце открытой ладонью, а младшему, для начала сильнейшим ударом ноги в промежность устроил знатную яичницу, а когда он жутко заверещал и схватился за причинное место, просто руками, переломил его цыплячью шею! Весь барак видел это быстрое смертоубийство, но никто не проронил ни слова. Повисла мертвая тишина. Никто не ожидал, от всегда внешне спокойного Шульги, таких решительных действий. Молча поднялись с нар Володя Назаров и еще трое политических. Они оттащили труппы в закуток, потом оставшуюся брагу разлили по одежде, переворошили все их постели и измазали кровью два кирпича, которые для жара, лежали на печке-буржуйке. Так же молча, они улеглись на свои места и затихли. Шульга вымыл руки и тоже, не проронив ни слова, лег на нары. В бараке по-прежнему было ни звука. И тут вдруг, в звенящей тишине в дальнем углу раздался тихий хлопок, потом еще один, потом два, три и весь барак, а там было более двух сотен человек, дружно захлопал. Володя Назаров привстал и тихо шепнул на ухо Шульге, – Аплодисменты, сэр в вашу честь! Вы это заслужили сударь, надеюсь, не найдется сучонок, который донесет этот акт возмездия куму! А здорово у тебя получается драться, где научился?

– Жизнь несчастливая научила! Рано утром Володя Назаров, как бы невзначай, подошел к двум шестеркам и между делом предупредил, что если вдруг, нам покажется, что вам надоела ваша бренная жизнь, то мы это дело быстренько исправим и темной ноченькой попросту, по-тихому удавим. И скажем, что вы сами поубивали друг друга! Через час, громыхая сапогами, влетел в барак кум, кипеж был вселенский, сначала, как всегда, фирменный кропотливый шмон, потом допрос с пристрастием каждого зека. Все твердили, как под копирку, вот огнетушители, вот брага, вот кирпичи, перепились и поубивали друг друга. Кум, как ни орал, как ни бесновался несколько дней, но так ничего толком не добился, одни говорили про брагу и кирпичи, а другие твердили, что спали и ничего не видели. Трупы днем отнесли на проходную вахту и жить стало чуть спокойней. Ворье притихло и все ждали перемен. И они дождались! Осенью вышел известный приказ Сталина, о фильтрационных лагерях и принудительной высылке неблагонадежных из прифронтовой зоны и все очень сильно в лагере изменилось. Сюда стали прибывать люди, ни каким образом не связанные ни с политикой, ни с блатным миром. Это был контингент с неблагонадежной пятой графой. Стали прибывать поволжские немцы, чеченцы, кабардинцы, карачаевцы, греки, крымские татары, но были и полицаи, прибалты не принявшие советскую власть и откровенные бандеровцы успевшие послужить у немцев и люто ненавидели советскую власть. Этих последних невзлюбили и воры, и политические. Воры поняли, что с этим контингентом им не справиться, это были здоровые, упитанные на вольных хлебах люди и им в корне не понравились воровские понятия. Эти люди хотели просто выжить и по возможности сохранить свои жизни. Но, через некоторое время, полицаи и бандеровцы стали по одному неожиданно пропадать, то на делянке сосной придавит, то током невзначай убьет, то замерзнет за бараком. Добавило сумятицы и то, что стали прибывать фронтовики из тех, которые были когда-то ворами, но изъявили желание воевать на фронте. В начале войны многие «законники» были призваны в РККА из лагерей, правда находились и те, кто пошел на фронт добровольцем. Такой поступок считался порочащим масть вора и однозначно служил поводом для развенчания обладателя этого титула. Впоследствии их "правильные воры" окрестили ссучившимися ворами или просто суками. Они по каким-то причинам, завязали с воровской жизнью, ушли добровольно на фронт, но преступили суровый закон войны и оказались здесь. И началась нешуточная резня! Резали сук непримиримые воры, а честных воров резали суки, доставалось и политическим. Но, как ни странно, ссученные воры и осужденные фронтовики так не беспредельничали, как урки, видно знали цену человеческой кровушки. Война катилась по просторам СССР, уже была занята Украина и Белоруссия, этот вал сметал все на своем пути.

Администрация лагеря окончательно ужесточила режим содержания и прежде всего взялась за всевозможных воров и блатных. Выход на работы стал обязательным для всех, независимо от масти и воровской иерархии, воры взвыли, но делать нечего – умирать-то никому хочется, а изменения были довольно суровыми, если не сказать драконовскими. Раньше за отказ от работы водворяли в штрафной изолятор сроком до десяти суток, то теперь за это уже судил военный трибунал по статье 58, параграф 14 (контрреволюционный саботаж) и, как правило, приговор был один – расстрел. Каждый вечер на поверках стали зачитываться приказы со списками зэков, расстрелянных за контрреволюционный саботаж: то были преимущественно уголовники-рецидивисты. Сладкая жизнь воров закончилась. Уж теперь не полежишь днем в бараке, убивая время за картишками. Не вышел на работу – статья 58, параграф 14, и к стенке. И воры, ломая свои воровские устои, потянулись добровольно на фронт.

К осени 1942 года, когда немец подошел к Сталинграду, был издан приказ, где предписывалось создавать на фронтах подразделения контрразведки для выявления в прифронтовой полосе предателей, дезертиров, агентов вражеской разведки и их пособников. По сути, начала создаваться фронтовая контрразведка. Немец пер напролом, занял Минск, Киев и подходил к Сталинграду. Катастрофически не хватало кадровых разведчиков. Тогда начальник Управления Особых отделов НКВД СССР Меркулов с заместителем начальника 1-го Разведывательного управления НКГБ СССР Судоплатовым (позже он стал преподавать в Школе особого назначения НКВД), обратились к Берии с предложением, выпустить из тюрем бывших сотрудников разведки и госбезопасности, которые были уволены или находились в заключении. Лаврентий Берия, помявшись для порядка, дал согласие. Многие бывшие разведчики, находящиеся в заключении, начали сами писать заявления с просьбой вернуть их в строй, так как решили, что лучше смерть на фронте, чем медленно сходить с ума в этих нечеловеческих условиях. Написал такое заявление и Шульга, и забыл об этом, суровая реальность Колымы, начисто выбивала все надежды, прошло три месяца, никто его не вызывал, и он уже смирился со своей участью и стиснув зубы вкалывал на лесоповале. Усиленная пайка хлеба, была платой за этот стахановский труд. И вдруг, вечером, когда, вымотавшись до предела, Шульга хотел без сил, грохнуться на нары в бараке прозвучала его фамилия. – Шульга, зека Шульга, есть такой? Сосед по нарам Володя Назаров толкает в бок, – Санек, кажется, тебя вертухай кличет, вон как разоряется! Шульга вскинул голову и прислушался, да, это наверно это его, так как он за время своего ареста ни разу не встречал своих однофамильцев. Володя, бывший бригадир МТС, был тихим и не конфликтным парнем, любил слушать, темными промерзшими вечерами рассказы начитанного Шульги и немудрено, что они сдружились. Три года назад Владимир на одном из сельских собраний, критикуя начальство из района необдуманно выпалил, что люди никогда не выполнят эту драконовскую норму и падают уже без сил, а в районе начальство в теплых кабинетах сидит и раздает директивы. Его обвинителям показалось, что при этом он грозил пальцем, глядя на портрет вождя. Ему дали 6 лет лагерей с последующим поражением в правах на два года. Шульга подивился его приговору, но промолчал. Вообще лагерь научил его поменьше болтать и больше слушать.

– Я Шульга, кому понадобилось мое бренное тело? В бараке прекратился гомон, все притихли, этот контингент довольно подозрительно относилась к зекам, которыми интересуется администрация лагеря. Стукачей и сексотов в этой среде не любили и относились к ним враждебно.

– Шульга, срочно явиться к начальнику спецчасти! – Бегом, бегом разведчик, дождался, там тебя ждет сюрприз! Делать нечего, надо идти, не хочется за неповиновение оказаться в карцере без еды. Он поднялся, намотал онучи, надел валенки, плотнее запахнул бушлат и поплелся на вахту.

– Александр? – попридержал его Назаров за рукав, – Ты больше ничего не натворил? В спецчасть просто так не вызывают или довесок к сроку или пересмотр дела.

– Нет, Володя, я чту уголовный кодекс и ничем противозаконным не занимался! Солдат с автоматом, сверил номер на бушлате Шульги со своим списком и открыл дверь в добротное деревянное здание администрации лагеря. Шульга отряхнул валенки от снега и пошел искать двери спецчасти, до этого он ни разу не был в этом заведении, здесь было тепло, пахло овчиной, едой и гуталином. Перед дверью остановился, по заведенной привычке, поправил робу, жиденькую шапку и постучал.

– Войдите! – За столом сидела миловидная женщина в чине капитана, лет сорока и пила чай,

– Кто таков? Представьтесь!

– Заключенный Шульга, ст. 58.п.1, осужден к 8 годам лишения свободы, по вашему приказанию прибыл!

– О, произнесла женщина, – Сразу видно военную косточку, присаживайся, вот бумага – читайте! Шульга вчитывался, вдруг сердце бешено забилось и медленно стало опускаться в ноги. Согласно постановлению Совета народных комиссаров СССР и Приказу генерального комиссара государственной безопасности СССР Л.П. Берии, вы Шульга Александр Николаевич, 1916 года рождения, осужденный по ст. 58.п.1 к 8 годам лишения свободы, освобождаетесь от отбывания оставшегося срока наказания и переводитесь в резерв НКВД СССР! Вы полностью восстановлены в правах, вам вернут все награды и воинское звание.

– Вам, Шульга Александр Николаевич, следует явиться через 15 дней в Ленинград на Фонтанку, деньги на питание, предписание и личные документы получите сейчас же и через час вас отвезет грузовик на станцию. Вы переводитесь в резерв НКВД. Ноги не держали, пришлось облокотиться на стол. Предательски задрожал голос он заикаясь спросил, – Вы это серьезно гражданин капитан?

– Товарищ Шульга, – рассердилась начальник спецчасти, – Ого… уже товарищ – хороший признак! – пронеслось в голове Шульги, – Такими вещами не шутят, я не хочу оказаться на вашем месте! Шульга попятился, – Можно пойти собраться? – Нет! Во избежание ненужных расспросов, вас уже отсюда не выпустят! Ваши личные вещи вам принесут на вахту! Шульга, ощущая слабость в ногах, вышел в коридор, земля стала уходить из-под ног, он обессиленный устало прислонился к стене. Дыхание сперло, предательский комок подкатил к горлу. Неужели весь этот зловещий ад закончился? Что значит в резерве? Что же меня ждет впереди?

Глава вторая

А начиналось все очень красиво и обещающе! Родился Сашка Шульга в Киеве 3 октября 1916 года в семье обрусевшего немца и русской учительницы немецкого языка. Он с самого детства словно имел шило в одном месте: нигде и никогда больше пяти минут не мог спокойно усидеть, вечно куда-то бежал, постоянно падал, разбивал коленки и набивал шишки, встревал в приключения и влипал в неприятные истории. А историй этих было великое множество. Никто его не мог остановить, ни школа, ни учителя, ни тем более его родители. Шульга был молод и горяч. Мозги были, но они еще, в этом возрасте спали и ждали своего часа. Адреналин, своим действием, забивал все разумные доводы. В семье между собой редко говорили по-русски, но только тогда, когда не было у них русскоязычных гостей, ближе к 1933 году все стали относиться к немцам с некоторым подозрением, что не мудрено, события в Европе настораживали и пугали своей непредсказуемостью. К власти в Германии пришел Адольф Гитлер. Шульга окончил с отличием школу и с выбором профессии, колебаний не испытывал, он твердо решил стать военным. Но были проблемы с пресловутой пятой графой. Детей немцев, евреев, поляков, чехов не рекомендовалось брать на учебу в ведущие военные училища, считали их политически неблагонадежными. Вот и его мечте не суждено было сбыться. Когда Шульга сдал на отлично вступительные экзамены в Киевское военное училище, ему в мягкой форме, но настоятельно, рекомендовали не поступать в это училище, во избежание проблем в будущем. Разругавшись с приемной комиссией, он выскочил в коридор и с силой саданул дверью так, что задрожали стекла. Прижавшись лбом к оконному стеклу в коридоре, он беззвучно разрыдался. Все бессонные ночи, все дни, которые он провел за зубрежкой экзаменов, военного устава, пошли прахом. Это был удар ниже пояса. У соседнего окна расположился крепкий, чуть выше среднего роста, мужчина лет тридцати и тоже смотрел в окно, где под песни, на плацу военного училища, курсанты отрабатывали шагистику. Вдруг, он повернулся к Шульге и по-немецки обратился к Шульге,

– Что камрад, выперли с треском? По пятому пункту? Мне это дело знакомо! Сам был из неблагонадежных! Шульга, с досадой довольно резко ответил, – А вам какое дело? Вы кто такой?

– Да в общем никакого, но знаю, кто ты и кем хочешь стать!

– Это к вам не имеет ни малейшего отношения!

– Ошибаешься, порой люди в своей жизни, делают непростительные ошибки, за которые потом расплачиваются всю оставшуюся жизнь. Я из тех, кто помогает, а порой наоборот, усугубляет положение этих людей в нашем обществе. Кто ты будешь, став военным офицером? Скажу откровенно – пушечным мясом! В современной войне ты не проживешь и трех дней! Знаю, знаю, что ты мне хочешь сказать, мол, геройская смерть, это, как говорят, и на миру красна, но на войне частенько случается, что больше толку бывает от живых! Знаешь Александр Николаевич, никогда не позволяй правде стоять у истоков красивой истории. Ты понимаешь, о чем я? – Не совсем!

– Куришь? – и он без замаха, стремительно бросил пачку «Севера» ему в лицо!

– Что вы себе позволяете? Но каким-то шестым чувством угадал траекторию полета папиросной пачки и схватил её возле собственного лица.

– Нет, не курю, мы советские немцы не очень жалуем эту дурную привычку! И щелчком, отправил пачку его владельцу. Незнакомец не менее эффектно поймал пачку и сунул в карман.

– Ну и правильно, я тоже не употребляю! Но предложить обязан!

– А для чего тогда этот цирковой трюк? Я довольно далек от циркового искусства и всякие уличные шапито не для меня!

– Так я и думал, резок, зол, решителен, но недальновиден и не наблюдателен, это ничего, все в жизни приходит с опытом, а опыт, как говорится – дело наживное. Может, продолжим наш разговор в более приятной обстановке и с меньшим количеством любопытных глаз? Я знаю недалеко, есть весьма приличное кафе, где можно отдохнуть и поесть мороженное. Шульга напрягся, эта навязчивость незнакомца ему стала не нравиться. Он решительно закинул сумку с книгами на плечо

– Извините, но у меня имеются неотложные дела и у меня совсем нет времени поедать мороженное с незнакомцами. Тем более что уже время обеда и меня с нетерпением ждут дома!

– Разрешите представиться, незнакомец улыбнулся, – а попутно и познакомиться, – капитан Глебов!

– Капитан? С какого это рожна, я понадобился целому капитану? А каких родов войск вы капитан? – Об этом я и хочу с вами поговорить в более подходящей обстановке. Сашка с сомнением вглядывался в лицо капитана и думал, – Что нужно этому человеку? Он не внушал ему доверие, очень подозрительный тип, ладно, посмотрим, в милицию я его сдать всегда успею. Глебов усмехнулся, – Дырку взглядом протрешь и на будущее, не советую сдавать меня милиции и тем более поднимать шум вокруг моей персоны! Шульга вздрогнул и подивился проницательности собеседника.

– Да кто вы такой, что не боитесь нашей бдительной милиции? Откуда вы узнали о моих намерениях? Об этом мало кто знает!

– Вопросы будем задавать потом, а сейчас – прошу, неподалеку я видел уютный летний садик и там есть кафе с мороженным и лимонадом. И давайте сразу договоримся, я знаю о вас все, но пока не будем вдаваться в детали. И говорите тише и лучше нам перейти на русский язык. Действительно, проходящие по коридору абитуриенты уже стали обращать внимание на них, что вполне естественно, два человека, стоят друг против друга и разговаривают на повышенных тонах, да еще на каком-то непонятном им языке, который они не знали. Глебов повернулся и, не оглядываясь, зашагал к выходу, он, как будто знал, что Шульге ничего другого не останется, как последовать его примеру. Что и случилось, Шульга припустил за Глебовым еще в большем недоумении, что этот капитан из себя возомнил? Уже выйдя на улицу, капитан строго сказал, – Александр Николаевич, вам следует перейти на ту сторону улицы и несколько на 15–20 шагов, отстать от меня. Рекомендую запоминать всех людей, автомобили, дома и киоски, все, что встретится на вашем пути. Идти нам недалеко. Шульга, чертыхаясь и еще в большем недоумении, начал вглядываться в окружающую обстановку. Вот бабушка, ругаясь, ведет внука, неслуха, у которого все лицо было измазано в шоколадном пломбире. Вот молодая парочка, высокий парень брюнет и рыженькая стройная девушка среднего роста, остановились у афишной тумбы и что-то там читают, а вот, по улице громыхает грузовик ГАЗ-АА, в кузове примостилась семья из троих человек, весь кузов забит житейским скарбом, видно переезжают на новое место жительства. И тут, ему преграждают дорогу три парня, по их виду, Шульга сразу определил, что это местная шпана, у одного блестит фикса в челюсти, один упитанный, но низенький крепыш в кепке, залихватски заваленной назад, а вот третий, этот, скорее всего был законченным бандитом. Он был постарше этих двоих и руки его зловеще синели воровскими перстями. Они угрожающе обступили его и глумясь приступили к расспросам.

– Ну фраерок, чем обрадуешь правильных бродяг? – обратился к нему старший, – О, котлы, сгодятся, он развернул руку Шульги и показал дружкам часы, имеется малость рыжья, – он заметил маленькую, позолоченную цепочку на шее Шульги, – шкары клевые, комсоставские, да, дурень? – он подёргал брюки за карманы, – Оба-на! – А клифт-то, шикарный, скажу я вам тетя Соня, он попытался пощупать пиджак, который Шульга нес через плечо, – Смотри братухи, какой упакованный фраерок нам попался! Оглянувшись, Шульга в растерянности поискал Глебова, но он остановился возле газетного киоска в двадцати шагах от него и что-то там покупал. На помощь рассчитывать не приходилось, да и кто он мне, этот таинственный капитан? Упитанный шкет процедил сквозь зубы, – Сымай болезный обнову, мы тебя сильно бить не будем. Все его приятели зашлись лошадиным ржаньем, – Иди к маменьке и пожалуйся на нас и на несправедливую жизнь в нашем городе! Шульга понял, эти мелкие уркаганы ни за что его просто так не отпустят, и решил бить первым, выбрал расписного, он был самый опасный и возможно с финкой за пазухой. Шульга, отвлекая внимание и усыпляя бдительность шпаны, проговорил, – Вы все вещи хотите у меня забрать? А как же я пойду домой? Голым? – Нет, мы тебе вот, подкинем сменку, – старший стянул с себя замызганный пиджачок и театрально стал поворачивать его разными сторонами, как бы демонстрируя его целостность и сохранность. Вот момент, руки урки заняты, и он не сможет их сразу освободить. Шульга почти без замаха, нанес сокрушительный удар правой рукой в челюсть урке. Грабитель, хватая беззвучным ртом, воздух повалился на толстого, тот пятясь, сел на пятую точку и падающий урка пригвоздил его к земле. Оставшийся грабитель заметался по мостовой, потом с изумлением посмотрел на своих подельников и припустил вниз по улице, при этом он орал, что мы еще встретимся и мстя наша будет беспощадной. Шульга подошел к лежащим грабителям и с некой долей сарказма произнес, – Ну, кто первый примерит мой клифт, или, как там он у вас по фене называется? Кто на новенького? Расписной был еще в глубоком нокауте, а толстый по щенячьи заскулив, на карачках стал отползать на безопасное расстояние. Шульга с разбега поставленным ударом, по-футбольному от души двинул по объемной заднице грабителя, тот подлетел и каким-то неимоверным акробатическим кульбитом, приземлился на ноги и рванул, как спринтер, не смотря на свой упитанный вес. И тут Шульга услышал аплодисменты! Оглянувшись, он увидел Глебова, который громко хлопал в ладони и при этом весело смеялся! – Браво студент! Туше! Безоговорочная победа!