Двойной капкан

Г. Стендаль

Я устало опустился в кресло. Был час ночи, но мой день так и не собирался заканчиваться. Бизнес выжимает из меня все соки. Я частенько задумывался, что это все не моё, но у меня нет выбора. А теперь ещё и Гас оставил меня одного. Сейчас не время расслабляться, нужно как можно больше выяснить по горячим следам. И много чего ещё придётся сделать.

– Ахмет, сейчас поедешь обратно в «Притон». Забери у них видеозаписи и узнай, что можешь. Что—то уже накопал?

– Сразу несколько источников говорят, что Гас начал барыжить «хмурым».

– В смысле? Продавать «хмурый»? – Я и правда очень устал, потому что мысль с трудом доходила до мозга, который отчаянно отказывался её обрабатывать.

– Да.

– Откуда он брал товар? От своего дилера?

– Нет, Видный ему уже давно не даёт больше дозы, за которую Гас может заплатить, не то чтобы лишнего на продажу. Ходят слухи, что это Скальпель.

– Скальпель – человек Двуличного, а он не торгует «хмурым». Очень мутно. Узнай точно, кто сливал товар Гасу. Что ещё?

– Говорят, с ним последнее время тёрлась девка по имени Вика. Тоже наркоманка, возможно, это она ему подкинула идею барыжить и она его подставила. Говорят, они вместе сегодня вечером были в «Притоне».

– Эта та, которую мы взяли?

– Не знаю, босс. Надо проверить.

– Я хочу, чтобы ты лично просмотрел все записи с камер сегодня ночью и опросил людей.

– Да, босс. У вас уже есть мысли, кто мог пойти против? Гас – наркоман, но он не лез в серьёзные передряги. И потом, он ваш брат, его бы не тронули просто так.

– Любой мог, Ахмет, – я опять потёр лоб, отгоняя усталость, – меня проверяют на прочность.

– У нас же всё под контролем, босс?

– Нет, раз Гаса убили. Веди девушку, надо мне с ней поговорить. Она что—нибудь сказала по дороге?

– Нет, молчала, я побоялся её трогать, а то ещё того гляди впадёт в истерику. Я попросил Лику осторожно с ней поговорить.

– Ладно, я сам её обо всём расспрошу.

***

Массивная двустворчатая дверь скоро опять открылась, пропуская девушку. Она осторожно зашла в кабинет и остановилась прямо в дверях, пока Ахмет не подтолкнул её, тогда она сделала ещё пару шагов и опять замерла. С такой каши не сваришь. Я махнул Ахмету, и он вышел, закрывая за собой двери и оставляя нас наедине.

Девушка теперь выглядела по—другому. Её переодели. Тонкая свободная футболка немного просвечивала округлую полную грудь, слегка натягиваясь на сосках. Я уже видел её в одном белье и теперь пора признаться, что мне понравилось. Струящаяся юбка очерчивала стройные ноги, которые и без каблука были длинными, а теперь казались просто бесконечными. Яркие рыжие волосы переливались в свете софитов, обрамляя бледное лицо с пухлыми щеками и мягкими алыми губами. На ней не было косметики. Наверное, всю смысли вместе с кровью. Она слегка теребила от беспокойства подол юбки тонкими пальцами. Но прежнего шока и стеклянных глаз как в коридоре над телом моего брата я уже не видел. Теперь её взгляд был глубоким, задумчивым и обеспокоенным. Она смотрела на меня испуганно, но прямо. Она демонстрировала удивительно естественные рефлексы, не наигранные и вызывала ответные реакции. Сейчас её хотелось обнять и защитить. Как она могла связаться с моим братом? Она ведь совсем не похожа на наркоманку.

Мне почему—то стало неудобно сидеть в её присутствии, и я встал. Она вздрогнула от моего движения, как будто почувствовала опасность, но я и правда быть для неё угрозой, как и она для меня.

– Как тебя зовут?

– Вика.

Как необжиданно.

– Фамилия?

– Лазарева.

– Давно ты знаешь Гассана?

– Я его не знаю.

Вот это порот. Я вдруг понял, что допрос не получится. Она боится, но не даст мне никакой информации. Вообще ничего не даст. Я могу её резать тонкими кусочками, но она ничего не скажет. Настоящий кремень, точнее, алмаз. Я знал такой тип людей, они даже на пороге смерти не ломаются. Умрут, но не расколются. У таких личностей нет слабых мест, рычаги давления на них ищут извне, но и это не всегда срабатывает. Без подготовки один на один с подобным человеком делать нечего.

Именно такой человек и должен был быть рядом с моим братом, чтобы привести его туда, где он сейчас находится. Тот, кто подослал её, понимал это, просчитал всё до мелочей. Гас хоть и был наркоманом, но он по—прежнему был умён и силён. Он – Меро, а не какой—то мелкий дилер. Его стальной характер закалён твёрже моего.

Или она действительно ничего не знает, но я никогда не был настолько наивным, что в это поверить.

– Ты видела его убийцу, – я больше не спрашивал, но опять получил неожиданный ответ.

– Нет.

К этому я не был готов. Меня вдруг накрыла чистая ярость, я шагнул к ней, сокращая расстояние между нами двумя шагами, схватил за шею и бросил на диван, нависая над ней. Не знаю, что я сейчас намеревался был с ней сделать – убить или покалечить. Я почти полностью обхватывал рукой тонкую шею, под которой быстро бился пульс. Сердце моего брата тоже билось ещё час назад, а теперь он мёртв и лежит на холодном столе патологоанатома, а она такая живая и тёплая лежит на моём диване. Жизнь за жизнь. Мне достаточно применить лишь чуть больше силы… Она широко распахнула глаза и со страхом смотрела на меня, а потом она вдруг всхлипнула и слёзы дорожками покатились по её щекам:

– Убийца был в чёрном костюме с капюшоном, лицо было закрыто, я его не видела, – её голос был шёпотом, потому что я почти перекрывал ей кислород, и срывался, она дрожала всем телом и теперь громко всхлипывала.

Женские слёзы меня никогда не трогали, потому что я никогда не был их виновником, я даже в детстве не обижал девочек. Но чем старше становился, тем больше убеждался, что женщины, не обладая физической силой, имеют способности сокрушать сильно и больно, они обладают вероломством и коварностью, которые легко приведут даже самого сильного мужчину в ад, если им это будет нужно. А если женщина ещё и умна, то она на порядок опаснее. Передо мной был, несомненно, самый редкий образец сильной женщины, которая может как свести в могилу, так и возвысить. За благосклонный взмах её ресниц и глубокий томный взгляд любой может добровольно сойти в ад.

Я нажал на тонкую шею сильнее, и она начала задыхаться, но одновременно её слёзы перешли в настоящую истерику. Даже если я её сейчас задушу, она ничего не поймёт. Я резко разжал пальцы и выпрямился, а она перекатилась на бок в позу эмбриона и продолжала надрывно плакать. Так не пойдёт. Она мне нужна. Кто—то же её подослал в нужное время в нужное место. У неё для меня должно быть послание.

Я взял её за руку, поднимая почти невесомое для меня тело с дивана, и повёл в ванную комнату. Она не сопротивлялась, но продолжала рыдать. Я включил холодную воду и ополоснул её лицо несколько раз, прежде чем она стала тише, но её тело всё равно дрожало, а всхлипы мешали ей дышать. Разговаривать с ней в таком состоянии не имело смысла. Я сунул ей в руки полотенце и повёл обратно, достал из стола таблетки.

– Прими это.

Она дёрнулась, не поднимала глаз, чтобы посмотреть на меня, и крепко вцепилась в полотенце двумя руками, как будто оно могло её спасти. Тогда я положил обе таблетки себе на ладонь и прижал к её рту, раздвигая мягкие губы. Она упёрлась мне в грудь, отталкивая, и чуть не подавилась, но я держал крепко и подождал, пока она их проглотит, и посадил её на диван. Теперь нужно потерпеть, пока они подействуют.

И буквально через пару минут она сначала перестала дрожать, а потом откинулась на спинку и закрыла глаза. Я первый раз видел, чтобы от этих таблеток отключались так быстро и с концами. Я потряс её за плечо, но она совсем перестала реагировать. Да как так—то?!

Я не хотел оставаться в кабаре и тем более оставлять здесь её, а она просто уснула. Сам виноват, сунул ей таблетки, даже не зная, как они на неё действуют. Я так устал, что вариантов у меня не было. Я потёр лоб, старательно разглаживая морщины, а потом подхватил тело на руки и понёс к выходу.

Моя охрана ничему не удивлялась, поэтому мне без лишних слов и вопросительных взглядов открыли заднюю дверь автомобиля. Я залез и положил девушку рядом. Её голова оказалась на моих коленях, а затылок упирался в пах. Об этом я не подумал. Сейчас она не может ничего делать намеренно, потому что я сам дал ей таблетки. Я опустил руку на голову, касаясь густых тяжёлых волос, чтобы отодвинуть её голову, но не смог, чувствуя, как член в штанах напрягся. Только этого мне не хватало. Я смертельно устал и чертовски зол, но возбудился от прикосновения незнакомой девушки, которую я даже не воспринимал как сексуальный объект. Но моё тело говорило об обратном. Я мог бы поднять стекло, отделяющее меня от водителя, и взять её прямо сейчас на заднем сидении, но как бы там ни было и что бы она не сделала, я не стану насильником. Хотя тёплое податливое тело не давало мне покоя до самого дома.

Я снова поднял девушку на руки, чтобы занести в дом. Я вдруг понял, что раздражения больше нет, а тяжесть женского тела мне приятна. Я давно не носил женщин на руках, и уже забыл, что это доставляет удовольствие, даёт почувствовать власть над завоёванной женщиной и делает близость острее. Наверное, гормоны возбуждения сделали своё дело и переключили меня.

Уже у лестницы я заметил движение.

– Ты почему не спишь, Хани?

В глазах мальчика читались страх и беспокойство, но он старался держаться.

– Правда, что Гассана убили?

– Хани, не верь тому, что тебе сказали. Мы поговорим с тобой об этом завтра. Я обещаю. А сейчас иди спать.

– Кто это?

– Завтра расскажу. Иди спать.

– Амина приехала.

От этой новости я чуть не уронил девушку на лестницу.

– Когда? Зачем?

Хани не мог знать ответы на эти вопросы, он – ребёнок.

– Сегодня вечером. Со мной она почти не говорила и сразу ушла в свою комнату.

Чёрт бы побрал этих непредсказуемых женщин! Мужские действия ещё как—то можно прогнозировать, но женщины всегда действуют неожиданно и вопреки здравому смыслу. Я задумался о причинах её приезда, но так устал, что мысли терялись, не доходя до сознания. Она могла попросить денег и по телефону, но почему—то явилась собственной персоной и именно сейчас.

– Ладно, всё завтра. Иди спать, Хани.

Я толкнул ногой дверь и положил девушку на широкую кровать. И всё же решил снять с неё туфли, с трудом расстегнув тонкие ремешки. Юбка задралась, и я невольно скользнул взглядом по стройной ноге, открытой до самой середины бедра, а потом провёл рукой по гладкой коже. А потом и вовсе перевернул её тело, откинул покрывало и накрыл её одеялом. Член в штанах пульсировал от желания. Что за наваждение?!

Глава 6. Двойники

От того, что человек умер, его нельзя перестать любить, чёрт побери! Особенно, если он был лучше всех живых, понимаешь?

Джером Сэлинджер

Ночью я так и не уснул, хотя думал, что мгновенно отключусь от усталости. После смерти матери, я давно не чувствовал такой душевной боли, как будто меня вывернули наизнанку и вытряхнули душу. Когда умер отец, я так и вовсе ощутил облегчение, как будто разорвал цепи, которыми он меня сковал. Но потеря Гаса вызвала сильную боль утраты. Мы с ним были похожи, хоть и старались быть разными. Мы были не просто братьями, мы были настоящими друзьями. Ближе него у меня никого не было. И я испытывал жгучее чувство вины за то, что не смог его защитить. Никогда не мог.

Гас всегда был сложным, с самого детства. Он родился через 10 лет после меня, когда отец уже изрядно извёл мать, внушая ей неполноценность. Но когда родился Гас, то лучше не стало. Мать по—прежнему была несчастной нелюбимой женщиной. А Гас стал вторым в очереди, но не наследником. Отец только и делал, что подогревал его соперничество, заставлял Гаса каждый день и каждую минуту доказывать, что он чего—то стоит в этом мире, что он достоин быть его сыном, при этом постоянно напоминая ему о том, что он не первенец.

Отец хвалил меня за природный ум и силу, потому что я оказался прирождённым лидером, хотя почти не прикладывал к этому усилий, все блага и так валились к моим ногам. Но он никогда не хвалил Гаса, хотя тот в отличие от меня был гораздо более настойчивым и целенаправленным. Но почти никогда не получал того, к чему стремился. Отец воспитывал его способность контролировать свои желания и противостоять им.  Умение отложить получение награды или признания ради чего—то бóльшего и лучшего в будущем. Умение контролировать свои побуждения, по мнению отца, должны были сформировать у Гаса характер, укрепить силу воли и научить умению смотреть отстраненно на своё желание получить мгновенное удовлетворение. И в итоге отец сломал его, ни один человек, даже самый сильный, не может бороться с собой вечно. Гас скатился к немедленному утолению самых низменных потребностей и стал героиновым наркоманом. И только отец виноват в том, что жизнь Гаса пошла под откос.

Мать любила нас одинаково сильно, но она не могла открыто подвергать сомнению воспитательные меры нашего отца. Своими мягкими руками и тихим голосом она передавала мне любовь к брату, показывала мне нашу близость, учила меня поддерживать его. Когда её не стало, я остался единственной опорой Гаса, ведь свой стержень он к тому времени уже раскрошил в щепки, но тогда уже было слишком поздно что—либо исправлять, а сейчас тем более.

Когда мысли стали невыносимыми, я пошёл в кабинет Ахмета. Он сидел за множеством мониторов, просматривая записи.

– Что видно? – Я сел рядом.

– Вот Гас пришёл со своей девкой, яркой блондинкой. Вот они потанцевали, потусовались у бара. Вот тут ясно видно, как Гас не покупает дозу, а продаёт, и ещё раз, и ещё пару раз.

Ахмет умело прокручивал записи, на которых мой брат был живым, весёлым и активным.

– Вот наша рыжая девчонка пришла с подружками. Они зашли в зал, но там, где они сели, нет камеры. Подружки пришли к бару, рыжей с ними нет. А теперь опять Гас, он пошёл в туалет, был там недолго и вышел бодрячком, вряд ли кололся. Но отсюда он не пошёл обратно в зал, а свернул налево в тот коридор, как будто его кто—то окликнул. Тут только он, убийца и появляется рыжая девчонка.

Я опять видел, как рука в чёрной перчатке надавливает на курок, яркая вспышка выстрела ослепляет объектив камеры, брат падает на пол, убийца на пару секунд переводит дуло на девушку, но опускает оружие и уходит, а девушка встаёт на колени, снимая футболку и прикладывая её к ранам Гассана. Так проходит две минуты, пока жизнь окончательно не покидает моего брата, но девушка так и не отпускает рук.

– Так девчонок двое?

– Не уверен, – Ахмет достаёт распечатанные с видеокамер фотографии, – это блондинка, которая пришла с Гасом, а это наша рыжая. Ни на одной записи они не появляются вместе.

Я смотрел на фотографии и пытался найти 10 различий. Блондинка гораздо сильнее накрашена, под глазами пролегают наркотические тени, а расслабленное выражение лица с бессмысленной улыбкой говорит о том, что она явно под кайфом. На рыжей почти нет косметики, лицо бледное, но абсолютно трезвое, а взгляд удивительно задумчивый и глубокий для такого места. Я с трудом изрекаю:

– Одно лицо…

– Может, парик?

– Не у рыжей точно, – Ахмет как—то странно на меня посмотрел. – Пробей эту Вику Лазареву. Хочу знать про неё всё, даже на каком боку она спит.

Хотя это я уже знал.

– Она сказала что—то про убийцу?

– Сказала, что человек был в чёрном костюме с капюшоном. Лица она не видела.

– То же самое она сказала Лике. Думаете, это правда?

– Она и правда могла не знать убийцу в лицо. В любом случае, она лишь пешка. Кто—то заказал Гаса. Я хочу найти заказчика и убийцу. Пошли кого—нибудь договориться с прокуратурой, нужно получить разрешение забрать Гаса послезавтра. Заодно пусть достанут баллистическую экспертизу и вообще надо держать руку на пульсе на случай, если прокуратура нароет что—то важное.

– Не надо закрыть дело?

– Нет, не сейчас. Ахмет. А когда она пришла в клуб, у неё ведь была сумка?

– Ключевое слово – «была». Если она оставила её где—то в клубе, то ищи ветра в поле. Ни телефона, ни документов, ни кошелька, ни самой сумки не нашли.

– На всякий случай ищи и вторую девчонку, чем чёрт не шутит. А ещё узнай, у кого Гас брал товар, кто вообще дал ему барыжить. И достань мне его кореша – Йорика.

– Сделаю, босс.

– Но сначала поспи пару—тройку часов, Ахмет.

Я сам вернулся в спальню и проспал до обеда.

Глава 7. Пробуждение

Люди, как музыкальные инструменты: их звучание зависит от человека, который к ним прикасается

Вергилий

Я очнулась и мучительно долго выныривала из омута небытия. Приподняла голову, ощущающая невероятную тяжесть во всём теле, взгляд фокусировался с неимоверным трудом. Я сидела на большой кровати в просторной комнате, не помня, как тут оказалась. События прошлой ночи всплывали в сознании мутными пугающими образами, один хуже другого. На моих руках умер человек, я ничем не могла ему помочь и совсем не виновата в его смерти, но его брат считал иначе. Он был в такой ярости, что мог меня вчера убить, но в последний момент передумал. Что за таблетки он мне дал? По действию очень похоже на психотропное успокоительное. Оно всё ещё немного притупляло реакции.

Я с трудом встала с кровати в поисках ванной комнаты, и нашла её прямо в комнате. Я посмотрелась в зеркало, не узнавая себя в отражении. Я никогда не выглядела так плохо, даже после нескольких суточных дежурств – под глазами тени, на шее синяки, полупрозрачная футболка и юбка делают меня похожей на проститутку, которую легко можно подобрать на трассе. Я – наглядный пример, как жизнь может изменить внешность человека всего за одну ночь.

Я, не особо задумываясь, решила принять душ. Я не знала, что ждёт меня дальше. Я даже и представить не могла, какой властью обладает семья Меро, они могли уничтожить не только меня, но и моих родителей, если пожелают. Липкий страх начал пробираться под кожу. Но пока я даже не в каком—то подвале, а в доме, возможно, даже там, где живут сами Меро. Он не надругался надо мной и не убил. Я не могла сразу определить, хорошо это или плохо, потому что такая возможность у него всё равно оставалась, пока я в его власти.

Я оказалась не в том месте, не в то время. Роковое стечение обстоятельств сделало из меня, если не подозреваемую, то соучастницу, как минимум. Тахир Меро не только не поблагодарит меня за то, что я пыталась помочь его брату, он считает меня виновной в его смерти. Разве я смогу его переубедить? Я и сама начала испытывать чувство вины пополам со злостью. Я должна была сразу уйти, в тот самый момент, когда место мне не понравилось, а не думать о детских обидах подружек. Да и потом, мы ведь уже давно не дружили, не общались по душам, они даже мне откровенно завидовали, и в те редкие наши встречи каждый раз напоминали, что я теперь в другой социальной среде. Я это понимала, но не обращала внимания на тревожные звоночки. Нет ничего хуже, чем быть в компании не тех людей.

И вот к чему это привело. Они наверняка уже дома, спокойно отдыхают, а я неизвестно где и даже боюсь представить, что со мной могут сделать. У людей на таком уровне как Меро нет жалости и сострадания.

Как там мои родители? Они, наверное, с ума сходят. Я оставила сумку у столика, и теперь у меня не было телефона. Ничего не было. Какая же я беспечная. В моей жизни ничего не случается, но я живу в опасном мире, где люди убивают друга и умирают. Я, как страус, который прячет голову в песок. Если я чего-то не вижу, значит, этого не существует. Так делают и живут маленькие дети, которые не осознают масштаба мира, который их окружает, и ничего ещё не знают о жизни. Но я не ребёнок, и я взрослею прямо сейчас, погружаясь во взрослю жизнь, полную опасностей и ответственности. Я закрыла лицо руками, пытаясь унять ужас, распространяющийся по внутренностям. Мне было страшно, но лишь бы родителей не тронули. За них я боялась больше, чем за себя.

Я надела ту же самую одежду, что девушки в кабаре мне вчера дали, другой всё равно не было, и осторожно дёрнула ручку двери. Она поддалась, а дверь открылась! Я не заперта! Я осторожно вышла в коридор и огляделась, с одной стороны, подметив лестницу, и двинулась в её направлении. Вдруг прямо за моей спиной раздался властный женский голос:

– Стой! Ты ещё как здесь оказалась?

Я резко повернулась, сомнений не было, что она обращается ко мне. Прямо передо мной стояла девушка, высокая, почти на голову выше меня. Её большие чёрные глаза метали молнии. Она осматривала меня оценивающе и зло, а потом вдруг схватила за волосы и потащила к лестнице. Я слабо закричала и попыталась вырваться, но она держала меня крепко и подталкивала вперёд. Оказавшись на лестнице, я даже перестала сопротивляться, думая лишь о том, чтобы не упасть и не скатиться кубарем, пересчитывая своими костями ступени, хорошо, что не надела босоножки на огромном каблуке, а то уже переломала бы ноги. Она тащила меня дальше, пока не остановилась с гневной тирадой:

– Это ещё кто такая?! Ты совсем страх потерял и начал таскать в наш дом своих шлюх?!

Я держала голову, наклонив её вниз, чтобы уменьшить боль, потому что девушка всё ещё крепкой хваткой зажимала мои волосы.

– Она не моя шлюха, Амина. Отпусти её, – он говорил спокойно и властно.

Этот голос я сразу узнала, я теперь могла узнать его из тысячи. Девушка наконец отпустила мои волосы, а я со стоном начала чесать голову. Я и так не очень хорошо себя чувствовала после шока и таблеток, а теперь ещё и голова начинала болеть, тошнота подкатывала, а перед глазами плясали яркие искры.

Амина притащила меня на кухню, огромную с большим обеденным столом посередине, за которым сидел Тахир и мальчик—подросток. Тахир уже встал из—за стола, вытирая рот салфеткой. Он был высоким и статным. По тому, как он двигался, сразу угадывалось крепкое сильное тело, как у леопарда перед прыжком. Настоящий хищник. Мальчик тоже встал, и даже он был высоким по сравнению со мной. Все трое были очень похожи – высокие, стройные, гибкие, с восточными чертами лица и большими чёрными глазами на белой словно мраморной коже, обрамлённой иссиня—чёрными волосами. У девушки волосы были длинными, уложенными в пышные локоны, удивительно густыми и блестящими.

– Ты, Вика, – он указал на меня, – садись и позавтракай, – а ты, Амина, – он указал на девушку, – идёшь за мной.

Тахир умел раздавать приказы, даже такую простую команду никто не осмелился бы оспаривать. Он прошёл мимо меня, даже не удостоив мою жалкую персону взгляда. Та, которую он назвал Аминой, последний раз злобно сверкнула чёрными молниями в мою сторону и тоже вышла. Мальчик окинул меня удивлённым взглядом, но почти сразу стал безразличным, садясь обратно за стол. Я только сейчас заметила в помещении женщину средних лет, которая всё это время стояла молча.

– Меня зовут Ясра, садитесь, пожалуйста.

Я села на ближайший стул, и она поставила передо мной тарелку и приборы.

– Чай или кофе?

– Если можно, и то, и другое.

– Как скажете.

Глава 8. Индивидуальность

Давно уже две жизни я живу,

Одной внутри себя, другой – наружно; Какую я реальной назову? Не знаю, мне, порой, в обеих чуждо.

Игорь Губерман

– Амина, что ты здесь делаешь?

– Я приехала к себе домой. Если ты забыл, то это и мой дом тоже.

– Прости, но сейчас не время для неожиданных визитов. Я и раньше просил тебя предупреждать о своих внезапных наездах домой.

– Я буду приезжать тогда, когда захочу! – Амина всегда выходила из себя, когда ей указывали, что делать.

– Амина, что случилось? Почему Тони не с тобой?

– Да брось! Тони в Нью—Йорке. И все знают, что он мне изменяет, но я, как истинная восточная женщина, должна молча терпеть и не возникать, а я так больше не могу!

– Ну, если тебя это успокоит, то я первый раз слышу, что Тони тебе изменят. У тебя есть доказательства его измены?

– Он трахал свою подружку по колледжу на столе в нашей кухне, где я их и застала! А он только развёл руками, мол, встретились случайно на улице, она приехала на пару дней, и он сам не знает, как так вышло, что его член оказался у неё между ног!

– Ну, может быть, он даже не врёт. В мужском члене правды нет. И что ты собираешься теперь делать?

– Чтобы ты знал, это конец, я разрываю помолвку и никогда не выйду замуж за этого мудака. Это была воля отца, но ясно же, что у нас ничего не получается!

Отличный повод. Амина никогда не пылала желанием выходить замуж. Тони – сын друга отца, который тоже учился в Штатах. Отец всегда хотел объединить активы и соединить наши семьи. И вот что выходит, когда пытаешься играть жизнями своих детей. Видимо, Тони тоже не нужен был этот брак.

– А потом, Амина?

– Я хочу забрать свою долю наследства и открыть собственную галерею в Нью—Йорке.