Место Снов

Ляжка сделал блаженное лицо и закатил к небу свои лягушачьи глаза, отчего Зимин сразу понял, что хочет Ляжка никак не меньше двух тысяч.

– Ну, хорошо, – согласился Зимин. – Пусть две. Только ты со мной пойдешь. Вместе прогоним. Смотри, если фуфло, я тебе всю харю до пояса распишу, сукинс.

– Без база, – согласился Ляжка. – У меня как раз есть два часа. Давай поскорее, какие-то тучи ходят…

Они вышли из гаражей и быстро двинулись домой к Зимину.

Дошли быстро. До квартиры почти добежали. Зимин долго возился с замком – руки дрожали.

Мать ждала в коридоре. Она забрала у Зимина продукты, пересчитала в ладони мелочь и протянула сыну десятку.

– Спасибо, ма, – Зимин спрятал десятку в карман.

– Отец собирается лодку резиновую купить, – как обычно, сообщила мать. – Летом поплывем по северным рекам.

– Здорово, ма, – улыбнулся Зимин. – Классно. Мы ко мне пойдем, у нас завтра математика. Повторим.

– Идите, – кивнула мать, – а я рыбу пока пожарю. Есть ведь будете?

– Будем, – быстро ответил Ляжка.

– Ну и хорошо. – Мать ушла в кухню.

Зимин и Ляжка укрылись в комнате.

Комната у Зимина была небольшая, но путевая: телек, мультиплеер, стены в излюбленных плакатах – тут тебе и «Анаболик Бомберс», тут тебе и «Черный Бим», тут тебе и британский флаг, и Мисс «Сливочная Европа—2004», все как надо, все как водится у настоящих людей. В углу он – великий и могучий компьютер – подарок папахена, награда за среднюю успеваемость и надлежащее поведение в позапрошлом году. В такой комнате можно было счастливо прожить всю жизнь, Зимин в этом не сомневался. Если бы еще в стене был люк, из которого пару раз в день вываливались бы пицца и бутылка сока, Зимин взял бы и задвинул входную дверь шкафом, чтобы не лезли к нему эти, которые снаружи.

– Нормальная у тебя матуха, – позавидовал Ляжка. – Классная. Не то что у меня, у меня просто выдра. Одни макароны. А твоя вон рыбу готовит…

– А… – протянул Зимин. – Дура…

Он закрыл дверь и приложил к ней ухо. Мать жарила рыбу, было слышно, как шипит и стреляет масло, как брякает о сковородку лопатка. Отец любил жареную рыбу, это было фамильное.

В двери имелась щеколда – как символ невмешательства родителей в частную жизнь их сына, щеколду закрывать запрещалось, за закрытой щеколдой могли происходить «ненужные вещи». Так считала мама, отец с ней, в общем-то, был согласен.

Зимин сел на диван.

– Давай, – он протянул руку.

Ляжка извлек толстыми пальцами переносной диск и передал его Зимину. Зимин взял плоскую коробочку. Руки у него слегка дрожали, и ему пришлось подвергнуть себя психическому усилию, чтобы эту дрожь унять – переносные винчестеры были устройствами хрупкими и часто ломающимися, тряска им была ни к чему. А этот еще и подержанным был, причем изрядно подержанным.

– Не кони, – усмехнулся Ляжка. – Все рулем.

Диск был совсем обычный. Заурядный. Серебристая коробочка, вот и все. Внутри пощелкивают головки. Зимин повертел его и так и сяк, даже понюхал, но ничего выдающегося не обнаружил, кроме, пожалуй, глубокой царапины на поверхности. Зимин никогда не подумал бы, что такая великая вещь, как «Место Снов», может храниться в таких обыденных недрах. К тому же с царапиной.

Царапина Зимина обеспокоила, царапина могла помешать нормальному чтению секторов, поэтому взволнованный Зимин достал специальный спрей и на всякий случай опрыскал сомнительную борозду. Ляжка перехватил спрей, прочитал содержимое и прыснул себе в нос, отчего глаза у него еще больше вылезли из орбит.

– Для настроения, – пояснил он. – А то в башке туман какой-то…

Зимин выждал минуту, пока царапина не затянулась, и подключил диск к компьютеру.

Диск зажужжал и замигал голубым светодиодом, Зимин облегченно вздохнул и приблизился к экрану. Ляжка пристроился справа. Зимин растянул наушники, один себе, другой Ляжке, они затаили дыхание и стали смотреть.

– А ты, вообще, если честно, зачем все это заварил? – неугомонный Ляжка вытянул из обоймы на столе DVD с игрушкой.

– Отвали, – буркнул Зимин.

– Хочешь, наверное, таким же стать? – Ляжка постучал ногтем по обложке диска.

На обложке был изображен мускулистый человек со зверским лицом, по которому легко определялось, что человек этот не просто так человек, а герой. Возможно, даже супергерой.

Туловище в выпуклом блестящем нагруднике, пулеметные ленты крест-накрест, из-за плеч торчат рукоятки мечей. Руки голые – это чтобы была лучше видна качественная мускулатура с высоким уровнем сепарации мышечных волокон. В правой руке блестит зазубренный нож, с которого стекает густая зеленоватая субстанция, видимо, вражеская кровь. В левой руке дымится огнемет. Под ногами поверженная рептилия гадкого вида, из вспоротого брюха на песок выползают зелено-оранжевые кишки.

– Хочешь стать таким вот перцем? – приставал Ляжка. – Потрошить чудовищ, спасать белокурых красавиц? Знаю, хочешь, все вы, игроманы, об этом мечтаете…

– Не мешай… – Зимин отобрал у Ляжки диск и спрятал его в тумбочку.

– Не мешайте ему – он загружает Мечту! Идет загрузка Мечты…

По экрану поползли давно знакомые Зимину по многочисленным журнальным описаниям и слухам сиреневые полосы и зигзаги. Зимин стал следить за этими полосами и зигзагами, поскольку знал, что для того, чтобы проникнуть в «Место Снов», нельзя упускать никаких деталей и нужно внимательно следить за происходящим на экране.

Если верить слухам, после полос и зигзагов должны были появиться спирали и воронки, и спирали и воронки действительно появились. Зимин посмотрел на Ляжку – в его глазах спирали и воронки переворачивались и заплетались в странный узор.

Скоро все эти полосы, зигзаги, воронки и спирали начали вдруг сходиться в совершенно небывалые фигуры, от которых у Зимина закружилась голова и вспомнилось причудливое слово «фрактал» [4]. Зимину захотелось оттолкнуться от экрана, но почему-то это у него не получилось, экран затягивал его внутрь, и сколько Зимин ни отталкивался руками, экран не отпускал. Зимину стало немного страшно, он даже подумал, не закричать ли, но кричать не стал. Большим пальцем левой ноги он нащупал кнопку электропитания и на всякий случай приготовился ее нажать.

– О, блин, – завыл справа Ляжка. – Во плющит-то…

Фигуры мелькали все быстрее и быстрее, но вдруг остановились все разом и растаяли. Экран стал совсем белым, а потом на нем возникла надпись черными буквами: «Добро пожаловать в Сон!»

– Это все? – успел разочарованно спросить Зимин.

И тут экран сложился, из него быстро выскочила желтая молния и клюнула Зимина прямо в нос.

Бум.

Бум. Бум.

Глава 3

Зимин и человечество

Жил-был на свете Зимин. Так его все называли, даже родители.

– Зимин, слетай в магазин, – говорила мать.

– В лом, – отвечал Зимин, но в магазин шел, чего было делать?

– Зимин, футбол смотреть будешь? – спрашивал отец.

– Ломы, – отвечал Зимин, но футбол смотрел, хотя и не любил.

Лица официальные, завуч или там классная руководительница тоже, всегда называли его по фамилии.

Зимин.

– Зимин, дружочек, мне кажется, твоя успеваемость оставляет желать лучшего…

Говорила классная руководительница, и Зимин вздыхал.

– Позвонить, что ли, твоим родителям?

Говорила завуч, и Зимин морщился. Переговоры завуча с матерью заканчивались всегда одинаково – урезанием драгоценного компьютерного времени. Или и того хуже – обращением к отцу. Отец являлся с дежурной отверткой, с горестью глядел на своего отпрыска, после чего снимал с компьютера Зимина жесткий диск. Жесткий диск помещался под арест в отцовский сейф.

– Зимин, Зимин, – вздыхал отец, накручивая на диске хитроумную комбинацию из даты и года своего рождения.

Больше отец ничего не говорил, но Зимину всегда казалось, что отцу хочется добавить: «Ты позоришь нашу фамилию». Сам Зимин так бы и сказал, не удержался бы.

Вообще-то, собственная фамилия Зимину нравилась, и позорить ее он никак не собирался. Фамилия у него была мужская и серьезная. Хорошо звучащая, как по-русски, так и по-английски. И даже по-немецки. А может, и на каких других языках, Зимин не уточнял.

Зимин. Винтер. Красиво. Благородно. И простора для кличкоделов особого нет. Ну, Зимин. Зимин и Зимин. Зима. Нормально.

С такой фамилией можно чем угодно заниматься. В космос летать, в политику идти, науку двигать. Да мало ли чем, Зимин еще не определился. Зато определился его отец. Отец в отличие от Зимина был уже умудрен и знал, что в жизни главное.

– Самое главное – найти себя, – говорил отец. – Ясно знать, что ты хочешь…

– Угу, – отвечал Зимин. – Ясно знать – это важно…

Сам-то Зимин еще не знал, зато знал отец. Отец знал, что Зимин должен окончить школу, закончить институт и поступить на вертолетный завод, на котором работал он сам. Отец Зимина был инженером-энергетиком, но на энергетика при этом совсем не походил. Энергетики в представлении Зимина были мускулистыми людьми в желтых касках, от них пахло озоном; когда их било током, они обвисали на проводах ЛЭП, как перезрелый виноград. Его отец никогда не обвисал на проводах, и в этом, по мнению Зимина, и заключался его главный недостаток. Отец был толстым, хорошим человеком, у него была жена, сын, подержанный американский автомобиль, аквариум с анцитрусами и новый японский фотоаппарат. Каждое воскресенье отец выходил в город и делал вялые «фотографии жизни», заносил их в специальный альбом и показывал гостям. Гости восхищались и говорили, что у отца талант.

Мать Зимина была тоже хорошей женщиной, она читала журналы про парковый дизайн и про пищевые добавки, очень хорошо разбиралась в драгоценностях и парфюмерии. Ее любимым занятием было приготовление борща, но она этого не знала, а само приготовление борща крайне не уважала, поскольку считала, что борщ унижает современную женщину. Мать работала технологом на сырно-горчичной фабрике, делала плавленый сыр, горчицу и карьерный рост, она родила бы еще пару-другую Зиминых, но отец новых Зиминых не хотел.

Мать мечтала, чтобы Зимин вырос и стал юристом и человеком.

Сам же Зимин не знал точно, кем он хочет быть. Во всяком случае, не юристом, это уж точно.

Вообще-то, Зимин не знал даже толком, кто он есть.

Как-то раз класс писал сочинение на тему «Автопортрет». Зимин думал над сочинением целый урок, а потом написал: «У меня автопортрета нет». Написал так Зимин не потому, что был ленив или ложно скромен, а потому, что, сколько ни старался, никак не мог обнаружить в себе хоть какую-нибудь особенность или оригинальность, которую стоило бы описать. Зимин был как все. И если бы вы его попросили даже не написать, а хотя бы просто рассказать о себе, он не стал бы этого делать.

Нечего зря болтать, сказал бы Зимин. Уселся бы за клавку, прошел бы пару кровавых уровней дежурного трехмерного мочилова. Потом поторчал бы в чате или посетил сайт «Мертвые американские города». А если бы вы стали настаивать, Зимин потерпел бы вас немножко, а потом выключил бы комп и лег бы спать. И опять же не в силу своей какой-то особой сверхзаносчивости, а в силу того, что люди Зимина ничуть не интересовали. Вернее, интересовали исключительно с прикладной точки зрения – как менеджеры компьютерных салонов, развозчики пиццы, продавцы пиратских дисков с музыкой и программами, соперники по сетевым баталиям и сочинители анекдотов про незадачливых программистов.

Остальные представители человеческого вида Зимина занимали мало. Его вообще мало что занимало.

– Зимин, – говорила ему иногда мать. – Как ты живешь? Тебя же ничего не интересует! Ты же круглые сутки за своим компьютером пропадаешь! У тебя же вся молодость мимо проходит. Жизнь идет своим курсом, а ты своим. Вернее, ты даже не идешь своим курсом, ты стоишь своим курсом.

Зимин зевал и отвечал:

– Жизнь идет своим курсором, круто… Ма, чего ты, а? Я же в карты не играю.

Мать утрачивала дар речи, Зимин возвращался к монитору. Мать бежала на кухню, пила чай, потом возвращалась:

– Зимин, ты живешь даже не как улитка! Улитка хоть ползет. А ты даже не ползешь! Ты стоишь! Я тебе уже говорила это! Ты существуешь из-под палки!

Зимин пожимал плечами. Он был согласен со своей матерью. Но, с другой стороны, так жили все вокруг.

– Все так живут, – говорил он. – Все-все…

Мать горестно смотрела в потолок.

Все так живут, повторял себе Зимин.

Просыпаются, потому что надо вставать, чистят зубы под страхом кариеса, едят с утра овсянку, чтобы не заработать гастрит, ходят в школу, чтобы получить аттестат, таскаются в магазин, чтобы не ругаться с родителями. Он, Зимин, тоже так живет. И будет жить.

Чтобы не разочаровать отца, поступит в политехнический институт и окончит его без троек. Потом, чтобы не ругаться с матерью, женится на дочери ее знакомой по сыро-горчичной фабрике. Потом, чтобы не ругаться с женой, пойдет на вертолетный завод руководить изготовлением лопастей для вертолетов. Все будет так. Ничего интересного.

Зимин думал об этом немного, а потом бросал думать. Так и шла жизнь. Когда у Зимина спрашивали: «Эй, фуфел, математику сделал?», он говорил: «У-у, блин, отвали…» А если спрашивали: «Нет ли у тебя полтешка до среды, медуза?», он выдавливал: «Купи себе ласты…»

Иногда, когда возникала необходимость, Зимин говорил и более длинные фразы, такие, как: «Что у вас есть в наличии из последних тактических симуляторов?» Или там: «Ма, да не хочу я есть с утра, у меня идиосинкразия [5]…» Или, к примеру: «Не скользи, удод зеленый, убери свои поганые грабли, а то я их невзначай напополам обломаю». Но это случалось лишь в самых редких случаях, потому что Зимин был существом крайне миролюбивым и в своей жизни дрался всего один раз.

Да и то давно.

Друзей у Зимина не было.

Друзей не было ни внешних (это из-за компьютера и льготной подписки на игровую серию «Новинки 3D экшн»), ни внутренних (это потому, что Зимин не верил в веселого шведа с пропеллером за спиной и рыжими патлами на башке, он верил во флагмана шведского автомобилестроения и его люкс-серию).

И животных же, которые, как известно, вроде бы друзья человека, Зимин тоже не любил. Когда он оказывался в помещении, где присутствовало животное любых размеров, от джунгарского хомяка до дрессированного слона, Зимин начинал нервничать и свирепо чесаться.

Считалось, что у него аллергия.

Первый и последний его вроде бы друг, парень с нехарактерной для друзей фамилией Агуадилья, любил посещать столовые на городских окраинах и зачем-то порезал Зимину диван. Как раз тогда они играли в один космический симулятор, Зимин отлучился на кухню за пирожками, а на следующий день обнаружил, что диван с обратной стороны весь изрезан яростной бритвой. Диван Зимину было не очень-то жалко, тот все равно был дряхлым, просто он не знал, что дальше делать с Агуадильей. Сегодня порезал диван, а завтра еще что-нибудь сделает, уже более кровожадное. Агуадилья же продолжал к нему приходить, играть, жрать пирожки, и избавиться от него Зимин смог, лишь сказав, что в его компьютере завелся вирус, но не простой, а который и людям передается. И в результате у многих отнимаются ноги. И руки.

Агуадилья к Зимину сразу охладел и стал дружить с Бленкиным – парнем, у которого тоже имелся комп с графическим ускорителем последней модификации.

С тех пор Зимин не хотел никаких друзей. Он отсиживал на уроках и плелся домой. Играть, ползать по Интернету и смотреть телевизор. Иногда, чтобы отвлечь сына от электронных развлечений, мать покупала ему книжку. Зимин книжку прочитывал и ставил на полку. Читал он быстро, прочитанное запоминал легко, толку в чтении не видел никакого, расстраивать мать не хотел. Книжная полка полнилась, Зимин даже вынужден был приладить на стену вторую.

Отец пытался заинтересовать Зимина спортом. Бесполезно. Ни в каких глупых секциях бокса, ни в кружках дельтапланеризма, ни в школах выживания в тайге Зимин не занимался. И вообще, спорт Зимин не любил, считал его тупым и ненужным в информационном обществе занятием.

Тратой времени.

Из-за нелюбви к физической активности Зимин имел весьма скудный внешний облик. Он был изрядно сух, хотя и высок, наверное, даже не по годам высок. Таких обычно называют «Скелет» или там «Хилос», «Доход», «Глиста», «Бычий Цепень». А если обнаружится кто-нибудь с особо тонким чувством юмора, то непременно назовет такого задохлика «Бухенвальдский Крепыш».

Из-за нелюбви к физической активности мускульная конституция Зимина была самая незначительная, объем грудной клетки не превышал объема постельной грелки, руки были совсем тонки, как черенки от граблей. И вообще, экстерьером Зимин больше всего напоминал журавля, умирающего от неурожая лягушек. За эту свою хилость Зимин не пользовался особым уважением сверстников, ценивших грубую физическую силу и наличие денежных активов.

Впрочем, сам Зимин сверстников тоже не уважал, считал их личностями примитивными, жалкими и ничтожными, достойными участи мелких воришек или мойщиков автомобильных стекол. Если бы уровень его жизненной энергии был высок, то Зимин наверняка стал бы с ними бороться посредством крысиного яда или толченого стекла. Но он был слишком ленив и равнодушен и бороться не стал. Со сверстниками он просто не общался. Он возвращался домой, запасался сухарями с сыром, колбасой, апельсиновым соком и шел мозолить клаву. До шести часов вечера, потом приходил отец.

– Как дела? – спрашивал отец у Зимина.

– Нормально, – отвечал Зимин и всаживал ракету в очередного воина зла.

Отец еще стоял какое-то время на пороге комнаты, думая, что на это сказать.

Обычно он говорил:

– Слушай, а давай летом на рыбалку сгоняем? По северным рекам?

А иногда:

– Слушай, а давай сходим в кино? Мамку возьмем, кукурузу. В воскресенье, а?

– Конечно, – экранный Зимин вкалывал в предплечье восстановитель жизни. – Сгоняем.

Еще через час приходила мать. Она разогревала в микроволновке котлеты, смазывала их фирменной горчицей и спрашивала Зимина:

– Как дела?

– Нормально, – отвечал Зимин.

– Кушать хочешь?

– Попозже, – говорил Зимин.

По экрану, послушные повелению Зимина, бегали маленькие фигурки солдат с небывалым лазерным оружием. Фигурки стреляли друг в друга и в шипастых чудовищ. Солдаты и чудовища падали на песок, погибали, и из-под них растекались темные лужицы. У солдат лужицы были красноватого оттенка, у чудовищ – зеленого.

Мама тоже задумчиво стояла в дверях, потом спрашивала:

– Свитер тебе понравился?

Это было ее страстью. Она покупала Зимину свитера, кофты, джемперы, толстовки, водолазки и пуловеры. Зимин терпеть не мог всю эту продукцию, но всякой покупке радовался неподдельно, потому что, если он не радовался, мать обижалась, звала отца с отверткой, и Зимин лишался компьютера на два дня.

– Конечно, ма, – говорил Зимин. – Свитер супер, я давно такой хотел. Спасибо!

Мать была счастлива.

А еще она покупала Зимину мягкие игрушки.

Мишек Тедди, голубых дельфинов, глупого вида обезьян, нестрашных крокодилов. Зимин подозревал, что игрушки эти любила сама мать, просто признаться стеснялась. Видимо, в детстве ей очень не хватало таких игрушек, но возможности их иметь у нее не было, и потому все свои юные годы мать совершенствовалась в изготовлении горчицы.

Теперь мать отыгрывалась на Зимине.

Зимин терпел. Он восхищался мягкими игрушками еще больше, чем свитерами, и ставил их на отдельную полку в своей комнате. Мать переставляла их в разном порядке каждый день и собирала с них пыль пылесосом. Этот процесс делал ее счастливой еще больше, жизнь продолжалась.

Жизнь продолжалась.

А потом возле гаражей по улице Промышленной Индустрии Зимин встретил недозащекоченного маньяком Ляжку.

И Ляжка зашипел:

– Зима, иди сюда! Иди, не пожалеешь!

Но Зимин пожалел.

Глава 4

Добро пожаловать в Сон!

Очнулся Зимин от неприятной жары. Совершенно непонятно почему палило солнце, оно сконцентрировалось на носе Зимина и, видимо, вознамерилось его, нос, напрочь испепелить. Зимин не стал открывать глаза, он простер руку и пощупал нос. Нос болел и, кажется, распух. Чуть ли не до размеров кулака.

Тогда Зимин взял и все-таки открыл глаза.

Высоко в небе ползло что-то треугольное, похожее на перекрашенный в черный цвет бомбардировщик «В-52». Зимин попробовал сфокусировать на нем зрение, но зрение не сфокусировалось.

Тогда Зимин сел. Вокруг была пустыня.

– Бадамс! – сказал Зимин с внезапным красноречием. – Пурген мне в глаз, если я не водолаз, Каракумы какие-то…

Справа зашуршало. Зимин с трудом повернул голову и обнаружил Ляжку.

Ляжка вошел в песок почти под прямым углом, глубоко, так что над поверхностью торчали ноги, да и то лишь по колено. Ноги подавали конвульсивные знаки. В голову Зимина пришла отличная идея – он стащил с Ляжки кеды и принялся беспощадно его щекотать. Ноги дернулись, и заскорузлая желтая пятка пребольно ткнула Зимина в челюсть.

– Во, блин, Саид чертов, – ругнулся Зимин и принялся откапывать Ляжку.

Это оказалось нелегким делом – песок был мелким и сыпучим, Зимин откапывал, а песок засыпался на свое место. Ляжка появлялся на свет медленно и неохотно.

Когда Зимин откопал Ляжку до пояса, пятки перестали шевелиться и поникли.

– Ты мне еще сдохни тут, – Зимин схватил Ляжку за ноги, напрягся и с трудом вывернул его наружу.

Ляжка был без сознания. Зимин пнул его в бок, но Ляжка не прореагировал. Зимин принялся вспоминать, что надо делать в таких ситуациях, но ничего, кроме дыхания рот в рот, ему на ум не приходило. В подобных случаях герои кинофильмов кололи в сердце адреналин, били полупокойников электрошоком и кричали «не оставляй меня, сволочь». Адреналина со шприцем у Зимина не имелось, электрошока тоже.

– Не оставляй меня, сволочь! – нерешительно крикнул Зимин, но никакого эффекта на Ляжку это не произвело.

Оставалось искусственное дыхание.

Зимин плюнул.

– Не, барбос, – сказал он. – Целовать я тебя не буду. Сам себя целуй.

Но потом Зимин вспомнил мать Ляжки.

Мать Ляжки была несчастной женщиной, это было по ней здорово видно. Ляжка же являлся ее единственной отрадой в жизни и опорой ее старости. Именно Ляжка должен был поднести ей кружку воды в последний момент и вызвать команду из крематория.

Однажды мать Ляжки выручила Зимина – на него напали незнакомые хулиганы из соседнего района, а мать Ляжки вызвала милицию. А прошлым летом, когда они уезжали в деревню, Зимин встретил мать Ляжки на вокзале. Она мыла полы в кассовом зале и в туалетах, Зимин кивнул ей, но она сделала вид, что его не узнала.

И вот, глядя на тело ее безжизненного сына, Зимин пожалел эту несчастную женщину, проникся состраданием к ее безрадостной судьбе и сказал:

– Ладно уж, хрен с вами, золотые рыбки.

Зимин огляделся, никого вокруг не было.

– Вот бы уж никогда не подумал…

Зимин опустился на колени, набрал в легкие побольше воздуха, еще раз плюнул, прижался к губам Ляжки и выдохнул. А потом для верности стукнул кулаком в область ляжкиного сердца.

На третий удар Ляжка зашевелился и попытался обнять Зимина.

– Ты чего, придурок! – Зимин отскочил. – Я не твоя сестра!

– Где я? – Ляжка выплюнул песок и сел. – Где?

– Добро пожаловать в сон. – Зимин плюнул, вытер губы рукавом, затем плюнул еще раз.

– Это сон? – переспросил Ляжка.

– Да, баклан, это сон. Не самый приятный, правда…

Зимин поднялся на ноги и осмотрелся основательнее.

Пустыня простиралась и направо, и налево, и впереди тоже была пустыня. И пустыня эта наводила грусть. За спиной пустыни не было, там были горы, но не рядом, в нескольких километрах. Метрах в двухстах торчал накренившийся столб. Не простой столб, не телеграфный, а верстовой. Крашенный в черно-белую косую полоску. С поперечным куда-то указателем.

Совсем как в фильмах по книжкам Гоголя, подумал Зимин. Интересно…

– Ты чо, подсыпал мне что-нибудь? – перебил мысли Ляжка. – Или что…

– Это твой диск поганый подсыпал, – ответил Зимин. – Едва запустили, как бах – и тут!

– Возвращай меня назад, – сказал Ляжка. – Давай, давай, быстро! Быстро!

– Чего? – не понял Зимин.

– Давай назад, – Ляжка вскочил на ноги и принял грозный вид. – Давай, возвращай!

Зимин промолчал.

– Возвращай! – завизжал Ляжка. – Домой хочу!

Он подступил к Зимину, но Зимин предупредительно выставил вперед кулак.

– Не булькай, – сказал Зимин. – Я, между прочим, тебя спас. И вообще, все будет путем.

– Каким путем?! – запричитал Ляжка. – Мы неизвестно где, кругом пустыня… А вдруг мы в Ираке?

– Зря я тебя откопал, – разозлился Зимин. – Лучше бы ты сдох в песке, скарабеи бы тебя лучше сожрали. Мы в Стране Мечты, ясно? В «Месте Снов»!

– У тебя такие мечты?! У тебя такие сны?!

И Ляжка повел головой от края до края.