Полная версия
Триада куранта
Владимир Михайлов
Триада куранта
Глава 1
В комнату вошла пара башмаков.
Нет: не то слово. Пара модных элегантных туфель с закрученными штопором носками и семигранными каблуками. Туфли ступали легко, слегка даже пританцовывая, хотя несли на себе пару толстых ног. На них в свою очередь держалось весьма массивное тело, обладавшее полным набором рук (две) и головой, чьи волосы остались где-то в незабвенном прошлом. Голова была укомплектована парой глаз, чей взгляд не назвать было иначе, как нахальным, а также губами; последние в данный момент активно шевелились, заставляя воздух вибрировать так, чтобы возникали более или менее различимые слова:
– Эй, если ты еще жив, докажи это, по возможности побыстрее. Представь, что на улице раздают деньги и они вот-вот кончатся. И занимаются этим самые красивые девушки города!
Вместо ответа Ястреб снова закрыл глаза, надеясь, вероятно, что Листвен является лишь призраком и, не получив на свой призыв никакого отклика, незамедлительно рассеется в воздухе.
Упование оказалось тщетным. Как и обычно в таких случаях, когда коллега Листвен врывался ни свет ни заря, пользуясь привычкой Ястреба не запираться на ключ. Похоже, что гость каждый раз надеялся застать сослуживца в постели не одного, чтобы раз и навсегда разрушить миф о полной неприступности Ястреба для женщин, если говорить о серьезных намерениях. Так что туфли четким перестуком обозначили свой путь, остановились рядом с диваном, и в следующий за этим миг одеяло взлетело в воздух, чтобы приземлиться где-то у противоположной стены.
Это действие вызвало у атакованного острое чувство незащищенности и, кроме того, неприятной прохлады, заставившие Ястреба испустить жалобный стон:
– Толстый, дай человеку выспаться! Я только в четыре вернулся! Ну ради всего святого! Должна же быть в твоей жирной душе хоть какая-то гуманность…
– Она-то мною и движет, – объяснил Листвен, ухватив Ястреба за плечи и таким образом приведя его, хотя и не без усилий, в сидячее положение. – Беспробудный сон сотрет в тебе последние признаки людского, останется одно лишь птичье. Поставить тебя на ноги? Или отнести в ванную и окунуть? Воду я уже напустил. Ледяную. Брр!
– Слушай: ну неужели…
Листвен не дал Ястребу продолжить, сказав лишь три слова, с которых, собственно, и следовало начать, их бы вполне хватило:
– Младой ждет. По тревоге. В конторе – полный раздрай.
– А будьте вы все прокляты! – искренне пожелал Ястреб, окончательно просыпаясь. – И пусть боги нашлют на вас, самое малое, бессонницу и пусть покарают тебя лично отсутствием аппетита…
Листвен удовлетворенно ухмыльнулся, однако на всякий случай отошел подальше и занял выжидательную позицию у двери.
Глава 2
В конторе «Прозрачного мира», частного сыскного агентства с достаточно высокой репутацией, и в самом деле физиономии у всех, находившихся там, когда пробужденный возник на пороге, были кислее квашеной капусты.
– Чего это вы так? – поинтересовался Ястреб. – Может, все перешли на лимонную диету? Или закрывают наконец наш приют для бездельников? Нет, неправдоподобно: это означало бы, что среди начальства появился хоть один умный человек, а такого не может быть по определению.
– Сейчас это меня даже обрадовало бы, – и Младой, директор и главный акционер, воздел руки горе, словно собираясь вцепиться в седые остатки волос на голове. Одновременно он сделал жалкую попытку усмехнуться, но у него это не очень получилось. Руки медленно опустились, так и не произведя никакого действия.
– Тогда и подавно незачем было отрывать меня от приятного времяпрепровождения.
– Он что – не один был в постели, что ли? – обратился Младой к Листвену.
– Если только она была из невидимок, – пожал плечами тот. – Может, он ее видел во сне?
– Я тебе сочувствую, – сказал Младой уже Ястребу, постукивая ногтями по столешнице в такт словам. – Больше того: жалею. Но помочь не могу совершенно никак. Ну совершенно.
– Пожалел волк кобылу, – пробормотал Ястреб.
Вероятно, он еще не пришел в себя как следует: в разговоре с Младым подобные реплики не сходили с рук, директор требовал беспрекословного уважения к себе. Но на сей раз ограничился лишь не очень сердитым:
– Ну-ну, только не забывайся. Да ты ведь и не кобыла, а ястреб, разве напрасно тебя так прозвали? «Жеребец» – тебе больше нравится?
– Похоже, что и то и другое не по адресу, – процедил Ястреб хмуро, но уже не столь обиженным тоном. – Поскольку со мной обращаются скорее как с цыпленком. Я ведь работал Триглазого. Двое суток не спал ни минуты. Еще каких-нибудь пару часов – и я проснулся бы в лучшей форме и еще до вечера его закогтил бы. А если вы станете меня отрывать – как бы не пришлось начинать все сначала: его к вечеру наверняка и след простынет. А я его неделю пас…
– Кого? – произнес Младой с мягкой укоризной в голосе. – Кого, я спрашиваю? Триглазого? Кто таков Триглазый? Тришка. Мелочь пузатая. Не много ли для него чести, чтобы его Ястреб когтил? Не бойся: никуда он не денется. Его перенял Виталич и возьмет сразу же, как только Тришка выведет на деньги. То была, как говорится в народе, службишка, не служба. От безделья рукоделье.
Младой любил цитировать старинных авторов вперемежку с поговорками.
– Какая же будет служба? – не удержался от вопроса Ястреб. Хотя и старался не проявлять явного интереса.
– Служба будет – Смоляр.
Ястреб только присвистнул сквозь зубы. Подошел к своему столу, выдвинул все ящики и стал неторопливо выкладывать их содержимое на плоскость. Глаза всех присутствующих провожали каждое его движение.
– Ты что это задумал, а? – после паузы поинтересовался Младой. – Вроде бы до Дня наведения порядка еще далеко?
– Если хочешь меня уволить, – ответил Ястреб спокойно, – то так и скажи. Без литературных фигур. А то – Смоляр!.. Остряк ты!
– Да ты что! Кто тебя…
– Нет, это вы – что, заболели? Случай массового помешательства? Но я тут ни при чем: у меня здоровье в порядке. Разве что хронический недосып – но без этого на такой собачьей работе не бывает. Сам удивляюсь, как это до сих пор не нажил нервного истощения или чего похуже.
– Уймись, – посоветовал Младой. – Если кто и спятил, то не мы. Ты способен спокойно воспринимать информацию? Тогда слушай. Час тому назад позвонил сам Президент…
– Президент чего? – перебил Ястреб. – Фонда помощи слаборазвитым детям? Или Общества передвижных цирков?
– Президент страны, идиот!
– Ну, я бы не судил его так строго…
– Ты перестанешь паясничать?! Повторяю медленно, чтобы ты усвоил: звонил Президент страны. И просил заняться этим делом. Просил со слезами на глазах. Усекаешь? Нас! Со слезами!
– Ничего себе уха, – проговорил Ястреб, помолчав. – Слезы, это понятно, коли уж больше не к кому обратиться, как к нам. Но если возникло дело Смоляра… Значит, и вправду стало жарко.
– Да, – сказал Младой. – Вот именно. Разжевал наконец?
– А может, – проговорил Ястреб задумчиво, – мне лучше все таки сразу подать в отставку? Не теряя времени?
– Ты что, – едва ли не испуганно пробормотал Младой. – И в самом деле не выспался? Я с тобой серьезно разговариваю…
– А что: разве нет у нас поговорки: «Послать на Смоляра»? Когда приходит пора от кого-то избавиться? Задание-то на засыпку.
– Нет, – сказал Младой и даже руку приложил к сердцу в знак полной искренности. – Совсем даже наоборот. Если кто-то и может взять его вместе с доказательной базой, то только ты. Поверь: мы тут долго перебирали, каждого подсада разобрали по косточкам. Ты – и никто больше.
– А надо ли? – Похоже, Ястребу очень не хотелось браться за предложенную задачу. – Сказал бы ты президенту, дал бы благой совет: не тронь, мол, его – и оно вонять не будет. Смоляр вроде бы сидит тихо, ни у кого давно уже не вызывает головной боли… Зачем же будить спящую собаку?
– Да довел уже до зубной и сердечной вместе, – пробормотал Младой хмуро. – Ты успокойся немного, подумай о чем-нибудь нейтральном, по возможности приятном: о женщинах хотя бы. А потом я тебя введу в курс дела со всеми подробностями. Выпьешь чего-нибудь?
– Синильной кислоты с тоником, – ответил Ястреб, пытаясь и в самом деле успокоиться. – И советуешь ты, скажу тебе, ерунду. Женщины! Это, по-твоему, успокаивает? Стареешь, начальник? Да и где они? И где – время на них?
Времени Ястребу и в самом деле всегда не хватало – или, во всяком случае, так ему казалось. Вот почему вместо того, чтобы думать о приятном, Ястреб принялся вспоминать все, что было известно о Смоляре – ему, да и всем его коллегам по работе в «Прозрачном мире» – и не только в нем, но и во всех вообще Службах охраны порядка Галаксии, великой Федерации.
Глава 3
В «Прозрачном мире», как и в любой другой службе такого рода, Смоляр уже много лет был притчей во языцех. О нем знали, кажется, все – и никогда ничего не могли доказать. Ему приписывалась разработка и организация самых крупных преступных операций за последнюю четверть века; но ни по одному из дел не было найдено ни намека на соучастников и ни единого свидетеля. Сам Смоляр уверял, что все слухи о его участии распускаются завистниками, не прощающими ему несомненной популярности: Смоляр недаром считался символом всего на свете, от секса до богатства и власти.
Службы были уверены в его виновности во многих и многих крутых делах хотя бы потому, что методом исключения каждый раз отсеивались все другие подозреваемые – им выполнение проектов такого масштаба было бы просто не по силам. Например, мгновенное – за неделю – разорение могучего «Треста-92», владевшего тремя четвертями добываемых в Галактике уранидов. Акции Треста обрушились после того, как все средства информации опубликовали сверхдостоверные сообщения о катастрофах с трагическим исходом на самых продуктивных разработках. Скатившиеся ниже номинала ценные бумаги были мгновенно скуплены «Галактинвестом», о котором буквально все знали, что принадлежит он Смоляру, во всяком случае – контрольный пакет, хотя юридически это и было недоказуемо: формально этот пятьдесят один процент был разбросан по двум дюжинам провинциальных компаний и банков, ураном никогда не занимавшихся. Как только акции скупили, начали приходить опровержения: никаких катастроф не было и в помине, люди, якобы погибшие, свидетельствовали о полном своем здравии, было подано даже несколько исков к информаторам – о возмещении за причиненный моральный ущерб. Происшедшее, впрочем, квалифицировали просто как злостное хулиганство, найденный после непростых поисков мелкий репортер – автор первого сообщения – получил в суде условный приговор за совершенную им злостную дезинформацию, приведшую к ухудшению экономической обстановки; иски же за моральный ущерб судом приняты не были: выступавший по делу адвокат ответчика убедил суд в том, что криминальная информация была, напротив, полезной для каждого истца, поскольку, как известно, если слух о смерти человека оказался ложным, то это гарантирует ему долгий век. В качестве свидетелей выступили люди весьма уважаемого возраста, которым в давние времена тоже приходилось переживать подобное. Зато сочинитель ложного сообщения (впрочем, был ли он автором – так и осталось неясным, поскольку он не назвал ни одного имени, сам же ни на одном из упомянутых им предприятий никогда не бывал; он лишь публично раскаялся в том, что проявил легкомыслие, использовав разговор между незнакомыми ему людьми, случайно услышанный им в провинциальной харчевне. Это было проверено – но в придорожной забегаловке, как объяснили ее владельцы, народу каждый день – невпроворот и все – новые люди, так что ни подтвердить, ни опровергнуть объяснение обвиняемого они не в состоянии). Так или иначе, виновный был в наказание с позором изгнан из журналистики. Однако от позора не застрелился и даже не уехал куда-нибудь подальше, как ожидали некоторые, а приобрел издательскую фирму и преуспел. Да, все прочие авторитеты третьей власти (какой, рядом с властями государственной и общественной, издавна была власть теневая, правонарушительская) находились, по сравнению с супертяжем Смоляром, в категории – в лучшем случае – пера или мухи.
Что же касается того множества мелких держателей акций «Галактинвеста» – тех, кто разом, словно по команде, бросились скупать – по цене чистой бумаги – ценности «Треста-92» именно тогда, когда падение их дошло до низшей точки, то с ними, разумеется, тоже была проведена работа. Ответы оказались самыми разнообразными: одного надоумил сосед, другого – гадальщик, третий увидел во сне, что надо покупать, четвертый – потому, что хотелось куда-то вложить небольшие деньги, оказавшиеся свободными, и он взял то, что было в тот миг самым дешевым, пятый – руководствовался собственным опытом, достаточно богатым, – ну, и так далее. На второй же вопрос – не собираются ли новые владельцы продать эти бумаги теперь, когда они снова котируются очень высоко, ответы были удручающе однообразными: никто не собирался, все рассчитывали на прекрасные дивиденды. И, наконец, на прямой вопрос: знакомы ли они с человеком по имени Смоляр? – лишь один из без малого трех десятков припомнил, что – да, когда он был еще ребенком, то в их местах был старик с такой фамилией. Чем он занимался? Да вывозил мусор – а чем еще, по-вашему, мог заниматься человек с такой фамилией? Словом, полный провал; подозрения остались, но дело так и не возбудили из-за полного отсутствия доказательств. Вряд ли нужно говорить, что прямых улик, таких, как орудия преступления, следы ног, отпечатки пальцев и прочая романтика, – в такой хитроумной операции искать не приходилось.
Это – вовсе не самое интересное из приписываемых Смоляру дел, и о нем здесь рассказано только потому, что этот файл с материалами оказался первым в достаточно длинном списке подобных же.
Неудивительно поэтому, что неприступный Смоляр всеми давно уже был признан Императором Братства, то есть третьей власти, и чуть ли не ногой открывал дверь даже и в президентский кабинет, не говоря уже о прочих, рангом пониже. Почему его впускали – несмотря на то что общественное положение его, во всяком случае формально, было весьма неопределенным? Да просто потому, что – пусть и неофициально – у него был статус Очень Богатого Человека. Следовательно – Сверхважного Лица. Такой титул, как правило, снимает вопросы о том, каким путем это богатство возникло; важно лишь – что оно реально существует. И человек, им обладающий, уже не нуждается в какой-то формальной власти, поскольку принадлежит к Супервласти, которой так или иначе подчиняются все нумерованные. Так что вряд ли стоит удивляться тому, что Смоляр свободно (хотя и соблюдая все полагающиеся по протоколу знаки почтения) входил даже в обитель самого Омниарха. И – по странному совпадению – возникал там именно в те часы и минуты, когда совершалось очередное (ограбление, ликвидация конкурента, банкротство мешающей фирмы, похищение бесценного полотна или слишком уж рьяного розыскника – выбирать можно по вкусу).
Иными словами, Смоляр находился на виду у всего мира – поскольку ни один визит его на самые верха не проходил, естественно, мимо внимания средств информации. Так что подозреваемому не приходилось доказывать свое алиби, и не было ни малейшего основания даже пригласить его для допроса.
Почему же вообще подозревали именно его?
Скорее всего, по одной-единственной и не очень обычной причине. Дело в том, что на месте каждого преступления, где никогда не оставалось следов, неизменно обнаруживали золотую пластинку формата визитной карточки, на которой столь же неукоснительно оказывались выгравированы изящным почерком старинного стиля (где толстые нажимные линии плавно переходили в тончайшие волосные) следующие слова, всегда одни и те же:
«С сердечным приветом, всегда ваш – Смоляр, Император и Владелец Мира и всех его окрестностей».
Этот краткий, но выразительный и не очень скромный текст завершался подписью, которая являлась факсимильным автографом той, что украшала великое множество финансовых, общественных и личных документов. На обороте пластинки постоянно находилась запись древней песенки «Гоп со смыком» в исполнении, так уверяли аналитики, лично Императора Всех Братков (как иногда не без ехидства называли Смоляра законопослушные граждане – в узкой компании, впрочем, чтобы не дай бог не обидеть сильного человека).
Конечно же, представители правоохранительных служб после обнаружения каждой новой пластинки с песенкой и автографом вежливо просили Смоляра дать объяснения этому факту. Нет, это был ни в коем случае не допрос, а просьба; у обоих этих слов корень один и тот же, но смысл весьма различен. И Император ни разу не отказывал, но объяснения его отличались друг от друга не более, чем одна пластинка от другой. Он со скукой, едва не зевая откровенно в лицо визитерам, растолковывал:
– Как вы знаете, количество недоброжелателей у каждого человека возрастает пропорционально кубу его жизненного уровня, а значит, определить количество моих врагов не под силу даже компьютерному центру, поскольку мой уровень во всех отношениях может быть обозначен лишь математическим символом бесконечности, не так ли? Додумать можете и сами.
– То есть вы утверждаете…
– Утверждать и подтверждать, вообще доказывать – это ваше ремесло, не мое. Я лишь официально заявляю: действие совершено моими врагами, и, скорее всего, вовсе не из наших кругов – хотя и среди нас, наверное, есть завистники, но они не осмелились бы. А изготовить такую пластинку, скопировать подпись и голос сегодня может любой школьник, не выходя из дому.
– Да, мы понимаем, разумеется; но все же…
– Работайте, господа; если раздобудете какую-то информацию – убедительно прошу сообщить мне. Если понадобится какая-то помощь с моей стороны – готов оказать ее в любой миг.
На этом разговоры заканчивались – без всякой пользы для следствия. В самих же органах всякий раз возобновлялись споры и воскресали старые противоречия:
– Да, конечно же, это не он: с какой стати привлекать к себе внимание снова и снова? Известности ему не хватает? Да он и так – самый известный человек в обеих Галактиках!
– В этом-то все и дело! – возражали оппоненты. – Человек всем может нажраться до тошноты; но уж если есть в нем потребность славы и власти – этого никогда не будет достаточно. Он в Галаксии, надо думать, самый сильный, богатый, значительный; однако – не единственный! Не в одном, так в чем-то другом кого-то можно поставить рядом с ним. Президента Федерации, например, или президента ВКТ – Всеобщей космотранспортной, или… А ему может хотеться, чтобы рядом никого не было! Чтобы и близко ни одним не пахло! Ради такого человек пойдет на что угодно. А что он сам об этом звонит – таким образом Смоляр самому себе доказывает, что выше, умнее и богаче всех. Мол, да, я это сделал – и как же вы меня остановите? Приучает нас к тому, что все в его власти, а все наши попытки для него – детская возня в песочке, не более. И когда он объявит себя главным во вселенной – никто даже не удивится особенно: мы ведь на самом деле к этой мысли уже наполовину привыкли. Осталась вторая половина – и вот ее-то он понемногу и прибирает к рукам…
Такие разговоры велись даже и очень ответственными лицами во всех без исключения Службах – и в «Прозрачном мире» в том числе. Именно об этом размышлял Ястреб – и весь остаток дня в конторе, и вечером, уже в сумерках, когда направился в свое жилище, где так и остался неубранным диван, на котором ему нынче утром не позволили доспать. Зато сейчас (надеялся он) даже мысли о Смоляре не помешают ему возместить потерянное на рассвете по милости Листвена и Младого. Президента Галаксии Ястреб, пораздумав, решил ни в чем не обвинять: конечно, знай Глава Федерации о том, что розыскник сладко спит, он строго-настрого запретил бы будить его. Потому что каждый человек имеет право на сон.
А хотя – может, и не запретил бы. С этими политиками никогда не знаешь, что в следующий миг придет им в голову.
Глава 4
До своего жилья, которое вполне заслуживало определения, данного ему однажды женщиной, чье имя история для нас не сохранила – да и вряд ли мы что-нибудь потеряли при этом («Типичная берлога неприкаянного мужика, или же текст, зашифрованный таким кодом, которого никто, кроме самого хозяина, никогда не раскроет»), – итак, до этого обиталища Ястреб добрался, в общем, без приключений – если только не считать встречи, не приведшей, правда, ни к каким последствиям, но несколько испортившей ему настроение.
Он уже приближался к дому, размашисто шагая безлюдной и скверно освещенной улицей и мечтая об ожидавшем его гостеприимном диване, когда впереди смутно обозначились фигуры двух людей, неторопливо, прогулочным шагом двигавшихся ему навстречу. Одолевавшая его сонливость тут же профессионально исчезла, ее место заняла привычная прокрутка вариантов: встречные могли оказаться случайными прохожими, и, скорее всего, так оно и будет, но не исключалось и другое развитие событий, к которому следовало быть готовым. Ястреб отлично знал, что на свете – и в этом городе в частности – могло и должно было находиться и в самом деле находилось несколько десятков человек, никак не желавших ему добра, а среди этих десятков – самое малое полдюжины таких, кто с удовольствием превратил бы эти желания в действие – подвернись только удобный случай. Как раз таким случаем и могла оказаться нынешняя прогулка. Не замедляя шага, Ястреб приготовился к противодействиям, какие могли понадобиться, если встречные, приблизясь…
Однако по мере сближения напряжение его все более ослабевало. И не только потому, что один из прохожих оказался женщиной – что уже издали было понятно по походке и очертаниям фигуры. Звонкий женский смех, разнесшийся по дремлющей улице, хотя и мог оказаться лишь средством отвлечения его внимания, на самом деле его успокоил почти совершенно. Люди смеются по-разному, когда беззаботны – совсем не так, как при напряжении перед опасным действием. Главной причиной возникшего спокойствия была его интуиция – свойство, которое Ястреб уже не раз мысленно награждал орденами за вовремя данный совет, помогавший спастись, когда шансов на это почти не оставалось, или выиграть схватку в миг, когда противник собирался запеть победную песнь. Интуиция каким-то своим способом определила: нет, эти двое коротко замкнуты друг на друга, они не по твою душу, они тебя даже не замечают, ты для них просто не существуешь – хотя разделяет вас всего лишь несколько шагов. Так что и ты сам можешь вести себя таким же образом: не замечай парочку, чтобы не нарушить их одиночества, которым они наслаждаются сейчас.
Ястреб почти так и поступил; «почти» – потому что профессиональный инстинкт все-таки заставил его, поравнявшись и вежливо посторонившись, чтобы не стеснить встречных на узком тротуаре, все же выстрелить взглядом в лицо женщины, сразу же – в ее спутника, – и вот они оказались уже за спиной. Ястреб мгновенно повернулся и, не ломая ритма, сделал несколько шагов пятясь; то был привычный прием, чтобы предупредить возможное нападение сзади. Но разминувшиеся с ним люди продолжали идти своей дорогой – и только женщина на мгновение обернулась, глянула на него через плечо, он успел зафиксировать ее слегка приподнявшиеся, словно в удивлении, брови.
«Стой. Где-то эти глаза мне уже встречались. Только где и когда? Вот память стала – как решето. Ну-ка, милая, оглянись еще разок – чего тебе стоит?»
Но никакого продолжения не последовало, парочка удалялась, и еще через несколько шагов Ястреб тоже повернулся, не прекращая движения, и дальше шагал уже нормально, выдерживая темп до самого крыльца.
Лениво поворачиваясь под душем, он проиграл в памяти этот эпизодик – просто так, по привычке, ничего интересного ведь в нем не было. Или все же?
Знакомые глаза? Да, в тот миг так показалось. Но сейчас уже возникли сомнения. При таком освещении… А может быть, пресловутое deja vu?
Женщина обладала по меньшей мере двумя достоинствами: молодостью и красотой. Но в этом не усматривалось ни опасности, ни даже враждебного замысла.
Хотя, безусловно, такая случайная встреча может нарушить настроенность на решение профессиональной задачи. Способствует появлению некоей зависти: почему это не я рядом с нею, а какой-то неприятный тип – за какие такие заслуги ему это дано? Вслед за этим может нахлынуть жалость к самому себе: а ты вот уже сколько времени один, и не видно даже никого, с кем хотелось бы встретиться более одного раза, – никого, кто сказал хотя бы: «Милый, и как ты можешь существовать в таком ералаше, или, если точнее, бардаке?» Подобные эмоции расслабляют и влияют на качество работы. Мешают спокойно и аналитически думать. И тем не менее – никто не станет всерьез предполагать, что подобные встречи организуются именно с целью повлиять на ясность мышления известного розыскника. Куда проще – пристукнуть его. Если он, конечно, позволит.